Эмма Браун

Глава 2

Мистер Эллин, джентльмен, о котором упоминалось в предыдущей главе, был человеком, который любил бывать там, где ему нравилось бывать, и поэтому, будучи досужим

сплетником, бывал практически везде. Его нельзя было назвать богатым – жил он достаточно скромно. И все же он, вероятно, располагал кое-какими средствами, так как, не имея определенного рода занятий, содержал собственный дом и слугу. Он часто рассказывал о том, что когда-то был рабочим; если это на самом деле было правдой, то происходило совсем недавно, так как выглядел мистер Эллин не таким уж и старым.

Когда он был увлечен интересной беседой, то казался и вовсе молодым. Однако он был подвержен частым переменам настроения. Соответствующим образом менялось и его лицо. Его глаза, подобно хамелеонам, могли изменять свой цвет. Временами они были голубыми и веселыми, потом становились серыми и мрачными, а иногда даже зелеными и сверкающими. Роста он был среднего, довольно худощав и жилист. В общем, его можно было назвать привлекательным мужчиной. Он жил в этих краях не более двух дет; о его прошлой жизни ничего не было известно. Однако когда приходский священник – а он происходил из хорошей семьи, имел вес в обществе, и, вне всякого сомнения, среди его знакомых не было людей с сомнительной репутацией – представил его, то мистер Эллин сразу же был принят местным обществом и всем своим поведением доказал, что он достоин подобной чести. Одни называли его неординарным человеком и даже считали экстравагантным, другие, наоборот, полагали неуместным применение подобных эпитетов на его счет. Он казался им человеком очень тихим и безобидным, но не всегда до конца откровенным и понятным, как, возможно, им хотелось бы. У него был тревожный взгляд, и иногда во время беседы он как-то уж очень неопределенно выражал свои мысли, но, тем не менее, все считали, что делал он это без злого умысла.

Сестры Вилкокс часто приглашали мистера Эллина к себе. Он иногда даже пил с ними чай.

Оказалось, что он любит пить чай со сдобными булочками и при этом охотно принимает участие в застольных разговорах, без которых не обходится ни одно чаепитие. Говорили, что он был метким стрелком и хорошим рыбаком. Но главное, он оказался отменным сплетником – ему очень нравилось сплетничать. Словом, ему нравилось женское общество, и он, похоже, не считал, что его знакомые женщины должны обладать какими-то особенными достоинствами и выдающимися умственными способностями. В этом смысле сестры Вилкокс, например, были почти такими же плоскими и ограниченными, как и фарфоровые блюдца, на которых стояли их чайные чашки; несмотря на это, мистер Эллин прекрасно с ними ладил. Он, несомненно, получал большое удовольствие, слушая, как они обсуждали подробности из жизни их школы. Он знал имена всех учениц и всегда здоровался с ними за руку, если ему доводилось встречать их во время прогулок. Он знал, в какие дни в школе проводятся экзамены, какие дни считаются праздничными, ему даже случалось сопровождать мистера Сесила, местного викария, когда тот приходил, чтобы проэкзаменовать учениц по истории церкви.

Эта церемония происходила каждую среду после полудня. Иногда после экзамена мистер Сесил оставался для того, чтобы выпить чая, и почти всегда вместе с ним за столом оказывались две или три дамы из числа его прихожанок, которых приглашали для того, чтобы составить ему компанию. Мистер Эллин тоже никогда не упускал возможности присоединиться к ним. Поговаривали, что одна из сестер Вилкокс собирается выйти замуж за викария, а другая сестра состоит в таких же нежных отношениях с его другом. Таким образом, полагали, что подобные милые светские приемы, которые устраивали сестры, имели весьма интересную подоплеку. На эти посиделки часто приглашали мисс Фитцгиббон. Она всегда была одета в муслиновое платье со струящимся шарфом, а на голове у нее были замысловатые локоны. Других учениц тоже приглашали, но только для того, чтобы они им что-нибудь спели или немного поиграли на пианино. Иногда им приходилось читать стихи. Мисс Вилкокс сознательно организовывала подобные публичные выступления своим юным воспитанницам. Она считала, что таким образом давала им возможность научиться выдержке и самообладанию, и в этом видела свой долг перед ними.

Любопытно было наблюдать за тем, как во время подобных мероприятий истинно природные качества берут верх над фальшивыми, искусственно созданными привилегиями. «Драгоценная» мисс Фитцгиббон, нарядно разодетая и всеми обласканная, только и могла, что с унылым видом, казавшимся естественным ее состоянием, робко обойти всех гостей по

очереди, здороваясь с каждым за руку. Потом, торопливо отдернув свою руку, она быстро и довольно неучтиво прокрадывалась к предназначенному для нее месту подле мисс

Вилкокс, где обычно и просиживала весь вечер неподвижно, словно какой-нибудь предмет мебели. Она не улыбалась и даже не пыталась заговорить – таковы уж были ее манеры, – в то время как ее соученицы, например Мэри Фрэнкс и Джесси Ньютон, вежливые, умеющие держать себя в обществе юные девицы – их невинность придавала им смелости, – обычно входили в гостиную, приветствуя всех улыбкой и раскрасневшись от удовольствия. В дверях они застывали в прелестном реверансе, потом вежливо протягивали свои маленькие ручки гостям и с простодушной готовностью, которая так подкупала сердца присутствующих, садились за пианино, чтобы сыграть свой прекрасно отрепетированный дуэт.

Среди учениц школы была девочка по имени Диана. Я уже упоминала о ней в связи с тем, что когда-то она училась у миссис Стерлинг. Так вот, она была бесстрашной и смелой. Подруги очень любили ее и даже слегка побаивались. Она обладала неплохими умственными способностями, была хорошо развита физически – словом, была смышленой, честной и храброй девочкой. В классной комнате она обычно сурово пресекала показную надменность мисс Фитцгиббон; она также нашла в себе мужество восстать против этого и в гостиной. Однажды случилось так, что викарий, в силу своих обязанностей, вынужден был уйти сразу после чаепития и из гостей в комнате остался только мистер Эллин. В гостиную пригласили Диану, чтобы она сыграла одну длинную и сложную музыкальную пьесу. Нужно сказать, что она мастерски исполняла это произведение. Диана уже сыграла половину пьесы, когда мистер Эллин неожиданно – скорее всего, он только что обратил внимание на присутствие богатой наследницы – спросил эту самую наследницу, не холодно ли ей. Мисс Вилкокс тут же воспользовалась представившимся случаем и начала расточать похвалы сдержанным манерам мисс Фитцгиббон, назвав их скромными и достойными подражания манерами настоящей леди. То ли явное притворство, звучавшее в голосе мисс Вилкокс, выдало, насколько ложными являются расточаемые ею похвалы, а также то, что говорила все это она исключительно из чувства долга, а совсем не потому, что была очарована восхваляемой ею особой, то ли Диана в силу горячности своей натуры не смогла скрыть недовольства – точно неизвестно, что послужило причиной, – однако она внезапно отвернулась от пианино.

– Мадам, – обратилась Диана к мисс Вилкокс, – эта девочка не заслуживает подобной похвалы. Она ведет себя совершенно неподобающим образом. В классе она всегда высокомерна и холодна. Лично я осуждаю ее поведение. Ни одну из нас не станут так хвалить, потому что мы не столь богаты, как она.

После этого Диана закрыла крышку пианино, засунула под мышку нотную тетрадь и, сделав реверанс, исчезла.

Странно, но на этот раз мисс Вилкокс не проронила ни слова; Диану даже не подвергли наказанию за ее выходку. К этому времени мисс Фитцгиббон уже три месяца находилась в школе, и директриса явно устала выказывать ей свое восторженное пристрастие.

Однако ситуация постоянно менялась. Временами казалось, что мисс Фитцгиббон уже утратила свое привилегированное положение, но потом происходило некое незначительное событие из разряда тех, которое обычно возмущают сторонников порядка и справедливости, и пошатнувшееся было положение Матильды Фитцгиббон вновь приобретало прежнюю устойчивость. Однажды в школу в качестве подарка для мисс Вилкокс и мисс Фитцгиббон доставили корзину С фруктами из оранжереи. В этой корзине находились дыни, виноград и ананасы. Может быть, количество ароматных плодов, преподнесенных дарителем, было чрезмерно большим, а может быть, Матильда переела торта, испеченного в честь дня рождения мисс Мейбл Вилкокс, но случилось так, что ее пищеварительные органы пришли в такое возбужденное состояние, что с ней случился приступ лунатизма. Ночью из-за нее в школе случилась жуткая паника: мисс Фитцгиббон и белой ночной рубашке прошествовала через спальные комнаты, вытянув вперед руки и издавая стоны.

Послали за доктором Перси. Вероятно, лекарства, которые он прописал, оказались недейственными. Через две недели после этого сомнамбулического припадка мисс Вилкокс шла по темной лестнице и на что-то наткнулась. Она решила, что это кот, но когда принесли свечи, то оказалось, что это ее драгоценная Матильда лежала на ступеньке, свернувшись калачиком. Она вся посинела и одеревенела от холода, ее полуоткрытые глаза были тусклыми, губы мертвенно-бледными, а конечности неподвижными. Этот приступ продолжался довольно долго. После этого девочка стала какой-то полурассеянной, и у мисс Вилкокс появилась веская причина держать ее целыми днями на диване в гостиной, проявляя о ней усиленную заботу.

Но тут наступил день расплаты как для богатой любимицы, так и для ее пристрастных наставниц.

Однажды ясным зимним утром, когда мистер Эллин завтракал, уютно устроившись в кресле в своей холостяцкой квартире и наслаждаясь чтением свежей, еще пахнущей типографской краской лондонской газеты, ему принесли записку с пометкой «передать лично в руки» и припиской «дело срочное». Впрочем, эту приписку сделали совершенно напрасно, так как Уильям Эллин никогда ничего не делал впопыхах; он не понимал, почему следует опускаться до подобной глупости, каковой он считал спешку. Жизнь и без этого достаточно коротка. Он посмотрел на эту маленькую записку, свернутую треугольником и пахнущую духами. Автором ее явно была женщина. Почерк показался ему знакомым. Оказалось, что это записка от той самой дамы, которую светская молва считала дамой его сердца. Холостяк взял сафьяновую коробку и, покопавшись в ней, нашел среди множества маленьких инструментов крошечные ножницы. Ими он разрезал круглую печать и прочитал записку. В ней было следующее: «Мисс Вилкокс передает свои наилучшие пожелания мистеру Эллину. Если у него найдется несколько свободных минут, то она будет очень рада его видеть. Мисс Вилкокс нужен небольшой совет. Дальнейшие подробности она сообщит мистеру Эллину при встрече».

Мистер Эллин в полной тишине закончил свой завтрак; затем, так как на дворе стоял прекрасный морозный и ясный декабрьский денек (впрочем, нужно сказать, что мороз был не очень сильным), он оделся потеплее, взял свою трость и вышел из дому. Ветра на улице не было, и солнце светило довольно умеренно. Он уверенно шел по слегка припорошенной снегом дорожке. Решив удлинить свое путешествие, он пошел через поля, по извилистым узким тропинкам, на которые редко ступала нога человека. Когда же на его пути попадалось дерево, представлявшееся ему удобной опорой, он останавливался, прислонялся спиной к его стволу, скрещивал на груди руки и погружался в размышления. Если бы досужие сплетники увидели его в этот момент, то они, вне всякого сомнения, решили бы, что он думает о мисс Вилкокс; возможно, когда он доберется до Фашиа Лодж, по его поведению можно будет понять, насколько верно такое предположение.

Наконец он подошел к двери и позвонил. Его впустили и проводили в дом, но не в большую гостиную, а в комнату поменьше, которая принадлежала мисс Мейбл. Хозяйка этой комнаты, сидевшая за письменным столом, встала, чтобы поприветствовать гостя. Ее движения были довольно грациозны. Этому она научилась во Франции. В свое время она провела полгода в одной из школ Парижа, где научилась немного говорить по-французски и освоила многочисленные правила этикета. Что же, вполне возможно, что мистеру Эллину нравилась мисс Мейбл. Она была довольно привлекательной, причем самой привлекательной из сестер Вилкокс, хотя все они были эффектными и элегантными женщинами. Во дыне всего они любили носить платья ярко-синего цвета; для того чтобы создать контраст, к платью неизменно где-нибудь прикрепляли ярко-красный бант; вообще же в одежде они предпочитали сочные цвета, такие как ярко-зеленый, красно-фиолетовый и темно-желтый; о том, насколько все о сочеталось между собой, никто не задумывался. На этот раз мисс Мейбл была одета в голубое платье из тонкой шерсти, а в волосах у нее была лента гранатового цвета.

Многие нашли бы ее довольно милой. В чертах ее лица не было ничего примечательного. У нее был маленький острый носик, довольно тонкие губы, здоровый цвет лица и светло-рыжие волосы. Она была женщиной очень деловой и практичной. Будучи весьма ограниченной, почтенной и самодовольной особой, она понятия не имела о том, что такое утонченность и изысканность чувств и мыслей. Взгляд ее холодных выпуклых глаз был проницательным и твердым. Глаза эти были напрочь лишены какой-либо выразительности. Они были блеклыми, а ресницы и брови – светлыми. Мисс Вилкокс была благопристойной и порядочной, однако не отличалась ни скромностью, ни деликатностью обхождения, потому что от природы была лишена чуткости и отзывчивости. Она всегда говорила спокойным и ровным голосом; лицо ее, лишенное каких-либо эмоций, всегда выражало невозмутимость и бесстрастность; такой же невозмутимостью и спокойствием отличались и ее манеры. Похоже, краска смущения никогда не заливала ее щеки, а голос никогда не трепетал от волнения.

– Чем я могу быть вам полезен, мисс Вилкокс? – спросил мистер Эллин, подходя к письменному столу и садясь на стоявший возле него стул.

– Надеюсь, что вы сможете дать мне какой-нибудь совет, – ответила она, – или, может быть, сообщить мне кое-какую информацию. Я оказалась в довольно затруднительном положении и даже боюсь представить, что будет, если мои опасения подтвердятся.

– Но что же может случиться?

– Я просто сгорю от стыда, – продолжала леди, – но давайте перейдем прямо к делу. Сядьте ближе к огню, мистер Эллин. Сегодня выдался холодный день.

Они придвинулись к камину, и мисс Мейбл снова заговорила.

– Надеюсь, вы помните, что скоро рождественские праздники?

Он кивнул в ответ.

– Так вот, приблизительно две недели назад я, как обычно, написала родственникам своих учениц, извещая их о том, в какой день у нас заканчиваются занятия. Я сообщила им, что если они желают, то могут оставить своих девочек в школе на время каникул. Но в этом случае они обязательно должны прислать мне письменные распоряжения на этот счет. Я довольно быстро получила ответы на все письма, кроме одного. Это письмо было адресовано Конвею Фитцгиббону, эсквайру, в Мей Парк, графство Мидленд. Вы знаете, что это отец Матильды Фитцгиббон.

– Что? Он не хочет, чтобы она приехала домой?

– Не хочет, чтобы она приехала домой, спросили вы, милостивый государь? Так вот что я вам скажу. Я ждала две недели, надеясь получить от него ответ. Но ответ так и не пришел. Меня весьма обеспокоила подобная задержка, так как я просила ответить мне незамедлительно. Сегодня утром я решила написать еще одно письмо, но тут принесли почту. Как вы думаете, что в ней было?

– Мне не терпится узнать об этом.

– Мое собственное письмо. Почтовая служба вернула его мне с пометкой – с этой ужасной пометкой! Впрочем, вы можете сами прочитать.

Она передала мистеру Эллину конверт. Он достал из него уведомление о возврате и записку. Эта записка, написанная наспех небрежными каракулями, содержала всего пару строк. В ней сообщалось, что в графстве Мидленд нет места под названием Мей Парк и что там никто и никогда не слышал о человеке по имени Конвей Фитцгиббон.

Прочитав записку, мистер Эллин удивленно раскрыл глаза:

– Я и предположить не мог, что дела обстоят так плохо.

– Что? Так вам кажется, что все плохо? Вы подозреваете что-то ужасное?

– На самом деле я в полной растерянности. Я не знаю, что и подумать. Все это весьма странно. Как это нет места под названием Мей Парк?! А как же огромное поместье, вековые дубы, убегающие в даль олени? И наконец, как это нет мистера Фитцгиббона?! Вы ведь своими глазами видели его – он приезжал в собственном экипаже!

– В собственном экипаже! – повторила за ним мисс Вилкокс. – Это был самый элегантный экипаж из тех, которые мне доводилось видеть. Да и сам мистер Фитцгиббон выглядел весьма изысканно. Так вы считаете, что здесь какая-то ошибка?

– Конечно же, здесь какая-то ошибка; но, когда все выяснится, я не думаю, что Фитцгиббон или Мей Парк воскреснут. Может быть, мне стоит съездить в Мидленд, чтобы собственными глазами взглянуть на эти два достопримечательных объекта?

– О-о! Вы окажете мне такую любезность, мистер Эллин? Я знала, что вы согласитесь помочь. Что может быть лучше того, чтобы поехать и убедиться во всем лично?

– Ничего. Но что же вы тем временем собираетесь делать с этим ребенком – с этой мнимой богатой наследницей, если она действительно окажется мнимой? Может быть, вам следует изменить свое отношение к ней – так сказать, поставить ее на подобающее ей место?

– Мне кажется, – задумчиво произнесла мисс Вилкокс, – что пока ничего не следует делать. Я стараюсь придерживаться правила, что не нужно делать поспешных выводов; сначала мы должны все выяснить. Если она все-таки окажется той, за кого себя выдает, будет лучше, если мы не сделаем ничего такого, о чем нам впоследствии придется сожалеть. Нет, я не изменю своего к ней отношения до тех пор, пока не получу от вас сообщения.

– Как вам будет угодно, – холодно сказал мистер Эллин. Это самое хладнокровие, по мнению мисс Вилкокс, и делало его весьма полезным советчиком. Она считала, что его бесстрастность и немногословность как нельзя лучше соответствовали ее внешней деловитости и практичности. Она подумала, что если бы он был с ней согласен, то достаточно ясно высказался бы на этот счет. Это же краткое замечание, которым он ограничился, было ей не нужно.

Мистер Эллин «съездил», как он выразился, в графство Мидленд. Похоже, он любил подобные приключения; у него были несколько странные наклонности, и применял он всегда свои, только ему одному понятные методы. Он явно питал пристрастие к тайным расследованиям. В нем было что-то от детектива-любителя. Он умудрялся проводить следствие, не привлекая к себе внимания. Его лицо всегда выражало спокойствие, но при этом его недремлющее око никогда не теряло бдительности.

Он отсутствовал приблизительно неделю. На следующий день после своего возвращения он предстал перед мисс Вилкокс и был так спокоен, как будто бы они расстались только вчера. Этим своим непоколебимым спокойствием он прежде всего хотел дать ей понять, что ему ничего не удалось сделать.

Мистеру Эллину, каким бы загадочным он ни хотел казаться, никогда не удавалось сбить с толку мисс Вилкокс. Она не видела в этом человеке ничего загадочного. Некоторые люди его боялись, потому что не понимали его; ей пока не приходило в голову пытаться постичь его душу или разобраться в его характере. Она уже составила о нем свое мнение и считала его человеком праздным, но обязательным, неагрессивным, немногословным и весьма полезным. А был ли он человеком умным и серьезным или глупым и поверхностным, общительным или замкнутым, обычным человеком или человеком со странностями – она не видела никакой практической пользы в том, чтобы выяснять это, и поэтому ничего не выясняла.

– Почему же вам ничего не удалось сделать? – спросила она его.

– В основном потому, что ничего и не пришлось делать.

– Но вы все-таки можете мне кое-что сообщить?

– Совсем немного. Только то, что и в самом деле Конвей Фитцгиббон является лицом вымышленным, а Мей Парк – карточным домиком. В графстве Мидленд не удалось найти ни единого свидетельства того, что такой человек или указанное имение существуют. Да и в других графствах Англии никто ничего о них не знает. Даже народная молва ничего не смогла поведать ни об этом человеке, ни об этом месте. В старых летописях и регистрационных книгах тоже не нашлось ответа на этот вопрос.

– Кто же тогда тот человек, который приезжал сюда, и кто эта девочка?

– Как раз этого я вам и не могу сказать. Именно поэтому я и вынужден был вам сказать, что ничего не сделал.

– Кто же мне тогда будет платить?

– Этого я тоже не могу вам сказать.

– Кто мне заплатит за проживание и за обучение? – продолжала возмущаться мисс Вилкокс. – Какой позор! Для меня это невосполнимые убытки.

– Если бы мы жили в старые добрые времена, – сказал мистер Эллин, – где нам с вами и следовало бы жить, то вы просто могли бы отослать мисс Матильду в Вирджинию на плантации, продав ее и тем самым возместив свои убытки.

– Матильда, да еще и Фитцгиббон! Маленькая самозванка! Интересно, каково ее настоящее имя.

– Бетти Ходж? Пол Смит? Ханна Джоунс? – строил предположения мистер Эллин.

– Теперь, – громко воскликнула мисс Вилкокс, – можно только отдать должное моей проницательности! Это, конечно, очень странно, но как я ни старалась – а я делала для этого все возможное, – я так и не смогла полюбить этого ребенка. В этом доме потакали всем ее капризам; мне пришлось пожертвовать собственными чувствами ради принципов и выказывать ей свое внимание и заботу. Таким способом я пыталась скрыть от окружающих ту огромную неприязнь, которую я всегда чувствовала по отношению к этому ребенку.

– Да. Я вам верю. Я все это видел.

– В самом деле? Что же, это еще раз доказывает то, что проницательность меня почти никогда не подводит. Однако теперь ее игра окончена. Рано или поздно это должно было случиться. Я еще ничего ей не говорила, но сейчас…

– Позовите ее, пока я еще здесь, – сказал мистер Эллин. – Знает ли она что-нибудь обо всем этом деле? Посвящена ли в тайну? Какую роль играет в этом деле? Она – сообщница или орудие? Пригласите ее сюда.

Мисс Вилкокс позвонила и потребовала позвать Матильду Фитцгиббон. Вскоре мнимая наследница появилась. На ней было платье, украшенное многочисленными оборками, на плечах красовался шарф, а волосы были завиты в красивые локоны. Увы, вся эта роскошь уже стала для нее непозволительной.

– Стой! – суровым голосом сказала мисс Вилкокс, наблюдая за тем, как она направляется к камину. – Вернись к двери. Я задам тебе несколько вопросов, а ты должна ответить на них. И помни – мы ждем от тебя правдивых ответов. Мы не потерпим обмана.

С того времени как с мисс Фитцгиббон случился припадок, ее лицо оставалось необычайно бледным, а вокруг глаз залегли темные круги. Услышав такое обращение, она задрожала и побледнела, словно была в чем-то виновата.

– Кто ты такая? – требовательным голосом спросила мисс Вилкокс. – Что ты знаешь о себе?

Что-то похожее на восклицание сорвалось с губ девочки; таким образом она выразила то ли страх, то ли нервное потрясение оттого, что та беда, которая рано или поздно должна была с ней приключиться, настигла ее в самый неожиданный момент.

– Пожалуйста, успокойся и ответь мне, – сказала мисс Вилкокс. Ее нельзя было назвать ни жестокой, ни безжалостной, но она была женщиной грубой и напрочь лишенной чувства сострадания. – Как тебя зовут? Нам известно, что ты не имеешь права называть себя Матильдой Фитцгиббон.

Девочка молчала.

– Я требую ответа. Рано или поздно, но тебе придется ответить на этот вопрос. Поэтому лучше сделать это сейчас. Этот допрос с пристрастием, очевидно, сильно подействовал на девочку. Она стояла словно парализованная, пытаясь что-то сказать, но, по всей видимости, была не в состоянии дать вразумительный ответ.

Мисс Вилкокс это не разозлило, но она стала еще более суровой и настойчивой; она повысила голос, и сдержанное возмущение, звучавшее в нем, приводило в замешательство и репринтно резало ухо. Ее интересы были ущемлены, а ее карману нанесен урон, и сейчас она защищала свои права, поэтому спокойно и беспристрастно расследовала это преступление. Мистер Эллин, похоже, считал, что он не вправе вмешиваться, и играл роль стороннего наблюдателя. Он просто спокойно стоял возле камина.

Наконец обвиняемая заговорила.

– О, моя голова! – воскликнула она своим низким голосом, поднимая ладони ко лбу. Девочка пошатнулась, но схватилась за ручку двери и удержалась на ногах. Многие обвинители, услышав подобный крик, от изумления потеряли бы дар речи; многие, но не мисс Вилкокс. Глубоко вздохнув, она продолжала свое дело с прежней неумолимостью.

Мистер Эллин, отойдя от камина, медленно ходил по комнате. Казалось, что он просто устал стоять на одном месте и решил немного размяться. Проходя мимо двери, у которой стояла обвиняемая, ему показалось, что он услышал тихий вздох и свое имя, произнесенное шепотом:

– О мистер Эллин!

Произнеся эти слова, девочка упала. Странным голосом, который был совсем не похож на его обычный голос, мистер Эллин попросил мисс Вилкокс прекратить допрос и больше ничего не говорить. Он поднял девочку, которая была без сознания. Она лежала у него на руках, и через несколько минут он услышал тихий вздох. Она открыла глаза и посмотрела на него.

– Ну же, моя малышка, не бойся, – сказал он.

Положив на его грудь голову, она постепенно приходила в себя. Для того чтобы ее успокоить, ему не понадобилось ничего больше говорить. Сейчас она находилась под его защитой, и уже этого одного было достаточно для того, чтобы унять ее сильную дрожь. Невероятно спокойным, но твердым голосом он сказал мисс Вилкокс, что этой маленькой девочке необходимо срочно лечь в кровать. Он сам донес ее до спальни и проследил за тем, чтобы ее уложили. Возвратившись к мисс Вилкокс, он сказал:

– Ничего больше ей не говорите. Будьте осторожны, не причините ей еще большего вреда. По своей природе она очень отличается от вас. Должно быть, вам это не нравится, но тут вы не в силах что-либо изменить. Завтра мы с вами обсудим это дело. Позвольте мне самому поговорить с ней.