Электрическое бессмертие

Глава 2

Глава вторая

Республика Беларусь, 2013 год

Скрипучая койка в жилкоммунхозной гостинице приютила ненадолго. Буквально часа через четыре Игоря словно кольнуло во сне. Он быстро оделся, плеснул воды на лицо. Цифры на смарте показали половину шестого. Так, час разницы во времени с Москвой, труба автоматически поменяла пояс[1].

Барышня за стойкой рецепции недоумённо приподняла картинно подведённую бровь при упоминании Над-Нёмана и замка Наркевича-Иодко. Её совсем юная напарница напрягла память и прощебетала, что в школе им рассказывали про нечто подобное. А где оно – Бог его знает. Расспрашивать дорогу у молодых девчонок показалось верным шансом заплутать окончательно.

Как всегда помог Интернет, практически везде доступный, если забыть, что осталась российская симка, и счётчик роуминга крутится немилосердно. Игорь помахал улыбчивым гостиничным девицам, накрашенным очень обильно – по поводу великого первомайского праздника или вообще здесь так принято? «Тойота», основательно запылённая, опять отправилась в путь, как собакой-ищейкой ведомая навигатором.

Листая сайты в поиске координат усадьбы, он наткнулся на современные фото Над-Нёмана, похожие на изображения Ковентри и Герники после немецких бомбёжек. Вживую всё выглядит примерно также, с одной оговоркой: после разрушения прошло много лет. Руины основательно покрылись зеленью. Они ещё возвышаются над зарослями травы, кустов и молодых деревьев как редкие зубы в челюсти бродяги. Это не египетские пирамиды. Быстролетящее время берёт своё. А раз не видно ни валяющихся кирпичей, ни балок, без дедуктивных способностей не трудно догадаться – расчленённая усадьба получила вторую жизнь, вмурованная по частям в домики и гаражи окрестных дачников.

Останки не пустовали. Под входной аркой виднеется свежая колея. Игорь приспустил стекло. В кабину тут же ворвались запахи пикника – шашлычный дух с примесью пивасика. «Лендкрузер» покатил по чужим следам.

Во внутреннем дворике обнаружился белый трёхсотпятидесятый «Лексус». Он гармонично вписался в общую картину: новые белорусы культурно отдыхают на могиле культурного же наследия.

Двое пацанов спортивного типа вооружились длинной строительной рулеткой и занялись обмером останков усадьбы. Один, самого простого вида парень, занят поворотом шампуров. Наиболее колоритный развалился на складном стульчике. Он и начал общение.

- С праздником, россиянин! Ты – кто?

- И вас с праздником. Игорь Наркевич из Москвы. А вы, простите, кто?

Обмерщики повернулись. На не испорченных интеллектом лицах мелькнуло недоумение – как можно не знать? Впрочем, тупому москалю простительно. Ща ему разъясним.

- Ещё один Наркевич… - процедил колоритный, застывший во времени типаж девяностых годов, с круглой бритой головой, упругим животиком бывшего спортсмена. Кожаная куртка и спортивный костюм – ладно, как раз на пикник. Но толстых цепей на массивной шее, столь любимых некогда «голдов», Игорь не видывал уже лет десять.

- Правильно. А где предыдущий?

- Где и все, у лесочка на, - счастливый обладатель ошейника махнул пятернёй в сторону. – Там фамильное кладбище на.

Ёкнуло внутри. Полсекунды понадобилось, чтобы врубиться – обормот понятия не имеет, о каком Наркевиче речь.

- Зовут Олег. Тридцать лет, выше среднего роста, длинные волосы собраны в хвост. Не видели такого?

- Не-а. Только нефиг вам шастать. Наследнички, ёпть… Эта земля – наша. В следующем году здесь будет гостиница со стрипклубом и казино на. Тогда и приезжай, москалик, бабло оставлять.

Игорь припомнил сведения о Над-Нёмане, почерпнутые в Интернете во время поиска пути.

- Вроде же исторический памятник, охраняется государством.

- Херня это всё, - заверил бритый. – Вопросы решаются. Любые на. Понял?

Неожиданно встрял дежурный у шашлыка.

- С хвостом, говорите? Был такой в середине апреля. Его…

- Семён! А ну – закрой пасть. Босс не любит, когда много трындят, - золотой мальчик обернулся к Игорю. – Ну чо стал? Видишь – люди хорошо сидят. Проваливай на. Здесь ты никому нахер не нужен.

Без сомнений, в былые времена взвился бы от оскорбления, выудил ствол из тайника под запаской и устроил разборки а-ля Рэмбо. Но жизнь учит сдерживаться. Он приехал не вежливость прививать, а брата выручать. Достаёшь пушку – будь готов стрелять. Если близ фамильного захоронения гипотетических предков придётся прикопать четырёх дебилов, это ни на шаг не приблизит к обнаружению Олега. Скорее втянет в войну районного масштаба, когда поисками заниматься недосуг.

Под ехидные улыбочки с намёками «соссал, москаль», Игорь запустил двигатель и выкатился обратно на просёлку. Там вытащил смарт и вызвал тёзку.

- Игорь Петрович! Я вас не сильно отвлекаю от окончательного искоренения белорусской преступности? Нет? Хорошо. Решил воздухом подышать, порыбачить, заглянул в Над-Нёман. Там какие-то щавлики, вообразившие себя крутыми, заехали на «Лексусе» внутрь, шашлык жарят по-хозяйски. Что? Нет, не угостили, послали нахрен, - он продиктовал номер внедорожника. – Эти бакланы видели моего брата. И ещё упоминали какого-то всемогущего босса. А, он и есть серьёзный, о котором вы говорили? Как мне его найти? Что значит – не надо? Надо, и прямо сейчас. Нет? Ладно, завтра буду к девяти.

Утро вечера мудренее? Быть может, только не известно – осталось ли время у Олежки. Есть шанс, что он у этих, весьма неприятных ребят. Ждём. Но не долго.

Тёзка провёл спокойную ночь.

- Повезло. За вечер – десяток пьяных хулиганов, с ними дежурка разрулила.

Беседа завязалась около входа в РОВД, внутри забора с колючкой поверху, придававшей милицейскому учреждению неприятный тюремный вид.

Лейтенант перехватил взгляд москвича.

- Раньше здесь райвоенкомат собирались поместить.

- Чтоб призывники не сбежали? Понятно. Что по нашему делу?

- Мало что успел. Праздник. Проверил по милицейским учётам. Не задерживался, в поле зрения не попадал. Регистрировался в гостинице, убыл.

- Это я сам узнал. Дальше.

- В Минске, Минской и Брестской области его нет ни в больницах, ни в моргах. Я прозвонил по всем населённым пунктам от Негорелого до Бреста.

- Хорошо, что он не в морге. Хреново, что он вообще неизвестно где. Мобло?

- Запрос послал. Очень убеждал, есть знакомые. Иначе заняло бы несколько дней. За сутки обещают. Неофициально, надеюсь – раньше.

- Понял. Теперь жду впечатляющего рассказа о клоунах на «Лексусе».

Начинающий мент крутнул головой в сторону входа, кивнул, здороваясь с проходящими коллегами. Палец зацепил ворот несвежей белой рубашки точь-в-точь тем же движением, что и у вокзального копа.

- Людвиг Вацлавович Войцехович, кличка – Люда. В девяностых и в начале двухтысячных занимался контрабандой через польскую и немного через украинскую границу. В стрёмные дела – наркоту и оружие – не лез. Так, мелочёвка: угнанные тачки из Германии, мобильные телефоны без таможенного оформления. Потом для вида остепенился, начал легальный бизнес с поляками. Внешне отмылся, но замашки те же. У него прадед типа пострадал от Иодко, пана-кровопийцы. Короче, Люда провозгласил, что для восстановления справедливости должен захватить Над-Нёман в собственность. Пока бабло копил, усадьбу объявили памятником и исторической ценностью, под охраной государства.

- Ну да, - Наркевич нервно раскурил сигарету. – Видел я, как государство его охраняет. День и ночь.

- Это не означает – сторожить. Запрещена продажа, строительство. Лет через двести накопим денег и отреставрируем замок, как Мирский и Несвижский.

- Если останется что реставрировать. Так что Люда?

- Рассвирепел. Приказал взорвать самую ценную историческую часть – башню, где были метеостанция, лаборатория и музыкальные воздушные трубы. Как их… А, эолова арфа.

- Сука он.

- Не то слово. В общем, готов был разнести Над-Нёман по кирпичикам, но тут зашевелились высоколобые из Академии Наук Беларуси, подняли кипишь. Менты, тогда крышевавшие Люду, объяснили ему – сиди на заднице и не отсвечивай.

- Сейчас у него есть крыша?

- В прежнем виде – нет. Иначе стало. Он, конечно, поддерживает отношения с нужными людьми. Если по новой полез в Над-Нёман, с кем-то добазарился.

- Например?

- Ну, я человек молодой, новый, далеко не всё знаю. Тем более Войцехович не наш, живёт в Барановичах, Брестская область. Мне опер из старожилов про Люду рассказал.

- Брат уверял, что для решения этого вопроса нужно идти к Президенту страны.

- Ну, это точно не уровень контрабандиста, - усмехнулся сыскарь. – Скажите, Игорь Владимирович, что мог ваш Олег натворить? У нас за просто так людей не крадут и не убивают.

- Хрен его знает. А притязаниями на наследство Иодко он не мешал?

- Конечно – нет. Сами посудите, если бы Беларусь признавала старых наследников, и Мирский, и Несвижский замки пришлось бы отдать потомкам Радзивиллов.

- То есть мелкий гнал пургу. Хотя чему я удивляюсь…

Пиликнул рингтон у милиционера.

- Да, я… Где? Спасибо. С меня причитается. Да, жду официально, - он поднял глаза на Игоря. – Получается, его труба последний раз регистрировалась в Негорелом по роумингу в сети МТС через десять минут с покупки железнодорожного билета. Дальше ни один из операторов связи GSM её не поймал.

Вот оно что! Теперь понятно, почему при наборе слышно «вы связались с ящиком для голосовых…», а SMS-ки не проходят. Между лопатками пробежал неприятный холодок. Конечно, есть вероятность, что трубу элементарно спёрли, симку выбросили… Если бы одновременно не залегла на дно кредитка.

- Он где-то здесь. На него напали, забрали телефон и бумажник.

- Причём он сам оказался важнее денег, - добавил опер. – Иначе попытались бы выбить пароль и снять наличку в банкомате. Хотя бы мелочь оплатить в магазине, где нет видеокамер и не нужен пин-код.

Игорь торопливо набрал свой офис, услышав удивлённый голос дежурной секретарши в приёмной. До десятого мая звонки – редкость. Она связалась с банком и перенабрала через пять минут. Не только списания средств, но и попыток воспользоваться картой не зарегистрировано.

- Говорят, трубу можно засечь, если выключена, но симка и аккумулятор на месте. Слухи?

Милиционер с сомнением качнул головой.

- Не знаю. Если и есть такая аппаратура, то у гэбистов. Не наша епархия.

- Тёзка, можешь доложить начальству, чтобы возбудили уголовное дело?

- Доложить могу. Нифига не будет. Негорелое – на территории Дзержинского района. Я заявление принял, потому что перед пропажей ваш Олег регистрировался в гостинице. Теперь перешлю материалы дзержинцам.

- Твою мать… Какого чёрта я сюда попёрся?!

- Сержант на станции подсуетился, посоветовал в Узду, насколько помню ваш рассказ. Избавил на время дзержинский отдел от забот, я за них ишачил, обзванивал труповозов. Глядишь, материал бы и застрял здесь, - увидев, что Наркевич совершенно не разделяет радости по поводу бюрократических особенностей милицейской службы, лейтенант совестливо добавил: - Я вам пять тысяч верну. Вторую потратил на звонки.

- Оставь себе. Так, больше терять времени не смогу. Быстрее перекидывай документы в Дзержинск. А я сам попытаюсь.

- Вы даже не знаете мотивов Войцеховича.

- Узнаю. Вот так просто завалюсь к нему, возьму за жабры и спрошу.

- Осторожнее с ним, - обронил лейтенант.

Игорь вернулся в гостиницу, забрал вещи из номера. Когда отдавал ключи на ресепшене, которому больше подходит советское название «стойка администратора», очередная барышня стрельнула глазками по руке, засекла отсутствие обручального кольца. Тут же перевела артиллерийский огонь на обладателя пустого безымянного пальца. Да, в городке с населением в несколько тысяч душ наилучший выход для молодой девицы – приклеиться к обеспеченному неженатому постояльцу.

Выстрелы прошли мимо, не до амуров. Где паскудник Олег? Вляпался как идиот. И что теперь думать? Брат, единственный по-настоящему близкий человек на этом свете, неизвестно где, неизвестно – что с ним. Нет сведений о смерти – теоретически жив. А на самом деле? Олежки – нет! Ему не позвонить, не обнять, не дать по морде за глупую самонадеянность и странные игры с белорусскими приблатнёнными бизнесменами. Вообще нет… Или вдруг объявится? С каждым днём шансы всё меньше. Надежда постепенно умирает, ей на смену приходят отчаяние и желание определённости. Пусть самой скверной и горькой, но – определённости. И всё равно пульсирует главная мысль – только бы он ещё оставался в живых!

Игорь подхватил сумку, рассеянно мазнул глазами по гостиничной диве. Тёлок – целые стада, брат один. Поэтому нельзя раскисать, иначе шансы спасти мелкого окончательно растают. Если они ещё есть.

Наркевич решительно шагнул к машине. Солидно завёлся пятилитровый мотор. Чёрный пыльный внедорожник рванул в сторону автострады Москва-Брест, чтобы взять курс на Барановичи, не взирая на ограничения скорости и новые встречи с ДАI. Решимость хозяина словно передалась «Тойоте».

В Барановичах машина с российскими номерными знаками пересекла железнодорожный мост. Игорь повернул направо к парку, выехал в центр, оттуда навигатор повёл на противоположную от трассы окраину, в район коттеджей. Увидев ряды домиков, обвешанных спутниковыми антеннами и белыми коробками сплит-систем, московский пришелец догадался, что перед ним барановичский вариант Рублёвки.

Фирма олигарха Войцеховича заняла, как и полагается, самый здоровенный дом. По крайней мере, Интернет говорит, что здесь она зарегистрирована. Кстати – и самый безвкусный.

Внедорожник в неторопливом темпе проследовал по улице, выкатился на пустырь. Вряд ли из офиса обратили внимание на смартфон у водительского стекла. Игорь выключил видеосъёмку и просмотрелзапись на смартфоне, останавливая на отдельных кадрах и раздвигая пальцами увеличение.

И так. Между архитектурным монстром и сравнительно человеческим соседним домом забора нет. Напрашивается, что в одном из них местный воротила работает, в другом изволит проживать. Белого «Лексуса» не заметно, что снижает вероятность встречи с любителями шашлыка на исторических развалинах. Но не исключает. А вот «Бугатти-Вейрон» наверняка хозяйский. Не та машинка, чтоб небрежно бросить брелок кому-то из челяди с приказом: эй, прокатись в Над-Нёман, узнай – чо за дела в натуре. На тех ухабах спорткар развалится.

Прикинув план действий, а также варианты «Бэ», «Цэ» по обстоятельствам, Игорь набрал номер офиса и скормил секретарше нехитрую легенду. Затем достал одежду приличнее вместо спортивного костюма. Приняв дресс-кодовый вид, вскрыл тайничок и задумался.

В неприметном углублении ждут своего часа специальные инструменты, не для ремонта машины, а для запугивания и умерщвления двуногой дичи. «Беретта» с российскими корочками, в Беларуси всё равно нелегальная. Рядом - «Вальтер» со спиленными номерами, память о разборках в недобрые девяностые, и одноразовый китайский пугач.

Ещё раз прогнав в уме вариации сценария, хозяин арсенала вернул «Беретту» на место. Пиджак пришлось снять. Легкая мешковатая куртка уменьшила уровень респектабельности, зато укрыла кожаную сбрую для двух пистолетов. Китаец получил глушитель на ствол.

Во всеоружии Игорь отправился в центр, где пообедал в кафе, убивая время до назначенного часа рандеву. Вернувшись на Рублёвку, припарковал машину с тем, чтобы номерные знаки не могли попасть в видеокамеры, если таковые имеются у корпоративной стоянки.

Нарушение традиций, конечно. Пусть «Лендкрузер» не самая крутая тачка в Барановичах, в принципе она – достаточная, чтобы её погонщика приняли за солидного человека. Появление из-за угла наведёт на мысль: там брошен «Дэо-Матиз». Плевать! Часы за двадцать килобаксов и умение держать себя на миллион восполняют отсутствие пафосного транспорта. Во всяком случае, секретарша и охранник на входе проявили приличествующее уважение.

Дом малолюден – праздничное расслабление не обошло и Беларусь. Приёмная заставлена исключительно маковской техникой. Без яблока – для лохов, вспомнил Игорь московского знатока, который без айфона спать не ложится. Странно, что не налепили изображение укушенного фрукта поверх эмблемы «Кэнона» на копировальном аппарате.

Секретарша подняла метровые накладные ресницы. Стул расположен продуманно, чтобы главное украшение приёмной увидеть из двери целиком – от взбитой чёлки до кончиков каблуков. Девушка – словно воплощение подростковых эротических грёз по мотивам немецких порнофильмов об офисных оргиях. Стройные ноги в чёрном едва прикрыты сверху короткой юбчонкой, демонстрирующей в разрезе чулочные кружева. Пышные сиси норовят выпрыгнуть из глубоко расстёгнутой блузки. Длинный взгляд, вызывающая косметика, яркие когти – не офисный работник, а девушка по вызову. Барышня на рецепции узденского отеля по сравнению с этой похожа на само воплощение скромности.

- Людвиг Вацлавович щас вас прыме…

Жуткий провинциальный говорок и обещание в голосе: я тоже готова тебя принять.

Из приёмной, смеси борделя и шоурума Apple, посетитель попал в кабинет. Вход оборудован по советским традициям – с двумя мощными дверями, обитыми дермантином. Благодаря тамбуру звукоизоляция на высоте.

Логово олигарха, сравнительно компактное, не более сорока квадратов по площади, обставлено мебелью в стиле Людовика-Солнце. Массивно, но очень не практично. Ан нет, весьма даже удобен широченный диван, его кожаные волны так и манят вызвать девицу из приёмной исполнить служебные обязанности.

Прямо-таки ностальгия. Кич в интерьере, излишества в оргтехнике, секретутки-проститутки, чтоб всё было как у реальных пацанов. Не удивительно, что здесь ещё в моде распальцовки и разговоры в духе «Ты понял? – Ты меня на понял-понял не бери!» Некоторые личности, сколотившие первоначальный капитал на мелкой уголовщине, не меняются с годами. Настоящий криминалитет, живущий «по понятиям», таких презирает.

Войцехович, невысокий крепкий малый с бритой головой и повадками качка, дружелюбно выкатился навстречу, протянув руку. Вальяжно махнул в сторону кресла – присаживайтесь.

- Чем обязан столь лестному предложению уважаемого российского гостя?

По правилам постсоветского делового этикета полагается увести диалог в сторону и начать похвальбу, небрежно упоминая собственную виллу на Лазурном берегу, яхту на Канарах, личную дружбу с президентами нескольких стран. Москвичи называют подобный этап диалога «письками меряться». Грубо, но точно. Это считается признаком непрофессионализма. Люди серьёзные заранее узнают реальные возможности потенциального партнёра и не размениваются на сравнение марки часов. Игорь не стал терять время на фаллометрию.

- Ваши люди захватили и удерживают моего брата Олега Наркевича. Моё деловое предложение: я уезжаю с ним и не заявляю штрафных санкций. Устраивает, Людвиг Вацлавович?

Войцехович переменился в лице.

- Бл..! Да ты хоть знаешь, сука, на кого попёр? Я ща тебя…

Он кинулся к мобильнику. Естественно, белый айфон. Игорь готов был поставить штуку баксов, что тревожной сигнализации нет. Качок слишком уверен в себе.

Китайский одноразовый ствол негромко пукнул. Пуля пробила смартфон и ладонь. На пластиковой панели под гобелен образовалась дырочка.

Олигарх завыл. Тупой срез глушителя нащупал ложбинку меж бровями, звук тут же приглушился до уровня тихого всхлипа.

- Не надо никого звать. Мы не договорили.

- Да я тебя… - Войцехович повторил эти слова больше по инерции, без прежнего запала и уверенности. Левая рука схватилась за простреленную кисть, откуда обильно хлынула кровь.

- Не напрягайся. Я был на разборках люберецких, солнцевских, уралмашевских, - Игорь приврал, но весьма натурально. В результате качку показалось, что он, ветеран местечковых конфликтов, сцепился с зелёным беретом, прошедшим Ирак и Афганистан.

- Что… Что тебе надо?

- Чем слушал? У тебя мой брат – Олег.

Смарт с его фотографией оказался перед побелевшей физиономией Людвига Вацлавовича.

- Не знаю такого, - бизнесмен крупно затрясся и даже всхлипнул, когда ствол прижался к его ноздре, уловившей запах горелого пороха – запах смерти. – Клянусь детьми, понятия не имею.

И правда, на столе – фотка с бабой и двумя юными мордашками. Любопытно, Люда отворачивает рамку, когда пялит секретаршу?

Игорь кратко рассказал про встречу в Над-Нёмане.

- Гришка, урод, меня подставил… Вы позволите… Как вас?

- Не важно. Что позволить?

- Я наберу его.

- Валяй.

Олигарх глянул на осколки мобильника, часть из которых наверняка застряла в руке. Очевидно, по прямому назначению яблочный продукт больше не послужит. Войцехович по памяти набрал номер с городского, переключил на громкую связь.

- Гришка, твою мать!

- Да, шеф?

- Какого хрена ты вчера в Над-Нёмане ошивался?

- Так это… Мерили на. Типа ж строить казино будем.

- А кого это вы прихватили, ботана с хвостиком? Типа тоже Наркевич.

Войцехович увидел неприятный взгляд Игоря и сообразил, что про ботаника ляпнул зря.

- Да не трогали его! Баклан на. Только давно было, недели две как. А вчера выполз брат его. Я послал его на, тот перессал.

Из аппарата донёсся самодовольный рогот. Шефа перекривило – из-за длинного языка шестёрки он получил наезд по полной программе.

- Гриня… Бегом ко мне!

- Чего так, Вацлавович? С пацанами отдыхаем. Праздники же…

- Бе-е-егом! Я те устрою праздник.

Он швырнул трубу на рычаг.

- Удовлетворены?

- Неловко, однако, получилось. Капельку вежливости, обошлись бы без стрельбы. В компенсацию дарю вам пистолет. Ну, чистили, баловались, случайный выстрел. С кем не бывает? Или нужна другая версия?

Игорь зубоскалил, а изнутри накатилась всепоглощающая чернота. Он готов был пристрелить местного дельца. Хуже всего, что Людвиг не врёт. В результате единственная ниточка к брату привела в пустоту… Но для продолжения поисков нужно корректно завершить стрелку.

Наркевич свинтил глушитель, вытащил магазин. Клацнул затвор, патрон из ствола упал на паркет. Платок прошёлся по поверхностям, где обычно норовят сохраниться отпечатки пальцев. Разряженное оружие улетело под диван. Войцехович, начавший подниматься и шарить здоровой рукой под столом, увидел «Вальтер». Суета моментально прекратилась.

Агрессивный гость быстро покинул офис, мельком глянув на часы. В кабинете олигарха он провёл около трёх минут. Содержательная встреча, ничего не скажешь.

К машине шагал резво, не переходя на бег. Мотор подхватил с полуоборота, «Тойота» тронулась, в зеркале заднего вида мелькнули какие-то люди, показывающие на «Лендкрузер» и ожесточённо жестикулирующие. Никто не поехал вслед.

До поворота к Над-Нёману примерно девяносто километров в сторону Минска. Они промелькнули незаметно. Почему Наркевич отправился в разрушенную усадьбу, он вряд ли бы смог объяснить. Какая-та часть подсознания решила, что среди этих руин живет тайна, разгадка которой, быть может, даст ключ к поискам брата.

***

Российская Империя, 1903 год

В гостиной кружатся пары. Вальс, ещё один, мазурка, полонез… Яков Оттонович не танцует. Он сидит за роялем и играет, то прикрывая глаза и буквально вливаясь в потоки гармонии, то с улыбкой наблюдая за парочками.

В просвещённое время на грани XIX и XX веков музицировать умеют практически все образованные, не только дворянство. Хозяин поместья сумел удивить и тут. Он исполняет самые сложные мелодии профессионально, виртуозно, словно всю жизнь зарабатывал музыкой. А ещё он играет душой, не просто руками. Случается, пусть и не часто, выдающееся проявление мастерства, когда инструмент выдает тонкие внутренние переживания, а не только переводит в звук нотные значки. И Бог с ним, что исполняются не изысканные произведения. Обычная музыка, понятная и питерскому интеллектуалу, и сельскому обывателю, может быть чудо как хороша.

В особой атмосфере лёгкости и чистого душевного здоровья постояльцы санаториума с кумысолечением и электротерапией поправляются, молодеют на глазах, боготворят создателя этой воистину уникальной здравницы… Но случалось разное, в том числе совершенно не способствующее медицинским занятиям и благостному расположению духа.

Над усадьбой чуть потемнело небо, готовясь к приходу вечерних сумерек, когда к фортепьяно приблизился Конрад.

- Отец! У крыльца собралась толпа пещанцев.

- Сейчас выйду.

Очередной танец завершился раньше ожидаемого. Призвав гостей усадьбы к терпению, Яков Оттонович объявил небольшой перерыв и вышел к недовольным арендаторам.

Какой контраст… Внутри – вальяжные господа с ухоженными дамами в дорогих лёгких нарядах, у ступеней дюжина мужиков в рубахах, домотканых портах, на ногах – поршни. В глазах ничего, кроме злобы и усталости. Старший из них, войт Иосиф, горбатый и крепкий мужик, нехотя снял шапку, но без поклона и какого-либо почтения в иных движениях.

- Этово, барин… Мы тутока… Урядник приходил. Значицца, торгами грозился. Продадут наше всё с торгов в октябре.

- А вы что себе думали, Иосиф? Вас никто не заставлял. Не нравится земля – извольте арендовать в другом месте. Дурную привычку не платить я обязан выкорчевать раз и навсегда.

- Помилосердствуйте, Христом Богом прошу! Дрянная земля в Песчаном! Не родит. Не можем мы столько отдавать.

- А вы годами нисколько не вносите. Хватит! Ещё мой отец терпел вас, бездельников. Остальные трудятся, не покладая рук. Вы – только языком да в корчме горазды.

За какие-то пару минут небо вдруг потемнело гораздо быстрее, отсветы заходящего солнца утонули в зловещей свинцовой туче.

- Смилуйтесь! – заголосили остальные арендаторы. – Куда ж нам с Песчаного съехать, с бабами да детьми малыми...

- Что случилось, Яков Оттонович? – на крыльцо выкатился дородный московский господин, с тревогой глянувший на грозовую тучу и группу селян, не зная, откуда быстрее ждать неприятностей.

- Не отдают мои деньги, Павел Сергеевич. Как лечиться бесплатно, семенные материалы брать, защиту от градобитий – они тут как тут. А расплатиться время приходит, вместо рублей получаю одни стенания. Дети малые, бабы… Да вы сами – хуже баб! Только и знаете скулить.

Среди песчанских поднялся ропот. Негромко, но отчётливо прозвучал призыв пустить красного петуха на барский дом.

- Ах, вот как! Поджигать собрались, стервецы? Прохор, спускай собак! Конрад, неси револьверы!

В момент, когда обычно мягкий голос пана Иодко вдруг зазвенел на гневной ноте, в стальной штырь на самой высокой башне усадьбы ударила молния. Грохот оглушил, заполнил двор без остатка, глаза ослепли от всепоглощающего электрического пламени…

Сельские карбонарии бросились наутёк. Не понадобились ни револьверы, ни собаки. Слава хозяина молний защитила Над-Нёман гораздо лучше.

По мере приближения торгов обстановка вокруг Песчаного накалилась до предела. Из Минска прибыла рота солдат, окрестности патрулировались полицией. От умиротворяющей атмосферы санаториума не осталось и следа. Собираясь в центральном двухэтажном строении среди бревенчатых курортных домиков на две семьи, именуемом обычно кургаузом, постояльцы бурно обсуждали увиденное и услышанное.

- Ужас, что деется, - причитала молодая пышная купчиха из новгородских. – Вчера видела – казаки арестантов гонят. Натуральный ужас.

- И не говорите, мадам, - вторил ей Павел Сергеевич, свидетель первого разговора с бунтовщиками. – Опыты, приборы, метеостанция – сие замечательно, достойно восхищения. Но, право, не такой же ценой!

- Давеча от переживаний у меня снова мигрень разыгралась, - пожаловалась другая пациентка. – Надо было слушать маменьку и ехать с Пьером на Лазурный берег. Уж точно французские доктора не хуже нашего самоучки.

Разумеется, они злословили не в присутствии хозяина. Тем не менее, до его ушей многое донеслось. И, конечно же, многое оставило отпечаток: неблагодарность пациентов, которые поправили в Над-Нёмане здоровье, расшатанное попытками лечения у заграничных светил, тупая злоба арендаторов, не только не испытывавших ни малейшей признательности за многолетнее терпение задержек оплаты, но считавших семью Иодко панами-кровопийцами.

Той осенью в нём что-то сломалось. Яков Оттонович замкнулся в себе, потом объявил, что уезжает в Санкт-Петербург, оттуда – в Вену. Приём гостей и врачевание в санаториуме откладываются до весны, стоимость услуг будет гораздо выше. И больше никаких бесплатных кефира и кумыса, если люди не ценят добро. На зиму закрылась и аптека.

***

Республика Польша, 1922 год

Тяжело изживать следы военного лихолетья. Поэтому открытие футбольного стадиона, назначенное на 8 апреля 1922 года, жители Кракова сочли настоящим праздником. Тем более – какой матч!

На первых же минутах трибуны взорвались рёвом. Наверно, вопли тысячи глоток перекрыли бы грохот молний, часто бивших в главную башню Над-Нёмана, подумал Генрик Иодко. Он тоже кричал и радовался: Хенрик Рейман, выступающий за краковскую «Вислу», забил гол в ворота львовской «Погони». Радость была недолгой. «Погонь» отыгралась и повела в счёте.

На выходе со стадиона Генрика догнал однокашник по Краковскому Ягеллонскому университету Лео Домб, коренастый юноша с гладко зачёсанными назад чёрными волосами и характерным семитским разрезом глаз. Он был один из самых бедных на курсе, ходил в страшноватой курточке, перешитой из ношеной австрийской шинели.

- Привет, Лео. Не ждал тебя здесь увидеть.

- Намекаешь – откуда деньги на билет у бедного еврея? Таки я за него не платил. Подрабатываю в газете. Сейчас напишу репортаж, и несколько злотых в кармане.

- Больше дешёвой водки не будет?

- Ты даёшь! А жить-то как? Тебе сколько бутылок надо? - студент имел постоянный маленький бизнес, таская сумками дешёвое пойло из Домброва.

- Пока ничего не нужно, - они вышли из ворот стадиона, и Генрик принял левее, намереваясь шагать домой. – До завтра. Жаль, что наши продули.

- Таки надо выпить, чтобы в следующий раз не сплоховали. Пойдём! – увидев колебания товарища, Лео сказал волшебные слова. – Не жмись, угощаю.

Тот колебался не долго, и его можно понять. В послевоенном Кракове мало удовольствий и развлечений. Хоть и остались некоторые сбережения от отца, заботливо укрытые за границей, с деньгами не густо, ему тоже приходится работать. Да, сегодня-завтра обещал забежать к Яне… Успеется.

Студенты отмахали ногами приличное расстояние, пересекли квартал Казимеж и улицу Планты Детловские, углубившись во дворы, где повис чесночный дух вперемешку с ароматами жареной рыбы, а из окон и подъездов доносятся разговоры и ругань на идиш. Дорогу несколько раз перегородили верёвки с влажным бельём. Наконец, они пробрались в полуподвальную комнатуху, уставленную ломаной мебелью с помойки и деревянными ящиками. В бедном районе нищетой никого не удивишь.

- Ща, Генрик. Друга жду, тоже за «Вислу» болеет. Потерялись в толпе. Давай разомнёмся пивком.

Гость пристроился на ящике, изображавшем табурет и прикрытым самой чистой газетой. Лео достал металлические кружки и бутылку. Генрик на минуту задумался – хитрому еврею наверняка что-нибудь нужно, вон как старается. Но что взять со студента, который едва сводит концы с концами?

Скоро прибыл обещанный приятель.

- Кастусь! – представился он и протянул твёрдую ладонь с крепкими, пожизненными мозолями.

Несмотря на приличный пиджак и вышитую сорочку, а также вполне пристойную обувь, в простецком лице Кастуся мелькнуло нечто знакомое, хотя студент готов был поклясться – никогда в жизни его не видел. Зато типаж узнаваем, пролетарски уверенный в себе товарищ. Не из комитета бедноты, а повыше. Вроде соратников Рубинштейна, в девятнадцатом грузивших на подводы книги и домашнюю утварь наднёманской усадьбы.

На столе очутилась водка, отвратительного качества, но крепкая. Начали за знакомство, за учёбу, за счастливое будущее. И тут обнаружилось, что представление о светлом будущем у них кардинально различается.

- Вы как хотите, товарищи гои, а я при первой возможности уеду в Палестину, - заявил Лео. – Равноправие наций – шикарная вещь. Она означает, что все в одинаковой степени, независимо от национальности и вероисповедания, имеют равное право лупить евреев во время погрома. И пока у нас не будет отдельного государства на исторической родине, ничто не изменится.

- Ты передёргиваешь, друг. Национальное и расовое угнетение происходит от капиталистов. Как только пролетариат возьмёт власть в свои руки, положение изменится.

- Что-то не видел я богачей среди погромщиков, - желчно возразил Лео. – А у пролетариев кулаки тяжёлые, челюсть до сих пор помнит. Генрик, ты что думаешь?

- Насмотрелся на сельскую бедноту и комбеды. Благодарю покорно. Как-нибудь закончу образование и понемногу буду лечить людей, и богатых, и не очень. Богатые лучше платят.

- Ну, в Советской Белоруссии комбеды распускаются, - не согласился Кастусь. – Генрик, это же твоя Родина. Домой не тянет? Тут жизнь не сахар.

Студент, преодолевая лёгкий шум в ушах от выпитого, вспомнил родовое гнездо в запустении, перекошенное рыло мужичка с топором. Чтобы возродить усадьбу, нужны огромные деньги. Разграбить-развалить просто и дёшево, вот собрать…

- В Над-Нёмане мне делать нечего. Только поклониться могилам родителей. А дальше?

- Будешь работать. Строить новый мир.

- Меня и старый устраивал.

Зачем я это говорю? Почему вообще откровенничаю с незнакомым человеком, к тому же – явным большевиком? Очередная рюмка заглушила последние трепыхания здравых мыслей в голове студента. Язык принялся заплетаться, выходя из повиновения. Окончание банкета у Генрика начисто стёрлось из памяти.

Посланник Советов критически оглядел молодое тело, уснувшее прямо за столом, уложив физиономию на грязную столешницу. Генрик ему категорически не понравился. Роста среднего, щуплый какой-то, с барской худосочностью панов, которым никогда не нужно трудиться физически. Светлые волосы неопределённо-мышиного цвета, закрытые ныне глаза, серые и невыразительные, по-детски пухлые губы, сверху пушок. Подросток-переросток, не мужчина. Денег кот наплакал, а на ногах новые кожаные ботинки, одет в длиннополый плащ не из дешёвых. В этом припёрся в квартал бедноты, где запросто отберут. Неужто таких ещё земля носит?

Еврей тоже не испытывал восторга по поводу личности собутыльника.

- Товарищ Кастусь, на кой ляд он вам сдался? Отца вряд ли помнит, совсем мелкий был, когда тот умер. Ни рыба, ни мясо. Может, Конрада возьмём в оборот? Или Адама.

Большевик присел возле бесчувственно предмета обсуждения. Взяв Генрика за волосы, перевернул к себе его голову.

- Нет. С Конрадом Рубинштейн работал. Его не проведёшь. Старший паныч готов был последние порты снять, лишь бы наши отцепились и дали уехать. Отдал отцовский архив, не разобранный. Там много интересного. Часть мы переправили в Петроград.

- Но главного в нём не нашли, - догадался Лео.

- Именно. Адам последние годы перед смертью Иодко-старшего жил отдельно, занимался, как у них это называлось, сельским хозяйством. Попросту – батраков гнобил. Он точно не в курсе деталей, если и Конрад не знает. Любимцем Якова был Томаш, но он умер.

- Кастусь, а как же это стыкуется с твоими словами, что электротерапией излечимы почти все болезни?

- Значит, главные открытия старый пан сделал после смерти любимого сына, которого не мог спасти и сильно горевал. Дворня в один голос твердит: после Томаша отцовская привязанность досталась этому недоноску. Выглядит на восемнадцать? По церковной книге, ему двадцать пять! То есть было семь, когда Яков окочурился. Ты помнишь себя в семь?

- Ещё бы, - Лео плеснул водки в грязные кружки. – Крутился как мог, выживал. В каждой дырке затычка. Надеюсь, ты прав, он что-то вспомнит. Выпьем как нормальные мужики, без этого…

Кружки стукнулись с неприятным жестяным звуком. Подвальный обитатель достал пару солёных огурцов и сыр – при паныче он не показывал закусь, чтобы тот быстрей окосел.

- Кстати, Лео, про церковные книги. Чтобы ты понимал. На Якова работал конюх дед Михась. Никто не знал, сколько ему лет. Всегда смотрелся на шестьдесят. Перед началом войны помер. Пан самые опасные опыты с электричеством не на гостях санатория, не на сыновьях ставил, а на этом Михасе. Смекаешь? Налей ещё. Так вот, по записям новорождённый Михаил крещён ксендзом в 1811 году!

- Не может быть. Прямо-таки библейский долгожитель. Сто лет прожил?

- Сто один. Не в том дело. Случается, и дольше тянут. Поговаривают, что Иодко начал его электричеством накачивать в семидесятых, и дед перестал стареть. Взаправду! И так до смерти хозяина. Потом, буквально через пару лет как Якова схоронили, Михась на глазах стал разваливаться, умер совсем дряхлым.

- Мистика. Я книжку читал, «Портрет Дориана Грея». Что-то похожее, одним словом – досужие выдумки. Слушай, Кастусь, но ведь санаторий, как ты говорил, работал и после пана?

- Одно название. Кумысолечение, кефиролечение. Терапия свежим воздухом, чистое надувательство. Электрические приборы некому было применять. Поэтому буржуи, наслышанные о прежних исцелениях, не выздоравливали, скандалили, отказывались платить. Закрылся санаториум, по-моему, в одиннадцатом. Оттого я верю, что Конрад не знает отцовских секретов, коли без них прогорел.

- Так им и надо. Ладно, хватит о недобитых. Выпьем, товарищ Кастусь, за мировую пролетарскую революцию!

- И за особое место в ней еврейского пролетариата. Да, Лео?

[1] В наши дни время в Беларуси и в часовом поясе Москвы совпадает.