Энгус: первый воин

Глава двенадцатая Деганнви

Соединенный отряд бретонцев, пиктов и скоттов вышел в море на сорока драккарах. За то, что я даровал им свободу, они избрали меня своим вождем. Потеряв в недавней битве множество бретонцев, мы, однако, восполнили свои потери освобожденными рабами, и они теперь стали моими преданнейшими воинами. Переправляться именно на драккарах предложил я, поскольку эти суда были самыми вместительными и в то же время самыми быстроходными. И вот к тринадцати драккарам, оставленным нами в устье, мы прибавили еще двадцать семь.

Теперь все эти люди называли меня Энгус МакЛахлан, ибо большинство пиктов и скоттов, безусловно, признавали во мне свою кровь. Что же касается бретонцев, то их сердца переполняла не скорбь о потере почти половины из тех, кто отправился с нами из Морганвга, — напротив, они были полны ликованием победы, которая, по правде сказать, явилась лишь благодаря счастливому стечению обстоятельств. Ибо поход на такого противника, как армада Айвара, связан с большим риском, и даже в некотором роде походил на самоубийство. Теперь же бретонцы были счастливы, Оуен наслаждался воспоминаниями об устроенной нами бойне, а я гордился собой. Наконец-то чаша моей жизни наполнилась, и я начинал ощущать, что счастье уже захлестывает меня через край. И эти чувства горели во мне даже не столько благодаря гибели Айвара, сколько благодаря тому, что я убил его сына. Со смертью Ситрика полностью умерла несправедливость, совершенная в отношении Морского Волка.

И пусть я знал, что жив Хальфдан и что подлость этой змеи не знает границ, я все же радовался, глядя на сияющие лица освобожденных рабов. В то памятное лето 873 года большинство бретонцев из Стратклайда вернулись домой с твердой уверенностью в душе, что ужасы рабства для них больше не повторятся.

Я с радостью в сердце наблюдал воссоединение семей! Матери находили детей, отцы сбивали с них цепи, а лохмотья заменяли на приличные одежды. Все эти люди буквально танцевали на руинах своих бывших жилищ; они даже не проклинали Айвара и его чудовищного сына, изломавших им жизнь, они лишь плакали и кричали от счастья. Да, они вновь стали счастливыми, ибо впереди их ждали не невольничьи рынки Мавритании и Иудеи, где их продали бы, как скот, — женщин сделали бы проститутками, детей нещадно били, а мужчин до самой смерти использовали вместо рабочих животных, — нет, их ждала встреча с родиной и близкими.

И я тоже, то и дело, невольно припоминал те дни, когда сам был рабом. Но еще чаще вспоминал я тот давнишний костер, который угас под утро и который я сравнил с жизнью Айвара, пожравшей саму себя.

И вот теперь, после разгрома норманнов союзом королевств, я, наконец-то, по-настоящему задумался о себе. Что-то говорило мне, что из меня может получиться неплохой вождь, умный и осторожный. Я стал думать, что бы сделал на месте Айвара, вдруг окажись, как он, беспомощным мальчишкой перед лицом объединившихся бретонских королей: Кохобара из Коннахта, Доннхада из Мюнстера, Мьюредаха из Ольстера и Эдха, великого короля Уи Найолла. В таком случае я, пожалуй, быстро бы пришел к выводу, что захватить Эрин на веки вечные — это совсем не то, что периодически вторгаться и грабить его. Ошибка Айвара заключалась именно в его жадности и чрезвычайной самоуверенности. Его подвела собственная алчность. На остров Эрин можно было напасть, можно было даже разбить его армии, но покорить его навсегда — невозможно. Я убрал руку с подбородка и посмотрел далеко вперед, куда стремились теперь наши драккары, рассекая тяжелое серое море острыми носами.

Итак, мы направлялись дальше, на север Кимра, поскольку Бран намеревался предложить великому королю Родри Мауру взять под свое покровительство и защиту также и Морганвг. А поскольку Родри в последней битве с норманнами потерял половину своего войска, причем лучших воинов, такое предложение означало и военную поддержку. Ведь в случае нападения норманнов на владения самого Родри Маура весь Морганвг встал бы на его сторону.

И вот теперь мы направлялись, как я уже говорил, непосредственно в цитадель Деганнви, расположенную на земле Гвинедда, которая вместе с Поувайсом составляла главные владения королевства Родри Маура. Впрочем, я хорошо понимал, что этот обычный и, казалось бы, безопасный переход, который можно расценивать как отдых, неожиданно мог обернуться настоящей трагедией. Ведь, увидев нас, летящих на всех парусах к Деганнви, воины Родри Маура могли принять нас за неприятелей, желающих овладеть их крепостью, и встретить совсем не так, как нам хотелось бы. И потому мы решили послать вперед Брана с остальными бретонцами, чтобы они объяснили людям короля, кто мы и для чего к ним прибыли. А пока Бран будет вести переговоры, мы обождем на судах или, если представится такая возможность, встанем на берегу лагерем. Но тут я подумал о том, что вряд ли нам удастся найти в охваченной войной Британии хотя бы малейшую возможность мирного и безопасного отдыха на берегу. Мне стало ясно, что я совсем не создан для беспрерывной войны. Но не создан я и для мудрой дипломатии. Мне вдруг захотелось жить той самой простой жизнью, какой я жил когда-то давно в той далекой деревне, где появился на свет. Но, увы, еще мать не раз говорила мне, что я — плод войны и потому рожден и воспитан лишь для нее. Но мать говорила и другое. Если я плод хороший, то везде стану искать не добычи, а справедливости. Как она предвосхитила этими простыми словами мудрость Ненниуса!

Мы подошли к Деганнви рано утром и еще издалека увидели, что весь берег перед крепостью заполнен войсками. Вероятно, они давно заметили нас с цитадели и теперь вышли отразить нападение. Бран быстро дал сигнал всем остановиться, а сам поспешно направил свой драккар к берегу.

Я приостановил остальной флот, ибо, испытав в жизни столько неожиданных поворотов, уже привык к тому, что счастливые завершения выпадают нам очень редко. Тем не менее я понимал и другое. Стоящие сейчас на берегу люди хотят только защитить себя и ничего более. Я прекрасно знал и всю ярость норманнских атак, а нас явно приняли сейчас за норманнов, так как наши одежда и оружие были взяты у мертвых датчан. Особенно характерно выглядели костюмы личной гвардии Айвара — изысканные роскошные одеяния, вывезенные из восточных халифатов и по богатству ничем не уступавшие нарядам римских комитатусов.

Издалека мы следили за тем, как драккар Брана медленно приближается к берегу. Осторожный Бран взял с собой флаг с драконом — символом всего Кимра. И теперь этот флаг развевался на мачте его судна, дабы убедить приготовившихся к обороне воинов в наших мирных намерениях.

Едва только судно вошло в порт, его немедленно окружили, и я увидел, как с холма к нему скатывается, подобно волне, внушительный отряд всадников. Более ничего разобрать пока не удавалось. Однако, поскольку рядом с Браном находился Оуен, можно было предположить, что в следующий момент люди начнут падать вокруг них снопами.

— Приготовиться к бою! — крикнул я, и все быстро заработали веслами, гребя к бухте.

Но подойдя ближе, мы увидели, что столпотворение на берегу отнюдь не напоминает битву. По всей видимости, Брану все же удалось объяснить ситуацию, и, к счастью, его, кажется, правильно поняли. Подойдя еще ближе, я приказал грести не так активно, чтобы придать судам более мирный вид. Конница с длинными пиками уже окружила Брана и Оуена, и они весело махали нам из толпы. И все же на всякий случай наши драккары приближались к берегу осторожно и медленно.

Пришвартовавшись, я увидел, что теперь всадники с пиками расступились и пропускают вперед пехоту, тоже бегом спускающуюся с холма и направляющуюся прямо к месту, где находились Бран и Оуен. Мы начали высадку, и я вдруг понял, что наступил тот самый момент, когда необходимо сделать последнее отчаянное усилие. Как только мои воины оказались на земле, я потребовал у всех этих клявшихся мне в верности людей немедленно воткнуть мечи в песок и пойти к бретонцам совершенно безоружными, дабы раз и навсегда покончить с недоверием со стороны приготовившихся к обороне.

Все так и сделали, и мы пошли вперед. Оглядываясь по сторонам, я видел рядом с собой огромное войско, армаду, устрашающую силу, и благодаря этому еще яснее понял осторожное поведение людей из цитадели, у которых мы не могли вызывать никаких иных чувств, кроме страха и ненависти. В то же время мне по-прежнему странно было сознавать, что отныне под моим началом целая армия и что по какой-то прихоти судьбы я теперь вождь бывших рабов.

Мы шли осторожно и мягко, словно кошки, и я уже несколько злился на себя за такие излишние предосторожности. Бран что-то крикнул мне, но я за дальностью расстояния не расслышал его слов, хотя по тону догадался, что он договорился с людьми Деганнви. «Хорошо еще, что мы понимаем их язык», — подумал я, вздохнув.

Переговоры продолжались до бесконечности, но наконец Бран вышел к нам в сопровождении Оуена и вождя цитадели Деганнви. Кажется, он окончательно поверил в наши добрые намерения. И тогда мы рассказали ему о битвах на стороне Эрина и о смерти нашего общего врага — Айвара Бесхребетного.

О блистательной победе союза королей здесь уже, безусловно, знали и радовались этим добрым вестям, несущим свет в жестокие темные времена.

После первых приветствий вождь Деганнви немедленно послал гонцов к королю Родри с добрыми вестями, а нас пригласил проследовать в саму цитадель. Правда, мои люди предпочли остаться в лагере на берегу, но и для них, вчера еще рабов, угощение на открытом воздухе показалось пиром: им в достатке принесли воды, мяса и даже эля. Не зря я перед тем помолился о том, чтобы им непременно принесли эля…

В порту мы выставили дозоры, как из своих людей, так и из гвинеддцев. Лагерь почти прижимался к крошечной, но хорошо укрепленной цитадели, а неподалеку протекал большой ручей, где можно было как следует умыться. И вообще, это оказалось прекрасное место, гораздо более спокойное, чем юг Кимра, вызывавший во мне ощущение непрекращающейся войны. Напротив, здешнее побережье казалось совсем нетронутым, словно какая-то пелена скрывала его от датчан. Так подумалось мне. Однако объяснялась эта мирная атмосфера, царившая во всем крае и особенно в двух главных королевствах Кимра, на самом деле железным послушанием правилам, введенным королем Родри, и объединением земель, которого ему удалось добиться своей решительностью. Как я узнал позже, в 856 году он противостоял целой армаде под предводительством Горма Проницательного и наказал датчан, разгромив их войско и убив вождя. Эта победа разнесла славу Родри Маура далеко за пределы Британии, достигнув даже франкских королевств.

И вот теперь мы стояли здесь лагерем: я и мои воины. Повелевать людьми было для меня внове, и требовалось немало времени, чтобы привыкнуть к этому. Роль свою мне приходилось учить осторожно, поскольку никогда никакого опыта командования людьми у меня не было. Как хороший солдат, желая стать еще лучшим командиром, я, несмотря на то, что в цитадели устраивали особый пир для Брана, Оуена и еще некоторых бретонцев, а также для меня как вождя пиктов и скоттов, отклонил это лестное предложение и решил остаться на ночь со своими людьми на берегу.

Ночь принесла с собой свежий ветер, и я понемногу успокоился. Правда, это было странное спокойствие, как будто бы не настоящее, не мое. Я попытался понять причину столь странного ощущения. Поначалу мне подумалось, что это происходит из-за убийства Айвара и его сына, существа еще худшего и более жестокого, чем его отец. Но нет, это было не так. Спокойствие мое проистекало не только и не столько из этого. Тогда я подумал о свободе и о дружбе с бретонцами. Но и это было не то. Так, может быть, спокойствие коснулось меня от того, что теперь под моим командованием находится целое войско? По крайней мере, этого могло быть достаточно, чтобы стать спокойным. К тому же теперь я совершенно сравнялся с теми, на кого привык смотреть снизу вверх с обожанием и восторгом. Теперь я уже находился не у их колен, а плечо к плечу с ними. Теперь я тоже вождь, как и они. Но и это еще не являлось настоящей причиной. Самыми глубинами души я чувствовал, что спокойствие мое исходит из самого места, где я оказался. Оно было по-настоящему магическим, и порождало волшебное ощущение. Я чувствовал себя так, словно шел по воде или летел верхом на ветре, или мчался на лошади по облакам… или встречал любую угрозу без сомнений и страха, совершенно хладнокровный… Хладнокровие моего отца — вот что это было. Я многого достиг своей последней битвой, а главное — восстановил отцовскую честь. И все же, мир и спокойствие, испытываемые мною теперь, шли от самого места. Именно оно и было основной загадкой. Какие же еще приключения, какой успех ждет меня скоро на этой земле?

Я поел, ибо пищу нам доставили действительно отличную: жареные туши кабанов распространяли в продымленном воздухе ароматный запах жаркого, их мясо наполняло рты моих воинов, заставляя снова ярко блестеть глаза. Я долго смотрел на счастливые лица людей, склонившихся над едой. «Отныне это мои люди, — думал я. — Они хорошие и преданные воины…». И потому я хотел, чтобы они ели, и ели вволю. И еще — чтобы эль согрел их исстрадавшиеся сердца.