Эпоха харафишей

Часть 6. Маточное молочко

Здоровье Самахи быстро ухудшалось и сходило на нет; он вручил свою душу Господу, готовясь однажды отойти ко сну сразу после предрассветной молитвы, словно и вернулся он из места ссылки только затем, чтобы быть похороненным рядом с Шамс Ад-Дином. Но умер он счастливым, воображая себе, что переселяется из одного райского сада в другой. Азиз сказал:

— Мы скрыли от него правду о своей жизни. Все мы признали это, даже Вахид — что наша жизнь — нечто презренное, что не подлежит разглашению перед добрыми людьми.

Торговля зерном шла более чем успешно, и Азиз сколотил себе порядочное состояние. Он довольствовался тем, что был героем в своём деле благодаря вере в сердце, любви к добродетели и оказанию помощи другим, если имелась такая возможность. Он вырвал с корнем все свои мечтания о славе, предпочитая мирный покой и оправдываясь перед совестью тем, что он не готов быть героем и не обладал для этого нужными средствами.

Азиза посватала ему Ульфат Ад-Дахшури, дочку Амира Ад-Дахшури, владельца лавки скобяных изделий, и он был доволен её выбором. Девушка была его музой и хранительницей его покоя и успеха. Свадьба состоялась через год после кончины его деда Самахи. Он поселился в доме Аль-Баннанов, который приобрёл и отреставрировал. Его невеста была хорошенькой, высокой и дородной, владела премудростями домохозяйства и знала приличия. Он нашёл в её лице желанную цель, так что вскоре любовь соединила их крепкую связь. Они встретили жизнь, полную счастьем и потомством.

Руммана оставался затворником в собственном доме даже когда отпала необходимость в том. Вахид отказался от своего обещания лишь из-за возвращения домой Самахи. Но Руммана и сам ненавидел внешний мир, и потому его перестали помнить и почитать. Он жил наполовину изолированный от своих четырёх жён, не забывая лишь о Раифе, и налегал на выпивку и наркотики.

Однажды вечером, напившись сильнее обычного, он пошатываясь ввалился во флигель старухи Дийи. С хохотом покружив вокруг того места, где она сидела, он принялся язвить:

— Это всё ты — главная причина глупости и несчастий.

Женщина по-прежнему как бы отсутствовала, находясь в своём мире. Он сказал:

— Мне нужны твои деньги. Где ты прячешь их, слабоумная?

Он схватил её за руку и яростно поднял. Женщина в ужасе стукнула его по лицу своим кадилом. Тут он обезумел от гнева, схватил её за шею и крепко сдавил, пока в руках его не осталось лишь неподвижное тело.

Дом трясло от ужаса. Новость обрушилась на весь переулок. Новый шейх переулка — Джибрил Аль-Фас — сообщил в полицию, и Румману схватили, затем предали суду и приговорили к пожизненному заключению. До того, как его направить в порт для перевозки к месту заключения, он позвал к себе Азиза и сказал ему:

— Я признаю, что это я совершил убийство твоего отца.

Азиз с сожалением ответил:

— Мне это известно.

Руммана грустно сказал:

— Он похоронен в свой одежде и лежит в могиле рядом с гробницей шейха Юнуса…

Азиз эксгумировал труп Курры в присутствии шейха переулка и следователя. Вахид и Азиза тоже находились рядом. Когда пред ними предстал скелет Курры, то все застарелые печали ожили. Его завернули в саван, а затем устроили торжественные похороны. Перезахоронили его в гробницу Шамс Ад-Дина.

Азиза сказала:

— Сегодня моё сердце обрело покой. Это всегда было моей мечтой. Я дала ему слово, что буду лежать рядом с ним, когда пробьёт мой час.

Совесть Азиза снова принялась мучить его: всякий раз, как репутация Вахида портилась, эта боль ещё больше давила на него. Главарь клана стал притчей во языцах из-за своего порочного образа жизни и жадности не только в их переулке, но и во всём квартале. После смерти отца он прожил ещё несколько лет и умер вследствие остановки сердца при передозировке.

Всё этого время Азиз занимался активными поисками подходящего кандидата на роль главаря клана из многочисленных отпрысков рода Ан-Наджи в надежде на воскрешение эпохи Ашура из мёртвых. Однако он обнаружил, что род Ан-Наджи растворился среди харафишей или был надломлен бедностью и нищетой, у него отняли всё лучшее, что было. Так обстояли дела, когда умер Вахид: на его место не было найдено ни одного достойного преемника.

Азиз тот час же столкнулся с чрезвычайно деликатной проблемой: хоронить ли его в могиле Шамс Ад-Дина? Сердце его отвергало такую идею. Ульфат Ад-Дахшури сказала ему:

— Но он же твой дядя в любом случае…

Однако он был непреклонен и похоронил его в одной из общественных могил во дворе гробницы Ан-Наджи. Удивительным было то, что такой поступок его не вызвал одобрения в переулке. Санкар Аш-Шаммам, новый владелец бара, сказал:

— Пока тот был жив, он обходился с ним любезно, а как только умер — он отомстил ему.

Нух Аль-Гураб стал новым главарём клана. Он был грубым, наглым и жадным; заключил перемирие с главами соседних кланов и использовал свою силу для деспотичного господства над всем переулком так, что за год стал одним из самых богатых людей. Люди же просто терпели его гнёт с безразличием; ни один больше не скорбел по главарю из рода Ан-Наджи, после того, как от рук Вахида все их приятные мечты пошли прахом. Знать ликовала; харафиши вступили в новую фазу нищеты и страданий.

Солнце шло своим курсом, то сияя с ясного неба, то скрываясь за облаками. Азиз отреставрировал местную мечеть, для которой был избран новый имам — шейх Халил Ад-Дахшан — после того, как скончался Исмаил Аль-Кальюби. Он отремонтировал также фонтан, поилку для скота и старую кораническую школу.

Раифа овдовела и жила одна в своём доме вместе со слугами. От своего второго мужа она унаследовала немалое состояние, однако отношения со своей родной сестрой Азизой прекратила полностью, словно они были чужими, или вообще врагами. Удивительно, но она обвиняла Азизу в том, что та — источник всех её бед, что окружали её, и что та ещё в колыбели вдохнула в неё дух беды.

Традиционные устои переулка нарушились, когда она стала посещать Румману в тюрьме, тем самым заявив о своей любви к нему, несмотря на все случившееся.

Так проходили годы, когда добро не вспоминалось, а зла было не перечесть.

Однажды Азизу Курре Ан-Наджи стало известно, что один из его работников нашёл свою смерть, перетаскивая груз с зерном. Он звался Ашуром и по чести относил себя к семейству Ан-Наджи, ибо происходил от рода Фатхийи, матери дочерей и первой жены Сулеймана Ан-Наджи. Нежное сердце Азиза наполнилось печалью; он похоронил этого человека, а его жене установил ежемесячное пособие. Разыскав его родных, он узнал, что дочери его вышли замуж, за исключением одной, шестилетней, которую звали Захира. Ей по-прежнему нужна была опека. Азиз предложил матери девочки передать её к нему домой, чтобы она прислуживала его матери, госпоже Азизе. Мать малышки встретила его предложение с большим удовольствием. Так девочка по имени Азиза переехала во флигель Азизы, и словно в райские кущи попала. Истинный цвет лица её раскрылся в полном блеске, она ела вдоволь и наслаждалась прекрасной одеждой, занимаясь домашними обязанностями, и заслужила симпатию Азизы. Та обращалась с ней нежнее, чем с остальными слугами и горничными, даже направив её на учёбу в кораническую школу на какое-то время. Азиз не заботился о том, чтобы видеться с девочкой, а вверил её своей матери, в шутку говоря ей:

— Не забывай, что она из рода Ан-Наджи.

Мать Захиры пришла к Азизу в контору с визитом. Он уже полностью успел забыть её. Она напомнила ему о том, кто она, и о его работнике Ашуре, с момента кончины которого прошло уже десять лет. После долгих излияний благодарности и благословений она наконец сказала:

— Да продлится ваше величие. Абдуррабих желает взять замуж Захиру.

— Вы считаете его достойным?

— Он идеальный молодой человек, и достаточно зарабатывает, — гордо сказала она.

Азиз равнодушно пробормотал:

— Ну с богом!

Вечером за столом Азиз поведал Азизе и Ульфат о своём решении. Ульфат сразу же рассмеялась и заявила:

— Абдуррабих — пекарь? Он же дурак!

Азиза возразила:

— Девушка она замечательная и заслуживает кого-то получше пекаря.

Азиз засмеялся и спросил:

— А вы ожидаете, что к ней придёт какой-нибудь коммерсант?

— Она со своей красотой достойна этого.

Азиз небрежно заметил:

— Этот парень годится ей, мать её согласна, так что нехорошо будет злоупотреблять реальностью ради иллюзии, которая никогда не претворится в жизнь.

— Я обещала её матери дать своё согласие, но она вправе решать сама.

Мадам Азиза приготовила ей приданое: мебель, одежду, медную посуду. Она неоднократно повторяла при этом:

— Как жаль!

Азиз неторопливо потягивал свой утренний кофе до того, как отправиться в магазин, когда Азиза привела к нему Захиру попрощаться и поблагодарить его за радушие, прежде чем та покинет дом. Она позвала девушку:

— Давай, Захира, вперёд. Поцелуй руку своего хозяина…

Азиз в знак протеста зашептал:

— Мама, да какая в том необходимость?!

Облачённая смущением и стыдом, девушка вошла и остановилась у дверей. Дабы приободрить её, он поднял на неё взгляд, который не мог отвести несколько секунд, а потом оторвал. Взгляд его обратился в бегство, ибо он осознавал необходимость сохранять достоинство в присутствии матери и жены. Своё изумления он утаивал в глубине души — жестокое, непокорное изумление. Как могло быть похоронено во флигеле его матери такое сокровище? Как могли скрывать эту тайну от него? Стройная фигура, которой позавидует даже танцовщица, чистая кожа, какую редко встретишь, и очарование в глазах — настолько опьяняющее, что вводит в ступор. Она была воплощением губительной красоты.

Он посмотрел на мадам Ульфат, и обнаружил, что она занята кормлением ребёнка грудью. Он овладел собой, и цепляясь за такое подобие успеха, произнёс:

— Благословляю тебя, Захира.

Азиза сказала:

— Поцелуй руку своего хозяина.

Он протянул ей руку и она приблизилась. Аромат гвоздики, исходящий от её распущенных угольно-чёрных волос, погубил его. Он почувствовал, как её губы оставили отпечаток на тыльной стороне его ладони. Метнул на неё ещё один взгляд, когда она отступила. И тут вдруг интуиция неожиданно подсказала ему, что однажды случится чудо.

Одной из его привычек было выезжать поутру на коляске-двуколке в мечеть Хусейна, а после, помолившись, сворачивать на Новую дорогу, проезжая квартал медников и золотых дел мастеров, а оттуда уже возвращаться к себе в магазин. Всю дорогу он словно потерял сам себя: душа его парила в небесах, а бездыханное тело оставалось в экипаже. Узнал ли он наконец, почему восходит солнце? Почему ночью сияют звёзды? О чём были такие красноречивые песнопения, доносившиеся из обители дервишей? Почему только безумцы могут наслаждаться счастьем? Почему нам грустно при мысли о смерти? На протяжении целых десяти лет такая красота жила под сенью его дома! Как могло такое очарование скрываться от его матери и жены? Осознавала ли девушка о своём богатстве? Или она была подобно ветру, что сотрясает основы, сам того не ведая? Неужели её мать сошла с ума, слепо согласившись отдать её в жёны Абду-пекарю? Можно ли помешать дождю литься? Как жаль неведающих сердец!

Вечером накануне её свадьбы мать Захиры пришла к нему, чтобы поблагодарить. Он с любопытством всматривался в её лицо и заметил в чертах её следы былой красоты. Он поглядел на неё с затаённым гневом и спросил:

— Всё в порядке?

— Благодаря Аллаху и вам.

— Тогда к чему такая спешка?

Она безропотно ответила:

— Она с самого рождения помолвлена с ним.

Она ушла, а он молча проклинал её и грустно задавался вопросом: «Почему мы не делаем то, чего хотим?»

Захира вышла замуж за Абдуррабиха, пекаря, во время скромной церемонии. Он не видел её с тех пор, как ей было шесть лет, однако привык считать её свой законной женой, а когда увидел в брачную ночь, был как громом поражён её красотой. Однако голова его была забита знаниями и традициями, которые вменяли ему в обязанность притвориться, что он глава семьи, твёрдый и непоколебимый. Ему был двадцать один год, он был высоким, мускулистым, обладал типичной народной внешностью: выдающимися скулами, приплюснутым носом и густыми усами. Совершенно лысый, за исключением выступающего спереди локона. Прочитав короткую молитву, он овладел ею в грубой манере, скрывающей в глубине сладость.

Она восхищалась его мужественностью, покорившись его жару, и отдавшись ему, как будто это судьба.

Она оказалась в подвале, состоящем из одной комнаты и коридора, служившим одновременно кухней, а также ванной. Она вспоминала об утерянном рае, однако инстинкт нашёптывал ей, что всё это — не более чем её временное пристанище, в котором она гостья, а не постоянная жилица. Этот подвал стал ей домом и судьбой: здесь она завладела мужчиной и осуществила мечту, а сердце её нашло покой.

Любовь заняла своё место в его сердце, чуть не опустошив его убежище, однако он проявил усердие, чтобы показать свою мужественность, и даже ещё до окончания первого месяца после женитьбы спросил её:

— Ты что это, будешь сидеть дома, как делают дамы из высшего общества?

Тогда она в свою очередь спросила его:

— А что ты желаешь, чтобы я делала?

Он твёрдо сказал:

— Праздные руки — нечисты!

Вот так Захира стала бродячей торговкой рахат-лукумом и разносчицей блох. Одевшись в синий рабочий джильбаб, закрывавший даже шею до плечей, она ходила и выкрикивала:

— Дети, налетай! Рахат-лукум!

Выйдя на улицу, она обнаружила, кем является: заметила своё очарование и силу. Глаза пожирали её, языки пели ей дифирамбы. Внешность её внушала очарование и порождала динамику. Она была сильна, обласкана природой и людьми, смотрела на флирт надменно, свысока, отчего её гордость и уверенность в себе только росли.

Её связь с Абдуррабихом окрепла. В глубине души она считала его своим мужчиной. Сама же она была для него объектом преклонения. Он относился к ней так, как того требовали традиции мужественности, и находил в ней твёрдость, равную её любви к нему. Иногда она бывала вспыльчива и гневлива, но настолько же была искренней и преданной ему. Она родила ему сына, Джалаля, и нектар материнства побежал по её венам, даруя ей новое счастье.

Пекарь Абдуррабих относил на дом хлеб госпоже Раифе, и однажды она спросила его:

— Почему ты позволяешь своей жене бродить по улице?

Мужчина смиренно ответил ей:

— Это наш заработок, госпожа.

— Есть множество способов заработка. Я, к примеру, одна, и мне требуется горничная, и служба у меня принесёт ей обильный доход и защитит от зла улицы.

Абдуррабих согласился с ней, но в замешательстве спросил:

— А как же малыш Джалаль?

Она подстрекательским тоном сказала:

— Я никогда не разлучу мать с её ребёнком…

Честолюбие одержало победу над его сердцем, и он сказал:

— Тогда мать, отец и ребёнок к вашим услугам, госпожа…

Захира с волнением пробормотала:

— Мадам Раифа!

Абдуррабих сказал:

— Эта дама одна, и к тому же богата.

— Но у неё же непримиримая вражда с госпожой Азизой!

— Какое нам до того дело? Служить у неё легче и прибыльней, чем нищенствовать в переулке с корзиной в одной руке и ребёнком в другой.

— Я бы предпочла прислуживать госпоже Азизе.

Тогда Абдуррабих с раздражением заявил:

— Однако она не просила тебя об этом, что означает, что ты ей не нужна.

Захира замолчала, однако её мечта о рае оживилась вновь.

Мадам Азиза разгневалась, когда узнала эту новость. Она воскликнула:

— Какая же торопливая эта девушка!

Мадам Ульфат ответила:

— В её намерения не входило причинить вам горе, однако она просто пытается заработать себе на жизнь…

— Мы имеем первоочередное право на неё.

— У неё же есть ребёнок, и его нельзя оставить одного, пока он так мал. Если она будет носить его с собой повсюду, то будет разносчиком антисанитарии и грязи…

Азиз с интересом следил за их диалогом. Он почувствовал, что его жену не ждёт облегчение, если Захира вернётся к ним домой, и внутри у него запылали тревожные предчувствия, что как перстом указывали на него, бросая обвинение. Он решительно заявил:

— Мнение Ульфат — сам здравый смысл.

Захира причёсывала волосы Раифе в гостиной, когда вошла служанка, чтобы доложить о прибывшем госте. Она сказала:

— Это учитель Мухаммад Анвар…

Из комментариев самой Раифы Захире было известно, что гость был сыном покойного мужа Раифы, и остался ей предан даже после того, как раскрылась тайна о том, что она посещает Румману в тюрьме. Гость быстро вошёл, поздоровался и передал изящный свёрток вдове своего отца со словами:

— Икра!

Лицо её засияло от восторга и она поблагодарила его. Он был молодым человеком среднего роста с приятными чертами лица, одетым в красивый плащ-джуббу и кафтан. Она сказала:

— Ты так добр, Мухаммад.

Он довольно ответил:

— Мне важно, чтобы вы попробовали икру прежде, чем это сделает любой другой клиент в моей лавке…

Она шутливо спросила его:

— Когда же ты позволишь мне уплатить за неё, как и остальным любителям икры?

Взяв себе кружку коричного чая с миндалём, фундуком и прочими орехами, он ответил:

— Когда солнце взойдёт на западе!

Раифа засмеялась и сказала:

— Ты добр ко мне, Мухаммад.

Пока он пил свой коричный чай, взгляд его остановился на Захире, поглощённой расчёсыванием волос своей хозяйки. Он был в смятении, не веря тому, что увидел. Сосредоточив взгляд на кружке, он словно пытался убежать от этого видения, и про себя сказал:

— Призываю Аллаха на помощь от его творений!

Раифа спросила его:

— Как идёт твоя торговля?

Он покинул мир своих обольстительных дум, и ответил:

— Замечательно, слава богу.

Захира заметила на себе умоляющий взгляд в этих блестящих глазах, и про себя улыбнулась.

Мухаммад Анвар теперь посещал дом мадам Раифы при любой представившейся ему возможности. Его визиты стали обычным делом для Захиры, как и его измученный взгляд. Он проявлял при этом крайнюю осторожность, дабы не возбудить и тени подозрения Раифы, выказывая её дому заслуженную преданность и почтение. Не было ни одного мужчины, который бы не сошёл с ума, увидев её. Она полностью поверила в то, что была самой красивой женщиной во всём переулке. Помимо этого, она также происходила из рода Ан-Наджи, как и почтенный мастер Азиз. Однако какая странная судьба выпадает в этом мире!.. В распоряжение одной она предоставляет целый дом, другой же — подвал. Одной она даёт в мужья богатого торговца, другой — пекаря. Она сама решила свою судьбу вслепую. Даже её инстинктивная привязанность к мужу не удовлетворяла её. Ведь жизнь — это не похоть и материнство, не бедность, не тяжкий труд, не притворство, когда наслаждаешься, прислуживая богатым дамам. Не то, чтобы она обладала какой-то вводящей в ступор силой, а затем рассеивала её, выполняя унизительную работу. Нутро её менялось без спешки, зато регулярно и настойчиво, делая новое движение каждый день, новый шаг каждую неделю, новый скачок каждый месяц. Она раскрывала саму себя слой за слоем. Из нутра её выходили многочисленные и разнообразные существа, строгие, решительно настроенные и готовые действовать. В своём воображении она как на суде допрашивала мать, мужа, дом и судьбу, питала злобу ко всему, что требовало от неё довольства: мудрости, поставленной в пример, симпатии к ней пожилой госпожи, превосходству мужа. Она пила взятый из этого неизведанного мира горячительный напиток, который раздувал её воображение ещё больше, пьянил сердце и показывал ей багровую зарю. Однажды Мухаммад Анвар сказал мадам Раифе:

— Не слышали новость?… В Биргаване вождём клана стала женщина!

— Мне бы хотелось посмотреть на то, как женщина поборет мужчин, — сказала, смеясь, Раифа.

Захира восхищённо улыбнулась, и в глубине её души зажёгся смутный свет. Мухаммад Анвар бросил на неё страстный молящий взгляд, и она спросила себя, не является ли такой мужчина, как этот Мухаммад Анвар, предметом её мечтаний? Но сердце её не давало ответ на этот вопрос своей пульсацией. Она рассматривала его умом, без пристрастий и чувств, и одна мысль, словно вызов, поразила её: сердце женщины — это её слабость, а её отношения с мужчиной должны держаться в определённых рамках, и сторониться инстинктов и сердечных чувств. Жизнь дорога, и простирается так далеко, что не видно горизонта, а любовь — всего-лишь слепой нищий, что ползёт по углам узкого переулка. Она глубоко вздохнула и сказала сама себе:

— Хуже невезения только примирение с ним.

Захира кормила Джалаля грудью в гостиной, когда вдруг увидела Мухаммада Анвара, который ворвался туда. Она быстро втиснула грудь в платье и плотнее натянула платок на голове с выражением смущения. Он взволнованно поглядел на неё и спросил:

— А где мадам Раифа?

Она была уверена, что он солгал — у неё не было сомнений, что он сам видел мадам, едущую в двуколке, когда он проходил мимо неё по площади, однако вежливо ответила:

— Она поехала в повозке.

Он немного поколебался, а затем спросил:

— Подождать мне её?… Нет, сейчас мне нужно возвращаться в лавку, не так ли?

Она решительно ответила, не обращая внимания на его дружеский тон:

— До свидания, господин!

Однако он не был намерен уходить, пригвождённый к месту под гнётом какой-то подавляющей силы. Он приблизился к ней. В глазах его стоял блуждающий взгляд, полный неистового желания. Она отступила назад, нахмурившись. Тогда он приблизился ещё, и она резко сказала:

— Нет!

Он отрывисто пробормотал:

— Захира!

Она закричала:

— Уйду я, если не уйдёшь ты!

— Смилуйся… Я люблю тебя!

— Я не шлюха!

— Помилуй Господь!.. Я люблю тебя!

Он был вынужден отступить в страхе перед призраком Раифы, и уходя, произнёс:

— Как я могу жениться на той, которая уже замужем?

Она жила в водовороте бунта и предвкушения. Жизнь должна была изменить свой облик. Её сил хватало на то, чтобы изменить пределы бытия. Любая минута, не приносившая никаких изменений, показывала победу унижения и жалости. Однако как ей вступить в бой? Она решила воспользоваться тем предлогом, что у мадам Раифы болела голова, и добровольно вызвалась посидеть с ней. Она сказала:

— Я останусь с вами на ночь, мадам.

Та спросила:

— А как же твой муж?

— Он не умрёт от страха, если останется на одну ночь один.

По прошествии двух часов с того момента, как она должна была вернуться домой, пришёл Абдуррабих, спрашивая, что произошло, и она встретила его словами:

— Мадам больна.

Мужчина умолк, не зная, что сказать, а потом с горечью спросил:

— Разве ты не должна была сообщить мне?

Она поспешно и с раздражением ответила:

— Мадам больна, ты что, не хочешь этого понять?!

Когда она вернулась в свой подвал вечером следующего дня, Абдуррабих понял, что у госпожи было обычное лёгкое недомогание, из-за которого его жене вовсе не требовалось проводить ночь вне дома. Волна гнева смела его:

— Мадам вовсе не нуждалась в тебе, у неё дома и так полным-полно прислуги.

Она тоже разгневалась в свою очередь, ибо хотела это сделать в любом случае, и спросила:

— Так значит, такова награда за моё благодеяние?!

Он решительно заявил ей:

— Твой нрав портится день ото дня. Я решил, что ты больше не вернёшься в тот дом…

— Как тебе не стыдно?!

Он закричал:

— Да проклят будет тот дом и его хозяйка!

Она тоже закричала в свою очередь:

— Я не отвергаю милостей.

Он ударил её по лицу и вышел.

Захира обезумела от ярости. Скрываемый гнев прорвался наружу. Она бросила на комнату последний пренебрежительный взгляд. Пощёчина от мужа заняла её разум, распухла, увеличилась в размерах и растеклась по всему её сознанию, пока не убила чувства. Набросившись с кулаками на постель, она не обращала внимания на вопли Джалаля.

Она покинула подвал, отшвырнув прошлое в объятия погибели.

Мадам Раифа удивилась столь скорому её возвращению после ухода — прошёл всего один час! Однако молодая женщина спросила её:

— Будет ли у вас в доме место для меня, мадам?

— Боже сохрани, зачем?

Она ответила несчастным тоном:

— После того, что случилось, я не могу жить с тем человеком.

Мадам удивлённо покачала головой, и Захира сказала:

— Он хотел запретить мне служить у вас.

— Он отвергает милости, — заявила сердито Раифа.

— И ещё он ударил меня.

— Какой дикарь! Он не знает, каким сокровищем владеет!

Мадам подумала немного и сказала:

— Однако мне не нравится разрушать семьи…

Захира настаивала:

— Я довольна тем, что делаю.

На что Раифа с улыбкой ответила:

— Этот дом — твой, Захира!

Пекарь Абдуррабих запинался от стыда под взглядом мадам Раифы. Бормотал извинения, однако оставался мужественно сосредоточенным на своей цели. Он сказал:

— Да что означает пощёчина? Это же не увечье, что остаётся навсегда!

— Ты заблуждаешься, и ты невежда, — сказала она раздражённо.

Он вежливо настаивал:

— Она должна вернуться со мной прямо сейчас.

Раифа резко возразила:

— Когда ты узнаешь её ценность, не раньше.

Он вынужден был отступить от своей позиции, но всё вокруг начал видеть через красную дымку гнева.

Абдуррабих сидел в баре, делая большие глотки из калебасы и вытирая усы концом своего синего джильбаба. Говорил он только о Захире:

— Она сбежала вместе с ребёнком.

Один из пьяниц, сидящих тут же, сказал:

— Ты слаб.

Он воскликнул в знак протеста:

— Но это мадам Раифа побуждала её!

Санкар Аш-Шаммам, владелец бара, посоветовал:

— Поступи как мужчина!

— Что ты имеешь в виду?

— Разведись с ней.

Лицо его подёрнулось:

— Убить женщину для меня — ничтожнейшее дело, как раз плюнуть!

Нух Аль-Гураб — глава клана — расхохотался и в шутку хлопнул его по спине:

— Каков герой!

Гнев его утих, и он покорно сказал:

— Я внемлю совету своего учителя…

Нух Аль-Гураб, глаза которого покраснели от выпивки и гашиша, сказал:

— Топчи её ногами своими, пока она не станет ветхой тряпкой…

А Джибрил Аль-Фас, шейх переулка, посоветовал:

— В разводе ты найдёшь успокоение духа.

— В подобных ситуациях от развода никакого толка, — сказал Нух Аль-Гураб.

Пекарь Абдуррабих спросил:

— А кто же тогда сказал, что брак — половина веры?… Скорее, это половина безбожия.

Пошатываясь в темноте, Абдуррабих поплёлся в сторону дома мадам Раифы, перед которым и остановился. В груди его всё бурлило от горячительных напитков и гнева. В сердце, обливавшемся кровью, боролись обычаи, требовавшие проявить мужественность, и упрямые нашёптывания любви.

— Спускайся, девка, спускайся, Захира! — прокричал он грубым голосом, больше похожим на предсмертную хрипоту.

Силы начали покидать его, и он зашатался, а затем вновь выкрикнул:

— Со мной огонь печи и демоны с кладбищенской арки.

Тут открылось окно, из которого высунулся наружу шейх Халиль Ад-Дахшан, имам местной мечети, и сердито спросил:

— Кто там беснуется?

— Я, Абдуррабих, пекарь.

— Убирайся отсюда, презренный пьяница!

— Я хочу свою жену, и закон шариата на моей стороне!

— Хватит устраивать дебош и нападать на дома почтенных граждан!

— От кого же мне тогда требовать справедливости, разве что от Иблиса?

Шейх закричал на него:

— Да будь ты проклят!

Он ухватился за дверь дома и стал колотить по ней кулаком, пока к нему не подошёл Джибрил Аль-Фас, шейх переулка, и не оттащил его под руки со словами:

— Умолкни, безумец! Иди со мной. Я заступлюсь за тебя перед мадам.

Джибрил Аль-Фас застал мадам Раифу, когда та всё рвала и метала от гнева. Теперь уже ссора шла не между Захирой и пекарем Абдуррабихом, а между ним и мадам.

— Этот жалкий пекарь! — резко воскликнула она.

Шейх переулка ответил:

— Он всего-лишь ваш слуга.

— Разве вы не видели, какой он нахал?… Разве отошлю я её обратно к нему, чтобы он отомстил ей?

— Я уверен, что он её любит, мадам.

— Животному любовь не знакома.

— А что, если он потребует её подчиниться, согласно закону? — спросил он.

Она упорствовала:

— Мне никогда не надост придумывать всякие уловки.

Нух Аль-Гураб позвал к себе в кафе пекаря Абдуррабиха. Поглядев на него немного, он скомандовал:

— Разведись с ней!

Абдуррабих опешил в отчаянии, что так неожиданно нахлынуло на него. Он понял, что мадам Раифа узнала, как ему отомстить. Его молчание стало тягостным для главы клана, который воскликнул:

— Ты утратил дар речи?

Тот покорно сказал:

— Разве ты сам не говорил, повелитель, что от развода в таком случае, как у меня — никакого толка?

Тот саркастически заметил:

— Как и от тебя — никакого толка.

— Закон — на моей стороне, повелитель!

Но глава клана решительно возразил:

— Разведись, Абдуррабих!

И развод состоялся. Абдуррабиха загнали так, как загоняют приговорённого к казни. Пришёл конец мечте, и драгоценность была утеряна. Захира же была пьяна своей победой, упиваясь ликованием, что теперь она свободна. Но одновременно с тем она почувствовала пульсирующее у неё внутри сожаление по той страсти, что теперь будет навечно потеряна. Она прижала к груди Джалаля — он казался ей плодом любви, которым нельзя пренебречь. Вскоре её честолюбие потребовало полной компенсации. Её личность раскрылась теперь перед ней самым ясным образом: жестокая, отмеченная налётом величия и боли. Госпожа Раифа горделиво сказала ей:

— Такова моя воля — я решила, и получила!

Да, то была правда: она сильная, влиятельная женщина. Но она бы не достигла желаемого, не обратившись к главе клана. Клан — вечная мечта её. Тоска по погубленной славе семейства Ан-Наджи, вершина жизни, увенчанная огнями звёзд!

Она улыбнулась, подбадривая себя. Мухаммад Анвар, торговец икрой, как раз сказал ей:

— Поздравляю тебя с возвращением свободы и достоинства.

Он воспользовался отсутствием мадам Раифы — та ушла по своим делам, — и прошептал ей:

— Моё сердце в ожидании.

Глаза его сверкали от желания. Он продолжал умолять её:

— По закону Аллаха и сунне пророка.

Интересно, как он смотрит на неё? Как торговец на служанку? На самом деле, он ей не очень-то и нравился. Она уже давно считала его слишком мягким и жалким. Однако он был способен как-никак сделать из неё госпожу. Могла ли она надеяться на что-то лучше этого? И она ободряюще улыбнулась ему.

Абдуррабих настолько опьянел, что не мог устоять на ровном полу в баре. Он спросил Санкара Аш-Шаммама:

— Стыдно ли мужчине плакать?

Тот рассмеялся:

— Если он размером с мула, как ты, то…

Абдуррабих взял в руки калебасу и принялся наклонять её вправо-влево, словно та танцует, и сказал:

— Исчезни, Абдуррабих, сгинь во тьме. Даже пыль в переулке — и та сильнее тебя. Мерился ли ты силами с кем-то, помимо теста, которое ты запихиваешь в печь? Да смилуется над тобой Аллах, о Абдуррабих!

— Что у тебя в голове?

— Развод. Я развёлся с ней. Всего только одно слово, и всё кончилось. Вошь — и та борется до последнего. Как же радуются твои враги, Абдуррабих!

Санкар предупреждающим тоном сказал ему:

— Подчинение главе клана — это большая честь.

Абдуррабих ужаснулся, несмотря на то, что был пьян, и пробормотал:

— Слава богу.

И глубоко вздохнув, сказал:

— Но есть ещё одна сила, которая подтачивает меня.

— Какая?

— То, что я по-прежнему люблю эту проклятую!

Санкар засмеялся и сказал:

— Вот то, что действительно позорит мужчину!

Голосом, напоминающим рёв осла, Абдуррабих запел:

— Странно, клянусь Аллахом, так странно!

Санкар Аш-Шаммам сказал ему:

— Продолжай петь! Кажется, разочарованные певцы, вроде тебя, всегда были влюблены.

Абдуррабих вновь стал носить лепёшки домой мадам Раифе после того, как сразу несколько порядочных людей заступились за него. Однажды он покорно спросил у неё:

— Может быть, вы довольны мной?

На что она холодно ответила:

— Что прошло, то прошло.

Он немного помедлил, а затем умоляющим тоном попросил:

— Позвольте мне на минуту остаться с ней наедине.

Она подозрительно поглядела на него и сказала:

— Ну уж нет.

— Тогда, если разрешите, я поговорю с ней в вашем присутствии.

Она немного подумала, затем позвала Захиру, и та вышла к ним в тёмно-синем джильбабе, похожая на нежный цветок. Они смотрели друг на друга, но при этом она ни разу не моргнула и не опустила глаза. Она казалась ему какой-то чужой, отстранённой и холодной. Вид её был абсолютно противоположен той борьбе, что шла у неё внутри. Абдуррабих сказал:

— Я не хотел причинять тебе вреда. Давай забудем, что было…

Она не проронила в ответ ни слова, и он продолжил:

— Я сожалею о содеянном.

Молчание затянулось, и тогда мадам Раифа сказала:

— Говори же, Захира.

Абдуррабих решил подбодрить её:

— Я желаю вернуть тебя, наша совместная жизнь имеет значение для меня.

Захира пробормотала:

— Нет.

— Нашей совместной жизнью нельзя пренебречь и нельзя забыть. Время, проведённое вместе, было таким приятным.

Она впервые опустила глаза и решительно ответила:

— Нет. Я больше не твоя, и ты не мой.

Мухаммад Анвар незаметно проскользнул в дом во время отсутствия госпожи. Он с нетерпением встретился с Захирой и сказал:

— Присутствовать здесь я не имею права. Но ради тебя я рискую всем. Хочешь ли ты пойти прямо сейчас со мной туда, где нас поженят?

Она высокомерно спросила его:

— А кто поручится тебе за то, что я согласна?

Он смиренно ответил:

— Я люблю тебя, Захира.

— Почему ты зовёшь меня убежать с тобой, подобно воровке?

Он вздохнул и ответил:

— А что делать? Мадам никогда не захочет дать своё согласие на это.

Она удивилась:

— Ты заговорил с ней об этом?

Он грустно опустил голову и сказал:

— Она упрямая и надменная.

Захира восприняла этот удар молча, но затем гордо сказала:

— Я из рода Ан-Наджи!

— Она упрямая и надменная. Велела мне прекратить захаживать в этот дом, в котором я сам когда-то родился…

Захиру обуял гнев:

— Я сразу же последую за тобой!

Захира вышла замуж за продавца икры, мастера Мухаммада Анвара. Раифа пришла в ярость и обвинила её в предательстве и вероломстве. Весь переулок удивился этой новости. Только и разговоров было, что об этой свадьбе. Много раз говорилось о счастливой доле, выпавшей девушке, ночи предопределения и чудесах любви. Она унесла с собой Джалаля, которого её муж радушно приветствовал и считал себя самым счастливым из всех созданий Аллаха.

А Захира впервые в жизни оказалась хозяйкой собственного дома: это была квартира со множеством комнат, дорогостоящей мебелью, ванной и кухней, резервуаром с водой, ежедневно наполняемым водовозом. Также у неё теперь были платья и богатые накидки, вышитая золотом свадебная фата, на руках — золотые браслеты, а на ногах — серебряные.

Её стол был заполнен вкуснейшими блюдами, не менее дорогими, чем те, что присутствовали на столах у Азизы и Раифы. Она управляла всем хозяйством и сама же готовила.

Не успел ещё подойти к концу первый месяц, как она решила вырваться из клетки и навестить мать, либо соседку, либо вообще отправиться с паломничеством в мечеть Хусейна. Люди заметили её в новом наряде и восхищённо бормотали про себя: «Пресвят Всевышний, Могущественный Аллах».

Мухаммад Анвар был счастлив с Захирой даже больше, чем это можно себе представить. Ему мало было только заявлять о своей любви, он восхищался ею, был безумно предан ей и баловал донельзя. С самого начала ему нелегко было смириться с тем, что она выходит из дома и выставляет напоказ свою великолепную красоту. Он дал ей понять свои соображения на этот счёт с превеликой осторожностью, однако тем самым расстроил её безмятежность, и потому быстро отступил от этой идеи, проявив чрезмерную заботу и ласку. Он обнаружил, что может смириться с каким угодно злом, кроме одного: вызвать у неё гнев и лишиться её довольства и радости.

Он понял, что питает слабость к ней, руководствуясь традиционными наставлениями, однако смирился с потоком, которому сердце его не могло сопротивляться. Он полностью познал себя, знал, что он пленник любви и той игры, в которую она играла с ним.

Одно лишь глубокое чувство не давало ему покоя: оно было сродни чудовищу из сказки: что он пока не овладел полностью своим кумиром, и может быть, вообще не сможет овладеть им полностью никогда, может быть, она ускользнёт из его хватки. От этого чувства поражения лицо его бледнело, но он тешил себя отговорками, прибегал к помощи иллюзий и топил всю свою горечь подарками и милыми словами. Он был рабом любви, не ровней и не хозяином ей, и ценность его заключалась в том, что было в его руках, а не в сердце или в теле. Не было разницы для него между алым рассветом и алым закатом, и потому он прятался за нежностью и милым обхождением, чтобы удостоиться улыбки этих розовых уст, взгляда томных глаз, изящного и довольного поворота шейки.

Однажды Захира посетила званый обед у прежней её благодетельницы мадам Азизы, и поцеловав той руку, сказала:

— Обстоятельства подтолкнули меня пойти жить и работать в тот дом, но сердце моё по-прежнему хранит верность вам.

Сердце Азизы растаяло от добрых слов. Она облобызала щёку Захиры и усадила её подле себя, обращаясь с ней как с ровней и повеяв на её дуновением счастья и гордости. Они выпили коричного чаю и закусили дольками арбуза и миндалём. Азиза справилась о её делах, муже и сыне Джалале. Затем пришла мадам Ульфат и радушно поприветствовала её. Азиза сказала ей:

— Вот чего достойна твоя красота, ведь красота — владеет мирами.

Захира возразила:

— Это всё ваши молитвы и доброта, госпожа.

После её возвращения из гостей Мухаммад Анвар спросил её:

— А как же мадам Раифа? Ты её не навестишь?

Чуть ли не задыхаясь от спазма, она ответила:

— Она такая высокомерная!.. Будь она проклята!

— Она сойдёт с ума!

— Ну и пусть сходит.

Он разволновался и сказал:

— Нет пределов её злобе.

Она спросила, опуская веки и хитро глядя на него:

— Разве ты не мужчина?

Сердце его съёжилось, и он замолчал.

Однажды вечером весь переулок стал свидетелем невиданного дотоле зрелища. Захира прогуливалась, важно шагая в своей роскошной накидке, когда рядом с ней проехала двуколка мадам Раифы. Из неё высунулась голова мадам, и Захира услышала, как та укоряющим тоном, не лишённым налёта дружеской симпатии, сказала:

— Захира!

Захира повернулась к ней в замешательстве, и мадам произнесла:

— Предательница!

Захира не сдержалась и приблизилась к ней на расстояние вытянутой руки на виду у многих людей, среди которых были Джибрил Аль-Фас, Халиль Ад-Дахшан и пекарь Абдуррабих. Мадам Раифа спросила:

— Когда же ты навестишь меня?

С ещё большим смущением Захира ответила:

— При первой же возможности, мадам. Меня останавливает лишь…

И она пробормотала что-то сконфуженно, а мадам Раифа внезапно возникшими враждебными, суровыми и вызывающими нотками в голосе сказала:

— Меня осчастливит визит моей преданной служанки!

Тут же в сердце Захиры разгорелось пламя гнева, и она воскликнула:

— Я такая же дама, как и вы!

И ослеплённая возмущением, она пустилась дальше в путь…

Пекарь Абдуррабих напился в баре, пока ветра месяца амшир ревели на улице. И тут он сказал:

— Вчера ночью я видел странный сон.

Но когда никто даже не потрудился спросить его, что же он видел, он сам добавил:

— Я видел, как дует знойный хамсин. Причём в совершенно неподходящее для него время года.

Владелец бара Санкар Аш-Шаммам засмеялся:

— Сны творит шайтан.

— Двери были сорваны с петель, повсюду словно дождь разносилась пыль, ручные тележки разлетались в стороны, с голов людей сносило тюрбаны и шапки…

— И что стало с тобой?

— Казалось, что я отплясываю верхом на спине породистого жеребца…

Санкар посоветовал ему:

— Перед сном натяни поплотнее одеяло на свой зад!

Мухаммад Анвар чувствовал, как в душу его медленно закрадывается страх. Призраки угрозы уже отплясывали свой танец в закоулках его тесного мирка. Неужели и его тоже постигнет та же участь, что и пекаря Абдуррабиха? Он принялся украдкой поглядывать на лицо Захиры, копя в себе решимость. Он сказал ей:

— Захира, ты беременна и уже на четвёртом месяце, так что тебе лучше проводить время дома…

На что она пренебрежительно ответила:

— Я пока не беспомощна…

Он стал играть с Джалалем, чтобы как-то смягчить эффект своих слов, и сказал:

— Ты бросила вызов такой силе, с которой не шутят, так что лучше нам пока уйти в себя…

Она холодно возразила:

— А ты как будто напуган.

Скрывая своё раздражение, он ответил:

— Нет, я просто хочу сохранить счастье нашего дома.

— Я обладаю законной свободой выходить из дома.

— По правде говоря, меня это не радует.

Она немного задумалась, а потом сказала:

— Если честно, я не выношу того, к чему ты призываешь меня.

Он нетерпеливо сказал:

— Но я твой муж.

— Это означает, что ты растопчешь меня своими ногами?

— Упаси боже, однако я обладаю неоспоримым правом.

Она нахмурилась, отчего красивое лицо её помрачнело, и резко сказала:

— Нет…

Он колебался, не зная продолжать ли ему и дальше упрямиться, или молчать, однако вскоре почувствовал её презрение, которое спровоцировало его гнев:

— У меня есть право…

Она равнодушно произнесла:

— А мне наплевать, что у тебя есть право.

На него накатил ещё бо́льший гнев, и с непривычной резкостью он сказал:

— У меня есть право на твоё подчинение.

Она поглядела на него в изумлении, спровоцированным его гневом, а он добавил:

— Право на полное подчинение.

На лице её появилось выражение полного отказа и непреклонности, так что атмосфера в доме была испорчена.

Из своего отчаяния Мухаммад Анвар черпал отвагу. В сердце он испытывал страх потерять её, и потому едва он заметил, что она выходит на улицу из его лавки, как утратил всю свою степенность, преградил ей путь и решительно заявил:

— Вернись в дом.

Она опешила и прошептала:

— Не устраивай сцену.

Но он упрямо повторил:

— Вернись домой.

Она почувствовала, как глаза скользят по ней, словно гадюка, и кипя от злости, вынуждена была вернуться…

Вечером, когда Мухаммад Анвар пошёл домой, там она застал ожидающую его бурю. Но он был к тому полностью готов. Самой ненавистной его сердцу вещью было продолжать гневаться и дальше, портить всю атмосферу, видеть, как обожаемая им красота стирается из-за злости. Он проявил готовность к любым компромиссам, но при условии, что Захира уступит его законному требованию. Он сказал ей:

— Не думай, что я счастлив из-за твоего унижения. Я желаю лишь сохранить наше счастье.

Однако она предстала перед ним подобно порыву пыльной бури. Лицо её побледнело, выражение его изменилось, а из глаз полетели искры. Гнев её воплотился в чёрную ненависть. Гордость одним прыжком выпрыгнула из неё наружу, словно змея. Он про себя сказал: «Прибегаю к помощи Аллаха от этого зла! Прибегаю к помощи Аллаха от этого сердца. Разве не послужит мне защитой то, что я сделал для тебя?»

Захира очутилась в огне. Она отказывалась признать своё поражение. Она не забудет своего мучительного положения в переулке на глазах у всех. Его она не любит и никогда не любила. Но вот только как ей вести себя и куда теперь пойти? В подобной ситуации жена вернулась бы в свою родную семью, которой у неё не было. Либо она останется госпожой, но униженно подчинится, либо пойдёт куда глаза глядят. Людское злорадство подстерегало её не в одном доме, в том числе и в подвале Абдуррабиха.

Тут она вспомнила своего первого хозяина, мастера Азиза Самаху Ан-Наджи, благородного представителя всего переулка и к тому же друга её мужа. Теперь её муж узнает, что она хотя бы не оторвана от своего родного древа. Она незаметно проскользнула в магазин торговца зерном. Мелкий моросящий дождь покрыл её накидку и скулы. Она ворвалась в кабинет директора и застала его одного. Его окружала аура степенной красоты. Усы его поседели, может быть, немного рано. Он узнал её с первого же взгляда. Узнал, несмотря на вуаль на лице. Ему не нужно было вспоминать эти очаровательные глаза, глядящие на него из-под золотистой каймы вуали. Ему показалось, что это сама судьба штурмом вторглась в его крепость. До ушей его донеслись мелодичные нотки её голоса:

— Я не нашла никого другого, к кому обратиться со своей бедой.

Изо всех сил пытаясь контролировать свои противоречивые эмоции, он спросил:

— Какая у тебя беда, да сохранит тебя Аллах от всяческого зла?

— Моя муж.

— Насколько мне известно, он хороший человек.

— Однако в последние дни он стал со мной очень плохо обращаться.

— Без причины?

— Он хочет унизить меня.

И она рассказала ему о происшествии в переулке. Азиз немного подумал и сказал:

— Такое поведение совсем не разумно, но это его законное и неоспоримое право.

Она пылко сказала:

— В нашем переулке женщин не заставляют сидеть дома, как в тюрьме!

Мастер Азиз улыбнулся и ответил ей:

— Я поговорю с ним о тебе как одной из рода Ан-Наджи, но ты должна согласиться вести себя разумно.

Содействие мастера Азиза дало ей очень мало. Ей не оставалось ничего иного, как подчиниться мужу, хотя бы на некоторое время. Она повиновалась, но и затаила зло. Однако встреча с мастером Азизом открыла для неё такие вещи, о которых она и подумать прежде не могла. Захватывающие, безумные, до ужаса прекрасные, которые бросили её в мир, наводнённый мечтами. Она сказала себе, что мастер Азиз восхищён ею. Нет, даже больше. В его глазах читалось смущающее признание. Вот только когда это началось? Правда, не было ни одного мужчины, который, увидев её, не был бы очарован ею, однако был ли мастер Азиз таким же, как остальные? Но он женат, да и она тоже замужем. Он не молод, представляет собой образец порядочности и прекрасной репутации. Такие, как он, не глядят на замужнюю женщину. На жену своего друга тем более. Она и сама избегала незаконных связей. Какой в том толк? Она жаждала получать всё по праву. И ради этого она безжалостно давила на своё сердце. Иногда из-за этого она чувствовала возбуждение, накатывающее от ядовитого безумия, которое она вкушала из бокала благословенного вина. Азиз Самаха Ан-Наджи представлялся её в ореоле розовой мечты; она и сама не знала, как может это материализоваться в реальном мире. Могла ли она в один чудесный день стать его второй женой, соперницей мадам Ульфат и почти законной дочерью мадам Азизы? Могла ли она когда-нибудь стать хозяйкой роскошного дома и выезжать в собственной двуколке со звонким колокольчиков?

Мухаммад Анвар всё уменьшался в её глазах, пока не превратился в частицу копоти, которую сдувало вниз по длинной бесконечной дороге.

Когда в город прибыли крестьянки из деревни, празднуя разлив Нила и продавая сушёные финики, Захира испытывала тяжкие муки родов, производя на свет своего второго сына, Ради.

Мухаммад Анвар обрадовался этому, и радость эта облегчила муки волнений и тревог. Он надеялся, что рождение его ребёнка положит начало новой эры разумной, успешной супружеской жизни.

Умм Хишам, акушерка, приходила к Захире каждый день, пока та не выздоровела окончательно. Во время своего последнего визита к ней она прошептала ей на ухо:

— У меня есть для вас послание.

Захира вопросительно поглядела на неё, и старуха сказала:

— Послание от самих небес!

У неё мелькнула в голове мысль, что это от Азиза, и она спросила:

— Что у вас, Умм Хашим?

Одев на лицо бледную маску греха, та ответила:

— Послание от Нуха Аль-Гураба, главы клана нашего переулка…

Сердцебиение Захиры ускорилось от такой неожиданности: она-то ждала, что метеор придёт с востока, он же промелькнул с запада. Она сдержала эмоции и сказала:

— Разве вы не видите, что я жена и мать?!

Старуха ответила:

— Не проходит и дня, как мы видим восход солнца, а затем его закат. А посланник всего-лишь передаёт сообщение.

Мухаммад Анвар вскоре отступил, бросив свою внезапно возникшую фальшивую твёрдость и укрылся за врождённой привычной слабостью. Он окончательно поверил в то, что Захира — драгоценный камень, не имеющий сердца, который выскользнет из его пальцев, словно воздух. Однако и представить себе жизнь без неё он тоже не мог. Она была духом в его жизни, руководящей привычкой. Также она была опасной, и ни одной её частичке он не доверял. Мог ли он забыть о том, что случилось с пекарем Абдуррабихом? Он не доверял ей, и чем более шатким становилось его доверие, тем больше он стремился вцепиться в неё и удерживать любой ценой. Неудача в этом будет неудачей всей его жизни. Как на этом свете, так и в загробном мире. Её ссора с мадам Раифой останется для него источником раздражения навсегда. Это означало, что он был самым несчастным из людей, и должен был пойти на любые жертвы.

Однажды вечером они сидели все вместе дома. Она кормила грудью Ради на диване, он курил трубку кальяна, а Джалаль играл с кошкой. По правде говоря, Мухаммад Анвар больше не мог выносить Джалаля. В прошлом он был добр к нему и любил, но то осталось уже в прошлом, однако как только появился Ради, он возненавидел Джалаля и даже желал, чтобы того больше не было на свете. Хотя обращался он с ним по прежнему — в этом ничего не изменилось: он окружил его отеческой заботой, весёлой и фальшивой, добавив новую муку к своим горестям.

Убеждённый в том, что совершает нечто невозможное ради того, чтобы удовлетворить её и удержать при себе, он сказал Захире:

— У меня для тебя есть приятный сюрприз.

Она вяло поглядела на него, и он сказал:

— Подарок в честь примирения.

Она улыбнулась, и он продолжил:

— Это договор купли. Представь, что ты теперь станешь хозяйкой этого дома!

Лицо её зарумянилось. Она воскликнула с ликованием:

— Какой ты щедрый человек!

Это был трёхэтажный дом, в подвале которого был магазинчик, торгующий варёными бобами. Мухаммад Анвар был счастлив от того, что смог порадовать её, вновь обретя некоторый покой. Он и впрямь осчастливил её, сделав полновластной хозяйкой дома. В глубине души она была признательна ему за это, как и за то, что он молча признал её силу и сожалел о том, что посмел бросить ей вызов. Однако совесть её была нечиста: она не могла избавиться от презрения к нему. Её постоянно занимали Азиз и Нух Аль-Гураб. Азиз был богат, Нух — силён. Азиз был также силён, а богатство Нуха росло день ото дня. У Азиза была жена, у Нуха — целых четыре жены и целый выводок детей. Нельзя обойтись без власти и силы, как нельзя обойтись и без денег. Деньги порождают власть, а власть приносит деньги. Интересно, как пойдут дела дальше? Она верила, что находится только в начале пути. Она думала обо всём этом, лёжа рядом с Мухаммадом Анваром и слушая его размеренное дыхание.

Мухаммад Анвар решил укрепить своё счастье с помощью Нуха Аль-Гураба. Он пришёл к нему домой и уселся перед ним в гостиной, словно мальчик перед учителем начальной коранической школы. Не проронив ни слова, он вручил тому внушительного вида пакет. Глава клана взял его и принялся считать, а затем сказал:

— Но ты ведь уже выплатил то, что с тебя причитается. К чему такая огромная сумма?

— Я хочу заручиться твоей поддержкой, — сказал Мухаммад Анвар.

— У тебя есть враги?

— Это на всякий случай, от судьбы!

Тот, не обратив внимания на его слова, вернул ему пакет и улыбнулся. Сердце Мухаммада Анвара заколотилось от неожиданного волнения, а глаза расширились от подозрений и страха.

— Судьба опередила тебя!

О горе… Неужели это Раифа сыграла свою игру?… Он представлял всё себе именно так, даже не догадываясь, что Нух может разыгрывать собственную партию. Нух Аль-Гураб сказал:

— А я как раз собирался уж было послать за тобой…

Во рту Мухаммада Анвара всё пересохло. Он спросил:

— В чём дело, мастер?

Тот ответил ему с отвратительным спокойствием:

— Чтобы посоветовать тебе развестись со своей женой!

Сердце в груди его упало от страха, он почувствовал, что умирает, и изумлённо спросил:

— Развестись?! Но ведь нет ничто в моей жизни, для чего бы требовалось сделать это!

Однако тот решительно отрезал:

— Разведись с ней!

Мухаммад Анвар покинул дом Нуха Аль-Гураба, лишённый всех пяти чувств. Вот и пришёл его черёд: с ним обращаются точно так же, как когда-то — с Абдуррабихом. Неужели он, респектабельный коммерсант, потерпит с собой такое же обращение, что и тот пекарь? Неужели его жизнь, счастье, честь ничего не стоят, чтобы вот так с ним поступали?! Его охватил отчаянный приступ гнева, сносящий всю его нерешительность и рассеивающий её в воздухе. Мухаммад Анвар полностью обезумел.

Я сделаю то, что никто раньше не предпринимал в этом переулке.

Джибрил Аль-Фас, шейх переулка, отправился к главарю клана Нуху Аль-Гурабу, когда тот сидел как всегда в кафе. Поприветствовав его, он сказал:

— Господин Фуад Абд Ат-Таваб, начальник полицейского отделения, желает встретиться с тобой.

Главарь клана удивился и, нахмурившись, спросил:

— Для чего?

— Я не знаю, мастер. Посланник должен только доставить сообщение.

Тот вызывающим тоном задал вопрос:

— А что, если я откажусь?

Но шейх переулка мягко ответил:

— Возможно, он хочет видеть тебя, чтобы заручиться твоими услугами для обеспечения всеобщей безопасности, мастер. Так что нет необходимости бросать ему вызов без необходимости.

Главарь клана презрительно пожал плечами и промолчал.

Начальник полиции Фуад Абд Ат-Таваб встретил начальника местного клана Нуха Аль-Гураба с радушием. Нух сидел перед ним лицом к лицу через рабочий стол, нацепив на себя мягкую улыбку. Запах кожи забил его ноздри. Он сказал:

— Клянусь Господом Святого Хусейна, что я счастлив встретиться с вами, господин инспектор.

Начальник полиции улыбнулся. Это был полный человек среднего роста, обладатель густых усов и приятных черт лица. Он ответил:

— И я тоже счастлив встретиться с вами, мастер. Клан на самом деле состоит из надёжных людей!

— Благодарю вас, господин инспектор.

— Начальник клана — это рыцарь переулка и его защитник, само воплощение доблести и неустрашимости, правая рука полиции и её глаза на местах… Вот так вас ценит Министерство внутренних дел.

Нух немного подумал, и волнение его стало постепенно сгущаться.

— Благодарю вас, господин инспектор.

Но тот сказал с твёрдой решимостью, шедшей вразрез с его любезностями:

— Вот поэтому я ожидаю, что Мухаммад Анвар обретёт под твоей сенью безопасность для себя.

Лицо Нуха побагровело. Он спросил:

— Он жаловался на меня вам?

— У меня есть разные способы узнавать новости. Предположим, он обратился ко мне — на то у него есть полное право! А у меня есть обязанность обеспечить ему эту безопасность. Однако я удовлетворюсь тем, что попрошу тебя сделать это!

Между ними нависла тишина. Нух понял, что инспектор угрожает ему и одновременно предупреждает в учтивой манере. Когда молчание затянулось, инспектор спросил:

— Ну, что скажешь?

На что Нух с подозрительным спокойствием ответил:

— Мы первые из тех, кто уважает закон.

Полицейский решительно заявил:

— Я считаю, что ты в ответе за него.

Никогда раньше ничего подобного в переулке не случалось. Если полицейский и наведывался туда, то только по какому-то важному делу. Множество преступлений, совершённых главарями кланов, оставались обычно нераскрытыми благодаря показаниям фальшивых свидетелей. Сделал бы инспектор Фуад Абд Ат-Таваб что-то, чего не делал никто иной, наткнись он на труп Мухаммада Анвара где-нибудь под аркой или в проходе? И как Мухаммаду Анвару хватило смелости обратиться к нему за помощью? Как согласился инспектор бросить вызов Нуху Аль-Гурабу в своей приставучей манере? Казалось, что инспектор впервые помещает себя на одну чашу весов с главой клана, ставя на карту свой покрытый позументами престиж!

Но был тут и один неизвестный никому аспект: личность Фуада Абд Ат-Таваба. Он был смелым и упрямым человеком. До своего переезда из Верхнего Египта в Каир он был известен в деревне как Кровавый! Но в силу традиций Министерства внутренних дел в проведении намеченной политики с вождями кланов он бы уже давно предпринял смелую инициативу по очистке всего переулка от клана.

Вот почему едва до него дошло известие о том, что Мухаммад Анвар находится в опасности, как он выбрал решительную демонстрацию силы, которая бы заткнула людям рты и потрясла бы сердца их до самого основания. Раньше переулку не приходилось сталкиваться ни с чем подобным, как в тот день: инспектор совершил поход на него, стоя во главе вооружённый людей! Раздались военные команды, привлёкшие всеобщее зрение и слух. Затем показался Джибрил Аль-Фас, окружённый группой сыщиков, за ним следовал офицер из местного полицейского участка, и инспектор в официальной форме, и завершала процессию огромная шеренга с ног до головы вооружённых солдат. Всё это шествие шло неторопливо и решительно, пока не пересекло арку в направлении к площадке перед обителью, где остановилось, чтобы выполнить несколько грохочущих военных манёвров, а затем так же медленно вернулось обратно. Улица с обеих сторон была заполнена народом, будто в день, когда паломники несут паланкины с дарами для Каабы в Мекке. Инспектор равнодушно смотрел на людей, но иногда взгляд его скользил по окнам, заполненным женскими лицами. На небольшом расстоянии от фонтана к нему приблизился шейх переулка и указал ему на Захиру в окне как на главную ось всей ссоры. Нух Аль-Гураб оставался на своём привычном месте в кафе, а Мухаммад Анвар сидел, съёжившись, в своей лавке, и ожидая ещё бо́льших бед, вместо безопасности. В то же время пекарь Абдуррабих в замешательстве наблюдал за процессией и говорил всем окружающим:

— Вскоре мы все предстанем перед богом на Страшном суде.

Захира не единожды уже замечала на себя как бы случайные взгляды инспектора Фуада Абд Ат-Таваба на Новой дороге, когда возвращалась из мечети Хусейна домой. Не единожды она замечала эти пронизывающие, голодные, острые взгляды, и про себя бормотала: «И инспектор туда же!» Вся площадь, казалось, была переполнена соблазнами и насмехалась над ней. Как сумка фокусника с мышами, кошками и змеями, тело её извивалось под ритмы тщеславия. Она представляла себя сидящей верхом на сказочном орле, бившем крыльями — мощно, воодушевлённо, созидательно… Азиз… Нух Аль-Гураб… Фуад Абд Ат-Таваб. Магия, любовь, вершина славы, увенчанная звёздами. Она следила за биением своего сердца, и с каждым ударом формировался сияющий лик, превосходящий все, виденные ею ранее…

Инспектор вызвал к себе на встречу Мухаммада Анвара в обстановке абсолютной секретности. Усадив его перед собой, сказал:

— Я поднял знамя закона с такой силой, какую этот переулок не знал никогда раньше. Теперь вы в безопасности?

Мухаммад Анвар лишь в замешательстве покачал головой и сказал:

— Я не знаю.

Фуад Абд Ат-Таваб тоном капитуляции подтвердил:

— Вы правы. Я тоже. По правде говоря, я опасаюсь за вас.

Мухаммад Анвар встревожился:

— В нашем переулке жизнь не стоит ни гроша.

— Вы правы. Любой подлец может тебя убить. Какой толк будет, если мы сотрём в порошок весь клан и вырвем его с корнем?

— Да, а что же тогда поможет мне?

— А готовы ли вы выслушать мой совет, каким бы странным он ни показался? — спросил инспектор.

— В чём он?

— Разведись с женой.

Мухаммад Анвар опешил и пробормотал:

— И вы советуете мне это?

— Это тягостно для моей чести, как и для твоей, но я боюсь за твою жизнь…

— Я почти схожу с ума, господин инспектор…

Инспектор пытливо ответил:

— Это лишь временная мера, пока я не рассчитаюсь с тираном…

— Временная мера?

— А потом всё вернётся на круги своя.

Мухаммад Анвар немного подумал и сказал:

— Я серьёзно это обдумаю.

Домой он вернулся, барахтаясь в отчаянии. Но из недр отчаяния к нему неожиданно нагрянуло вдохновение, и он сказал Захире:

— Собери все лёгкие и дорогие вещи: сегодня ночью, когда весь переулок погрузится в сон, мы сбежим.

Захира опешила и пробормотала:

— Сбежим?

— Даже сам инспектор полиции посоветовал мне развестись с тобой.

— Инспектор?!

— Он признался, что не в состоянии защитить меня, и мне не оставалась ничего другого, кроме побега.

Она догадалась, что стояло за таким советом инспектора, однако не знала, как ей поступить со своим мужем, и встревоженно спросила:

— Куда же мы пойдём?

— Земли Аллаха просторны, а у меня есть деньги, так что мы откроем новое предприятие.

Вот дьявол! Он хочет развеять все её мечты всего одним ударом, чтобы сделать её скиталицей и привязать к себе навечно, чтобы покончить с её силой и новым существованием, чтобы она растаяла во мраке бедствий подобно Самахе. Кто знает? Может быть, он заставит её снова выполнять ручную работу как нищенка? Пусть лучше этот трус бежит в одиночку, пусть исчезнет из её жизни навсегда.

— Не теряй напрасно время…

Она вяло ответила:

— Я уже два раза об этом подумала.

— А я подумал целую сотню раз, и нет другого выхода, кроме побега.

— Нет.

— Нет?!

— Это невозможно.

— Это возможно, вот увидишь — ещё до рассвета мы убежим.

Но она была упряма:

— Нет.

Он в оцепенении поглядел на неё, и она повторила:

— Нет. Это бродяжничество и потери.

— Но у меня есть достаточно средств для нас.

— Нет.

— Разве ты не понимаешь, что меня угрожают убить?

— Ты сам ошибся и знаешь об этом!

— У меня не было иного выхода!

— А я то в чём провинилась?

Он с безумными нотками в голосе ответил ей:

— Жена должна следовать за мужем.

Она казалась твёрдой, питающей к нему отвращение и готовой ускользнуть от него:

— Ты не можешь защитить меня.

Он ударил себя кулаком в грудь и закричал:

— Гадюка!

Она инстинктивно отошла к окну, а он воскликнул:

— Ты снова хочешь играть в эту старую игру свою?!

Она увидела смерть на его бледном отчаянном взгляде, сжатых кулаках и в напряжении мышц, и самым громким голосом, на который только была способна, заорала из окна, призывая на помощь, в то время, как он бросился на неё, словно тигр.

Дверь сломали. Внутрь ворвались Нух, Азиз и Джибрил Аль-Фас, шейх переулка. Мухаммад Анвар отступил назад, а Захира упала на пол без сознания. Заголосили Джалаль и Ради.

Мужчины занялись тем, что приводили её в сознание. И пока она приходила в себя, Мухаммад Анвар исчез бесследно. Нух Аль-Гураб поглядел на Джибрила Аль-Фаса многозначительным взглядом, и официальным тоном последний произнёс:

— Покушение на убийство и попытка бегства.

Азиз пробормотал:

— Достаточно и того, что он сбежал.

Нух Аль-Гураб спросил:

— А как же покушение?

Джибрил Аль-Фас ответил:

— Покушение ясно как божий день, и мы все свидетели.

Тогда Азиз обратился к Захире:

— Приходи сегодня ночью ночевать в дом моей матери.

Мухаммад Анвар исчез с её горизонта, не дав ей развода. Она вскоре вернулась в свою квартиру. Поначалу чувство свободы опьяняло её, а затем она поверила в то, что по-прежнему связана с мужем узами брака. Она жаждала развода. Дыхание золотых снов захлестнуло её. Она решила не терять ни минуты своей жизни. Посетив мастера Азиза Самаху Ан-Наджи, сказала ему:

— Он сбежал, но мстить теперь будет мне издалека…

Азиз понял, о чём она. Это показалось ему сладкой магией. Он охмелел от восторга и надежды. И спросил её:

— Но как же ты справишься с жизнью?

— Сдам в аренду дом — этого вполне хватит на жизнь.

Он мягко сказал:

— Ты не одна, уверяю тебя.

Она с благодарностью наклонила голову:

— Спасибо вам. Но я хотела бы обеспечить жизнь детей.

С трепетом в сердце он спросил её:

— А какое у тебя мнение на этот счёт?

Она смело сказала:

— Я потребую развода с ним — он преступник, совершивший покушение и сбежавший от закона.

Так перед ним открылась дверь в неизвестное, мощной волной затопив и потряся до основания его жизнь.

Он сказал:

— Мы должны подумать об этом.

Мастер Азиз занялся тем, что заочно следил за процессом Мухаммада Анвара, наняв адвоката по бракоразводным делам для Захиры. Он по-прежнему волновался, разрываясь между желанием и своей репутацией, между сердцем и почтением к жене — мадам Ульфат, и своим другом, Мухаммадом Анваром, тогда как за стеной разворачивались события, объявившие о развязывании безудержных, горячих страстей.

Ночью к ней в дверь постучались. Она открыла глазок и увидела тень, и почувствовала запах, вызвавший одновременно ностальгию и отвращение. Она с подозрением спросила:

— Кто там в такой поздний час?

До неё донёсся знакомый с давних пор голос:

— Абдуррабих, пекарь.

Всё нутро её задрожало от гнева и желания. Она резко спросила, укрывая свою слабость:

— Что тебе надо?

Умоляющим, пьяным голосом он ответил:

— Вновь попытаться жить сначала.

— Ты сумасшедший и пьяный…

— Я твой единственный муж.

— Убирайся, а не то я позову людей.

Она закрыла глазок, и грудь её вздымалась от гнева и решимости сопротивляться…

В ту же ночь к её окну подкрался Джибрил Аль-Фас, шейх переулка. Он вошёл внутрь, объятый осторожностью и страхом, и усевшись, сразу перешёл к делу:

— Прибегаю к помощи Аллаха от шайтана, побиваемого камнями, однако нет иного выхода, как передать вам послание.

Строя догадки о том, что это может быть, как и о его страхах, она спросила его:

— Что у вас за послание?

— Господин инспектор полиции просит вашей руки.

Предположение её оказалось верным. Он же боялся того, что Нух Аль-Гураб поймёт, в чём состоит его роль. Но кто такой этот инспектор? Что он может ей дать, кроме имени и внешнего вида, причём и то, и другое — бессмысленны! Возможно, самым лучшим из них троих был Азиз, однако Нух Аль-Гураб был такой силой, с которой нужно считаться. Он также был истинной силой, и обладал неограниченным авторитетом.

— Ну что скажете, госпожа Захира?

— А Нух Аль-Гураб что? Молчит?

— Инспектор позаботится о нём.

— Но у меня двое детей, а доход мой ограничен, а инспектор к тому же уже и так женат, и у него есть дети.

— Он лучше знает, как с этим справиться.

Она немного помедлила, а потом сказала:

— А я лучше знаю, чего хочу!

Джибрил Аль-Фас спросил:

— Так ты предпочитаешь быть любовницей Аль-Гураба вместо того, чтобы стать законной женой господина инспектора?

Она резко воскликнула:

— Я самая респектабельная дама во всём переулке!

До того, как Джибрил Аль-Фас покинул её дом, к ней пожаловала Умм Хашим, акушерка, которую Захира спрятала в другой комнате. Когда они обе остались наедине, старуха сказала:

— Теперь на нашем пути ничего не стоит.

Захира сказала:

— Я охотно выйду за Нуха Аль-Гураба, но у него уже есть четыре жены!

— Ты заменишь одну из них.

Захира высокомерно воскликнула:

— Захира не будет соперницей другим жёнам!

Старуха удивлённо переспросила:

— Он должен развестись со всеми четырьмя?

Захира настаивала:

— Он свободен, и может делать что хочет.

И Нух Аль-Гураб развёлся со всеми четырьмя своими жёнами.

Весь переулок был потрясён этой новостью, как потрясены и все четыре семьи. Имя Захиры было у всех на устах как гимн бессердечия и жестокости. Услышав об этой новости, инспектор только кусал губы. Азиз тоже узнал об этом и опешил, однако спрятал своё горе в себе и только молчал.

Внезапно вдобавок к этой новости пришло известие о смерти Румманы в тюрьме — в тот же день, что и свадьба Захиры. Одновременно с тем мадам Раифа покончила с собой от скорби по Руммане, сгорев в огне.

Свадебная процессия Нуха Аль-Гураба шла огромной вереницей, охраняемая по соглашениям о дружбе, заключённым им с главами соседних кланов. Однако в квартале Дарраса случилось нечто неожиданное, и никем не предвиденное — глава клана Атуф напал на процессию, нарушив уговор и пакт. Как это случилось и почему?

В любом случае, разгорелась кровавая драка. Тут же на месте появились силы полиции, которые словно ожидали в засаде подходящего момента. Они действовали, рассеивая враждующих без всякой жалости. И одна пуля угодила прямо в жениха, убив его тут же, на месте.

Весь переулок разгорелся от этой новости. Все члены клана устроили пышные похороны своему главарю. Захира тоже ужаснулась. Страха было больше даже, чем грусти. Она была опечалена тем, что такое катастрофическое событие произошло одновременно с её свадьбой, и сожалела о том, что всего лишь несколько часов смогла наслаждаться своим положением в клане. Её завистники — а их было немало — говорили, что свадьба её совпала сразу с несколькими трагедиями сразу — и её прозвали «госпожа беда». Смерть Румманы и самосожжение Раифы, приговор Мухаммаду Анвару, развод четырёх женщин и гибель Нуха Аль-Гураба. Какое зловещее предзнаменование было перед этой красавицей, чья алчность не знала пределов! Её это угнетало, но она прогнала эту мысль из сознания своей железной волей, и с глубоким удовольствием, заждившимся под этим железным панцирем, принялась подсчитывать то богатство, которое должно было прийти к ней. Она быстро пришла в себя после потрясения, и её наводнило облегчение. Она наслаждалась высоким положением в клане, при этом не платя ничего человеку, к которому она не испытывала никакой естественной привязанности. Лучше было признаться, что он был убит в самое подходящее время, прежде чем нарушить святость её прекрасного тела, и получил по заслугам как грязный тиран и деспот. Какое это было бы унижение для великого семейства Ан-Наджи, если бы она — его замечательный потомок — отдалась этому развратному преступнику в одеждах вождя клана! Она сказала, что её не стоит порицать, как и гордый ветер, что искореняет гнилое червивое дерево.

Прокатились обострённые слухи о том, что инспектор полиции Фуад Абд Ат-Таваб может стоять за спланированным мероприятием, приведшим к гибели Нуха Аль-Гураба, и что он устранил его со своего пути не ради соображений безопасности, а стремясь заполучить его очаровательную жену Захиру.

Подозрения эти в его адрес усилились, когда он помешал избранию нового вождя клана в переулке, странным образом вмешавшись в это дело, так что жизнь в переулке продолжалась, но уже без того, кто бы контролировал её, — впервые за всю свою долгую историю. Люди же чувствовали себя униженными больше, чем когда-либо.

Они задавались вопросом — когда же инспектор сорвёт с себя маску и попросит руки Захиры?

Шейх переулка попросил её о встрече. Она тут же догадалась, что стоит за этой встречей. Она казалась охладевшей к инспектору, ведь на сегодняшний день она была богаче его самого со всем полицейским участком. Только Азиз Самаха Ан-Наджи — эта драгоценная жемчужина — был достоин увенчать её мечты. Недостатком его было то, что он был благородным господином, унаследовавшим от своего предка только достоинство, но не его силу и смелость. Его предок однажды влюбился в женщину, которой добивались собственные его сыновья, проучил их и женился на ней. А Азиз любил, но скрывал свою любовь глубоко в себе, сторонясь ошибки и неуклонно старея. Возможно, она и могла бы околдовать его и овладеть им, но к чему ей тогда иметь дело с тем упрямым злодеем — инспектором, — который не содрогнётся, применив к Азизу те же меры, что и к Нуху Аль-Гурабу?

О ветерок надежды, светящийся лучик, что блуждает поверх облаков!

— Меня не устраивает быть второй женой, это понятно, — сказала она Джибрилу Аль-Фасу.

Шейх переулка ответил:

— Всем известно, что жена инспектора старше его, она ему в матери годится, и к тому же богата. Заполните ли вы этот пробел?

— А что меня обязывает к этому?

Шейх сказал извиняющимся тоном:

— Это одно из бедствий нашего времени.

Она гневалась, но тщательно скрывала свой гнев. Воображение её заработало в полную силу, а воля окрепла. Притворившись покорённой, она ответила:

— Пусть подождёт период идды[7], а там уж с божьей помощью.

Лицо шейха осветилось радостью, и он пробормотал:

— Хвала Аллаху, Господу обоих миров.

Она не теряла ни минуты без дела: словно пьяный от росы и духов ветерок штурмом ворвалась в кабинет мастера Азиза. Вид у неё был элегантный, хотя и грустный, и глядела на него она пленительным, умоляющим взглядом. Она заметила румянец на его щеках, подёргивание глаз, возбуждение, и мягким, просящим о помощи тоном, сказала:

— Что я могла поделать? Кроме как обратиться к вам со своей бедой.

Всё в нём, за исключением языка, признавалось ей в любви:

— Добро пожаловать, госпожа Захира.

Обрадовавшись его любезности, она спросила:

— Что мне делать?… Сдаться тому кровавому инспектору?

Азиз осуждающим тоном спросил:

— Он просил твоей руки?

— Без всякого смущения.

Мужчина нахмурился:

— Какой конец для несчастной женщины, у которой ни разу даже не было свободы выбора своего спутника жизни.

Явно проникнувшись чувствами, он сказал:

— Не соглашайся с тем, что ненавидишь.

— Признаюсь вам, я боюсь его.

Он резко сказал:

— Не надо! Он же преступник, и всем это известно, это он убил Нуха Аль-Гураба!

— Один преступник убил другого.

Затем она спокойно произнесла:

— Да. Если бы Министерство внутренних дел допросило членов клана Атуф, то добралось бы до истины…

Она некоторое время смотрела на него, а потом сказала:

— В этом деле требуется респектабельный человек, к словам которого прислушаются в Министерстве внутренних дел..

Летние облака обнажили светлый лик солнца.

Внезапно был издал приказ о переводе инспектора Фуада Абд Ат-Таваба на работу в Верхний Египет. Небо очистилось от опасного гибельного шторма, и на престол взошло лето, украшенное арбузами и дынями. Вскоре главарём клана стал Самака Аль-Алладж. Захира же была пьяна от чувства гордости, и уверовала в то, что она и есть самый настоящий глава клана, стоящий за всеми событиями. Она говорила себе:

— Я и есть ум, я и есть воля, я и есть красота, я и есть победа.

Нежно глядя на Джалаля и Ради, она шептала:

— Пусть ваша слава превзойдёт славу всех.

Она поспешила к мастеру Азизу Ан-Наджи, чтобы поблагодарить его, и с облегчением промолвила:

— Вот бы все мужчины были такими же, как вы, а не как…

Польщённый её словами, он улыбнулся и промямлил:

— Я рад видеть тебя счастливой…

Она игриво сказала:

— Как и наш великий предок, я спаслась от эпидемии.

Затем грустно добавила:

— Что до моего счастья…

Он с любопытством поглядел на неё, и она ответила:

— Что есть счастье, которое, как мы считаем, мы заслуживаем по праву?

— Возможно, оно познаётся интуитивно.

— Как можно назвать женщину в моём положении счастливой?

Пряча своё волнение, он сказал:

— На сегодняшний день ты ни в чём не нуждаешься.

Она изящно поднялась, посмотрела на него долгим взглядом, пока его воля не растаяла, или стала близка к тому, и уже уходя, сказала:

— Я нуждаюсь в самой главной вещи в жизни.

Мастер Азиз отдался на волю судьбы, сознавая свою слабость перед необычайной, пронизывающей силой: словно древняя стена или ворота дервишской обители, как однажды случилось в баре с его предком. Им завладело безумие — из тех, что поражает мужчину в немолодом уже возрасте. Он долго украдкой глядел на мать, Азизу, находясь с ней в её флигеле дома наедине. Наконец он сказал:

— Мама…

Чувствуя необычные нотки в атмосфере, она сказала:

— Выкладывай, что там у тебя.

Он спокойно сказал:

— На то воля божья, чтобы я снова женился.

Мадам Азиза была в изумлении. Долго и пристально поглядев на него, она промолвила:

— Это правда?

— Да.

— На ком?

После некоторых колебаний он ответил:

— На Захире.

Азиза протестующе воскликнула:

— Нет!

— Это правда.

Она воскликнула:

— Но она же гадюка!

— Мама, не спеши судить её! — умолял он.

— Змея!

— Но вы сами её любили когда-то.

— Да, любила, и Ульфат тоже любила её когда-то. Но она змея!

— Она просто несчастная женщина, которой не повезло.

Азиза лишь грустно улыбнулась и пробормотала:

— Ещё одна Раифа…

Он снова стал умолять её:

— Не судите по внешности.

— Как она смогла околдовать тебя, умный ты мой, разумный?

— Мама, я полностью понимаю, что делаю.

Мать только вздохнула и спросила:

— А как же Ульфат, твоя настоящая жена?

Он решительно ответил:

— Она и дальше будет оставаться хозяйкой этого дома и матерью моих детей.

— Интересно, ты ещё уважаешь свою мать?

— Всецело уважаю, мама.

— Тогда откажись от своего решения.

Он с сожалением ответил:

— Не могу.

— Она околдовала тебя, сынок мой.

— Ты должна быть счастлива, потому что я счастлив.

— А ты уже забыл, что приключилось с Абдуррабихом, Мухаммадом Анваром и Нухом Аль-Гурабом?

— Они все поступали с ней несправедливо, — ответил он раздражённо.

— Это она поступала с ними несправедливо. А ты сам наживаешь себе неприятности.

Он тихо пробормотал:

— Дела судят по намерениям.

— Это подлое существо, — презрительно фыркнула Азиза.

Он запротестовал:

— У неё и у меня одно происхождение, мама.

— Происхождение — то, чем гордятся: добрые дела, а не кровь в ваших жилах. Разве тот же Руммана не был убийцей твоего отца, а ведь они одного происхождения?… А Вахид разве не был из того же рода?

— Что предопределено, то и будет, — сказал он тихо.

Захира вышла замуж за Азиза Курру Ан-Наджи. Мадам Азиза отказалась присутствовать на празднике, не признавая его. Она так и жила в своём флигеле вместе с Ульфат и внуками, вечно расстроенная. Азиз купил дом у наследников Нуха Аль-Гураба и подарил его Захире, обновив там мебель, предметы интерьера и украшения, сделав его гнёздышком своей вечной любви. При этом он полностью соблюдал права мадам Ульфат, не причиняя вреда ни ей самой, ни детям, выказывая им идеальную заботу и солидную любовь. Однако истинную любовь он познал только на склоне своих лет.

Захира наслаждалась возвышенным изысканным чувством, похожим на сияющее вдохновение — величием своей победы, пышностью и совершенством сбывшихся мечтаний. Дом, богатство, знатное положение и респектабельный супруг. Она не печалилась из-за гнева Азизы или грусти Ульфат. И хоть и были более знатные люди, чем она, но она была королевой знати и имела на то самое что ни на есть подлинное право благодаря той красоте и уму, которыми её наделил Аллах. Она уверовала в то, что является вождём клана, только в женском обличье, и что такая благословенная жизнь покоряется лишь сильным. Впервые у неё был муж, которого она уважала и которым восхищалась и не проявляла ни единой небрежности к нему. Но любовь она давно уже в себе самой подавила ради чего-то более величественного и возвышенного. Она всегда говорила себе: «Я не какая-нибудь там слабачка, как другие женщины».

Она наслаждалась своим положением вовсю: садилась ранним вечером в свою двуколку и сажала на сиденья перед собой Джалаля и Ради, и та продвигалась медленно вперёд, позвякивая серебряными колокольчиками. Захира восседала в ней как царствующая особа, и колдовские очи её сияли через шёлковую вуаль. Люди глядели на неё с восхищением, завистью и изумлением. Она же эгоистично и понимающе получала удовольствие от прелести сих моментов, упиваясь возвышенным вдохновением и получив крылья, делая из мира своими пальцами бриллиант, отражающийся её прекрасное очаровательное личико.

Она посетила мечеть Хусейна, радуясь скоплению нищих вокруг неё и подавая им милостыню.

Она родила Азизу сына, назвав его Шамс Ад-Дином, и мир стал ещё краше и благороднее. Пока она ещё сияла красотой и молодостью, мастер Азиз всё больше старел и дряхлел. Со своей семьёй она была настолько щедра, что превзошла все ожидания, и родные сёстры её и мать вели зажиточную жизнь. Лишь один настойчивый вопрос смущал её: что такого ей сделать, чтобы история её жизни была уникальной, отличной от всех прочих женщин, живших до неё?

Однажды она выходила из мечети Хусейна, как обычно, окружённая толпой нищих и помешанных, и уже посадила перед собой на сиденья повозки Джалаля и Ради, собираясь подняться сама, как услышала знакомый голос, что прошептал:

— Захира…

Она обернулась в сторону этого голоса и увидела Мухаммада Анвара, смотрящего на неё, словно лик смерти. В панике она бросилась скорее в свою двуколку, однако он поднял свою толстую трость и изо всех сил замахнулся ею по её благородной красивой головке, и она медленно скатилась на землю с воплем. Он продолжал жестоко избивать её по голове, пока не разбил полностью, не обращая внимания на плач Джалаля и Ради.

Всё, что осталось от её прекрасного, чудесного лица, была лишь кучка раздробленных костей, утопающих в луже крови.