Экспедиция "Апоп"

Охотник

У меня такое ощущение, что я уже совсем недавно вспоминал направление, откуда пришёл. И было это не единожды. Точно! Я пришёл со стороны гермодвери шлюза, где нашёл эту тележку для транспортировки баллона с кислородом. Я ещё раз посмотрел на свой оксиметр, необходимо было торопиться. Я уже почти израсходовал весь свой запас кислорода, которого у меня осталось минут на двадцать, не больше.

Я пошёл по коридору, толкая тележку перед собой. То ли я выдохся, то ли сказывается нехватка кислорода в моём организме, но катить почти тридцать килограмм перед собой было не так уж и легко.

Снова этот глухой топот металлических лап! Больше похожий на глухой стук металла об металл, обёрнутого в тряпки. Может у меня всё же слуховые галлюцинации? Вспомнив, как внезапно исчезла кровь вокруг скафандра, как исчезло тело псевдопаука с чёрной кровью-слизью, я могу смело прийти к выводу, что у меня не только слуховые галлюцинации, но ещё и зрительные.

Я двигался по коридору и размышлял о том, что у меня очень странные провалы в памяти. Что-то я не помню вообще. Но есть островки памяти, связанные с какими-то сильными эмоциями, например, с гневом, которые я помню очень хорошо. Я только сейчас осознал, что я очень плохо помню события, которые произошли со мной до того, как я нашёл изодранный скафандр.

Я резко остановился. Я не помню кто я по специальности, есть ли у меня семья на Земле. Даже имени своего не помню! Как это вообще возможно? Хотя… Я помню кое-что… Атазагорафобия! Так называется фобия, когда человек панически боится быть забытым, в том числе сами собой.

Да, теперь я начинаю что-то вспоминать. По первой специальности я психиатр. Вот почему я оказался на этом корабле, и вот почему я так много знаю про фобии. В моей медицинской карточке была указана атазагорафобия, но руководство миссии решило, что это не является большой проблемой. Хотя у меня были навязчивые мысли и сильные опасения, что меня забудут на Марсе, оставят меня там одного, когда мы уже собирались возвращаться обратно. Но всё обошлось, миссия закончилась, и мы летим домой. Так ведь?

В размышлениях я даже не заметил, как дошёл до ещё одного шлюза, не запомнил и дорогу до этого места. Этот шлюз служил соединением между двумя отсеками корабля и не вёл в открытый космос, но принцип его работы ничем не отличался от предыдущего. Гермодверь с моей стороны была открыта, но я не спешил заходить внутрь. Мне снова вспомнился то чёрное существо с десятью суставчатыми лапами, очень напоминающее паука, которое набросилось на меня, как только внутренняя гермодверь шлюза открылась.

На всякий случай я снова вытащил резак и достал его лезвие. Надо бы осмотреть внутреннее помещение шлюза внимательнее. Вдруг там меня поджидает ещё один такой псевдопаук?

Мне повезло в том, что в этом шлюзе не было никаких лишних предметов, как в предыдущем. Ну да, это должно быть очевидно. Этот шлюз был проходным. Кажется… Кажется этот шлюз должен быть полностью открытым. Почему же он сейчас закрыт?

Закрывается он только в экстренных случаях, например таким как пожар. При пожаре из отсека выкачивается лишний кислород, чтобы прекратить реакцию горения. При таком раскладе любой огонь очень быстро потухнет сам собой, израсходовав остатки кислорода очень быстро.

Я снова заметил краем взгляда шланг, тянущийся от моего лица к спине. Да что со мной такое?! Почему я забываю элементарные вещи? Опять я почувствовал, как злость наполняет меня. В этом отсеке, где я сейчас нахожусь, нет кислорода, именно поэтому гермодверь и закрыта. Я продолжал злиться на самого себя из-за того, что умудрился забыть настолько очевидную вещь, как отсутствие кислорода.

Осмотрев внимательно внутреннюю часть шлюза и никого не найдя, я убрал резак обратно на поясную сумку, схавтил тележку с баллоном и закатил её внутрь.

Так, теперь необходимо закрыть одну гермодверь, дождаться выравнивания давления и открыть вторую. Я подошёл к панели управления шлюза и нажал на переключатель, рядом с которым горел зелёный индикатор. Дверь начала медленно закрываться.

Снова глухой топот металлических лап, но на этот раз он, во-первых, казался очень близким, а во-вторых, был намного… интенсивнее? Будто большее количество лап стучало по полу. Этот топот сливался в один длинный металлический звук. Будто не одно паукообразное существо создавало его, а целая сотня. Я опять что-то увидел там вдали коридора, из которого я пришёл, какое-то шевеление. Или это опять галлюцинации? На всякий случай я снова достал свой резак и приготовился к его использованию.

Там действительно что-то шевелилось. Я пытался рассмотреть, что именно это было, пока гермодверь медленно ползла к закрытому положению. Снова псевдопаук? Нет, на этот раз я ошибся. Это был не один псевдопаук. На этот раз их было минимум пятеро.

Что же мне делать? Я с одним то тогда справился еле-еле. Да и то, случайно. Можно сказать, мне тогда очень повезло. А тут их целая толпа.

– Давай, дверь, закрывайся быстрее! – мысленно я подгонял её, хотя и понимал, насколько это бессмысленное занятие.

Гермодверь уже закрылась на треть, а черные существа всё так же стояли и наблюдали за мной. Если им есть чем наблюдать, их глаз я ведь так тогда и не нашёл, да я и не искал.

Сердце снова ускорило ритм, сознание немного прояснилось, я стал немного лучше видеть, что там происходит в темноте. Вероятно, мои надпочечники сейчас впрыснули в кровь порцию адреналина.

То, что я увидел в темноте коридора, мне решительно не понравилось. Немного позади небольшой толпы псевдопауков стояло нечто, своими очертаниями напоминающее человека. От этого человекоподобного существа исходила такая аура зла и ненависти, что я невольно отшатнулся и сделал шаг назад.

Гермодверь уже закрылась наполовину, но все участники этого немого театра, включая и меня, и того, кто стоял там в тени, продолжали молча наблюдать друг за другом. Кроме псевдоауков. Те, будто потеряли ко мне всякий интерес, разворачивались и уползали вглубь коридора, скрываясь в темноте.

– Давай, дверь! Ну же! – я почти закричал во весь голос, находясь в состоянии, приближающегося к панике.

Секунды растянулись на минуты, минуты – на часы. Дверь ползла так медленно, что у меня появилось непреодолимое желание подбежать к ней и помочь. Гуманоидное существо начало своё неторопливое движение в мою сторону. Я видел, как оно подходило всё ближе и ближе. Медленно, но верно, приближаясь к закрывающейся гермодвери.

Кажется, я перестал дышать. Страх буквально сковал меня, я не мог даже шевельнуться. Мозг рисовал страшные картинки, как это нечто проскальзывает внутрь шлюза и нападает на меня.

Ещё чуть-чуть! Да! Щелчок. Гермодверь наконец-то закрылась! Дверь закрылась, а существо осталось на другой стороне!

Страх отступил, я снова мог дышать, снова почувствовал своё тело и мог двигаться. Я медленно подошёл к иллюминатору, расположенному ровно по середине гермодвери. Мне стало очень интересно разглядеть получше это человекообразное существо.

Это была ошибка… Зря я это сделал…

Его лицо находилось прямо на уровне иллюминатора. И кажется… Кажется, я никогда не забуду эту улыбку. Эту злорадную улыбку… Хотя улыбкой это назвать было очень сложно. Я даже не уверен, что человеческий рот может так растянуться. Звериный оскал? Да, это определение подходит куда лучше. Оскал на перекосившем от злости и ярости лице. Человеческом лице. Или, по крайней мере, он раньше был человеком. И я никогда не забуду этот взгляд. Взгляд, не имеющий ничего общего с понятием человечности. Шрам под его правым глазом будто подчёркивал его бесчеловечность. Эти неестественные для человека оскал и взгляд создавали непередаваемую ужасающую гримасу.

Как же я рад, что гермодверь успела закрыться вовремя! Но тут моё сознание кольнула очень неприятная мысль. А успела ли? Сейчас, смотря на это ужасающее лицо по ту сторону иллюминатора, я вижу не просто взгляд. Это был взгляд охотника на свою жертву. Жертву, которую раз за разом загоняют в угол, в безвыходное положение. После чего отпускают и снова нагоняют, ведь без этого охота не будет настолько увлекательной и интересной.

– Р-ат хеперу, каут нефер сау! – очень глухо донеслось до меня сквозь гермодверь слова этого существа, бывшего ранее человеком.

Что он сейчас сказал? Я не понял ни слова. Или это какой-то неизвестный мне язык, или мой мозг от страха вообще перестал понимать происходящее.

Снова накатил неимоверный страх. Страха ещё добавлял его прямой взгляд, который прямо говорил, что я для него был не более чем животное или существо низшего порядка. Меня одновременно охватили ярость, отчаяние и бессилие. Ярость на этого… охотника? Отчаяние из-за ситуации, в которую я угодил. И бессилие по отношению к самому себе. Это очень страшно осознавать, что я для него всего лишь дичь, бесчувственная, бесполезная и которая никуда не денется и в итоге всё равно будет поймана.

Осознание этого меня ошеломило настолько, что мои ноги подкосились. Тело словно отказывалось служить такому презренному существу, как я. Я невольно отвёл глаза в сторону, лишь бы не видеть этот взгляд.

Я сидел на полу, обхватив руками свои ноги. Я так глубоко ушёл в свои мысли, что не слышал ни шипения кислорода, которым наполнялся шлюз, ни гул открывающейся второй гермодвери за моей спиной. Я даже не заметил того, что в помещении появилось освещение. Дрожь пробежала по моему телу, когда я вдруг почувствовал прикосновение к своему плечу. Мгновенно вскочив на ноги, я обернулся и закричал, размахивая своим резаком во все стороны.

– Васил! Васил! Успокойся, это мы!

Я продолжал стоять с резаком в руке и гневным взглядом смотрел на человека, стоящего передо мной и примирительно вытянув перед собой руки. Васил? Это меня так зовут? Если это действительно так, то не очень-то мне нравится моё имя.

Мужчина с коротко остриженными седыми волосами и не менее седой щетиной на круглом лице не излучал жажды охоты, как предыдущее встреченное мной живое существо. А было ли оно живое? Его серые глаза, очень сильно сочетающиеся с его седыми волосами, внимательно смотрели то на меня, то на мой резак.

За его спиной стояла привлекательная элегантная молодая женщина, аккуратно выглядывая из-за спины этого мужчины своими зелёными глазами и с опаской посматривая на меня.

– Васили́, – она почему-то сделал ударение на последний слог, – всё хорошо? – буква “р” тоже звучала как-то непривычно.

Но тембр её голоса прозвучал для меня как переливающийся ручеёк. Ее короткие волосы блондинистого оттенка обрамляли стройное лицо, на котором, как мне кажется, должна всегда заигрывать прекрасная улыбка.

Перестав видеть в своих собеседниках угрозу, я убрал лезвие, а затем и сам резак в поясную сумку. После чего снял кислородную маску и перекрыл вентиль подачи кислорода. Молодая женщина тут же вышла из-за спины пожилого мужчины. Её осанка и уверенные движения могут много сказать о её профессионализме и самообладании, даже в самых экстремальных ситуациях.

– Васили́, может расскажете, что там, – она кивнула в сторону закрытой за моей спиной гермодвери, – произошло?

– Расскажу, обязательно расскажу, – я тяжело вздохнул, вынимая из кармана элемент питания и модуль связи. – Кажется, я ходил за этим?

– Кажется? – переспросил пожилой человек меня, но не дождавшись ответа, протянул руку и забрал то, ради чего я ходил в эту отвратительную темноту.

– Именно так. Я практически ничего не помню.

– О мон Дье́, – воскликнула молодая женщина. – Как же так? Даже не помните кто мы?

Я покачал головой. Тогда она улыбнулась, и я оказался прав. На её лице действительно заиграла прекрасная улыбка.

– Меня зову Элиз Дюбуа. Можете называть меня просто Элиз. Франция. Я учёный-исследователь. Когда я волнуюсь, то перехожу на свой родной язык, поэтому не обращайте внимания. Боюсь темноты. Вы говорили, что это назвается никтофобия.

Я приподнял одну бровь, так как не понял для чего она рассказала мне о своём главном страхе.

– Фридрих Шнайдер, – протянул руку пожилой мужчина. – Все зовут меня по фамилии – Шнайдер. Видимо, так легче, не знаю. Я специалист по связи. Моя родина – Германия, но я долго жил в США, поэтому очень хорошо говорю по-английски. У меня Аемофобия – боязнь вида крови, – после чего подмигнул мне и добавил по-русски с сильным акцентом. – А ещё я немного знать русский.

Я кивнул, действительно, Шнайдер говорил по-английски без малейшего намёка на акцент. Мой русский акцент, мне кажется, был сразу заметен. После чего, я спросил:

– Почему вы называете мне свои главные страхи?

Шнайдер и Элиз переглянулись.

– Вы предупреджали́, – опять Элиз сделала ударение на последний слог, – что такое может с вами случиться.

– У тебя… как она там называлась? – запнулся Шнайдер.

– Атазагорафобия, – сказал я, уже догадываясь, что он скажет дальше.

– Да, точно, она! Боязнь быть забытым.

– А ещё это боязнь начать забывать самому, – подтвердил я. – И что с того?

– Перед выходом, ты предупреждал нас, что там, – он кивнул на гермодверь точно так же, как до этого сделала Элиз, – фобии усугубляются. Особенно, если ты остаёшься один на один с собой.

– Хорошо. С этим разобрались. Но всё же, я теперь даже не помню, как меня зовут.

– Василий Лазарев, – на этот раз Шнайдер произнёс моё имя полностью, и оно мне понравилось гораздо больше. – Я так понимаю, что ты не помнишь и Муна Сильвера?

Я покачал головой и спросил:

– Он здесь?

– Вообще-то, он там, – снова кивок в сторону гермодвери. – Наш инженер систем жизнеобеспечения. Это была его идея прекратить подачу кислорода там. Вы отправились с ним вдвоём за элементом питания и модулем связи. У него была какая-то, как ты выразился, “очень интересная арахнофобия”. Он боялся не только пауков, но ещё и всего того, что на них очень похоже.

– Извини, я действительно мало что помню.

– А Новак? Вы видели Новака? – внезапно спросила у меня Элиз. Я постарался очень выразительно на неё посмотреть. – Ой, точно! Вы же не помните, кто это. Это наш пилот-навигатор, – её красивое лицо омрачила какая-то вселенская тоска.

– Был. Был пилотом-навигатором, – Шнайдер тоже погрустнел. – Он явно сошёл с ума, и это из-за него мы заперлись тут.

– У него был шрам под правым глазом? – спросил я их, они одновременно кивнули. – Видел. И это уже не человек.

Элиз прикрыла рот руками, а Шнайдер лишь стал ещё серьёзнее.

– Пойдемте, там нас ещё ждут оставшиеся в живых члены экипажа, – сказал Шнайдер и пошёл в сторону открытой гермодвери.

Я взял тележку с кислородным баллоном, а Шнайдер спросил меня с каким-то упрёком:

– А зачем тебе этот кислород?

– Не знаю, – пожал я плечами. – Тогда мне показалось это хорошей идеей. Я ведь думал, что кислорода нет нигде на корабле.

– Ладно, придумаем куда его использовать, – удовлетворённо кивнул Шнайдер и пошёл. Я не стал оставлять здесь баллон с кислородом и тоже пошёл на выход. Как только мы с Элизой вышли из шлюза, Шнайдер активировал закрытие гермодвери.

– А вы не боитесь, что Новак сюда проберётся?

– Если бы хотел, он давно бы это сделал, – грустно сказал Шнайдер. – Твоя гипотеза заключалась в том, что Новак не просто сошёл с ума, у него есть чёткий план действий.

– Что за план?

– Такими подробностями ты с нами не поделился. Хотя, я думаю, ты и сам не знал. Так вот, Новак просто заставляет нас держаться подальше от той части корабля.

– Но зачем ему это понадобилось?

– В той части корабля находится рубка управления.

– Он хочет исправить траекторию корабля? – испугался я того, что мы не попадём на Землю.

– Судя по всему, наоборот, – Шнайдер остановился у одной из внутренней двери корабля. – Пойдём внутрь.

Мы вошли в просторное помещение, очень напоминающую кают-компанию. Здесь были и столы, и удобные мягкие диваны. Даже барная стойка была у дальней стены помещения. За этой барной стойкой сидела спиной к нам девушка с чёрными волосами, заплетёнными в хвост, длиною до плеч и что-то печатала на своём ноутбуке.

– Оставь баллон здесь, и пойдём заново знакомиться.

Я аккуратно остановил телегу с баллоном и поставил её у самой стены рядом с выходом. Затем вместе со Шнайдером я подошёл к девушке.

– Это Мику Хошино, наш программист.

Девушка развернула своё удивлённое лицо в нашем направлении.

– Мы же знакомы с Лазарев-саном, Шнайдер-сан. Зачем нам снова знакомиться? – сообщила девушка высоким искристым голосом с небольшим японским акцентом.

У девушки были почти чёрные глаза, обрамлённые очками с прямоугольными стёклами и тонкой оправой, на немного угловатом лице. На вид ей было лет восемнадцать-девятнадцать, не больше. Немного сгорбленная осанка, наверняка сказывалось постоянное использование ноутбука. В ней было что-то такое, что сразу к себе располагало.

– Он нас не помнит, – пояснил Шнайдер.

– Сказалась ваша Атазагорафобия, вакатта. Ну ладно, меня зовут Мику Хошино, хаджиме маште, Лазарев-сан, – но увидев мой вопрошающий взгляд, она поправилась. – Приятно познакомиться, Лазарев-сан. Можете назвать меня Хошино-сан. Я программист. У меня Айхмофобия, но до обратного полёта она мне совершенно не мешала жить.

Айхмофобия? Это же боязнь острых предметов. Какая-то мысль незаметно промелькнула и скрылась в глубинах моего сознания.

– Покажи ему ещё раз, – попросил девушку Шнайдер.

Та лишь как-то уж слишком энергично кивнула головой и начала что-то набирать на своём ноутбуке. Через пару секунд на дисплее появились два больших кружочка и пунктирная линия, соединяющая их. Рядом с одним кружком был ещё один маленький, я так понимаю, это была Земля и Луна. Рядом с другим кружком, который был поменьше, было ещё две точки, очевидно, это были Марс, Деймос и Фобос. Ближе к Земле, примерно на одной десятой от всей длины пунктирной линии, находился квадратик, в который Мику ткнула пальцем и сказала:

– Это мы, уже почти прилетели. Новак-сан всегда своевременно производит корректировки, чтобы попасть на Землю.

То есть этому охотнику, я решил пока называть его именно так, зачем-то необходимо попасть на Землю. А что, если изменить траекторию? Я не успел задать этот вопрос Хошино, она сама ответила на него ответила.

– Я знаю, что Вы сейчас спросите, Лазарев-сан. Вы уже задавали этот вопрос ранее, – ответила Хошино. – Отсюда я не могу вносить коррективы в траекторию без прямого подключения к терминалу в рубке управления. Это было сделано для безопасности.

– Понятно. Тогда зачем нам…

– Устройство связи и батарея из скафандра? – продолжил за меня Шнайдер. – Чтобы собрать передатчик и послать сигнал на Землю. Связь самого корабля вышла из строя.

– Но для чего? – я никак не мог понять, какой смысл связываться с Землёй, если мы и так туда летим?

Никто мне не ответил. Судя по выражению их лиц, они знали ответ, просто не торопились мне его озвучить. А я вдруг вспомнил, что это была моя идея.

– Чтобы они нас взорвали на подлёте? И эта “зараза”, – я нарисовал пальцами в воздухе жест кавычек, – не перебралась на Землю.

Элиз кивнула.

– Вы, Васили́, высказали гипотезу, что это безумие, которое овладело Новаком, может передаваться от человека к человеку.

– И сделал я такое предположение исходя из…?

– Исходя из того, что Новак всегда боялся остаться в одиночестве, – ответил мне Шнайдер. Но этот ответ абсолютно ничего не объяснил.

– И при чём тут аутофобия? – не совсем понял я.

– Как ты тогда сказал, эта фобия характеризуется чувством духовной пустоты. Где-то на середине обратного пути, мы все друг с другом переругались. Впервые за время нашей миссии. Мы столько времени провели вместе без ссор, благодаря тебе и твоему мастреству. Ты очень помогал нам в разрешении наших около конфликтных ситуациях. Но то ли ты тогда не поспел, то ли ещё что-то произошло. Мы сами плохо помним ту ссору, она в памяти у всех нас будто в тумане. После ссоры мы разошлись все по своим каютам и не хотели разговаривать друг с другом.

– Даже при случайной встрече отворачивались друг от друга, – добавила Элиз.

– Но причина же должна была быть? – не унимался я. Очень уж хотел вспомнить, что же тогда произошло.

– Должна была быть, да. Но никто из нас её не помнит, – со вздохом сказал Шнайдер.

– Может, Новак-сан помнит, поэтому и стал таким, – внезапно вставила Мику.

– Значит, – я, кажется, понял к чему они вели, – Новак остался один на долгое время, его охватила аутофобия, и он превратился в нечто ужасающее?

– Что значи́т нечто ужасающее? – опять сделала ударение на последний слог Элиз.

– А вы не посмотрели на него через иллюминатор, когда нашли меня в шлюзе? – удивился я.

– Когда мы пришли, там уже никого не было, – серьёзным тоном сказал Шнайдер. – Ты уверен, что тебе это не привиделось?

– Лучше бы привиделось, – обречённо сказал я. – Давайте я подробнее расскажу, что помню об этом походе.