Энгус: первый воин

Глава шестая Страшнее чумы

Всю дорогу до Йорка, проникая и в наши сердца, коварно укрыл снег. Как невозможно горек и отвратителен может быть вкус победы! Я отправился из Кайта юношей, полным жажды славы, ослепленным страстью к грядущим битвам, не зная, что цена победы может вдруг оказаться слишком высокой. Все, что я пережил за время этой кампании, лежало у меня на сердце тяжким грузом. И почему-то я начинал верить, что результат — вещь гораздо менее значимая, чем то, какими средствами он достигается. К моему великому удивлению, я понял, что воин, который идет в бой с голыми руками и обнаженной грудью, обладает большим мужеством, чем тот, кто выходит вооруженным до зубов, в надежной броне и с тяжелым дубовым щитом. Я понял, что победа в таком поединке значит очень мало, что она просто не имеет никакой цены, поскольку силы слишком неравны и один из противников явно трус. И долгом каждого доблестного воина в таком случае будет отложить оружие и вступить в борьбу на равных условиях с невооруженным противником. И еще я, наконец, понял значение требований религии матери, которую прежде считал абсурдом. Любите врагов своих. Да, действительно, это правильно, нужно любить тех, кто выступает против тебя, ибо только благодаря им и является нам наша подлинная сила. Но очень немногие имеют мужество признать это и идти таким путем. Большинство предпочитает щит циничных слов и открытой вражды, пытаясь манипулировать всеми и всем. И только те, кто сражается из чести, подобно Морскому Волку, знают, что опираться они могут на немногих и защиты им искать не у кого. Но только у таких людей и идут слова рука об руку с делом. Это делает их сильными, сильными настолько, что они могут сокрушить десять человек за раз… Однако сокрушить все войско они не могут. И Морской Волк знал это, и холодные мысли затягивали его сознание, как ледяные облака затягивали перед нами горизонт.

Однажды утром отец позвал нас.

— Ротгер, Хагарт и Энгус, вы идете со мной, чтобы достать Свана, а ты, Сагарт, пойдешь с людьми до Йорка и будешь ждать нас там.

— Где ты собираешься искать его? — спросил Ротгер, тоже не отличавшийся многословием.

— Он должен быть где-то поблизости.

— Но, может быть, он мертв? — вмешался я.

— Нет, Энгус. Такие трусы, как он, не участвуют в битвах.

— И где же мы найдем его, Морской Волк? — не сдавался и Хагарт.

— Скорее всего, он в Ноттингеме, поскольку жаден и никогда не упустит возможности наложить лапу на богатую добычу. Поэтому я считаю, что он непременно затесался в ряды воинов гарнизона, стараясь смешаться с ними, а то и воспользоваться их покровительством.

— Но, может быть, он скрывается среди людей Айвара или Хальфдана? — предположил Сагарт.

— Возможно. Но это было бы слишком явно или… слишком компрометировало бы их обоих, — тихо ответил Волк. — В любом случае нам надо разделиться. Ты, Энгус, станешь следить за рабами, поскольку основное занятие этого труса именно работорговля, и жадность может сделать его беспечным. Ты, Ротгер, поедешь в арьергарде, а Хагарт, наоборот, в передних отрядах. Что же касается меня, то я буду ориентироваться по запаху, который всегда оставляют такие люди.

И вот среди моря воинов я примкнул к густой колонне оборванных людей. Они шли, окруженные то и дело сменяющимися норманнами, которые не позволяли им останавливаться и отдыхать. Рабы шли в цепях, подгоняемые своими надсмотрщиками. Голодные, израненные и униженные, они с трудом поспевали за войском. Они были в отчаянии, одурачены, сбиты с толку и держались так, словно существовали в каком-то кошмаре — кошмаре потерянной свободы. Мне было неприятно даже искать среди них Свана, но я видел множество людей, которые наслаждались, видя страдания пленников. Среди стражников оказался один парень моих лет, и я подошел к нему.

— Хорошая добыча, а? — приветствовал я его.

— Не очень. Слишком многих отпустили в обмен на серебро, — ответил юноша. — Но у меня теперь тоже есть раб, — все-таки не удержался он от хвастовства.

— Я тебя понимаю, — также с гордостью сказал и я. — У меня тоже был раб, даже рабыня, но я обменял ее на серебро.

Это было наглой ложью, поскольку моя Осбурга исчезла в тот час, когда происходила вся эта история со Сваном. Я никогда никому в этом не признавался, поскольку боялся показаться смешным, но в глубине души знал, что за то небольшое время нашего общения я успел влюбиться в нее. И втайне гордился ее доверием, доверием неопытной девочки, нашедшей во мне защитника… Она была так грациозна.

Парень замолчал, даже не зная, что мне ответить, и я продолжил:

— Знаешь, конечно работорговля — дело занятное, не говоря уже о выгодности. И мне бы хотелось сойтись с кем-нибудь из торговцев, которые дали бы мне для начала пару дельных советов. Ты тут все время, может знаешь кого-нибудь?

— Да. Наш вождь Балдер Скримир, например. Такой здоровый детина с выбритой головой и татуировкой по всему телу.

Я посмотрел в сторону, куда указал парень, и увидел человека, завернувшегося от мороза в одеяло, из-под которого выглядывал вытатуированный дракон, обвивавший руку, державшую поводья.

— Эй, Балдер! — крикнул парень. — Этот странный тип зачем-то тут вертится и задает странные вопросы!

Балдер придержал лошадь и подождал нас. Я не мог вспомнить его лица, хотя знал всех ярлов — может быть он появился позже, когда на осаду Ноттингема подошли подкрепления.

— Откуда ты? — поинтересовался он.

— Мой отряд из Скании — нас было тридцать героев, ищущих славы. Но катапульты христиан, которые мы называем косцами жизни, унесли жизни троих из нас. Четверо умерло при штурме холма и взятии укреплений в Ноттингеме, еще пятеро умерло уже в самом городе. Среди последних был и наш бард Аэйд, кельт по происхождению. Один только я остался жив, — скромно закончил я.

— Или ты настоящий воин — или избегал битвы, — испытующе начал Балдер.

— Мы первыми ворвались в город, и меня тут же так оглушило щитом, что я свалился без сознания, а когда пришел в себя, то оказался уже один. Правда, потом я присоединился к другому отряду…

— И теперь ты думаешь, чем бы заняться… Хм… Так почему бы и не работорговлей? Всегда доступные женщины, путешествия, легкая нажива…

— Я был хорошим воином, но теперь ты прав: я действительно хочу посвятить себя этому делу. Позволь мне ехать с тобой — и ты не пожалеешь об этом, Балдер Скримир.

Балдер скинул кожаный капюшон и поскреб выбритую голову.

— В той битве я тоже потерял несколько человек и потому не вижу ничего плохого в том, чтобы ты шел с нами до Йорка. И если вдруг ты сумеешь завоевать мое расположение, то, может быть, я возьму тебя и в Новгород, — пообещал детина. — Но при условии: не трогать ни одной рабыни, они все уже отобраны Айваром.

На самом деле я просто хотел проникнуть в ряды работорговцев и узнать, не появлялся ли где-нибудь среди них Сван, словно муха, летающая над трупами. Тем более, как я понял, большинство этих рабов принадлежало Айвару. И еще я надеялся узнать, не здесь ли находится моя Осбурга. Вскоре Балдер объяснил мне, что он со своими людьми прибыл из восточного Готланда, а это так или иначе давало им возможность общаться с русами — племенем Свана. Может быть, они даже знают его или могут рассказать, где он находится. И поэтому я решил ехать с ними и продолжать разыгрывать свой фарс до тех пор, пока не узнаю, появится тут Сван или нет. Мое положение было весьма рискованным, поскольку, если Сван действительно оказался бы другом этих готландеров и узнал меня, то меня растерзали бы немедленно. Надо было держать все время ухо востро и попытаться собрать максимум информации за минимум времени. И я начал вести себя как молодой человек, всеми силами старающийся, чтобы его приняли в сообщество взрослых воинов. Я просил Балдера рассказывать о своих приключениях и все пытался навести его на истории о войнах в Смоланде и о Эслейке Бьорнсоне, шурине Свана, чьими руками был отправлен на тот свет Ранд Ларсен. За два невыносимо долгих дня я выслушал множество невероятнейших историй, которые не имели никакого отношения ни к Бьорнсону, ни к Свану, хотя сам Балдер явно принадлежал к тому же типу людей, открытых поклонников Локи, бога мошенничества. Балдер пыжился от гордости, считая, что служит великим образцом для такого молодого воина, как я. Но я уже не мог больше слушать его бредни и через два дня рано утром с большим облегчением увидел, что мы подходим к Йорку. Я поднялся раньше всех и улизнул обратно к своим.

— Каковы результаты? — спросил меня Сагарт.

— Среди людей, сопровождающих рабов, его нет, и, насколько я мог выяснить, они его даже не знают. Скорее всего, эти люди прибыли уже после взятия Йорка, вызванные своими старыми приятелями Айваром и Хальфданом.

Через день вернулся и Хагарт, после чего вместе с Ротгером, лучшим нашим разведчиком, чьи поиски тоже оказались безрезультатными, они устроили небольшое совещание.

— Никакого признака этого труса, — вынужден был признать совершенно расстроенный Хагарт.

Все мы знали, хотя никто и не говорил об этом впрямую, что поиски Морского Волка тоже не принесли ничего. Но, как настоящий воин, он должен был или добиться успеха — или умереть. И потому в город мы вошли под предводительством Сагарта, а отец присоединился к нам лишь днем позже. Он выглядел измученным, словно не отдыхал ни разу с самого момента начала поисков. Мы не задали ему ни одного вопроса, но и не произнесли ни слова утешения. Он обвел нас испытующим взглядом и сразу все понял. Сван Виг пропал бесследно. На самом же деле, как много позже узнал Волк, у нас и не было ни малейшего шанса его найти, поскольку Сван остался в арьергарде, спрятанный и охраняемый элитным подразделением, выделенным специально для этой цели Хальфданом. Отца действительно боялись.

Спустя некоторое время после возвращения в Йорк один из гонцов Айвара пришел вызвать отца на совет ярлов, который созывался немедленно. И хотя Морской Волк не общался ни с кем из вождей, он все же не мог пропустить этот совет, поскольку имел там возможность защищать если не себя, то своих людей. Ротгера и меня он попросил сопровождать его.

Совет проходил в большом зале Эгберта, марионеточного короля, поставленного Айваром, чтобы наблюдать за положением в Нортумбрии, и из кожи вон лезшего, дабы ублажить завоевателей. Впрочем, в этом не было ничего удивительного, ведь в противном случае ему грозила смерть. Совет посвящался дальнейшим планам нашей армии. Большинство ярлов высказалось за то, чтобы остаться на острове и сделать Йорк постоянной базой норманнов.

— Город останется нашим навеки, — заявил Айвар. — Это место, которое бретонцы называли Кайр Эбраук, никогда больше не будет так называться. Своей кровью мы окрестили его Йорвик.

Все согласились и громким хлопаньем в ладоши одобрили предложение. Практически все понимали, что, создавая Дэнло, мы таким образом навеки изменяем лицо Британии. Помимо этого, было решено еще до окончания зимы отправить множество гонцов, чтобы разнести эту новость как можно дальше и набрать пополнение армии для сражений следующего года. Под конец вожди разделили город на кварталы, где будет проводиться нынешняя зимовка. Морскому Волку была поручена оборона северной части города, такой же удаленной от всех, как он сам.

Но скоро произошли неожиданные перемены, и у отца появилось много союзников.

Едва только посланцы Айвара и Хальфдана разнесли весть об успехе их похода в страну восточных англов, все больше и больше викингов в поисках приключений кинулись в эту страну. Некоторые из них, услышав о падении Ноттингема, так жаждали золота и славы, что даже не стали дожидаться хорошей погоды и ринулись пересекать льдистые опасные воды, что разделяют Британию и Норвегию, прямо в середине зимы. Самый мощный отряд этих отчаянных авантюристов прибыл из Бирки. С ним прибыли и четыре ярла: двое из Великого Новгорода и двое из Альдейгьюборга (Старая Ладога). Все они были из племени русов, и это вызвало у Морского Волка большой интерес. Глаза его по-молодому заблестели, и надежда исполнить свою клятву заставила оставить уединение и снова присоединиться к остальным вождям не только на советах ярлов, но и на пирах. Отец знал, что не имеет права отдыхать, пока не отмщен Ранд Ларсен.

На протяжении всей зимы вновь прибывающие подкрепления постоянно встречались бесконечными пирами. Всего было в избытке, и все предавались излишествам. Жареное мясо, различные хлеба, тушеные корнеплоды, эль и каждому столько женщин, сколько он пожелает. В горячих речах звучала бравада и, пожалуй, больше ничего. На этих еженощных пирах вожди нескольких отрядов в конце концов вспомнили о каких-то давних забытых историях, которые в свою очередь разбудили давнюю забытую вражду. И уже несколько раз во имя старых обид лилась кровь. Но это были честные поединки, без провокаций и без трусости. Морской Волк присутствовал на всех пирах, что заставляло его врагов думать, будто он ищет возможности вознаградить себя за долгое время затворничества. Отец и в самом деле даже садился играть в шахматы со своими противниками, но никогда не забывал о своей главной цели. Он прислушивался к каждому слову в речах, интересовался всеми плаваниями, расспрашивал о людях, о фактах, обо всем, что могло хотя бы как-то иметь отношение к Свану. Он даже произнес тост в честь Асготра, русского ярла из Великого Новгорода, города на берегу далекой реки Волги[9], и попросил его тоже рассказать какую-нибудь историю. Отцу все казалось, что, поскольку ярл был из русов, он непременно должен знать Свана.

— Говорят, что русы совершенно бесстрашное племя, — забросил крючок отец. — Их саги на струнах бардовских арф пересекли северные моря. Так расскажи нам, Асготр, о великом Новгороде, твоем родном городе.

К этому времени Асготр был уже изрядно пьян и язык его сильно заплетался. Но от возможности, предоставленной ему Морским Волком, он аж подпрыгнул, обрадованный тем, что может привлечь внимание вождей к собственной персоне. Асготр был крупным мужчиной даже для норманна. Как и у всех русов, голова его была наголо выбрита, а на Теле вытатуированы всевозможные сказочные существа. Он еще раз хорошенько приложился к рогу с элем, сбросил с колен сидевшую там рабыню, что вызвало громкий хохот слушателей, и начал свою речь.

— На третий год после великого похода Торссона некоторые славянские племена, участвовавшие в той войне, попросили великого ярла Рюрика и его братьев Синеуса и Трувора править ими и установить в их стране порядок. Рюрик с братьями поселились вдоль Волги и получили под свое командование храбрых и опытных воинов. Согласившись на просьбу народа, они основали три царства, но скоро братья Синеус и Трувор умерли, и вся власть перешла к Рюрику, который обосновался в своей крепости на берегах Волги. Крепость эта получила название «нового города», или Новгорода, — пылко объяснял Асготр.

— Но зачем ты пришел сюда из столь далеких краев? Ведь в славянских землях у вас и без этого много городов. Чего ты хочешь здесь, среди земель, что завоевали мы, норманны? — вдруг спросил его один из норвежских военных вождей.

— На самом деле я посланник Рюрика, — объявил Асготр. — Я прибыл сюда, чтобы рассчитаться за старые долги. Когда-то Рюрик потерял у вас два корабля — они были ограблены морским червем, позорящим племя русов, — человеком по имени Сван. Эта тварь похитила и лучшую рабыню Рюрика, Мур, которую подарил ему в знак своей дружбы легендарный Огреб по прозвищу Железный Кулак. И теперь Рюрик послал на поиски этой проклятой гадины уже четыре корабля. И вот мы здесь. И мы найдем его и устроим праведный суд, а тот, кто поможет поймать нам этого предателя, заслужит вечную благодарность от короля Рюрика Новгородского.

При этих словах Асготра отец, казалось, окаменел. Потом по его телу пробежала мучительная судорога, и глаза вспыхнули огнем ярости. Но он не выдал себя ни жестом, ни словом, а Хальфдан, желая скрыть свое знакомство со Сваном и опасаясь какой-нибудь выходки со стороны Морского Волка, поспешил сменить тему.

— А расскажи-ка ты нам теперь о захвате Миклагарда[10]! — попросил он.

Остальные же ярлы, уже и так достаточно пьяные, быстро забыли про Свана и захлопали, поддерживая просьбу Хальфдана. Отец же не стал настаивать на продолжении рассказа о Рюрике, словно и не слышал его. Сам рус, казалось, тоже забыл о Сване и пытался изо всех сил удержать равновесие, чтобы поведать историю о взятии Миклагарда. Наконец он как-то устроился и гордо приготовился рассказать историю храбрости и мужества об осаде самой мощной крепости в мире, столицы Византийской империи. Однако прежде он еще раз приложился к рогу, чтобы промочить горло, и только после этого начал рассказ о своих приключениях.

— Десять лет назад племя русов собралось в Витахольме, в крепости Вытечев, что означает «знак огня». Наше намерение было дерзким и доселе неслыханным: мы собирались завоевать Миклагард, богатейший город, о котором все слышали. Там когда-то обосновались римские императоры, принеся с собой все богатства Рима. И вот, отплыв от города Вытечева, мы за шесть недель спустились по реке Днепр, презирая все опасности, которые поджидали нас на каждом шагу путешествия. На пути нам пришлось преодолеть каменные преграды — пороги — и проскочить семь огромных водопадов. После первых трех мы вынуждены были остановиться, ибо четвертый, что был впереди, «вечно дикий» Айфор, заставил нас вытащить ладьи на берег и волочить их. Мы выставили охрану, поскольку земля вокруг принадлежала печенегам — самому ужасному племени в округе, которое нещадно грабило всех путешественников. Мы сняли поклажу с лодок, связали рабов и отправили их берегом тащить суда до самого водопада. Там мы снова нагрузили ладьи и беспрепятственно добрались до устья, где поставили мачты и подняли паруса. Черным морем мы и добрались до Миклагарда.

— И каков же был ваш флот? — заинтересованно спросил Айвар.

— Великий город атаковали сто ладей, — спокойно ответил Асготр. По залу пробежал ропот удивления. Величина армады поразила всех, а больше всего самого Айвара, который вдруг почувствовал во флоте русов угрозу своему всевластному правлению. Он вздрогнул всем телом, ибо понял, что если русы узнают, что он скрывает Свана, то обретет в их лице непримиримых противников. А война против Рюрика будет смертельной для того, кто, как он, намеревался стать королем всего острова Британия.

Но Асготр, не обращая внимания на то, что многие его уже не слушали, продолжал свой рассказ о храбрости и отваге, которые выказали русы при взятии Миклагарда.

— Удача была на нашей стороне, — гордо вещал он. — Мы сумели напасть на город именно тогда, когда император отплыл со своим флотом воевать против арабов на востоке, оставив город беззащитным и открытым. Мы штурмовали его десять дней подряд и забрали неслыханную добычу еще до возвращения императора.

Последние слова руса были встречены громом смеха.

Смеялись и ярлы Айвара, пытаясь скрыть то замешательство, которое Асготр, сам того не ведая, вызвал упоминанием об охоте русов за Сваном. Некоторые из них трусливо поглядывали в сторону Морского Волка, опасаясь, как бы он не сказал русу о дружбе Свана и Айвара. Но отец не сказал ничего и, как ни в чем не бывало, продолжал играть в шахматы с Хальфданом. Однако теперь он тем более не сводил глаз ни с него, ни с Айвара, приглядываясь к каждому их движению. И, разумеется, заметил, как Айвар осторожно подозвал к себе одного из воинов и прошептал тому что-то на ухо. Воин немедленно выскользнул из зала. Отец тут же вызвал к себе Ротгера и послал его вслед за посланцем Айвара Бесхребетного. Ротгер оказался более осторожным, и его ухода не заметил никто. Я встретился взглядом с отцом, и он улыбнулся мне одними глазами. Я понял, что время его мести пришло.

Когда назавтра на город спустилась ночь, Ротгер добрался до нашей удаленной от всех позиции на севере. Он пришел тайно, но в глазах его играл смех, говоривший о долгожданной победе. Я увидел, как в лице отца на мгновение блеснуло удовлетворение, хотя больше он не выказал чувств. Просто как-то сразу просветлел лицом.

— Где он? — спросил Морской Волк.

— Ты был прав, Волк! — ответил Ротгер. — Тот человек Айвара пошел, чтобы предупредить Свана о том, что за ним охотится рус. Я шел за посланником и обнаружил логово труса. Он в деревне к югу от Йорвика с несколькими рабами под охраной гвардии Айвара.

— Сколько их?

— Этот подонок не может защитить себя сам и нуждается, по крайней мере, в трех воинах, — охотно отвечал Ротгер, сияя восторгом победы. Морской Волк посмотрел на огонь, горевший в очаге, и на мгновение задумался, поглаживая свою рыжеватую бороду и лаская рукоять меча.

— Со мной пойдут Ротгер и Хагарт. Ты же, Сагарт, вновь остаешься за командира.

Я был обескуражен решением отца, поскольку ожидал, что уж меня-то он возьмет обязательно. И я собирался было запальчиво сказать об этом, как отец, сразу же все поняв, осадил меня строгим взглядом. Воспитанный как воин, я отступил безоговорочно. Но он, вопреки обыкновению, еще долго смотрел на меня и потом, отвернувшись, отдал короткий приказ:

— Пойдешь тоже!

И тогда я понял, что в тот момент, отнесясь ко мне как к воину, как к одному из них всех, как равный к равному, отец тоже поступил как воин — и это стало одним из драгоценнейших моментов в моей жизни.

Пока мы приближались к логову Свана, мне казалось, что происходит настоящая облава. Перед деревней несколько человек стояли на страже, из нее же доносились громкий хохот и пьяные выкрики; все предавались безделью и забавам. Мы шли тесной группой, пытаясь определить, где находятся рабы и где расположены воины Айвара. Его гвардия отдыхала, но Морской Волк настоял на том, что лучше всего будет напасть на них во время еды, поскольку и еды, и питья было всюду предостаточно, а наевшись и напившись, воины станут менее опасны. Я нашел это решение несколько странным, но Хагарт напомнил мне:

— Когда речь идет о нападении на гвардию Айвара, лучше принять все возможные предосторожности.

Наверное это был весьма разумный совет.

Мы подошли молча и медленно, и сразу же воины преградили нам дорогу.

— Кто вы? — спросил один из них. Второй же не стал ждать ответа, а вытащил меч и сразу бросился на Ротгера. Нападение было настолько стремительным, что у Ротгера не было времени даже на то, чтобы обнажить оружие. Он просто ловко увернулся от удара и только тогда сумел достать меч. И пока первый воин возвращал равновесие, нарушенное после мощного удара, поразившего пустоту, второй бросился на Ротгера, замахиваясь топором. Все это произошло в мгновение ока. Ротгер, приготовившись отразить удар топором, краем глаза следил за мечом первого воина. И в тот самый момент, когда воин с топором обрушил свое оружие на Ротгера, тот, что с мечом, уже снова замахнулся для удара. Но Ротгер успел за долю секунды перед ударом изловчиться и развернуться, описав своим телом круг, радиусом которого стало лезвие его меча, и этим движением не только свалил с ног воина с топором, но и задел по ребрам того, кто заносил меч для удара. В это время выбежали остальные. Некоторые из них действительно были пьяны. Из дома врассыпную, словно кролики от лисы, побежали голые и полуголые женщины. Воины еще успели увидеть мастерский прием Ротгера, и никто больше не преграждал нам дорогу. Мы беспрепятственно вошли внутрь. Долго искать Свана не пришлось: он сам вышел нам навстречу. Привлеченный шумом схватки, он выполз из своей норы, любопытный, как младенец.

— Морской Волк! — крикнул он, вдруг увидев отца.

— Да, Сван. Я же сказал тебе, что мы еще увидимся. Надеюсь, ты помнишь, что я обещал забрать у тебя браслеты Ранда Ларсена, — и вот я пришел за ними.

Сван Виг побледнел, как смерть. Он понял, что его время пришло, но все никак не мог стереть с лица блудливую усмешку.

— Эге, Морской Волк! Ты всегда умудряешься найти себе рабынь погаже! Но уж хуже твоей вонючей скоттки, с которой ты смешал свою кровь, и придумать нельзя! — рассмеялся он. Услышав такие слова, я, как стрела, метнулся к негодяю.

— Остановись, Энгус! — приказал отец. — Сван мой. И только я снесу с плеч его поганую голову.

— Ха-ха-ха, но пока я все еще жив, Морской Волк. А ты не первый, кто хотел снести мою голову, и ты будешь не последним, кто в погоне за ней потеряет свою, — начал угрожать отцу Сван.

Волк вытащил меч и медленно сделал шаг к Свану.

— А когда я покончу с тобой, — зашипел предатель, — я по капле выпущу кровь из твоего сына. У щенка хороший вкус. Осбурга оказалась воистину лакомым кусочком. Слышишь, ты, я получил немало удовольствия от твоей девочки, а потом получил за нее немало денег!

Эти слова поразили меня в самое сердце. Осбурга исчезла действительно одновременно со Сваном, и теперь все стало ясно: это он украл ее. Украл, насладился и продал. Морской Волк знал, что девушка стала для меня большим, чем просто военная добыча. Он видел, как ее исчезновение расстроило меня. Тут Сван тоже достал меч и сошел с крыльца. Он был заметно пьян, и это вдруг смутило отца. Он заглянул прямо в глаза юту, и тот задрожал, ощутив в этом взгляде дуновение валькирий. Волосы его зашевелились и поднялись дыбом. Он понял, что час смерти настал. Но все же он стал защищаться, подставляя под удары отца щит, который, впрочем, был быстро разбит. Тогда он притворился усталым и не способным ни на что, надеясь, что отец станет сражаться более беспечно. Но Волк разглядел эту ловушку и удвоил внимание. Будучи трусом, Сван, однако, прекрасно владел мечом и ловко отражал отцовские удары. Бой продолжался. Конечно, все преимущества были на стороне отца, но Сван защищался довольно удачно. И все же через некоторое время рус начал выказывать признаки настоящей усталости, что позволило Волку использовать слабость противника и обрушить на него целый град ударов. Одним из них Сван оказался ранен — и таким образом предатель попал в полное распоряжение отца. Морской Волк на мгновение остановился и снова посмотрел в глаза руса. Тот вернул взгляд, но связь между двумя противниками была рассечена лезвием отцовского меча. Она длилась всего несколько секунд, и затем… голова Свана упала на землю с глухим стуком, прозвучавшим в ушах отца божественной музыкой.

Два дня спустя был устроен очередной пир. Айвар, Хальфдан и остальные ярлы всячески старались ублаготворить Асготра и его воинов, стремясь отвлечь их внимание от настоящей причины, которая привела русов в Британию. Мы с Сагартом тоже присутствовали и следили за каждым движением Айвара и Хальфдана. Пир начался уже давно, и все разговаривали громкими пьяными голосами, стараясь перекричать друг друга. Но вот неожиданно, когда никто не мог ничего даже подозревать, в зале появился Морской Волк в сопровождении Ротгера и Хагарта. Волк вошел резко, прервав разом все разговоры, остановился и швырнул прямо по накрытому столу голову Свана Вига.

— Асготр, можешь считать это подарком русам и королю Рюрику, — громко сказал он. — Сван был подлецом и трусом, который не заслужил жизни воина.

Гробовая тишина повисла в зале. Айвар и Хальфдан обменялись удивленными взглядами, все остальные ярлы тоже едва не раскрыли рты. Только на лицах воинов Ранда Ларсена появились улыбки. Первым тишину нарушил Асготр.

— Сван?! — пробормотал он, не веря своим пьяным глазам.

— В нашем войске у него были союзники, причем из самых сильнейших, — спокойно ответил Морской Волк, глядя прямо в глаза Айвару. — Но теперь это уже не имеет значения, — добавил он, по-прежнему не сводя глаз с норманна. — Он заплатил свой долг, и теперь я могу спокойно надеть браслеты Ранда Ларсена.

Ярл русов из этих слов понял лишь то, что проклятый Сван успел нажить себе врагов и в стане викингов.

— Я чрезвычайно признателен тебе, Морской Волк, — качнулся он. — Я и мои люди высоко ценим твой замечательный поступок и предлагаем тебе вечный союз короля Рюрика.

Слова руса крайне насторожили Айвара и Хальфдана, и отец это заметил. Он знал, что поймал братьев, и что они неизбежно отомстят ему. В принципе, у них имелось две возможности избежать войны с могущественным конунгом русов: попытаться выразить свой нейтралитет, не обратив внимания на поступок Морского Волка, и тем самым дать понять, что они не имели к укрывательству Свана никакого отношения, — или устранить нас, людей из Кайта, а также наших союзников — вестфолдов и русов. Морской Волк был почти уверен, что они выберут первый вариант, и, действительно, поначалу они так и сделали, всячески выказывая свое удовлетворение, что король Рюрик добился того, чего так давно хотел. Однако закончилось все совершенно по-иному. И хотя отец наблюдал за братьями во все глаза, их злодейство оказалось худшим, чем мог предположить даже его могучий ум. Оно обрушилось на нас, даже не подозревавших о возможности такого грязного предательства, столь быстро и с такой страшной силой, как поражает человека удар молнии.

Я как раз собрался идти за провиантом для нашего отряда на городские склады, когда перед нами возник Асготр со своими людьми. Он явно спешил и стоял теперь едва переводя дыхание.

— Что случилось, Морской Волк? Зачем ты звал меня? — сразу же обратился он к отцу.

— Что? — не понял отец. — Я не посылал к тебе никого.

— Но как же… — Асготр растерялся.

— Так что же случилось, скажи, — настаивал Волк.

— Некий посланец просил меня прийти на твои позиции со всем моим отрядом и как можно скорее. И еще он сказал, что ты нуждаешься в помощи и просишь прибыть именно нас.

Морской Волк мгновенно понял, что это ловушка.

— Смыкайте ряды, живо! Сейчас на нас нападут! Попытайтесь арьергардом сбить ограждение и приготовьтесь к отступлению! — без колебаний приказал он. Опасность действительно висела в воздухе, как тяжелая туча, готовая пролиться дождем, и все побежали на свои позиции. Еще через несколько секунд, и в самом деле, вся площадь перед домами, в которых квартировали наши, оказалась заполнена людьми Айвара и Хальфдана. Они быстро оцепили нас, загнав в угол укрепления. На каждого из нас приходилось, по крайней мере, по тридцать воинов противника, но мы находились на самой верхушке холма. Это, а также еще и некоторое замешательство противника, не знавшего, когда именно атаковать нас, дало Морскому Волку небольшое временное преимущество, и наш арьергард сбил часть ограды, открывая возможность к отступлению. Волк крикнул, чтобы все бежали в пролом и уходили прочь из города.

— Собирайтесь в отряды! — командовал он. — Сагарт, Энгус, держитесь вместе! Асготр, раздели своих на три небольших отряда!

Мы побежали прочь из города, и сейчас главная задача отца заключалась в том, чтобы рассредоточить нас на совсем небольшие группы, разбивая таким образом силы преследователей. Вестфолды последовали нашему примеру.

Действуя таким образом, мы дробили силы врага, который не знал, за кем первым броситься в погоню и атаковать ли сначала Волка или напасть на вестфолдов, которые растерялись и стали бы первой легкой добычей. Русов же и вообще нельзя было выпускать. Все это создавало неразбериху и сумятицу. Братья принялись спорить друг с другом и таким образом упустили командование.

— Тем, кому удастся выжить, приказываю собраться там, где старая стена Адриана выходит прямо к морю, — прокричал Морской Волк, по-прежнему понуждая людей держаться небольшими группами. Отцу помогал Ротгер. Помню, что больше всего меня поразило в тот момент крайне мужественное поведение Ларса, который возглавил оборону левого нашего фланга. Огромный берсеркер был прекрасной мишенью, но одновременно и надежным препятствием, так что вместе с ловким Ротгером и мужественным Морским Волком они сумели поставить противнику надежный заслон. Даже издалека я различал замешательство или даже, можно сказать, испуг Айвара, поскольку сейчас ему приходилось сражаться с лучшими воинами армии. Теперь поле битвы представляло собой множество небольших групп, возглавляемых военными вождями, и хотя я предвидел предстоящую ужасную резню, пока зрелище было даже красивым. Повсюду раздавался лязг клинков, крики раненых и стоны умирающих, в воздухе стоял тяжелый запах крови, а над всем этим бушевала ярость людей, решивших во что бы то ни стало оставаться в живых. Отец и Ротгер даже продвинулись немного вперед, чтобы дать нам возможность отойти. Они стояли неприступно, как два разозленных медведя, сражаясь одновременно с шестью — семью противниками, защищая каждую пядь земли. Воины Айвара и Хальфдана нападали весьма осторожно, ибо никому не хотелось бесславно умереть под ударами врага, известного своим мастерством. Отец и Ротгер разили врага сильнее, чем может косить его чума, и их мужество, праведная злость и уменье владеть любым оружием, казалось, делали их бессмертными. Было такое впечатление, будто сами великие боги, Один и Тор, спустились с Асгарда и сражаются в наших рядах. Да, без сомнения, даже боги могли бы гордиться, видя таких воинов. Я бросился к ним, но Хагарт остановил меня и потащил в пролом. Приказ отца был ясен, и Хагарт, как настоящий воин, не мог ему не повиноваться. Я обернулся в последний раз и увидел, как два вождя молниеносными ударами своих мечей крошат противников в куски, окропляя их собственной кровью. После этого я почти кубарем скатился вниз по грязному холму.

Мы с Хагартом спустились и с легкостью перебрались через ров, но едва мы побежали к лесу, располагавшемуся неподалеку от Йорвика, с левого фланга появилась кавалерия, отсекая нам путь к спасению.

— Смотри, как я делаю, Энгус! — крикнул Хагарт, и тут же показал мне прием. Он остановился перед всадником, вызывая его на бой, и тот послушно устремился вперед, занося готовый для удара меч. Но Хагарт за секунду перед ударом перепрыгнул на другую сторону перед лошадью и оказался недосягаемым для удара. А еще через секунду он сам нанес удар в незащищенный бок всадника. Тот мгновенно вылетел из седла. Хагарт тут же вспрыгнул на его лошадь и помчался ко мне, стараясь прикрыть меня. Теперь настал мой черед повторить трюк, и я покорно представился легкой добычей для следующего атакующего всадника. Тот быстро мчался ко мне, и я сделал все, как делал Хагарт. Но, вероятно, из-за неопытности, я чуть-чуть запоздал с прыжком, и потому лошадь ударила меня копытом по плечу, из-за чего я грохнулся на землю. Когда же я поднялся, дрожа от боли, всадник уже развернул лошадь и приготовился к новому нападению. Но тут на него обрушился Хагарт, послышался звон мечей, лошади заплясали в смертельном танце, тоже возбужденные битвой, как бывают возбуждены дракой псы. Хагарт носился вокруг противника, нанося ему град ударов, и наконец ранил его в руку. Всадник на какое-то время отвлекся, поглощенный своей раной, в результате чего она оказалась для него смертельной, потому что в этот момент Хагарт объехал его сзади и, сам не получив ни царапины, срубил ему голову. Я быстро вскочил на освободившуюся лошадь, и мы поскакали к лесу. Всадники Айвара не бросились за нами в погоню, поскольку у них было много более легкой добычи в виде наших пеших. Однако один из кавалеристов все же выскочил наперерез мне. Его успел остановить Хагарт.

— К лесу, Энгус! Не останавливайся! — крикнул он прежде, чем голос заглушил лязг мечей.

Я добрался до опушки леса, нырнул в густые заросли кустарника и мчался до тех пор, пока лес не стал настолько густым, что пробраться сквозь него было можно только прорубая себе путь топором. И я вдруг понял, что остался совсем один. Я оставил всех своих товарищей, я оставил Хагарта! Плечо начинало ныть все больше. Может быть, боль усиливалась еще и потому, что я был совершенно подавлен. Я был теперь предоставлен лишь сам себе, и больше не существовало приказаний, которым следовало подчиняться. Теперь я сам отвечал за все мои поступки, как правильные, так и дурные. Подумав немного, я решил во что бы то ни стало добраться до условленного места встречи, руководствуясь своим собственным чувством пространства. Я понимал также, что при этом мне еще предстояло сбить врага со следа, а кроме того, залечить свою рану без чьей-либо помощи. Словом, мне надо было выжить — и сделать это в полном одиночестве. Я поглядел на густые кусты, скрывавшие меня, словно хотел увидеть в них свою судьбу, но, конечно, ничего не увидел. Поначалу я долго стоял, будто глухой и слепой, пока не полил дождь. Через пару минут ледяные струи дождя покрыли меня, лошадь и лес непроницаемым покрывалом, таким простым проявлением жизни смыв все мои страхи. Мир не умер; ничто не могло заставить дождь перестать идти, а листья — падать с деревьев. И каким-то образом эти потоки успокоили меня, дав силы двигаться дальше, и в то же время помогая скрывать мои слезы, разделяя со мной горе. Ничто в мире не исчезает и не останавливается. Я тоже не должен останавливаться и не должен терять мужества. Я должен смело смотреть в лицо всем опасностям и препятствиям до тех пор, пока не исполню все, предначертанное судьбой, какой бы она ни оказалась. Это были прекрасные намерения, но вдруг я снова до боли ощутил свое одиночество. Небо нависало надо мной тяжелым свинцом, появившееся вдруг море стало серым, земля раскисла и превратилась в жижу — это сама природа рыдала над моими утратами, оплакивая Морского Волка, Хладнокровного, моего отца и военного вождя, который пал в неравной битве.

Я мог теперь утешать себя только тем, что его путь в Валгаллу был достоин короля. Но вместе с тем я знал, что теперь первой моей обязанностью является устроить ему пышные, достойные его доблести похороны, положить его вместе с любимой лошадью, собакой, рабынями и добычей, полученной в столь славных схватках на этой мужественной земле, на корабль, чтобы он мог достойно совершить свой последний путь к Одину. Но, увы, предательство Айвара сделало невозможной эту последнюю дань великому воину. Такое нельзя простить, и отныне я буду мстить, мстить всю жизнь — юношей, зрелым мужем, ярлом, и когда-нибудь эта месть свершится, и мой топор смоет кровавую обиду за предательское убийство отца.