Эффект «домино»

XIII

В мире существуют силы взаимного притяжения, способные сделать в одночасье совершенно незнакомых людей близкими и открытыми друг другу. Нечто подобное произошло и у нас с Жанной. Наше суммарное общение едва ли выходило за рамки суток, но в отношениях между нами не осталось места недомолвкам, скрытости, будто мы встречались уже не один год. Между нами стояло возвышенное взаимное расположение, готовность угодить и даже пожертвовать чем-то, лишь бы доставить удовольствие другому. Я заметил во время наших нечастых прогулок, что на нас обращали внимание. Это означало одно: мы смотрелись красивой парой. Конечно, не только наши внешние данные играли свою роль, а та одухотворенность, что присутствовала на наших лицах. Та самая одухо-творенность, источником которой, несомненно, была поселившаяся в наших сердцах любовь.

Мы еще не говорили о ней вслух, но она уже до краев наполняла глаза радостью, складывала губы в улыбку счастья.

Осуществление оперативно-розыскных мероприятий по выявлению убийцы Пашки Чегина по-прежнему лежало на мне. И как сыщика меня сильно удручало одно обстоятельство: я никак не мог создать образ преступника. Я не ведал, какие цели им преследовались, не знал его характера, привычек, из каких он слоев общества, род его занятий, возраст и тому подобное. Короче, пустота. Был лишь почерк, говоривший о безжалостности и хладнокровии, и больше ничего. Если в случае с женщиной-коммерсантом контуры убийцы в какой-то мере обозначились, то в деле Чегина все оставалось серым и непроглядным, словно осеннее небо за толщей промокших облаков.

Из прокуратуры тоже не могли подбросить ни одной идейки, и все оперативно-следственные мероприятия велись в расчете на везение. Оставалось надеяться на одно: что преступник «засветится». Под этим словом подразумевалось очередное преступление и, возможно, очередная жертва. Но кто ею станет? Сознание назойливо преподносило высказанные вслух размышления Алешина об эффекте «домино», а самого его в качестве пострадавшего. Троекратное сплевывание через плечо, скептическое хмыканье и вслух произнесенное «ерунда» тревоги не убавляли. А она панически порождала образ какого-то изощренного преступника, способного не только озадачивать, но и оставаться неуловимым. Такое впечатление, что он находился среди нас, видел все наши слабые стороны и ошибки и потому уверенно готовил свой кровавый, обреченный на успех план очередного убийства.

Обычно, дабы угасить тревожную напряженность, я звонил Алешину. Не стал исключением и нынешний вечер.

— Один? — осведомился я.

— Угу, — подтвердил он.

— Твои еще не скоро приедут?

— Где-то в конце августа, а может, и в сентябре.

— Однако загостились.

— Пусть отдыхают.

— Решил вот просто так, от нечего делать позвонить, — маскировал я истинную цель своего звонка. — Скучно что-то стало одному.

— Брось лукавить, Вадя. Не просто так ты чуть ли не каждый вечер названиваешь. Удостовериться хочешь, не произошло ли со мной беды, — распознал Алешин мою хитрость.

— Догадливый, — похвалил я.

— Успокойся, я начеку. И вообще зря я попотчевал тебя той версией. Так что плюнь, разотри и забудь.

— Он-то, может быть, и ждет с нетерпением от нас этой самой расслабухи, — предостерег я.

— Может, и ждет, — не стал отрицать Алешин.

— Слушай, поживи у меня до приезда твоих, вдвоем спокойней, — выдвинул я предложение.

Однако оно было отвергнуто, и даже с обидой:

— Ты уж совсем меня за мужика не считаешь, может, еще охрану приставишь. Если мы все воображаемое будем считать за действительное, то скоро свихнемся на этой почве, тележного скрипа будем бояться. И еще не забывай: убиты сотрудники уголовного розыска, а я — в прокуратуре, так что лучше бы о своей безопасности пекся.

— А ты не забывай, что твои пальчики обнаружены на ноже, — не сдавался я. — А это может быть знаком, указывающим на очередную жертву.

Разговор мог принять форму заурядной перепалки, и мы, как бы одновременно почувствовав это, перешли на житейские темы: погадали о примерных сроках наших отпусков, поговорили о пиве и о скачущих ценах на него, прошлись по погоде, посетовали на жару. Тем и завершили общение.

Не успел я разместиться в кресле перед телевизором, как теперь меня подняли с места телефонным звонком. Голос в трубке приятно удивил. Жанна звонила мне впервые, обычно я проявлял инициативу. Посчитал это добрым знаком…

Ее голос нежен и проникновенен. Так говорят лишь с небезразличным тебе человеком. Она принесла извинения за беспокойство. Глупенькая, какое беспокойство, когда сердце пустилось в радостный перепляс. Справились друг у друга о делах, о здоровье и незаметно перешли на более сокровенное. Посетовали на редкость и быстротечность наших встреч. И тут Жанна сообщила:

— А Инночку забрала на неделю мама.

Я немедленно отреагировал:

— Сейчас приеду.

Но следом передумал и предложил другой вариант:

— Ты почти не бываешь у меня. Сейчас я тебя заберу к себе.

Возражений не услышал.

Ночь выдалась бессонной. Душа, сердце, тело — все отдалось безумству любви. Я, опер, для которого бессонные ночи не редкость и не в радость, не ведал, что они могут быть так обворожительны и пролетать неимоверно быстро.

Утром мы уходили на работу вместе. Приятно измученные, обнялись в прихожей, соединив наши губы, как перед длительной разлукой, в затяжном поцелуе.

— Боже, как много в жизни того, что мы делаем вопреки зову своих сердец, — с грустинкой проговорила Жанна. — Зачем нам сейчас этот поход на службу, где мы окажемся совсем ненужными людьми, ведь в помыслах-то мы останемся здесь.

— Да уж, обязаловка удручает, — согласился я, но следом поправился: — Хотя это принудительное разъединение имеет и положительную сторону. Оно замедляет привыкание. А привычка — это ржавчина любви.

— Философ, ей-богу, философ, — умиленно, хотя и не без наигранности проговорила Жанна и чмокнула меня в щеку.

— Сократ или Сенека? — шутливо поинтересовался я.

— Достоин обоих, — и я был награжден еще одним поцелуем, но уже в другую щеку.

— Стоп! — я поднял кверху палец, завороженный пришедшей мыслью.

Прошел в зал, выдвинул один из ящичков в стенке и взял оттуда запасные ключи от квартиры. Вернулся в прихожую и вложил их в ладошку Жанны со словами:

— Они твои. Можешь приходить сюда в любое время дня и ночи. Даже если нас что-то разлучит, все равно здесь тебя будут ждать.

Вопреки предсказаниям Жанны, ненужным человеком я себя на работе не почувствовал — не дали. Хотя в одном она оказалась права: мысли постоянно уводили меня в прошедшую ночь, мешая сосредоточиться.

В обед, когда я, безо всякого аппетита сжевав пару бутербродов, закрылся у себя в кабинете с намерением вздремнуть, уткнувшись лицом в стол, меня вывел из полусонного состояния телефонный звонок. Вслепую нащупал телефонную трубку и, приложив ее к уху, буркнул:

— Слушаю.

В ответ — лишь шумное сопение. Видимо, кто-то пребывал в замешательстве, все еще не решив, обозначать себя или нет, возможно, кому-то не понравился мой голос.

— Старший оперуполномоченный уголовного розыска Сухотин слушает вас, — представился я по полной форме.

— Это вы! — радостно раздалось в трубке. — Это Колмыков. Мы с вами договаривались.

— Вас выписали? — я, прогоняя сонливость, помотал головой. Серьезность дела заставила сосредоточиться.

— Да, сегодня, и я решил сразу позвонить вам, — было произнесено угодливым тоном.

— Ну что ж, не будем откладывать задуманного на завтра, — предложил я, загоревшись идеей побыстрей отыскать преступника.

Мы договорились о месте встречи. Мой пистолет перекочевал из ящика стола под мышку, а все разложенные на столе бумаги, отчасти создававшие сегодня для коллег видимость работы, проделали путь в обратном направлении. Закрыл ящик на ключ. Потянувшись, напряг до боли мышцы и резко поднялся. Труба звала.

Центральный рынок представлял собой огромное помещение, под крышей которого располагались ровными рядами прилавки, заполняемые с утра товарами, а вдоль стен стояли торговые киоски. Внизу, в подвале, — магазины, разные по площади и по назначению. Не пустовала и прилегающая к рынку территория. На ней весь день стояли десятки машин и разноцветных палаток, тоже забитых разнообразными товарами. Продавцов и покупателей, пожалуй, поровну, потому и шуму меньше, нежели в выходные дни. Оттого, что народ не ходил косяками от одной торговой точки до другой и не выстраивался в очереди за чем-то дешевым или жизненно необходимым, несколько облегчалась наша задача. Мы прочесывали рынок в ускоренном темпе, не теряя друг друга из вида. Колмыков шел впереди, я — метров на двадцать сзади. Заранее договорились: если он заметит разыскиваемого нами человека, то к нему приближаться не будет, а вынет носовой платок и приложит к лицу. За час мы неторопливо обследовали весь рынок и прилегающую к нему площадь. Пришлось заглянуть и в самые укромные уголки, подсобные помещения. Однако платочек так и не был извлечен из кармана. Выходило одно из двух: либо разыскиваемое лицо отсутствовало на рынке, либо Колмыков просто запамятовал его внешность.

Он приблизился ко мне и, виновато пожав плечами, предложил:

— Давайте попробуем еще завтра.