Егерь: Назад в СССР 3

Глава 19

— Только ты, Андрюха, выйди! Мешать будешь.

Отец не попросил, а почти приказал. Ну, как же! Он — старший мужчина, такому просить зазорно.

Я пожал плечами и накинул фуфайку.

— Прогуляюсь по деревне.

Конечно, мне хотелось со стороны посмотреть, как Владимир Вениаминович будет гипнотизировать отца. Ну, а если это помешает процедуре? Да и спорить неохота, решил я.

В сенях я снял со стены поводки. Выгуляю собак, раз есть такая возможность. Охотничьим псам нужно бегать, разминать лапы, тренировать чутьё.

После домашнего тепла от морозного воздуха перехватило дыхание. Белые клубы пара вылетали изо рта при каждом выдохе. Зима взялась за дело всерьёз.

Собаки, увидев меня с поводками в руках, радостно забегали, заскулили. Вытянутые в струнку хвосты псов ходили ходуном.

— Сейчас, ребята, сейчас! — приговаривал я, отпирая вольер. — Сейчас пойдём гулять.

Я застегнул тугие пряжки ошейников на толстых мохнатых холках.

— Ну, погнали!

Псы вырвались из вольера, чуть не сбив меня с ног от радости. И потянули, потащили к калитке.

— Куда вы!

Чудом устояв на ногах, я потащил собак к берегу. А они егозили, натягивали поводки, совали любопытные чёрные носы под каждый заснеженный куст репейника, в каждую мышиную нору в снегу.

Мы прошли вдоль замёрзшей Песенки, миновали дом бабы Тани и вышли за околицу деревни. Здесь я расстегнул ошейники.

— Ну, гуляйте, черти!

«Черти» галопом унеслись в лес. Только взлетел взрытый лапами мягкий снег, да мелькнули в кустах молодой рябины пушистые хвосты.

И тут же раздался собачий лай!

Какого чёрта? Кого они облаивают здесь, возле самой деревни? Только не человека — на человека, встреченного в лесу, лайки никогда бы не подняли голос. Неужели кабаны подошли так близко к жилью? Но с чего бы? Земля ещё не промёрзла, копать в лесу съедобные корни — одно удовольствие! И снег пока не слишком глубок, хоть и нападало его изрядно за последние две недели. Но кабанам такой снег нипочём. Своими пятаками они его мигом до земли разроют и не заметят.

Да и подкормочная площадка на моём участке не пустует. Пару дней назад я отвёз туда несколько мешков подгнившей картошки из совхозного овощехранилища.

Собачий лай не прекращался ни на минуту, медленно смещаясь вглубь леса. Рычания и визга слышно не было. Значит, псы не схватились со зверем, а только облаивают его.

У меня мелькнула догадка.

Я быстро сменил в стволе патроны и побежал в сторону лая, стараясь ступать, как можно тише, и перебегать от дерева к дереву. Один раз задел высокий куст орешника. Дрогнувшие ветки швырнули мне за шиворот целый ком снега.

Брр!

Я поёжился, чувствуя, как текут по спине холодные струйки.

Лай быстро приблизился, стал отчётливее. Я перешёл на шаг, внимательно выглядывая собак в заснеженном лесу. Холодный воздух остужал разгорячённые лёгкие, и я стал дышать носом.

А вот и собаки! Серко уселся недалеко от высокой сосны и методично тявкал, задрав вверх заиндевевшую морду. Молодой Бойкий нетерпеливо бегал вокруг, изредка подтявкивая другу.

Ну-ка, кто там у нас?

Я вгляделся в густую сосновую крону. В длинных иглах ничего не было видно.

Вдруг ветка дрогнула, перед глазами мелькнуло длинное гибкое тельце, и пропало.

Собаки тут же, не прекращая лаять, перебежали под соседнюю сосну.

Вот теперь я её увидел. Крупная куница в бурой шубке распласталась вдоль ветки, опустив вниз светлую морду с округлыми ушами. Изредка куница раскрывала пасть, полную острых мелких зубов — видно, шипела на собак.

От меня до зверька было метров семьдесят. Далеко!

Я осторожно сдвинулся за дерево. Наметил впереди толстую берёзу и, прикрываясь её стволом, медленно пошёл по направлению к зверьку. Сердце отчаянно колотилось. Чтобы унять его, я старался дышать глубоко и размеренно.

Значит, правильно я перезарядился. Дробь пятёрка в одном стволе, тройка с самодельным контейнером — в другом.

Эх, если бы не две собаки! Вдвоём они слишком азартны, долго не удержат зверя, стронут его с места. И снова беги по лесу и подкрадывайся!

Но псы не подвели. Они не бросались на дерево в глупой попытке достать куницу, а просто облаивали её снизу. А может, зверёк попался умный и любопытный. Наверняка куница понимала, что собакам на дерево не взобраться.

Как бы там ни было, а когда я добрался до берёзы, куница по-прежнему сидела на сосновой ветке, глядя вниз, а псы с лаем бегали под сосной.

Хорошо, что внимание куницы полностью сосредоточено на собаках. Меня она не видит, а я уже в сорока метрах. Можно стрелять!

Я медленно поднял ружьё к плечу, чтобы не вспугнуть зверька резким движением. Прицелился и выстрелил.

Есть!

Куница медленно свалилась с ветки и полетела головой вниз, растопырив лапы и вытянув длинный, почти в тело, хвост.

Бойкий бросился к ней, норовя поймать на лету, но Серко оттолкнул молодого и сам лязгнул зубами.

— Фу! Я кому сказал — фу! Отдай!

Я быстро подбежал, ухватил куницу за хвост и потянул её из собачьей пасти. К моему удивлению, Серко без сопротивления выпустил добычу. Видно, Жмыхин приучал собак работать не только по крупному зверю, но и по пушнине.

Куница была хороша! Длиной почти с мою руку, тёмно-бурая с серебристым отливом и светлой мордой. Я полюбовался добычей, похвалил собак и отправился обратно в деревню. В этот раз решил взять чуть вправо и выйти полем — там собаки вряд ли кого-то встретят.

Отец с Владимиром Вениаминовичем по-прежнему сидели на кухне. Перед ними стояла начатая бутылка коньяка и сковорода с шипящей в подсолнечном масле жареной картошкой.

— Андрюха, ты никак с добычей? — удивился отец, увидев куницу.

— Хороша? — гордо спросил я.

— Не то слово!

Владимир Вениаминович даже с табурета вскочил.

— Можно?

Я протянул ему куницу, и Беглов огромной ладонью легко погладил бурый мех.

— Да, это не лисиц по полям стрелять! — с завистью сказал он.

— Повезло, — улыбнулся я. — Собаки прихватили у самой деревни. Ну, а как ваши успехи?

— Видишь — отмечаем! — хмыкнул отец. — Хоть я и не верил во все эти россказни, а бутылочку с собой прихватил, на всякий случай! А ведь и правда — не хочется курить! И главное — абсолютно не помню, что этот шаман со мной сделал!

Отец непочтительно ткнул пальцем в сторону Владимира Вениаминовича.

— Ничего особенного, — улыбнулся Беглов. — Простая манипуляция.

— Простая, как же — не поверил отец. — Представляешь, Андрюха! Он же меня прямо здесь загипнотизировал, за столом. Пока я не ожидал!

— Когда человек не ожидает гипноза — с ним легче всего работать, — сказал Беглов. — Да вы попробуйте закурить, не мучайтесь! Сразу перестанете сомневаться.

Отец вытащил из кармана папиросу.

— Не хочется, вроде.

— А вы через «не хочется». Закурите, и поймёте, о чём я говорю.

— Только на улице, — строго сказал я. — Здесь теперь все некурящие, вот и нечего дом коптить.

— А и правда, засиделся я, — заметил Беглов. — Мне ещё к Степану Владимировичу надо зайти.

— К Худоярову? — спросил я. — А зачем?

— Трифон попросил подбодрить старика. У меня это неплохо получается. Знаете, что самое страшное в старости, Андрей?

— Что? — спросил я, хотя прекрасно знал ответ по опыту своей прошлой жизни.

— Ощущение ненужности. Жизнь убегает вперёд, а ты топчешься на месте, цепляешься за прошлое. И в один печальный момент весь твой драгоценный опыт становится никому не нужен. Ну, или тебе так кажется. А ведь это одно и то же. Что мы ощущаем, то и считаем правдой.

— И как вы с этим боретесь? — спросил я. — Я имею в виду — как помогаете Степану Владимировичу?

— Да просто расспрашиваю его о прежней жизни. Довоенной и военной. О том, чего моё поколение уже не помнит. Много ли надо старику? Внимание к его рассказам, вот и всё. И он уже понимает, что не зря жил на свете, раз его жизнь кому-то интересна. Ну, так вы пойдёте?

Это Владимир Вениаминович спросил уже у отца.

— Да ну, — махнул рукой отец. — Что там пробовать? Бросил — значит, бросил.

— Тогда вы, Андрей, проводите меня до калитки. Мне нужно сказать вам пару слов.

Я накинул обратно фуфайку и вышел вслед за Бегловым. Возле калитки Владимир Вениаминович оглянулся на окно кухни и негромко сказал:

— Ваш отец очень боится за своё здоровье. Он потому и приехал сегодня.

Я недоумённо нахмурился.

— Откуда вы знаете?

— Под гипнозом я спросил его — почему он вдруг решил поверить вашему рассказу. Он ответил, что с недавних пор его по ночам мучает кашель, и никак не проходит. Он опасается, что заболел.

Владимир Вениаминович помолчал секунду.

— Я попросил его вспомнить ночь и тот самый кашель. Знаете, это, действительно, тревожный признак. Мне еле-еле удалось остановить приступ. На вашем месте я бы показал отца врачу. Собственно, я и вашему отцу попытался внушить эту мысль. Но нужен внешний толчок.

— Зачем? — не понял я.

— Это очень распространённое явление, — объяснил Беглов. — Когда люди боятся заболеть, они предпочитают остаться в неведении, но не идти к врачу и не узнавать диагноз.

— Но это же глупо! — воскликнул я.

— Глупо, — согласился Владимир Вениаминович. — Но так часто бывает. Не затягивайте с осмотром. И если что — сразу ко мне. Мы всё устроим.

— Спасибо! — сказал я.

— Да не за что! — отмахнулся Владимир Вениаминович.

Он повернулся и, скрипя валенками по снегу, пошёл в сторону сельсовета. Я посмотрел ему вслед и вернулся в дом.

Ночью я почти не спал. Отца действительно мучил кашель — сухой, надрывный, почти не прекращающийся. Притворяясь спящим, я лежал лицом к стене и слушал, как отец выходил на кухню попить воды и плотно прикрывал за собой дверь. Но и через дверь было слышно, как он кашляет, закрывая ладонью рот.

Это повторялось трижды, в последний раз — перед самым рассветом. На второй раз я услышал, как отец вышел на улицу.

Курить пошёл, догадался я.

Но он почти сразу вернулся, недовольно отплёвываясь. Снова зашёлся в приступе кашля и загремел кружкой, черпая воду из питьевого ведра.

Когда он закашлялся в третий раз, я не выдержал.

За окном уже серел предрассветный сумрак. Я решительно поднялся с постели и вышел на кухню.

— Андрюха? — огорчился отец. — Всё-таки, разбудил я тебя?

— Вот что, батя, — серьёзно сказал я. — Сейчас позавтракаем, и я отвезу тебя к врачу. Снова сдашь анализы.

— Так ведь я недавно сдавал, — попытался поспорить отец.

— Не недавно, а полгода назад. И сегодня сдашь снова.

— Да это я простыл где-то. Надуло в спину, вот и всё. Чаю с мёдом попью, и пройдёт. Да и полегче уже стало, как курить бросил.

— Батя, — твёрдо сказал я, глядя прямо в глаза отцу. — Сейчас мы поедем к врачу. И не спорь.

— Ну, давай хоть к этому твоему Трифону заглянем! — предложил отец. — Может, он тебя убедит, что волноваться не о чем.

— И к Трифону заглянем непременно, — кивнул я. — Чёрт! Анализы же натощак сдают! Ну, сейчас я чаю глотну, и поедем. Одевайся пока.

Трифон встретил нас полностью одетым, словно и не спал. И впрямь — в приёмном кабинете медпункта над письменным столом горела настольная лампа. Под ней были разложены карточки пациентов.

— Проходите! — поздоровавшись, сказал Трифон.

Он всмотрелся в лицо отца. Оттянул ему нижнее веко.

— Откройте рот!

Отец послушно раскрыл рот. Трифон прижал ему язык металлической пластинкой и внимательно осмотрел горло.

— Раздевайтесь до пояса.

— Да простуда это, — и тут попытался заспорить отец.

Но Трифон молча смотрел на него, и отец, вздохнув, потянул через голову коричневый шерстяной свитер.

Трифон внимательно выслушал его лёгкие и спереди, и сзади. Заставил поднять руки и несколько раз присесть, после чего отец снова зашёлся кашлем.

— Одевайтесь, — сказал Трифон.

Он положил стетоскоп на стол и стал снимать белый халат.

— Врать не стану — положение серьёзное. Нужно срочно ехать в онкологический диспансер. И я поеду с вами. Думаю, я скорее смогу убедить врача сделать все необходимые анализы.

Мне было страшно смотреть на отца. Лицо его заострилось, губы шевелились, словно отец хотел что-то сказать, но не мог произнести даже звук.

— Ничего, батя! — через силу сказал я. — Прорвёмся. Главное, что запустить болезнь ты не успел. Вылечат! Сейчас врачи и не такое лечат.

Отец посмотрел на меня, потом молча повернулся к Трифону.

— Лечат, — кивком головы подтвердил Трифон. — Но без анализов я больше ничего не скажу. Сейчас важно не терять ни единого дня. Одевайтесь!

Отец натянул свитер. Мы вышли из медпункта. Трифон запер дверь на замок и повесил табличку «Закрыто».

— Садитесь, — сказал я.

Полная женщина-онколог всё так же сидела в своём кабинете и смотрела в окно. Только за стеклом теперь было не лето, а зима.

«Наверное, она вообще никогда не выходит из кабинета» — мелькнула в моей голове шальная мысль. Но я отогнал её и сказал:

— Здравствуйте! Вы меня не помните?

Ох, уж эта дурацкая привычка везде найти знакомство в надежде, что знакомому не откажут, пойдут навстречу, сделают то, что не сделали бы для постороннего человека.

— Направление! — не глядя на меня, сказала женщина.

Я протянул ей бумажку, которую выписал Трифон. Женщина мельком взглянула на неё.

— Почему штамп не нашей поликлиники? Где прописан больной?

— Он прописан в Волхове, — объяснил я. — Но так получилось, что его смотрел другой врач.

— И где сам больной? — не слушая меня, спросила женщина. — Ну, всё равно — идите к участковому терапевту. Даст направление — тогда ко мне.

— Послушайте! — начал я.

Но она уже снова отвернулась к окну. Я видел только её мощную шею, густо заросшую тёмными волосами.

Я стиснул зубы и вышел из кабинета.

Трифон, ничуть не удивившись, забрал у меня своё направление. Сам вошёл в кабинет и плотно закрыл за собой дверь.

Отец безучастно сидел на откидном стуле. Глаза его смотрели в одну точку, и на вид он был совершенно спокоен. Словно не о его жизни и судьбе шла речь.

Не прошло и десяти минут, как Трифон вышел из кабинета, держа в руке направление на анализы.

— Бегом в процедурный кабинет, — сказал он. — Ещё полчаса кровь берут.

— Погодите!

Женщина-онколог, тяжело дыша, вышла из кабинета. На её ногах были всё те же разбитые шлёпанцы.

— Сама с вами схожу, — пояснила она, запирая кабинет плоским жёлтым ключом.

Я тронул отца за плечо.

— Идём, батя!

Он поднялся, словно робот — спокойный и безучастный.

— Ну-ка, не раскисай! — вдруг сказала женщина, цепко глядя в лицо отца. — Сын у тебя — что надо! Вовремя привёл. Вылечим. Слышишь?

— Слышу, — ответил отец.

Вслед за женщиной он молча вошёл в процедурный кабинет, не обращая внимания на возмущённую очередь. Мы с Трифоном ждали у окна. За холодным стеклом с низкого серого неба на город снова сыпал снег.

— Здесь лечить даже не пробуй, — негромко сказал мне Трифон. — Вези в Ленинград. Есть, к кому обратиться? А то я могу вспомнить старые связи.

— Владимир Вениаминович обещал помочь, — честно сказал я.

Трифон кивнул.

— Это хорошо.

Он наклонился ко мне.

— Ты правильное дело затеял, Андрей. Когда приходит беда — люди должны держаться вместе.

«Откуда ты знаешь, что я затеял?» — хотел спросить я, но промолчал.

Всё и так было понятно. Трифон — человек умный, сопоставил всё, что знал, и понял.

— Я тебе помогу, — пообещал Трифон.

Отец вышел из кабинета, сгибая в локте левую руку. На закатанном рукаве рубашки я заметил небольшое пятнышко крови.

— Синицын! — крикнула ему вслед медсестра. — Ответ будет завтра, после двенадцати.

Я обнял отца за плечи.

— Идём, батя! Отвезу тебя домой, и ответ завтра сам заберу. Слышал, что врачиха сказала? Не раскисай. Всё будет хорошо. Может, и анализы ничего не покажут.

Мне и самому до ужаса хотелось в это верить.