Эпоха роста. Лекции по неокономике. Расцвет и упадок мировой экономической системы

ЛЕКЦИЯ ЧЕТВЕРТАЯ

ВОСПРОИЗВОДСТВЕННЫЙ КОНТУР

Актуальный комментарий.

ВТО выяснила, что рост в развивающихся странах зависит от развитых, как и было сказано в предыдущих лекциях.

Жизнь подбросила нам комментарий к предыдущей лекции по принципу «утром в куплете – вечером в газете». На третьей лекции мы говорили о взаимодействии развитых и развивающихся стран, о том, какие существуют зависимости, а четыре дня спустя (1 октября 2012 года) был опубликован доклад Всемирной торговой организации, посвященный замедлению мировой торговли; можно посмотреть его в газетах. В докладе приводятся цифры, касающиеся разных регионов и проблем развивающихся стран. Какой вывод на основе этого доклада делает TheWallStreetJournals «Такая ситуация опровергает популярные в последние годы рассуждения о том, что развивающиеся экономики – китайская, индийская и другие – могут не подчиняться общим тенденциям развитых рынков». Именно об этом мы говорили на предыдущей лекции.

Немного подробнее об этом. В последние годы появился термин, к которому очень часто апеллировали те, кто писал про глобальнуюэкономику: термин «расхождение» [29]. Имелось в виду, что развитые страны замедляются, но в этом нет ничего страшного, поскольку развивающиеся страны, в свою очередь, демонстрируют устойчивый рост и не собираются снижать показатели. На этой основе выстраивались разнообразные прогнозы и схемы на ближайшие десятилетия. Считалось даже, что Китай станет самой крупной экономикой в мире и скинет США с роли экономического лидера. Эти рассуждения последних лет базируются на вполне твердой «научной» основе.

Вот что пишет Д. М. Кейнс в «Общей теории занятости, процента и денег»: «Отсюда следует, что из двух одинаковых обществ с одним и тем же техническим уровнем производства, но различными фондами капитала (на лекции мы говорили, что традиционная экономика предполагает, что системы разделения труда одинаковы в обеих экономиках, что у Кейнса находит выражение в «с одним и тем же техническим уровнем производства». Единственное, чем они различаются, это наличием капитала, вот традиционный экономический подход, он выражен точно. – О.Г.), то, которое обладает меньшим фондом капитала, может в течение известного времени пользоваться более высоким уровнем жизни [30], чем общество, обладающее большим уровнем капитала. Однако, если бедное общество догонит богатое, что, видимо, и должно произойти в конечном счете…» – ну, дальше уже фантазии. Кейнс – классик и авторитет [31]

Эта лекция трудная в целом ряде отношений. Сейчас мы воспарим к очень абстрактным вещам; к сожалению, без этого не обойтись. Для того чтобы мыслить об экономике конкретно, сначала надо мыслить об очень абстрактных вещах, а потом уже на этой основе переходить к конкретике. Подход, который продемонстрировал Кейнс, – чисто прагматический: не будем мыслить ни о чем абстрактном, возьмем то, что можно измерить. Можем измерить капитал? Можем. Измерили, сравнили, подсчитали зависимости, сделали из этого выводы. Что такое капитал, мы не задумываемся, это просто цифра. Зато ее можно посчитать для каждого периода времени. Однако выводы, которые делают в рамках этих теорий, на практике неожиданно оказываются неверными, а что оказывается верным, то не очень понятно.

Национальную экономику нельзя описывать как систему с единым уровнем разделения труда.

В первой лекции шла речь о том, в чем измерять разделение труда, как его сравнивать? Основная проблема не в том, что измерять и как это делать, вопрос вообще, к какому, собственно, объекту мы применяем понятие «разделение труда».

Во второй и третьей лекции мы применили понятие «разделение труда» к двум национальным экономикам, которые различаются уровнем разделения труда. Но возможно ли национальную экономику представать как объект, к которому применимо понятие «разделение труда»? Мы для удобства изначально предположили, что каждой их взаимодействующих экономик присущ единый уровень разделения труда, а потом этот уровень разделения труда перепутался между этими двумя. В развивающейся экономике образовалась двухъядерность, получилось сочетание двух разных систем разделения труда. То же самое получилось и в развитой экономике, она тоже стала частью системы разделения труда развивающейся страны. Все оказалось перепутано.

Сразу возникает несколько вопросов. В некоторой национальной экономике мы можем зафиксировать определенный уровень разделения труда. Вопрос: 10 лет назад эта система разделения труда была такой же? А 50 лет назад? Ведь разделение труда росло. Неразумно предполагать, что система разделения труда в США сегодня такая же, как и в конце XIX века.

Можно, конечно, сказать, что за это время выросло население. Но численность населения – это условие, а не показатель уровня разделения труда. Ведь мы же не будем утверждать, что в Индии уровень разделения труда выше, чем в США, просто потому, что там больше населения.

Что с ними происходит, с этими системами, как они растут? И в каком соотношении находится национальная экономика и системы разделения труда?

Возьмем пример из первой лекции про фермеров и ремесленника, который производит столы. Мы говорили, что для существования такого ремесленника необходимо 10 фермеров, которые производимые им столы покупают. В пределах границ национального государства у нас могут существовать тысячи, сотни тысяч таких систем, состоящих из десятка фермеров и столяра. Кстати, может быть еще и неучтенное число фермеров, которые столы вынуждены делать себе сами. Неучтенные они потому, что не выходят на рынок и тем самым никак не проявляют себя в рыночной экономике.

Далее мы предположили, что где-то появляется фабрика по производству столов. То есть у нас внутри национальной экономики продолжают функционировать сотни тысяч старых систем разделения труда с ремесленником-одиночкой и одна новая система, в которой есть более сотни фермеров и обслуживающая их фабрика. Совершенно очевидно, что мы не можем считать, что вся национальная экономика сразу же перестраивается по единой модели: фабрика плюс соответствующее число фермеров. Забегая немного вперед, скажем, что хотя бы потому, что не везде дополнительный эффект фабрики может компенсировать логистические издержки на доставку столов живущим на большом расстоянии фермерам [32].

Итак, у нас внутри национальной экономики могут сосуществовать разные системы разделения труда, они могут не взаимодействовать, а могут и взаимодействовать, и тогда мы будем наблюдать процессы, похожие на те, которые мы видели, когда изучали взаимодействие экономик с разным уровнем разделения труда.

В общем, национальная экономика в любой момент времени представляет собой «смесь» систем разделения труда. И когда мы рассматриваем взаимодействие двух реальных экономик, мы должны понимать, что речь идет о взаимодействии двух смешанных систем разделения труда. Абстракция национальной экономики как единой системы разделения труда использовалась нами в предыдущих лекциях исключительно в целях удобства изложения.

Причем использовалась она некорректно – сейчас об этом можно сказать. Потому что, предположив в развивающейся стране наличие

единого уровня разделения труда, мы одновременно предположили, что в ней доходы населения дифференцированы.

Давайте посмотрим внимательно. Есть группа богатых людей с одним уровнем дохода; под этот доход существует своя система разделения труда, которая обеспечивает соответствующее потребление. Для бедных же существует другая система разделения труда, многие товары для них просто не существуют. Это нетрудно себе представить. Аналогичная картина наблюдается применительно к бедной и богатой странам из нашего примера про взаимодействие.

Говоря о развивающейся стране, мы изначально предполагали (не оговаривая это), что существует смесь систем разделения труда, и только благодаря этому вообще возможно взаимодействие двух экономик.

В одной же системе разделения труда нет богатых и бедных, все доходы распределяются равномерно, существует равновесие [33].

Что такое воспроизводственный контур.

Чем он отличается от замкнутой экономики.

Модель замкнутой экономики неявно предполагает существование денег.

Так к какому объекту мы применяем понятие «система разделения труда»? Дадим ему формальное определение, а потом будем конструировать его и разбираться, что это определение означает.

Формальное определение звучит очень просто: «Воспроизводственный контур – это замкнутая экономическая система, сбалансированная по производству и потреблению, и характеризующаяся полным использованием имеющихся ресурсов».

Что значит «замкнутая» и «сбалансированная по производству и потреблению»? Все, что в ней производится, в ней и потребляется. Все, что в ней потребуется, в ней и производится. Нет никаких внешних связей. Полное использование ресурсов, это значит, что если есть какой-то ресурс, то он используется полностью.

Я всегда был противником формальных определений, и это как раз тот случай, когда вред формалистики очевиден. Дело не в том, что это определение неверно. Дело в том, что оно вызывает неправильные ассоциации. Поэтому оно недостаточно, в нем нет тех элементов, которые бы исключили неправильные ассоциации. То обстоятельство, что эти неправильные ассоциации являются следствием длительного заблуждения, служит незначительным утешением.

Почему я говорю, что это определение вызывает неправильные ассоциации? Потому что те, у кого есть хотя бы основы базового экономического образования, кто его не забыл, сразу возразят, что любой курс экономики начинается с описания того, что такое замкнутая экономика. Национальную экономику обычно представляют как замкнутую экономику, в которой все, что производится, то и потребляется, более того, там ресурсы, как предполагается, используются полностью [34].

Получается, что экономическая теория, по крайней мере в своем начальном курсе, ведет размышления о замкнутой экономике, которая подпадает под вышеприведенное определение. В чем тут разница?

Вся национальная экономика описывается как замкнутая. Мы же говорим, что национальная экономика и воспроизводственный контур – это разные вещи. Национальная экономика есть смесь воспроизводственных контуров (вернее даже систем разделения труда), она из них состоит, они как-то взаимодействуют. Трудно себе представить национальную экономику как замкнутую в смысле нашего определения, с учетом того, что было сказано.

Проблема здесь заключается в том, что в ортодоксальной экономической теории (и в классической политэкономии тоже) тождественность национальной экономики воспроизводственному контуру носит характер аксиомы, однако эта аксиома никогда не формулируется в явном виде. Или, если хотите, это следствие аксиомы о том, что уровень разделения труда является для любой экономики раз и навсегда заданным. Неважно. Эта аксиома тоже не эксплицируется.

Тут дело вот в чем. Почему мы можем любую реальную национальную экономику описать как замкнутую? Потому что в реальных экономиках применяются деньги. Все, что есть в национальной экономике: товары (услуги), ресурсы, потребление, технологии, описываемые как нечто, что переводит ресурсы в товары (услуги), все имеет единый измеритель. Пользуясь этим измерителем можно любую экономику описать как относительно замкнутую. Элементы различных систем разделения труда соизмеряются в деньгах и получаются усредненные величины. Конечно, в реальных экономиках мы увидим, что некоторые товары производятся, но не все потребляются, а другие товары потребляются, но не производятся.

Но большая часть оборота проходит внутри экономики, и эту часть мы можем описать как замкнутую, а дисбалансы описать моделью внешней торговли, которая просто механически присоединяется к базовой модели. Опять-таки для теоретических целей кажется естественным всю экономику первоначально описать как замкнутую.

Да, но откуда у нас берутся деньги? А все очень просто, говорят нам. Предположим, что у нас есть замкнутая экономика. Мы же можем реальную экономику описать как замкнутую (на секундочку забыв, что для этого мы уже должны ввести деньги). Тогда в ней мы можем выделить один товар, присвоить ему значение единицы, и все соотношения мерить в этом товаре. Он и будет деньгами.

Смотрите – элементарный логический круг. Реальную экономику мы можем описать как замкнутую (потому что в ней есть деньги, но мы об этом не говорим), значит и безденежную экономику можно описать как замкнутую. Для нее мы определим деньги – и эти-то деньги и действуют в реальной экономике.

Есть и другие отличия в том, как определяется замкнутая экономика и как мы определяем воспроизводственный контур.

Давайте дополним определение специальным образом. Когда мы говорим о ресурсах, используемых полностью, то мы в нашей замкнутой экономике подразумеваем, что ресурс только один – это рабочее время. Когда нам описывают национальную экономику начальных курсов, всегда предполагается, что ресурс не один. Мы рисовали производственную функцию – ресурса как минимум два: труд и капитал.

При этом капитал – это такая штука, которую, с одной стороны, мы можем посчитать, и нам кажется, что нам все понятно, с другой стороны, все проблемы экономического развития есть в этом факторе

в свернутом виде. Есть проблемы – виноват капитал. В общем, ортодоксальные экономисты сильно упрощают себе жизнь.

В общественных науках сейчас очень модно понятие «культура» – это такого же рода фактор. Есть общие закономерности, но есть и различия применения в разных странах. Почему различия? Разные культуры. Сказали слово «культура» – и всем все ясно, все говорят: «Все замечательно, все понятно». Также в экономике понятие «капитал» выступает такой свалкой факторов, которые не поддаются объяснению. В рекомендованных книгах, в первую очередь в книге У. Истерли «В поисках роста», есть наблюдения по этому поводу.

Мы себе жизнь облегчать не будем. В нашей модели только один ресурс (трудовой), и это сильно меняет дело. Причем этот трудовой ресурс каким-то образом организован. И эта организованность трудового ресурса и рабочего времени во времени и в пространстве, вообще говоря, и есть система разделения труда.

Еще одно различие.

Когда моделируют замкнутую экономику, то, не задумываясь, в качестве исходного условия пишут: есть N продуктов и технологии их производства, которые в самом общем случае представляют собой некоторую комбинацию труда, капитала и производимых экономикой продуктов.

Я в свое время попросил своих сотрудников внимательно, с карандашом перечитать знаменитую книгу Дефо «Приключения Робинзона Крузо». Получилось очень интересно, они сделали большие таблицы, касающиеся самых разных аспектов. Робинзон Крузо попал на необитаемый остров, он хочет иметь некий уровень потребления, N продуктов производить в некотором количестве.

Он знает, что это за продукты, знает, что сделать их можно, и даже имеет представление о том, как некоторые из них можно было бы сделать.

Но он один ничего не может сделать, даже лопату. Несколько раз Крузо предпринимает попытку сделать лопату, однако она все время ломается, и он бросает это гиблое дело. Ружье он тоже не может сделать, естественно.

Можно сказать, что это потому, что у него нет, например, железа. Но, вообще-то говоря, мы этого не знаем. Вполне возможно, что на острове богатое железорудное месторождение. Робинзону в голову не приходит его искать. И не потому, что он не владеет соответствующими технологиями – об этом мы опять-таки ничего не знаем.

Вы представляете, сколько ему всего надо сделать, чтобы начать производить железо и сложные изделия вроде ружья? Кстати, для начала все-таки сделать эту чертову лопату. А ему кушать каждый день хочется, и большая часть времени у него уходит на то, чтобы удовлетворять эту потребность.

В наших терминах это означает, что он один представляет собой весьма неразвитую систему разделения труда, которая может произвести лишь очень ограниченный набор продуктов. Смотрите: есть, и ему это известно, большой набор продуктов К, который может быть произведен, поскольку есть соответствующие технологии. Но один он может произвести только гораздо меньший набор N1.

Вспомним пример Адама Смита про куртку поденщика из первой лекции. Мы говорили, что куртка определенного вида и качества может быть предметом производства и потребления только при условии, что в самой системе есть миллион человек, потому что у Адама Смита написано, что нужно построить корабли, однако корабли нужно построить не для того, чтобы одному человеку сделать эту куртку, а многим поденщикам. Наверное, одного корабля или верфи будет даже много (верфь нужна, чтобы делать много кораблей). Это не для куртки поденщика, должны быть еще тысячи других товаров, и они все должны продаваться. И в этой системе возникнет куртка поденщика. А автомобиль возникает в экономической системе, где работают и потребляют десятки миллионов людей.

Когда мы рассматриваем воспроизводственный контур, то количество товаров у нас не начальное условие, а зависимая переменная.

С Робинзоном связана еще одна интересная история. Вернемся к вопросу о капитале.

Когда Робинзона прижимает, в дело вмешивается Провидение, случается очередное кораблекрушение, и он получает то, в чем испытывает нужду: ружья, порох и прочее. Провидение могло бы и лопату подкинуть, но почему-то не стало – наверное, чтобы мы могли извлечь нужные уроки.

Ортодоксальный экономист интерпретировал бы это следующим образом. Мол, есть богатая экономика, в которой есть много капитала – тех же ружей. И бедная экономика – Робинзон, у которого капитала мало.

Но если ему капитала подкинуть, пусть и таким специфическим образом, он сможет повысить уровень своего благосостояния. Потому что, не будь у него ружья и пороха, он бы скорее всего долго не протянул. А так у него появляется шанс если не достичь уровня потребления развитой страны, то по крайней мере к нему приблизиться. Вот и вся ортодоксальная идея помощи развивающимся странам наглядно перед нами явлена – и не надо сложных моделей строить.

Да, но что такое в данном случае «богатая экономика»? Другой Робинзон? А чем он таким отличается от нашего Робинзона, который даже лопату не может сделать, хотя и знает, что это такое и какая от нее польза?

Или это все-таки экономика, в которой есть множество людей, с развитой системой разделения труда, которая производит и ружья, и порох, и различное количество других предметов, и корабли, которые эту систему разделения труда обслуживают? И которые (корабли) в нужный момент терпят крушение, чтобы помочь нашему одинокому Робинзону.

Как мы видим, ситуацию можно интерпретировать двояко. Но интерпретация в терминах разделения труда мне больше по душе.

Когда мы говорили о замкнутой экономике, мы все время подразумевали некоторую обычно используемую модель замкнутой экономики. Нам теперь надо построить модель воспроизводственного контура с учетом сделанных нами замечаний. К сожалению, мы сами себе усложнили жизнь, отказавшись от немудреных приемов, применяемых неоклассиками при моделировании замкнутой экономики.

Но что поделаешь – эти приемы, как мы видели, способны сильно исказить реальные процессы.

Потребительское поведение.

Новые продукты начинают потребляться по мере роста производительности.

Экономика производит не абы что, а то, что люди собираются потреблять. В случае с Робинзоном это особенно очевидно.

Чтобы смоделировать воспроизводственный контур, нам необходимо задать модель потребительского поведения.

В ортодоксальной экономике потребительское поведение моделируется с помощью функций полезности. Чем меня не устраивает такой подход?

Функция полезности задается на некотором наборе И предметов потребления. Если кто заглядывал в учебник Самуэльсона, то помнит пример выбора: пушки или масло. А мы с вами уже видели, что И – это не исходное условие, а переменная, которую еще следует опре- лелить. Робинзон, хотя он и знает, что существуют пушки, но когда решает, что производить, выбирает только масло. Вот когда он будет в достаточном количестве потреблять масло, он, возможно, задумается о пушках. Но этот момент вряд ли когда-нибудь настанет. А если мы предположим, что он о существовании пушек (железа, пороха) не знает, то его эта проблема вообще никогда не будет занимать.

Более адекватным мне представляется подход Торнквиста. Рассматривая зависимость потребления некоторого продукта от дохода, он допускал, что потребление некоторых (на самом деле, большинства) товаров начинается только после того, как доход достигает некоторого уровня.

Он разделил массу продуктов на три категории: товары первой необходимости, товары не первой необходимости и товары престижного потребления.

Функции Торнквиста потребления различных категорий продуктов выглядят следующим образом (рис. 14).

Формально функции Торнквиста задаются формулами: для продуктов первой необходимости

для продуктов не первой необходимости

для продуктов престижного потребления

Здесь Q – объем потребления соответствующего продукта, D – величина дохода, a, b и D – параметры. Для случаев (1) и (2) существует горизонтальная асимптота, к которой стремятся значения потребления при росте дохода. В случае (3) асимптота наклонная, то есть с бесконечным ростом дохода потребление тоже может возрастать бесконечно. Нас интересуют случаи (1) и (2). В то же время функции Торнквиста напрямую мы использовать не можем. Во-первых, потому, что они представляют собой функции потребления для единичного товара. Собственно, рисовать их на од- ном графике, как мы это сделали на рис. 14, формально мы не имеем права. Во-вторых, они предполагают зависимость потребления от дохода, то есть предполагают, что деньги уже существуют (а у нас их еще нет). В-третьих (впрочем, это недостаток и с точки зрения ортодоксии), эти функции предполагают неизменные цены товаров. Тут важен не конкретный вид функций, а сам подход, который позволяет нам построить правила потребительского поведения. Делаем мы это следующим образом. Возьмем опять-таки Робинзона. Предположим, что он, как и литературный Робинзон, знает о возможности производства самых различных потребительских продуктов. Но когда он попадает на необитаемый остров, его, само собой разумеется, интересует продукт первой необходимости (предположим, что он один – пища или, что- бы сохранить единство изложения, зерно). Поначалу он еще не очень умелый производитель зерна. Все его рабочее время тратится на производство зерна, которого ему постоянно не хватает. По мере накопления опыта его производительность растет, но до некоторого момента он все еще полностью тратит свое рабочее время на самое необходимое – на зерно. Когда его производительность достигает некоторого достаточно высокого уровня, он задумывается о менее насущных вещах – об одежде (ткани). По мере роста его умений и эффективности он продолжает наращивать потребление зерна (но уже менее интенсивно, чем прежде), а все больше времени уделяет выделке ткани. Продолжая совершенствоваться в производстве зерна, а теперь уже и ткани, он повышает свою производительность и, начиная с некоторого уровня, переходит к производству домашней утвари (рис. 15).

Получается такой вот совмещенный график со множеством осей ординат, на которых откладываются значения потребления в натуральном выражении, которые в дальнейшем мы будем обозначать Q.

А о том, что откладывается по оси абсцисс, мы скажем позже. Вообще говоря, чтобы задать потребительское поведение, мы пользуемся формулами Торнквиста, где a, b и D. – специально подбираемые переменные параметры, разные для каждого товара, а D – постоянный параметр для всех товаров. Так что пока по оси абсцисс откладывается этот постоянный и единый для всех товаров параметр.

Каждый из нас потребляет гораздо больше, чем может самостоятельно произвести.

Ортодоксальная теория и неокономика объясняют это явление по-разному.

Когда мы говорили о потребительском поведении, то несколько раз упоминали фактор производительности. Это понятно: Робинзон (да и воспроизводственный контур – см. определение) может потребить только то, что он может произвести. Поэтому модель воспроизводственного контура включает не только правила потребительского поведения, но и показатели производительности.

В предыдущем разделе мы предполагали, что изменения в производительности связаны исключительно с накоплением опыта и ростом искусности индивида. Однако, как ни растет умелость индивида, возможности роста его производительности ограничены. Существует некий предел как производительности, так и потребления.

Предположим, что этот предел следующий: при максимальной производительности Робинзон может произвести только два продукта – зерно и ткань и достичь на нашем графике потребительского поведения точки D* (рис. 16).

При этом совершенно неважно, какова может быть производительность Робинзона относительно следующего – третьего продукта. Его умения, если он ими обладает, ему не понадобятся. Если сегодня высококвалифицированный программист попадет на необитаемый остров, то все его умения ничего не будут стоить. Про экономистов, даже посвященных в тайны неокономики, я скромно умолчу.

Мы с вами отлично понимаем, что то, что каждый из нас потребует в течение жизни, мы никак не можем произвести сами. С этой проблемой столкнулся уже Робинзон, который знал, что в мире существует множество полезных вещей, но он не знает, как их произвести, да и времени у него на это нет.

Вообще говоря, если мы серьезно задумаемся над этой проблемой, то поймем всю ее нетривиальность.

Как она разрешается в ортодоксальной экономической теории? Здесь мы опять сталкиваемся с вопросом о капитале.

Ортодоксальная экономика говорит нам, что производительность человека зависит от величины капитала, которым он оперирует. Технологическое пространство задается возрастающей по каждой из переменных производственной функцией вида Y = f(L;K), где конкретная комбинация труда L и капитала K задает технологию производства. Никакого предела потребления при таком представлении не возникает. Увеличивая K, мы всегда можем добиться сколь угодно большого значения Y.

Если мы посмотрим вокруг, то вроде бы должны будем согласиться с этим утверждением. Но, впрочем, у нас возникает вопрос: а что это за материя такая, капитал. Не марсиане же нам его присылают. Робинзону, напомню, присылает Провидение, но ведь и оно его откуда-то берет. В конце концов, капитал тоже продукт труда.

И если у нас только один параметр труд, то как правильно описать, что такое технология?

Если мы говорим о разделении труда, то это предполагает, что некоторый продукт производится не одним человеком, а многими. Это значит, что 100 человек каким-то образом причастны к производству.

Не все разом столпились над одной булавкой и что-то с ней делают. А скорее всего выстроились в некую последовательность. Возьмем того же Адама Смита, потому что он нам описывает булавочную фабрику (10 человек): «Они очень бедны машинами, но при этом у них высокая производительность». Машины ведь не они производят, кто-то другой производил эти машины. Но этот другой делает эти машины не одномоментно с использованием этих машин в производстве булавок. То есть люди выстроены вдоль некоторой оси времени [38].

Есть проблема. Если мы смотрим на экономику, то видим, что различные операции осуществляются одновременно. И требуется определенное усилие, чтобы увидеть, как эти операции складываются в длительные цепочки.

Если мы читаем, что «каждые три минуты с конвейера АвтоВАЗа сходит по одному автомобилю», означает ли это, что каждый конкретный автомобиль производится за три минуты?

Операция первичной обработки сырья осуществляется одновременно, синхронно с операцией по окончательной доводке некоторого продукта. Но сырье готовится не для этого продукта, а для того, который будет готов только спустя некоторое, возможно, весьма длительное время [39].

Если речь идет о миллионе человек, то это время может быть очень большим – 3 года, 5 лет. Адам Смит это видел, но при описании этого явления слегка ошибся, и это породило многочисленные недоразумения. Адама Смита поправили в маленькой ошибке, которую он сделал, но при этом породили несравненно большую ошибку, которая и осталась в истории в виде понятия капитала как самостоятельного фактора производства.

Как экономисты исправили маленькую ошибку А. Смита и в результате все окончательно запутали.

Есть такое выражение, его часто употребляет Маркс: «догма Смита». Смит говорил, что стоимость любого продукта можно разложить на сумму заработной платы и ренты. Возьмем некий продукт, заработная плата там есть, рента тоже там есть, но в цену этого продукта входят ведь еще и цены продуктов, использованных при производстве. На то, чтобы пошить костюм, нужна ткань, и цена ткани входит в цену костюма. Но цена ткани тоже делится на зарплату, ренту и цену пряжи. Но пряжа тоже распадается на заработную плату и ренту. В конце концов это доходит до каких-то продуктов, где есть только заработная плата и рента, и никаких затрат прошлого труда.

В чем была ошибка Адама Смита? Он говорил, что все это разложение стоимости происходит в рамках одного года (это все относится к годовому продукту общества). Была целая литература по этому поводу, пытались найти эти первичные виды деятельности. Если мне память не изменяет, сбор галек на пляже – первичный вид деятельности, в котором есть только зарплата и рента, также и плетение корзин из прутьев (тоже природный ресурс). И предпринимались попытки показать, как в течение одного года формируется полная производственная система.

Конечно, это была ошибка, потому что такие процессы могут быть весьма длительными и выходить далеко за пределы одного года. Для производства автомобиля 20 лет назад построили домну, а чтобы построить эту домну, надо было сделать еще что-то. Если мы будем раскладывать всю цепочку, то в зависимости от религиозной принадлежности дойдем либо до австралопитека, либо до Адама.

За эту ошибку Смита и критиковали. Что такое год? На временной оси это вот одна граница, начало года, и вот другая – конец. Если мы считаем годовой ВВП для какой-то экономики, то мы считаем не все, что в течение года было произведено. Потому что часть произведенного внутри года было производственно потреблено. Это так называемый промежуточный продукт, который мы из расчета ВВП исключаем, чтобы не было двойного счета.

Догма Смита говорит, что в границы года ничего не входит, и за границы ничего не выходит. Хотя на самом деле это не так, и не надо было прилагать особых усилий, чтобы это увидеть [40]. А как назвать то, что входит в границы года и выходит из них? Назвали капиталом. А раз появилось понятие, вокруг него стали накручиваться теоретические концепции («Капитал» К. Маркса, приложившего много усилий для разоблачения догмы Смита – одна из них).

Если же мы посмотрим с точки зрения того, что на самом деле у нас есть только один ресурс – труд, то увидим, что то, что мы называем капиталом, есть не что иное, как совокупность незавершенных к началу года сложно организованных трудовых процессов (на входе), и процессов труда, незавершенных к концу года (на выходе). И если мы хотим действительно понять, как функционирует экономика, мы должны принимать во внимание только труд.

Собственно, введение понятия капитала позволило «выдавить» из экономической теории проблематику разделения труда, оставив от него только риторические упоминания.

Как Бем-Баверк попытался разобраться в понятии капитала и как у него это не получилось.

Итак, что мы имеем в итоге. Адам Смит говорил, что индивидуальный предел потребления преодолевается за счет разделения труда, и описал, почему так происходит – за счет специализации производителей и связанного с этим роста их производительности. Ортодоксальная экономическая наука заменила это представление понятием капитала.

Но тогда надо объяснить, почему капитал позволяет преодолеть тот самый «порог Робинзона Крузо». Мы-то с вами знаем: потому что это величина, косвенно отражающая уровень разделения труда, но для всех остальных это загадка.

В свое время эту проблему попытался решить выдающийся австрийский экономист Бем-Баверк. Он придумал концепцию окольных способов производства.

Возьмем того же самого Робинзона Крузо, который попал с голыми руками на необитаемый остров. На острове есть речка, в которой есть рыба. У Крузо два варианта действий.

Первый вариант: лезть в эту речку ловить рыбу голыми руками. При достаточной сноровке, возможно, он эту рыбу будет в каком-то количестве ловить и даже выживет. Но у него есть и второй вариант: потратить некоторое время (10 дней) на то, чтобы найти ресурсы и сделать себе удочку. С удочкой дальше у него все пойдет проще: копай червяка, насаживай червяка и получай рыбы, сколько тебе надо. Это и есть окольный способ производства.

Тут важно только перетерпеть эти 10 дней без пищи [41], а потом все будет хорошо.

Таким образом, в распоряжении Робинзона имеется не одна, а множество технологий производства различных продуктов, различающихся длительностью времени производства (окольностью). Если Робинзон найдет в себе силы запустить достаточно длительные производственные процессы [42], то теоретически он может продвинуться по шкале потребления сколь угодно далеко вправо.

То есть нас пытаются убедить, что Робинзону под силу не только создать удочку, но и рыболовецкий сейнер, заодно запустив в космос спутник, чтобы он подсказывал, где искать косяки рыб.

На чем сломался Бем-Баверк? В основе его подхода лежал методологический индивидуализм. То есть он на полном серьезе считал, что Робинзону все это под силу – важно только проявить силу воли и не пытаться насытиться сразу. Но Бем-Баверк не мог не понимать, что реальные производственные цепочки, те которые он наблюдал в конце XIX – начале XX века, выходят не только за пределы одного года, но и за пределы человеческой жизни.

Нельзя сразу построить домну для выплавки железа – ведь для ее постройки уже потребуется железо, а домны у нас еще нет. Значит надо пройти длительный предварительный путь. И так во всем. Воздержание от немедленного потребления получается уж очень длительным и нереалистичным.

Бем-Баверк считал, что он сможет обойти это затруднение, если рассчитает «среднее» время производства, то есть каким-то образом «свернет» совокупность длинных цепочек производства в несколько лет, что уже будет вполне приемлемо. И вот он пишет толстенные тома, где эту задачку пытается разрешить и где безнадежно запутывается.

Не он один. Многие экономисты пытались с этой концепцией, которая выглядит вполне логичной и в своих исходных примерах простой, что-то сделать. Я сам с коллегами, когда работал в ЦЭМИ, немало времени потратил на решение этой задачки. Но там уже на второй-третьей итерации возникают такие трудности, что руки опускаются.

Хикс в своей книге «Стоимость и капитал» по этому поводу высказался примерно следующим образом: «Почему мы говорим «капитал»? Мы знаем, что хотел сделать Бем-Баверк. Его подход понятен и, наверное, в нем есть истина. Но поскольку ему самому ничего не удалось, а он лишь все запутал, и распутать это никто не может, и этим мы никак не можем оперировать, будем использовать понятие капитала. Капитал – это цифра, которую легко можно подставить в уравнение и получить хоть какой-то ответ» [43]

В неокономике технология есть цепочка людей, последовательно осуществляющих отдельные операции.

Итак, когда мы говорим о технологии, то подразумеваем, что технология – это люди, некоторым образом расставленные вдоль технологической цепочки. Естественно, речь идет не столько о цепочке, сколько об ориентированном графе, даже точнее – дереве (рис. 17). Кстати говоря, представление технологии в таком виде задает нам еще одну задачку: о том, как координируется осуществление параллельных операций в различных ветвях графа-дерева.

С нашей точки зрения, технология производства каждого продукта характеризуется двумя параметрами: производительностью на единицу затрат рабочего времени (мы в дальнейшем будем обозначать ее А, где i – номер продукта) и количеством звеньев в полной системе производства (рис. 17).

Если у нас есть две технологии, различающиеся тем, сколько производится i-го продукта в расчете на единицу затраченного времени, то мы всегда предполагаем, что это связано с разницей в количестве звеньев в полной системе производства: более высокая производительность связана с увеличением количества звеньев. Естественно, не всякое вообще увеличение звеньев приводит к росту производительности.

Сразу скажу, в этом месте у меня возникает большая проблема. Дело в том, что все, что до этого я сказал про технологию, правильно, но наверняка будет неправильно воспринято.

Чего я опасаюсь? Я с самого начала сказал, что воспроизводственный контур – объект абстрактный. А сейчас мы находимся в таком месте, где каждому захочется воспринять его конкретно. И мы тогда окажемся в ловушке.

Здесь каждому хочется взять какой-нибудь современный товар и мысленно начать выстраивать что-то подобное тому, что изображено у нас на рисунке. То есть в некотором модифицированном виде попытаться сделать то, в чем потерпел поражение Бем-Баверк. Следует сразу предупредить – не пытайтесь. Рисунок у нас очень условный.

Во-первых, вы столкнетесь с проблемой, откуда растут ветви дерева (у нас они растут не от ствола, а сливаются в ствол). Я не случайно слева нарисовал большой вопросительный знак.

Сегодня для того, чтобы произвести сталь, надо иметь сталь (чтобы построить металлургический завод). Значит, если мы хотим правильно построить наше дерево, мы должны будем дойти до такого исторического момента, когда, чтобы произвести сталь, не надо было иметь стали. Ну, и так далее, как я уже говорил, до первого человека, взявшего в руки палку. Я уж не говорю о том, что в реальности такую четкую структуру дерева, как я нарисовал, мы не встретим. Продукт одной операции может использоваться как материал в нескольких других операциях, необязательно расположенных на одном уровне.

Ну, и стоит ли та задача, которую вы хотите решить, любая, таких усилий?

Во-вторых, мы опять столкнемся с проблемой куртки поденщика, которую я затронул в первой лекции и уже упоминал в этой.

Предположим, вам удалось построить дерево. Естественно, в сильно обрезанном виде, но вы решили, что для ваших целей этого достаточно. Но тогда посмотрим, что у нас получится. Возьмем одно из звеньев цепочки, достаточно далеких от завершающего.

В завершающем звене все рабочее время работника идет на производство конечного продукта. А матрос, который везет хлопок для куртки? Каков вклад его времени в единицу готовой продукции? Одна минута? Это при том, что корабль идет два месяца и матрос все это время находится при деле. Или банковский клерк, который подписывает бумажку. Его труд необходим, он входит в производственный процесс. Но там доля затрат на производство единицы продукции составляет вообще миллисекунды.

Итак, для производства куртки нам нужны и матрос, и банковский клерк. Но откуда они возьмутся? Как нам удастся уговорить их поработать необходимое нам время за соответствующую смехотворную плату? Сколько можно получить за миллисекунду труда? Нанодоллар?

В общем, мы быстро поймем, что разложить даже один производственный процесс на его составляющие нам не удастся: надо рассматривать совокупность производственных процессов, поскольку только их совокупность обеспечивает условие, что мы для нашего производственного процесса найдем и клерка, и матроса.

ВОПРОС: Я правильно понимаю, что пока ваша линия заключается в том, что объект выделить не удается? И в связи с этим все эти тонкости.

ОТВЕТ: Объект будет очень абстрактным, выделить его в реальности невозможно. Но если мы его абстрактно выделим и поймем, как с ним работать абстрактно, мы сможем более конкретно говорить об экономике. Я уже привел пример с производственной функцией: якобы конкретное говорение об экономике приводит к неправильным выводам, неправильным концепциям, неправильным прогнозам. А результат абстрактного мышления я вам продемонстрировал. Я исходил из абстрактных положений и получил конкретный вывод, который совпадает с реальностью, озвученной в докладе ВТО. Но абстрактно мыслить надо, конечно, более организованно, чем, так сказать, конкретно. Это вам не надергать отдельные наблюдения и пытаться увязать их друг с другом только на том основании, что нам кажется, что они взаимосвязаны.

Как видим, идти «от конца» не получится. Значит, надо идти «от начала». Ну, не непосредственно от Адама. От человека или группы людей, которые изначально производят сами все для собственного потребления. А потом между ними организуется разделение труда, оно углубляется и постепенно доходит до сегодняшнего уровня.

Мне могут возразить, что я ничуть не упростил задачу, а, скорее, только еще больше усложнил. Чтобы что-то понять в сегодняшнем дне, нам надо вернуться к Адаму (не Смиту). Но сегодня еще как-то себе представляем, а вот что было века и тысячелетия назад, весьма смутно.

На это я отвечу следующее. А нам и не надо знать, что именно конкретно происходило в далекой древности. Наш предмет – разделение труда. Разделение труда осуществляется во вполне определенных формах, и их не так уж и много. При этом разделению труда свойственны определенные закономерности (условия и последствия), которые работают одинаково, независимо от того, рассматриваем ли мы простые или сложные случаи.

Выявив эти закономерности и поняв, как они действуют, мы можем делать вполне обоснованные выводы относительно сегодняшних процессов. Это, конечно, тоже непростая задача, но давайте об этом сейчас не думать. Начнем потихоньку, а потом увидим, что принципиальных проблем у нас нет.

Но прежде чем мы покажем на простом примере, как это делается, давайте завершим сейчас описание воспроизводственного контура.

В системах с попродуктовым разделением труда потребление зависит не от индивидуальной производительности, а от того, в каком контуре находится производитель.

Во-первых, у нас есть график потребительского поведения (рис. 15).

Во-вторых, предположим, что у нас есть технологии производства отдельных продуктов, которые характеризуются показателями производительности: (А1 А2,…,Аi)

По определению воспроизводственного контура у нас должно выполняться условие:

Напомню, что А у нас есть объем производства продукции за единицу рабочего времени (день, месяц, год). Q мы тоже считаем применительно к этой единице времени. То есть мы потребляем только то, что можем произвести.

Если у нас заданы А, то мы с помощью функций потребительского поведения можем определить единственный набор Q, удовлетворяющий наши потребительские предпочтения.

Если какие-то из А у нас растут, то и потребление всех, а не только i-го продукта, растет, и мы на графике функции потребительского поведения сдвигаемся вправо. Обратим внимание на это обстоятельство. Если мыслить в терминах воспроизводственного контура, то это означает, что мое потребление, если я произвожу только отдельный продукт, определяется не моей индивидуальной производительностью, а совокупной производительностью всех участников воспроизводственного контура.

Это явление мы вполне можем наблюдать на практике. Э. Райнерт в своей книге это обстоятельство отмечает, но у него нет инструментария, чтобы это объяснить.

Сравним два контура, в которых все А одинаковы, кроме какого-то одного, например первого. То есть один из контуров богаче, на графике потребительского поведения он находится правее, чем бедный (рис. 18). Но в этой точке находятся все участники богатого контура (мы предполагаем, что в этом контуре есть хотя бы попродуктовое разделение труда) вне зависимости от того, какой товар они производят.

Рис. 18

Дело не в том, какова моя личная производительность, мой доход от нее не зависит. Мой доход зависит от того, в каком контуре я нахожусь. С одной и той же производительностью труда мой доход в разных контурах будет различаться. Райнерт пишет: у парикмахеров в бедной и в богатой стране нет никакой разницы в производительности, а получают они разные доходы.

Можно объяснить, почему так происходит. Смотрите, у меня высокая производительность и я произвожу много определенного товара. И я хотел бы за счет этого повысить свой уровень потребления.

Но тот товар, который я произвожу, мне в таком количестве не нужен. Мне нужны другие товары.

Я должен свой товар продать другим, и купить у них необходимые мне товары. Но чтобы они могли купить мой товар, у них должен быть соответствующий доход. Или я должен продать им свой товар дешевле, то есть, по сути дела, «поделиться» своей высокой производительностью со всеми остальными производителями.

В обычных равновесных моделях замкнутой экономики мы могли бы на этом и остановиться. Но с точки зрения нашего подхода мы должны рассмотреть и еще одну возможность.

Я хочу больше потреблять, но не хочу делиться своей высокой производительностью с другими участниками экономической системы. Поэтому я трачу меньше рабочего времени на производство продукции, в которой я специализируюсь, высвободившееся время использую для производства товаров (услуг) для собственного потребления.

То есть, по сути дела, я формирую свой собственный индивидуальный воспроизводственный контур – потреблю то, что произвожу. Я должен сравнить два контура: тот, в котором я делился с другими, и индивидуальный. Здесь возможны различные ситуации. Если эффект разделения труда незначителен, то при определенных условиях может оказаться, что выход из воспроизводственного контура оправдан. Конечно, если я смогу сохранить свою высокую производительность по исходному продукту, занявшись заодно и чем-то другим. Но если эффект специализации значителен, делиться придется. И тогда описанный нами эффект будет наблюдаться.

Мы уже сталкивались с этим эффектом, когда рассматривали взаимодействие развитых и развивающихся государств и то, почему в ходе такого взаимодействия формируется устойчивое представление о несправедливости.

В качестве иллюстрации: казус Советского Союза и советского инженера.

Во времена перестройки общение с Западом шло достаточно активно: торговали, ездили, был обмен. О чем разговаривали в среде советских инженеров? Советский инженер, встретившись с американским коллегой, считал, что тот тупой. (Михаил Задорнов нам это до сих пор рассказывает – американцы, мол, все тупые.)

«Фундаментальных знаний у него нет вообще никаких, что-то умеет, конечно, что я не умею, но мне этому легко научиться, потому что у меня хорошие фундаментальные знания. А так он тупой – знает только свое дело. Я же продвинутый, читаю Хемингуэя в подлиннике, ношу свитер, курю трубку, а он даже не знает, кто такой Хемингуэй. Результаты: они в космос летают, и мы в космос летаем, мы не хуже, а даже лучше, потому что раньше. По некоторым показателям все одинаково, в этом смысле я точно умнее, делаем мы примерно одно и то же, почему я получаю в 34-раза меньше?»

Так или примерно так думал советский инженер. Я это знаю, много таких разговоров довелось послушать. И вывод: «Наверное, меня грабят. Кто меня может грабить? Коммунистическая партия и режим. Если у нас будет рынок, как у них, то я буду получать ровно столько же, сколько они, и даже больше, потому что опять-таки я про Хемингуэя знаю, а они – нет».

Вот обычное рассуждение тех лет. В те времена я интуитивно понимал, что что-то в этих рассуждениях не так. Но как на эти вопросы отвечать, было совершенно непонятно. Только сегодня стало ясно, что вопрос не в том, что ты умеешь, кого читаешь и какую трубку куришь, а в том, в какой системе ты находишься. Но тогда этого никто не знал, инженеры свергли советскую власть, которая их якобы грабила, после чего поехали челноками в Турцию.

Чтобы организовать разделение труда по двум продуктам, может потребоваться гораздо больше человек, чем два.

Но мы отвлекись. Давайте посмотрим на простом примере, как работает модель воспроизводственного контура. Какие задачи мы можем ставить и какими могут быть результаты. Пойдем, как я и обещал, «от начала».

Вернемся к нашему Робинзону Крузо. У него есть функция потребительского поведения, а также набор известных ему технологий, характеризующихся производительностью А. Величина этих показателей определяется тем, что он вынужден все продукты производить сам. В результате накопления опыта он, наверное, каким-то образом оптимизировал свою деятельность. И он убедился, что увеличить свою производительность сверх этих показателей невозможно. Он достиг своего предела потребления (см. рис. 16), при котором он производит два продукта в необходимой для себя пропорции.

Предположим, что есть другой набор технологий, где они все больше (>) либо равны (=), но которые предусматривают, что люди специализируются, что существует разделение труда по производству этих двух продуктов.

Да, но если Робинзон один, знание об этой альтернативной возможности, даже если оно у него есть, бесполезно. А сколько должно быть Робинзонов, чтобы можно было реализовать такой набор технологий?

Казалось бы, правильный ответ – два. Но это ответ неправильный.

Допустим, Робинзон тратит на производство второго товара (ткани) одну пятую часть своего рабочего времени. Он находит Пятницу и предлагает ему заняться производством ткани, а сам он при этом будет специализироваться на зерне. Он ожидает, что благодаря переходу на новый набор технологий им обоим удастся улучшить свое потребление.

Но у них ничего не выйдет. Пятница, занятый производством только ткани, произведет ее в пять раз больше, и даже еще больше, раз он специализируется. Робинзон же произведет зерна на 20% больше (пусть даже на 50%), раз он теперь специализируется. В воспроизводственном контуре, состоящем из Робинзона и Пятницы, мы получим перепроизводство ткани (столько им обоим не надо), и дефицит зерна (в расчете на каждого получится меньше, чем если бы оба работали отдельно).

Чтобы перейти к производительности, свойственной специализированному производству, в нашем примере требуется, чтобы на одного Пятницу, специализирующегося на производстве ткани, приходилось несколько Робинзонов, которые будут производить только зерно. Собственно, это количество можно рассчитать, равно как и рассчитать минимальное количество людей, которое необходимо для того, чтобы переход к технологическому набору [А1, А2], произошел.

Пусть N – общее число людей в воспроизводственном контуре, n1 – число производителей зерна, n2 – ткани, N= n1+ n2. Поскольку нас интересует минимальное число людей, одной из переменных, либо n1, либо п2 – мы должны присвоить значение 1.

Чтобы определить, какой именно, мы должны сравнить значения

То из них, которое меньше, и покажет нам индекс при том из n, которое мы возьмем за единицу. Пусть это будет n2.

Значение для N мы можем получить из уравнения:

откуда, с учетом, что N=n1+1, получим

Конечно, у нас совершенно нет гарантий, что мы получим целое число, но это уже вопрос технический. Оно при крайне специфических условиях

может быть равно 2, но в общем случае будет больше: 3, 5, 10.

По сути дела, здесь мы, используя построенную нами модель воспроизводственного контура, проиллюстрировали относящиеся к разделению труда положения, о которых я говорил в первой лекции: о размере рынка (хотя в данном случае речь о рынке и не идет), и о жесткой пропорциональности внутри систем разделения труда.

Когда А. Смит приводил свой пример с появлением профессии носильщика, он имел в виду именно описанную нами выше ситуацию. Он говорил, что профессия носильщика может появиться в городе, а в сельской местности не может.

С нашей точки зрения, он сказал следующее: есть два воспроизводственных контура с разным количеством участников. Так вот, выделение определенной деятельности в качестве самостоятельного ремесла возможно только в том контуре, в котором больше участников (здесь, естественно, надо сделать еще и поправку на логистику, на плотность населения).

Конечно, Смит не говорил, что «город» и «село» – воспроизводственные контуры, но подразумевал именно это. У него была хорошая аналогия. Другое дело, чего не учел Смит: город не сам по себе воспроизводственный контур, а с сельской округой, с которой он взаимодействует. Сам он был родом из Шотландии и имел в виду, конечно, шотландскую глубинку, которая никак с Лондоном не взаимодействовала, и Лондон с его гигантской сельской округой (и международными связями), которая позволяет этому большому контуру существовать.

Собственно, на этом можно и закончить. Моей задачей было показать, как можно анализировать системы разделения труда «с начала» и какие выводы при этом можно получать. На самом деле, мы можем рассмотреть еще много разных комбинаций: когда один продукт используется в производстве другого, когда используются машины и так далее. Нетрудно понять, что аналогичным образом мы можем проанализировать приведенный в первой лекции пример с фабрикой по производству столов. Там я рассматривал ситуацию приблизительно – но ее можно полностью просчитать.

Я не буду этого делать, поскольку никаких новых содержательных результатов мы не получим. Количественные – да, но такая задача в этом курсе лекций не стоит. Опять-таки, если кого-то это интересует, он может провести расчеты самостоятельно. Тут достаточно только аккуратности.

Есть ли противоречие между первым и третьим томами «Капитала» К. Маркса.

Развитие экономической теории шло очень запутанными путями, и многое из того, что признано истиной, при ближайшем рассмотрении оказывается весьма сомнительным.

Мы рассмотрим один пример, имеющий отношение к вопросу, рассмотренному в данной лекции. Речь пойдет опять-таки о догме Смита, которая породила множество недоразумений.

С догмой Смита связаны и споры о так называемом противоречии между первым и третьим томами «Капитала» К. Маркса.

Это противоречие выявил уже упоминавшийся здесь Бем-Баверк (по крайней мере сейчас все ссылаются именно на него). Сегодня все считают, что вопрос Бем-Баверком решен окончательно и доказано, что теория Маркса содержит противоречие, которое делает ее ненаучной. На самом деле, этот вывод является следствием наложения друг на друга ряда недоразумений, авторами которых выступали и Смит, и сам Маркс, и Бем-Баверк.

В чем противоречие между первым и третьим томами «Капитала»? В первом томе Маркс дает чистую теорию стоимости и все считает в единицах труда как источника стоимости. В третьем томе он говорит (на первый том были возражения), что в реальности в основе цен лежат не стоимости, а цены производства: живой труд плюс прошлый труд плюс прибыль, рассчитываемая как одинаковая для всех производителей доля от применяемого капитала.

То, что реальные цены формируются именно таким образом, было известно давно из наблюдаемых данных. Это обстоятельство сильно досаждало Давиду Рикардо. Тот вроде бы был сторонником трудовой теории стоимости, но говорил: «В стоимости приходится прибыль на капитал, но это небольшая сумма, 57%, можно ее игнорировать». А в остальном, за вычетом этих 7%, это чистая трудовая теория стоимости. Поэтому появилась популярная шутка, не знаю, кто первый ее произнес, что Рикардо был сторонником 93-процентной трудовой теории стоимости. Это выражение экономисты часто повторяют и всячески обыгрывают.

Итак, стоимость или цены производства.

Формула стоимости выглядит следующим образом: с + V + m, где с – постоянный капитал (прошлый труд), V – переменный капитал (заработная плата), m – прибавочная стоимость, пропорциональная V. Это первый том. Формула цены производства: с + V + р, где р – прибыль, пропорциональная (с + v). Это том третий.

Маркс доказывал, что превращение стоимости в цену производства – это только акт перераспределения, связанный с межотраслевой конкуренцией, и ничего принципиально нового с содержательной точки зрения не несет. Сумма цен производства равна сумме стоимостей, а сумма прибылей равна сумме прибавочных стоимостей.

Вот тут его Бем-Баверк и подловил. Когда Маркс доказывал свои тождества, он предполагал, что прошлый труд (с) в формуле цены производства оценивается по его стоимости. На это он получил возражение: раз счет ведется в ценах производства, то тогда и прошлый труд должен измеряться в ценах производства. А если так, то что-нибудь одно неверно: или сумма стоимостей не равна сумме цен производства, и тогда неверна трудовая теория стоимости, или сумма прибавочных стоимостей не равна сумме прибылей, и тогда неверна теория эксплуатации.

На самом деле, для ценителей тонкого юмора ситуация сложилась очень смешная.

Бем-Баверк заставляет Маркса измерять прошлый труд в ценах производства. Но что это значит? Прошлый труд (с) разлагается нате же самые компоненты: прошлый труд, заработная плата и прибыль. Этот новый прошлый труд разлагается также, и так далее. До тех пор, пока прошлого труда не останется вовсе, а будет только заработная плата и прибыль, пропорциональная заработной плате (ведь прошлого труда нет), то есть равная прибавочной стоимости по определению Маркса.

Мы здесь провели ту же самую операцию, которую провел А. Смит, когда формулировал, что весь доход нации сводится к сумме заработной платы и ренты (а прошлого труда нет). Рассуждение, которое лежало в основе догмы Смита.

А как раз Маркс потратил огромное количество времени на то, чтобы опровергнуть догму Смита и доказать, что в произведенной в течение года стоимости прошлый труд присутствует. В этом отношении он был прав, но был неправ в том отношении, что рассматривал все экономические процессы только в рамках одного года.

Бем-Баверк не стал поправлять Маркса: раз хочешь все рассматривать в рамках одного года, то тогда твои основные положения неправильны. Но при этом сам-то Бем-Баверк знал, что экономические процессы нельзя рассматривать в рамках одного года. Он понимал, в чем догма Смита неверна, а в чем его подход верен, и много времени потратил, чтобы, исходя из своих представлений, построить «пра- вильную» теорию капитала. Другое дело, что ему это не удалось, но это вовсе не основание для того, чтобы нападать на Маркса за то, что ему тоже это не удалось, тем более что ошибка Маркса была скорее технической, чем сущностной.

Как бы то ни было, критикуя Маркса, он предпочел свой правильный подход к догме Смита не использовать, в чем я усматриваю научную недобросовестность.

Честно говоря, я не проверял, что получится, если выкладки Маркса исправить с помощью того подхода, который я описал. У меня и других дел достаточно. Желающие могут проверить. Я просто констатирую методологическую неосновательность критики Маркса в этом вопросе (за многое другое Маркса я и сам критикую).

Тем не менее мне представляется, что, если кто-то возьмется проверить мою гипотезу, он получит весьма любопытные результаты. Думаю, что в своих утверждениях о равенстве сумм стоимостей сумме цен производства и сумме прибавочных стоимостей он был прав, а вот неправ он был в том, что считал, что это равенство можно наблюдать в рамках одного года (собственно, это, и только это, Бем-Баверк и показал).