Экзамен судьбы

2

Как, как? Зубами об верстак! Я калач тертый, выкручусь. Для начала займусь своим драгоценным здоровьем. Так, где у меня походная аптечка? Госы мы сдавали на полигоне, за городом, студентам там выдавали специальные наборы, содержащие такие аптечки. На магическом полигоне много всяких интересностей живет… Ну я парочку наборов и национализировал. Рану я промыл и наложил повязку. Удобная вещь эти повязки "TechnoMagic". Они реагируют на запах крови. Печать сорвал и жди, терпи, пока тебя перевяжут. Когда у нас научатся такие делать? Затем выхлебал пузырек "Регенератора915ХЗ". Это продукт наш, отечественный, о чем свидетельствуют вкус хны и гарантированная производителем зубная боль. Зато и эффект отличный — рана от удара копьем в живот затягивается за три — четыре часа. Моя рука будет как новая от силы через час.

По закону, я должен в первую очередь обратиться к куратору курса и обрадовать его тем, что у меня сбежал имп. И после этого со спокойной совестью выметаться из университета с позором и приличным штрафом. Понимаете, почему я этого не делаю? Имп удрал без бирки, и откуда он взялся, не выяснит даже опытный демонолог (импа проще зажарить в воздухе, чем поймать). А мне всего-навсего нужно найти нового импа. Да, именно найти, потому что вызвать посредством ритуала новую бестию я не смогу. Я умею делать подобные штуки, но у меня не хватит магической энергии — той призрачной субстанции, наличие которой определяет мощность и количество заклинаний, которые может творить маг. Максимум энергии у каждого человека свой, он не меняется со временем, а определяется при рождении мага и может варьироваться в довольно широких пределах. У меня максимум всего восемнадцать торпед (единица измерения магической энергии — одна торпеда, то есть количество энергии, требуемое на сотворение этого самого энергетически "дешевого" заклинания). Для ритуала вызова требуется три раза за полчаса сотворить по заклинанию, требующему по десять магторпед энергии каждое. Моя энергия просто не успеет восстановиться, а своего конденсатора энергии (понимать как Посох Мага) у меня пока нет. Так что надо искать нового импа на стороне.

Теперь заметем следы преступления, то есть займемся уборкой. С законом в жмурки я и раньше играл. Вот на четвертом курсе, к примеру. Я тогда сделал демонический тюнинг коню одного контрабандиста. И контрабандист (Глим его зовут), и я, знали, на что шли. Одержимая лошадь — штука для окружающих опасная, а потому законом не поощряемая. Зато Глим мог не опасаться ни пограничных разъездов (одержимый конь быстрее раза в три лучшего породистого скакуна), ни конокрадов (земля им пухом), ни насмешек (антрацитово-черный жеребец с горящими красным глазами внушает уважение даже заносчивым рыцарям). А выданные мне за работу двадцать золотых — неплохой куш не только для бедного студента. История с этим тюнингом закончилась самым приятным для меня и весьма хлопотным для Глима образом. Одержимую лошадку задрали волки. Глим не знал, что волки демонов не боятся. И пришлось ему, бедняге, тащить весь хабар на собственном горбу. Зато я мог спать спокойно. Демоническую сущность съеденной лошади не выяснит ни одна магкомиссия.

Кстати, не вызвать ли Глима? Есть одна идейка. Я достал карманное блюдце и яблочко-китайку. Яблочко подвявшее, но контакта на три еще хватит. С четвертого раза (долбаное полосатое яблоко!) вышел на контакт. На дне блюдца проявилось не обезображенное интеллектом лицо старого знакомца.

— Здоров, Глим. Как жизнь?

— Жисть — фуфло! — говорит, то есть "все нормально" — Сам как, магик?

— Благолепно! — отвечаю, в смысле "почти труп" — Хотел вот узнать, как поживаешь — то есть "у меня к тебе дело".

— Спасибки за заботу, магик. Ты, кстати, этого, как его, ну, перца с кликухой Веселая Устрица, не видал? — что означает "давай встретимся в таверне "Печальный Омар"".

— Нее… Последний раз его видел год назад — то есть "буду через час".

— Ааа… Жалка. Ну, тады бывай! — "договорились"

— Всего хорошего! — говорю, и ловлю яблочко.

Вот такой у нас бесхитростный "шифр", но у узколобых стражников этот примитив вряд ли вызовет подозрения.

Переодеваюсь в гражданское (маг в "Печальном Омаре" — это нонсенс), вешаю на пояс свой кинжал с сюрпризом и выдвигаюсь. До "Омара" далековато, а я не настолько богат, чтоб на извозчике разъезжать. Выхожу в коридор, украшенный фресками, из коридора попадаю в холл, а точнее в колонный зал, пересекаю холл, обойдя фонтан со статуей девушки с кувшином (Ну как живая!), спускаюсь по широкой мраморной лестнице… Что? Внушает уважение моя берлога? Еще бы! Это самое старое здание студгородка. Его триста лет тому назад пленные Вирейцы, захваченные после Седьмой Северной, отгрохали. А эти ребята даже из-под палки ничего кроме совершенства создать не в состоянии. В этом здании живут только лучшие студенты университета и нерасквартированные преподаватели. О том, как моя наглая рожа появилась в этих стенах, рассказывать не буду. Это долго… и вообще — профессиональная тайна.

Из студгородка я вышел не привлекая внимания. Студент, уходящий в город без магической атрибутики явление не новое. Вон препод с кафедры Крови, заметил меня и расплылся в блаженной улыбке, наверно вспомнил какую-то свою интрижку из студенческих лет.

Малар!.. Город, за студенческие годы ставший родным, цвел всеми красками лета. Жарко в городе не было, несмотря на летний день. Толстые каменные стены не успевали прогреваться на солнце. Все-таки Малар находится довольно далеко от пышущей зноем пустыни, недалеко от которой я вырос. Праздничное настроение создавали разноцветные зайчики от шпиля Центральной Башни Университета, порхающие по всему городу. Бульвары вовсю зеленели. Перезвон подков (Предметная магия — ужасно дорого и ужасно престижно) сливался с песнями уличных музыкантов. Последние вызывали законное уважение — не каждый способен быть перманентно веселым, пьяным в стельку и при этом не лажать.

Архитектура Малара не имела общего стиля, но, согласитесь, есть своя прелесть в том, чтобы угадывать, в какую эпоху и кем был построен, скажем, воон тот дом. Правда, общий тон задавал материал, из которого сделаны дома и брусчатка дорог и площадей. Старые магические традиции города сыграли свою роль. С помощью древней технологии в Маларе смогли использовать довольно неподатливый материал — гранит. Деревянные строения запретили возводить в пределах городской стены из-за пожаров несколько веков назад, так что на территории города не встретишь ни одного деревянного домика. Сейчас в глазах рябит от домов, выстроенных из камня красного, черного и зеленоватого цветов. Еще одним специфическим оттенком в архитектуре являются грубо сработанные каменные статуи. Дома в Маларе довольно большие (семь, иногда десять этажей) и сложены из огромных каменных блоков. Такие блоки затруднительно таскать и укладывать силами людей, поэтому часто строителей-людей заменяли големы. Делали их обычно из того же материала, что и сам дом, а когда големы отрабатывали свое, то их использовали в качестве архитектурных изысков. Хотя, на мой взгляд, это не самый лучший архитектурный ход. Голем — это все-таки не произведение искусства, а каменный болван, в чьем облике смутно угадываются черты человека. Вот и стоят сейчас этакие образины, поддерживая многочисленные балконы и своды арок.

Ну и, конечно же, главная достопримечательность Малара — столичные штучки в модных платьях с бесконечными разрезами и бездонными декольте. Мода Малара в чем-то схожа с архитектурой. А если конкретно сказать — не имеет общего стиля. Каждый рядится во что горазд, лишь бы выделиться. Магический акцент придает повсеместное использование иллюзий, всяких светящихся прибамбасов и украшений в том же духе.

А у меня от этой красоты только портилось настроение. Не исключено, что на соседней улице упущенный мной засранец отгрызает от окна очередной градусник (Импы обожают ртуть), причем отгрызание градусников — это еще самое безобидное, на что он способен.

Так, мучимый мрачными мыслями, я добрел до "Печального Омара". На самом деле этому заведению больше бы подошло название "Счастливый Омар", так как еще ни один омар не принял страшной смерти на местной кухне. Подаваемые здесь яства были откровенно несъедобной бурдой из кислой капусты, перемерзшей картошки или, в лучшем случае, неперебранной гречи. Из достопримечательностей здесь были только отменной крепости темное пиво и ежевечерние традиционные погромы, из-за которых мебель в "Печальном Омаре" всегда была новой, что нечасто встречается в подобных заведениях.

На входе меня встретил вышибала — семифутового роста мужик с четырехфутового роста дубиной. Тут мне подкузьмила вражеская "TechnoMagic". Она рассыпалась как раз, когда я проходил мимо вышибалы и осыпала своими остатками его сапоги. Пришлось отдать громиле медяк за моральный ущерб. Одно хорошо — рука зажила. Теперь повоюем!

В зале трактира царил обязательный в любое время суток полумрак, а превратиться ему в кромешную тьму мешали только пара масляных светильников у стойки и снующие по залу разноцветные зайчики. Зайчики от шпиля Башни по-хамски обходились с законами преломления, проникая в солнечные дни даже в плотно зашторенные помещения, и вызывали этим бурный восторг у приезжих, а у местных тихое раздражение. Из посетителей в трактире была только труппа уличных музыкантов. В свободное от работы время менестрели имели угрюмый вид, но пьяными были, наверно, неизбежно.

Я взял себе двухпинтовую кружку пива и вяленую воблу для натюрморта. В моем положении нужна ясная голова, но очень уж зубы болят… Пиво я выпил, воблу у меня попытался слямзить один из музыкантов, за что получил табуретом по хребту (не подумайте, что я хам и драчун, но в любом обществе свои правила этикета.). Товарищи неудачливого воришки вернули мне воблу и извинились. Что мне было делать с этой, мягко говоря, попахивающей рыбиной, я не знал. Съесть — я не враг своему желудку, выкинуть — познакомиться с дубиной вышибалы (опять же пресловутый местный этикет), с собой взять — провонять рыбой и поясную сумку, и все ее содержимое. А Глим все не приходил.

Появилась местная проститутка, не вызывающая своим видом ни низменной похоти, ни возвышенных чувств. Несмотря на призывы музыкантов, она стала приставать ко мне. Я узнал много лестного о своей персоне, узнал так же прейскурант интимных услуг "Печального Омара" и интересные подробности туалета Оливии (Так звали эту, с позволения сказать, даму). Помацав Оливию для порядка за ляжку и похлестав пару раз по рукам, приблизившимся на опасную дистанцию к моему кошельку, я попытался втюхать ей злосчастную воблу, чем весьма эффективно ее от себя отвадил. Проститутка отправилась к музыкантам. И в трактире стало сразу шумно и весело. Оливия требовала от менестрелей, чтобы те пели ей любовные песни, а музыканты требовали, чтобы она оголялась, так сказать, по бартеру. Звуковой фон наполнился весьма экстравагантным коктейлем из нежных слов песен и ядреной брани — музыканты яростно торговались за каждый дюйм приподнятой юбки или приспущенного плечика.

В самый разгар этого бедлама пришел, наконец, Глим, одетый по последней моде рабочих кварталов: широченные зеленые шаровары, заправленные в низкие полусапожки, красная косоворотка, а поверх неё жилетка из сыромятной кожи (неплохая, кстати сказать, бронь). Довершал картину латунный армейский пояс, с подвешенными на нем кошельком и стилетом. Причем кошелек был размером с хорошую торбу, из-за чего казался совершенно пустым, а стилет был максимально допустимой длинны, и от звания шпаги его отделяло дюйма два.

— Здарова, Витарик-кошмарик, — сказал он, подсаживаясь. — Че хател-та?

— А ты как всегда пунктуален.

— Слышь, Витарка, ты мне, канешна, друх, но еще раз абзавешся — дам в морду. Кромя шутков!

Спорить было бесполезно, и я перешел сразу к делу.

— В общем, так, мне необходимо потолковать с кем-нибудь из твоих коллег по цеху, занимающихся волшебными тварями… Кстати, знакомься! Это Оливия. — Проститутка решив, что Глим более перспективный клиент, нежели музыканты, уже повисла у него на шее. — Угости даму! — я заговорщицки подмигнул и подал Глиму воблу.

Глим понял меня по-своему. С проституткой он, по местным меркам, поступил весьма деликатно: обнял за талию, повернул к себе спиной, двинул кулаком в область почек и отправил обратно к столику музыкантов, придав ускорение коленом по мягкому месту. А воблу решил съесть сам. Конечно, лежалая рыба ему не понравилась, но Глим считал меня докой в гастрономических делах и, наверно, решил, что есть воблу с душком нынче считается вкусным. Переубеждать его я не стал, так спокойней.

— Значится так, Витарыч. — Сказал он, терзая рыбу. — Знаю я ребзей, которые тварюх из-за бугра таскают. Но, человечина, подумай башкой сваей харашенька, хоттца ли табе с отмороцками житуху сваю обвязать?

И я задумался. Если уж Глим называет кого-то отморозком, то лучше с этим товарищем никогда не видеться, а еще полезней вообще не знать о его существовании. Но есть ли у меня другой выход? Пока я мучился тяжкими думами, Глим доел рыбу и теперь развлекался тем, что швырял кости и чешую в одного из музыкантов, который, угрожая Глиму смычком скрипки, вызывал его на "дуэль за честь дамы". Какая-нибудь стоящая идея мне в голову не пришла, мозги вообще варили плохо. Виной тому была зубная боль или крепкое пиво, а скорей всего и то и другое. И я все же решился действовать по утвержденному плану.

— Глим, — говорю, — я, конечно, ценю твое умение оценивать адекватность деловых партнеров, но выбора у меня все равно нет, так что давай, организуй нам встречу с этими, как ты изволил выразиться, ребзями.

Глим внимательно на меня посмотрел, вздохнул тяжко и ответил:

— Ну, Витарище, раз уж тебя так приперло, тогда давай! Засунь свою башку в… Хотя, не салапед уж, понятие иметь должон. Притаскивайся седня в эту же дыру, как стемнеет. Стрелку я забью.