Эпоха роста. Лекции по неокономике. Расцвет и упадок мировой экономической системы

ЛЕКЦИЯ ШЕСТАЯ

ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ ВОСПРОИЗВОДСТВЕННЫХ КОНТУРОВ: РЕНТА

Классическая теория ренты.

Казалось бы, никаких подвохов.

Давайте перейдем к проблеме ренты. До настоящего времени при рассмотрении экономических процессов мы намеренно игнорировали фактор природных ресурсов. Сейчас его необходимо будет учесть. Хотя до следующей лекции мы не сможем разобраться в этом вопросе так подробно, как нам хотелось бы.

Начнем с традиционной теории ренты.

Что говорит традиционная экономическая теория про то, как осуществляется экономическое развитие? Сначала вовлекаются наиболее эффективные ресурсы, но они ограниченны. Если потребление продукции увеличивается, то в оборот вовлекаются все менее эффективные ресурсы. Пусть эффективность ресурсов у нас определяется издержками труда на производство единицы потребительского продукта. Построим график (рис. 26).

Рис. 26

По оси X у нас откладывается объем потребления, по оси У – издержки. Если объем потребления маленький, то мы можем удовлетворить его за счет наиболее эффективных ресурсов при низких издержках, если он больше, то мы должны вовлечь природные ресурсы, на которых издержки выше.

И так далее. При этом сами ресурсы разбиты на маленькие участки, на каждом из которых хозяйствуют индивидуальные производители.

Пусть объем потребления у нас равен Q.

Ортодоксальная экономическая теория говорит нам, что в состоянии равновесия цена должна стремиться к издержкам. Но вот в данном случае, когда издержки у разных производителей разные и с этим ничего нельзя поделать, – к каким именно? Цена-то должна быть одна.

Поскольку никто из производителей не будет производить продукцию себе в убыток, то логично, если цена будет устанавливаться на уровне наибольших издержек. Тогда производитель, хозяйствующий на наименее эффективном из ресурсов, но производящий продукцию, пользующуюся спросом, сможет покрыть свои издержки.

Остальные же производители будут получать доход тем больший, чем меньше их издержки. Этот доход и есть рента. На рисунке валовая рента показана заштрихованной частью графика.

Такова концепция ренты в экономической теории сегодня. В свое время она сыграла очень большую роль в переходе экономической науки от политэкономии к маржинализму и неоклассике.

Классическая теория ренты и трудовая теория стоимости несовместимы.

Кризис классической политической экономии.

Рассмотрим этот переход более подробно.

Классическая политэкономия исходила из того, что богатство создается только трудом. У нее для этого были вполне весомые основания. Предметом ее анализа была национальная экономика в целом («богатство народов»). Для национальной экономики совокупность природных ресурсов есть нечто изначально данное. Поэтому любое увеличение национального богатства следует рассматривать как результат труда. А продуктивность труда определяется уровнем его разделения.

Однако в реальной экономике есть явление ренты. То есть часть дохода общества распределяется не по результатам труда, а по тому, как распределены природные ресурсы между различными собственниками.

Но почему так происходит? Ведь природные богатства не являются источником богатства. Ответ был следующий. Владение природными ресурсами является основанием для перераспределения того, что создано исключительно трудом. Используя выражение А. Смита, можно сказать, что земельные собственники имеют возможность «жать, где не сеяли».

Что это означает для экономики? А. Смит считал, что интересы землевладельцев и интересы промышленников (развития промышленности) конфликтуют. Земельные собственники перераспределяют в свою пользу те ресурсы общества, которые могли бы быть использованы на промышленное развитие. Для ускорения роста богатства нации было бы желательно, чтобы доля созданного богатства, достающаяся земельным собственникам, была меньше.

А. Смит видел выход в свободной торговле, в первую очередь продовольствием. Приток более дешевого импортного продовольствия уменьшил бы долю ренты внутри Англии и способствовал бы ускорению экономического роста. Снижение цен на хлеб, который был главной статьей расходов простого люда, привело бы к снижению относительной заработной платы, что повысило бы конкурентоспособность английских товаров как на внутреннем рынке, так и на международном.

Результат – ускорение экономического роста.

Как мы с вами понимаем, в рамках данной схемы рассуждений есть и более радикальное решение. А именно: ликвидация вообще частной собственности на землю и другие природные ресурсы, национализация. Сам Смит радикалом не был, но на основе разработанной им схемы идея национализации на протяжении всего XIX века разрабатывалась как теоретическая, пока в XX веке не превратилась в широко применяемую практику.

У этой концепции ренты с точки зрения теории был один очень существенный недостаток. Проблема, аналогичная микро-макро проблеме в современной экономической теории. На макроуровне все было вроде бы ясно и понятно.

Но как выглядит процесс на микроуровне? Условно говоря, есть большой склад, на который в конце года свозится «богатство народа», то есть произведенная за год продукция. На этот склад приходят рабочие, землевладельцы, капиталисты (с последними вопрос сложный, но если говорить о марксистской версии, то тоже все понятно) с талончиками на получение своей доли «богатства», в просторечии называемыми деньгами.

Откуда у них эти талончики? А экономисты в своих кабинетах рассчитали и каждому выдали, сколько причитается, в соответствии со своими моделями. Потому что в рамках обычного рыночного обмена непонятно, как может сформироваться доля земельных собственников.

Посмотрим еще раз на рис. 26.

Сельскохозяйственная продукция продается по ценам, обеспечивающим возмещение издержек на самом худшем из востребованных рынком участке земли. Но тогда получается, что сумма цен в экономике должна быть больше, чем сумма стоимостей, которые определяются количеством затраченного труда. А это противоречит исходной предпосылке классической политэкономии.

Чтобы сохранить макробаланс, мы должны предположить, что товары, производимые без участия природного фактора, продаются ниже стоимости. Что-то подобное, по-видимому, и предполагал А. Смит. Но, обращу ваше внимание, Смиту для иллюстрации его подхода потребовалось «разомкнуть» систему, обратиться к внешним рынкам. Следы этого подхода мы видим и у Маркса в его концепции абсолютной ренты. Следует отдать Марксу должное, тут он пытается оставаться в рамках исходных предпосылок, в замкнутой экономике.

Сегодня мы об этом уже вряд ли можем судить достоверно. У меня есть впечатление, что замысел Маркса заключался в том, что существует только абсолютная рента, то есть часть валовой стоимости, перераспределяемая в пользу владельцев природных ресурсов вследствие систематического отклонения реальных цен от цен производства в сельском хозяйстве. А вот уже распределение этого общего куска пирога между отдельными собственниками происходит в соответствии с механизмом дифференциальной ренты.

С точки зрения методологии Маркса это было бы логично и естественно. Это мое мнение, никому не навязываю. Но либо он не успел, либо различные элементы не сложились в целостный пазл. В результате получилось не перераспределение абсолютной ренты на отдельные кусочки в соответствии с дифференциацией земель по качеству, а то, что абсолютная и дифференциальная рента стали существовать параллельно.

Желающие могут поразмыслить над тем, как могла бы выглядеть теория ренты в таком случае, сошлись бы там концы с концами. Лично я не уверен.

Хотя эта задача с некоторой точки зрения представляет интерес, она явно находится за пределами основной линии неокономики.

Но вот на что обращу ваше внимание. Картинка, которую мы с вами нарисовали на рис. 26, политэкономам была известна. Маркс ее знал, он численные примеры на ее основе строил. Но когда ему надо описать, что такое дифференциальная рента и как она появляется, он приводит совсем другой пример.

В концепции Маркса важную роль играют общественно необходимые затраты труда, которые он определяет как такие затраты труда, которые наблюдаются на большинстве предприятий, работающих в отрасли. Но на рис. 26 индивидуальные затраты все разные, и мы не можем указать такие, которые наблюдались бы на большинстве предприятий.

Что в этом случае общественно необходимые затраты? Можно было бы сказать, что средние, но если цены будут стремиться к этому уровню, то многие производители окажутся в убытке.

Так вот, чтобы и сохранить понятие общественно необходимых затрат, и показать, что такое рента, Маркс рассматривает следующую ситуацию (рис. 27).

Рис. 27

Он рассматривает отрасль, в которой индивидуальные затраты действительно совпадают с общественно необходимыми у всех производителей, кроме одного. Ну, например, все производители вынуждены строить и обслуживать паровые машины, а один использует естественную силу водопада.

Ему повезло. Он получает дополнительный доход, который и есть дифференциальная рента.

Вот таким немудреным приемом Маркс обошел вопрос о том, что такое общественно необходимые затраты в отраслях, связанных с природным фактором. Потом все это вылилось в острую дискуссию в советской экономической науке по поводу того, что же таковыми считать: средние или, как тогда говорили, замыкающие.

Словом, классическая политэкономия в рамках своих предпосылок не смогла справиться с проблемой ренты. Приходилось либо заниматься манипуляциями, как я показал на примере Маркса; либо незаметно подменять предмет исследования (закрытую экономику на открытую); либо просто, забыв о теоретических предпосылках, описывать ситуацию «как есть», отказавшись от идеи дать целостную модель экономики.

Чтобы совместить трудовую теорию стоимости и теорию ренты, необходимо отказаться от представления об объективной природе ренты.

Классическая политэкономия, неоклассика и неокономика: сравнительный анализ.

Я хочу, чтобы мы как можно более тщательно разобрались в этом вопросе. Потому что здесь лежит узловой пункт не только для классической политэкономии и неоклассики, но и для неокономики.

Представим себе замкнутую экономику, в которой действуют только индивидуальные производители. Между ними существует по- продуктовое разделение труда, то есть каждый производитель делает какой-нибудь один продукт и обменивает его на рынке на совокупность нужных ему для производительного или личного потребления товаров.

Предположим также, что каждый продукт производится множеством конкурирующих производителей, при этом производители могут свободно переключаться на производство других продуктов, если увидят в этом выгоду. То есть у нас нет монополии. А также у нас труд во всех производствах однороден (собственно, мы это уже сказали, предположив возможность свободного переключения производителей с одного вида деятельности на другой).

Отвлечемся мы также от фактора капитала. Предположим, что капитала либо нет вообще, либо затраты труда на его создание «размазаны» в затратах труда на производство каждого конкретного товара.

В такой экономике товары будут обмениваться пропорционально затратам труда на их производство. Мы можем предполагать, что обмен осуществляется на основе бартера. Но поскольку реальный обмен осуществляется на основе денег, то мы должны как-то их ввести. Поскольку речь идет о спорах XIX века, то деньги – это золото.

Здесь мы сразу сталкиваемся с проблемой. Добыча золота связана с природным фактором. Это и реально так, но и в теории должно быть так же. Нельзя допустить, чтобы каждый из индивидуальных производителей обладал способностью производить деньги. Иначе при отклонениях от равновесия мы можем получить вырожденную ситуацию, когда все производители оказываются заинтересованными в том, чтобы производить не реальные товары, а именно деньги. Как можно быстрее и в как можно большем количестве.

Значит, способность производить деньги должна быть ограниченной, и эта ограниченность обеспечивается ограничениями, связанными с природным фактором. Но мы не можем взять природный фактор в одной его ипостаси: что он обеспечивает ограниченность денежного предложения – и игнорировать другую: что с ним связана рента.

Классическая политэкономия старательно обходила этот вопрос, хотя он регулярно всплывал (например, в рассуждениях Рикардо о внешней торговле [63]). В общем, считалось, что в основе цены золота лежат те же самые чистые трудовые издержки. Никакой ренты в цене золота нет. В неоклассике ситуация выглядит примерно так же. Здесь ситуация описывается немного сложнее, но я не буду на этом останавливаться, поскольку мы слишком уж отвлечемся.

Итак, если цена золота определяется издержками его добычи, то в нашей модели счет что в деньгах, что в труде – это один и тот же счет. Количество денег, с учетом их оборачиваемости, равно количеству труда. Классическая политэкономия так и считала.

Но есть рента. И есть реальный рыночный механизм, в ходе которого владельцы природных ресурсов реализуют свое право на получение этого дополнительного дохода. Функционирование этого механизма требует, чтобы сумма денежных цен была больше, нежели сумма трудовых затрат.

Еще раз напомню: можно считать, что рента получается как вычет из вознаграждения за труд, но тогда нам нужен централизованный, а не рыночный механизм перераспределения: склад, куча экономистов, рассчитывающих, кому сколько причитается, выдача талонов, которые, кстати говоря, в этом случае вовсе не должны быть привязаны к золоту. Вспомните, что Ленин собирался сделать с золотом при коммунизме [64].

Итак, чтобы одновременно существовали и рента, и рынок, в экономике должны быть «лишние» с точки зрения трудовой теории стоимости деньги.

То есть либо неверна теория стоимости, либо деньги – это не то, что о них думают. Классическая политэкономия пыталась сохранить одновременно и то и другое. Неудивительно, что эта концепция, начиная с некоторого момента, а именно когда стало ясно, что возникающие противоречия невозможно устранить, находилась в глубоком научном кризисе.

Неоклассика была более решительной. Она сохранила представление о деньгах как о чем-то объективном и отказалась от трудовой теории стоимости. «Лишние» деньги оказались вовсе не лишними, а выражением «производительного вклада» природных ресурсов. Богатство народов создается не только трудом, но и природой.

Природа создает богатство, потому что ее ресурсы ограничены. Это свойство природы неоклассики вменили и всем остальным ресурсам, которые могут являться источником богатства: в первую очередь капиталу и труду, и разработали универсальную модель формирования и распределения богатства.

Заметим, что при этом неоклассика в ее изначальном виде утратила возможность работать с макроэкономическими проблемами. Да даже и в современном состоянии неоклассика испытывает тут большие трудности.

Напомню, что на макроуровне, на уровне национальной экономики, наличие ренты никак себя не проявляет. Чтобы ее увидеть, надо, как и А. Смиту, разомкнуть экономическую систему [65]. Но это предмет теории международной торговли, которая, хотя и пользуется большим вниманием, особенно в последние десятилетия, все-таки стоит несколько особняком от

Неокономика, как вы понимаете после предыдущей лекции, сохранила, если так можно выразиться, трудовую теорию стоимости, но зато отказалась от объективной природы денег.

Таким образом, мы можем составить простую классификацию экономических подходов всего по двум параметрам. Она представлена в табл. 11.

Таблица 11. Классическая политэкономия, неоклассика и неокономика: сравнительный анализ

Это, конечно, очень простое представление, но, вообще говоря, все принципиальные различия между подходами вытекают из него.

Подчеркну следующее. Набор предпосылок как классической политэкономии, так и неоклассики создает для каждой из теоретических конструкций свои трудности. В случае политэкономии это несовместимость исходных предпосылок. В случае неоклассики это невозможность анализа макроэкономических процессов и экономического развития.

В неокономике таких проблем нет. Это не значит, что когда-нибудь в ходе развития научных представлений проблем не появится. Но в рамках традиционных тем экономической науки, которыми занимаются и классическая политэкономия, и неоклассика, неокономика не испытывает трудностей, связанных с исходными предпосылками.

Само собой разумеется, это рассуждение появилось в ходе развития неокономики, а не было ее исходным пунктом. Каков был исходный пункт, я уже говорил. Но в итоге получилось докопаться до базовых предпосылок различных теорий и наглядно показать отличие неокономики от них.

Изучая процесс освоения человечеством природных ресурсов, необходимо отделять историческое от экономического.

Первый этап освоения: племена.

Итак, мы теперь понимаем, как выглядит теория ренты в классической политэкономии и неоклассике.

Нам необходимо теперь описать, как она выглядит в неокономике.

А в неокономике нет никакой потребности в разработке теории ренты. Все явления могут быть вполне описаны в рамках уже разработанного нами инструментария.

С чисто экономической точки зрения отношения по поводу ренты могут быть описаны как один из видов деятельности финансового сектора.

Пока это предельно абстрактное суждение. Давайте еще раз обратимся к табл. 11 и вспомним, что я говорил по поводу проблем классической политэкономии в теории ренты. Там всплывала проблема «лишних» денег, и было неясно, как ее решить. В неокономике мы с вами уже неоднократно видели, где находятся эти «лишние» деньги: в финансовом секторе. Так что предварительный вывод о том, что с экономической точки зрения рента есть проявление деятельности финансового сектора, не лишено смысла.

Собственно, проблема заключается в том, что отношения по поводу природных ресурсов не сводятся к отношениям ренты и вообще к экономическим отношениям. Есть реальный исторический процесс, в котором много чего понамешано, а о многом мы вообще не знаем. При этом часто ренту пытаются увидеть в реальных исторических процессах, которые не имеют никакого отношения к экономическому понятию ренты.

Помимо экономических деятельность людей движется многими другими мотивами. Конечно, многие действия, какими бы мотивами они ни были вызваны, имеют экономические последствия. Иногда – очень существенные.

В предыдущей лекции я рассказал версию появления монет исходя из одних мотивов и показал, какие непредвиденные следствия для экономики и для формирования совершенно новых, собственно экономических мотивов это имело. Ну а потом экономические (денежные) мотивы появились и у самого государства. При анализе ренты мы тоже должны уметь отделять одно от другого.

Я попробую сейчас бегло наметить линии этого разделения.

Начнем с полюбившегося не только нам, но и многим другим экономистам персонажа – Робинзона.

Итак, Робинзон в результате несчастного стечения обстоятельств получил в свое распоряжение целый остров, или, как мы говорили, когда определяли воспроизводственный контур, природный комплекс.

Что в этом событии интересного?

Прежде всего, отметим, что остров оказался неплохим. Робинзон мог бы попасть на голую пустынную скалу, где бы спустя некоторое время и умер с голода. Но нигде не сказано, что это был лучший из островов. Какой попался, такой и попался.

К чему я это говорю? Что в классической, что в неоклассической теории ренты нам говорят про вовлечение в оборот сначала наиболее эффективных ресурсов, а потом про переход ко все менее эффективным и т. д.

Так и видится первый человек на Земле, который с помощью гугл-карты и Википедии подбирает себе местечко, где бы ему поселиться. И отправляется туда, за тысячи километров от того места, где находится. А потом, когда его потомство размножилось, таким же образом пытается определить следующее по эффективности место. Ну, где-нибудь еще за тысячи километров и через три моря.

Не надо думать, что речь идет о совсем уж давних временах. От просто Адама перенесемся к Адаму Смиту и проанализируем, что он пишет в своей книге. А пишет он следующее.

Нам, англичанам, достался не самый лучший из возможных островов. Есть за пределами нашего острова местности, в которых хлеб производить гораздо дешевле. Мы вовлекли в экономический оборот наши относительно бедные земли (и хорошие, и совсем уж малопригодные), а теперь перед нами стоит задача вовлечь в этот оборот более благоприятные территории. Запомним это рассуждение, мы к нему еще вернемся позднее.

Второе, на что надо обратить внимание, анализируя историю Робинзона, – это на то, что наш герой использует лишь незначительную часть природных ресурсов острова. И мы даже не знаем, лучшую ли часть. Собственно, и Робинзон этого тоже не знает и не очень интересуется.

Воспроизводственный контур – а Робинзон и есть воспроизводственный контур – опирается на некоторый природный комплекс, пригодный для его существования. Но мы никогда не говорили, что этот природный комплекс используется полностью. А также максимально эффективно.

Нет проблем с тем, чтобы сформулировать критерий эффективности для воспроизводственного контура. Это продуктивность, как я ее определил в предыдущей лекции. Понятно, что участники воспроизводственного контура и те, кто организует его функционирование, заинтересованы в повышении продуктивности контура.

Здесь можно было бы очень плодотворно подискутировать на тему о том, насколько совпадают критерии максимизации продуктивности и выживания сообщества. Если прибегнуть к случаю Робинзона, то ситуация выглядит следующим образом.

Возможно, Робинзону было бы лучше поселиться и вести хозяйство где-нибудь в глубине острова. Но он этого не делает, потому что боится пропустить корабль, который может подойти (а может и не подойти) к острову. Если корабль не подойдет, то мы вынуждены будем признать, что Робинзон всю свою жизнь хозяйствовал неэффективно. Но если Робинзон будет хозяйствовать эффективно, и при этом пропустит корабль, то вряд ли он сам сочтет это хорошей стратегией.

Конечно, если речь идет о тысячах и десятках тысяч Робинзонов, за которыми мы наблюдаем из безопасного далека наших уютных кабинетов, то мы можем выработать для них что-то вроде оптимальной стратегии поведения с учетом наблюдаемой частоты прихода кораблей, появления дикарей и прочих случайностей.

Реальный же Робинзон не осведомлен о результатах наших высоконаучных штудий, и решение должен каждый раз принимать самостоятельно, и его решение не может быть вероятностным. Мол, я с вероятностью 0,3 селюсь на берегу, с вероятностью 0,2 селюсь там, где лучше хозяйствовать, и с вероятностью 0,5 селюсь так, чтобы никогда не попасть на глаза дикарям. Он же не электрон, чтобы постоянно размазываться по острову! А любое конкретное решение, которое он примет, будет оценено как неэффективное.

Если мы возьмем какое-нибудь племя, которое, как мы говорили, тоже представляет собой воспроизводственный контур, то для него ситуация будет выглядеть примерно так же. Только количество параметров, влияющих на принятие решения, будет гораздо больше.

Довольно об этом.

Если речь идет о племени, опирающемся на благоприятный природный комплекс, то оно, вследствие роста своей численности, может столкнуться с ситуацией перенаселения. Исходный природный комплекс может стать актуально ограниченным. Тогда часть племени будет переселяться на другие территории, осваивая новые природные комплексы. При этом племена будут теснить друг друга. Более сильные будут выдавливать более слабые.

Кстати, вовсе не обязательно выдавливаемые племена будут переходить на менее продуктивные комплексы. Возможно, что и более

продуктивные [66]. Проблема в том, что поначалу люди не знают, как с ними обращаться. Требуется выработка новых навыков и технологий.

Ну и конечно, мальтузианский демографический цикл, который в долгосрочной перспективе регулирует равновесие между численностью популяции и природным комплексом. Голод, болезни, войны. Мальтузианская модель перестала работать совсем недавно, при этом она до сих пор применяется для описания и прогнозирования ситуации в некоторых развивающихся странах. И кстати, мы еще не знаем, не начнет ли она когда-нибудь работать вновь.

Освоение природных ресурсов: территориальные империи и города-государства.

Следующий этап – формирование государств. Я сейчас не буду сильно углубляться в этот вопрос. Я считаю, что все государства – это результат захвата. Более точно: применять этот термин к некоторой общности людей можно только в том случае, если формированию этой общности способствовал силовой захват некоторой территории. В зависимости от обстоятельств известные нам государства могут быть поделены на два вида.

Первый – это территориальные империи. Они образуются, когда кочевые народы захватывают территории с оседлым населением, специализирующимся на земледелии. Само собой разумеется, что кочевники захватывают земли не для того, чтобы самим вести на них хозяйство. И вообще, собственно территория их интересует лишь постольку поскольку.

Им нужны подданные, которые будут продолжать вести привычное хозяйство, уплачивая налоги в пользу захватчиков.

Все мы знаем проблематику так называемого Юрьева дня и установления крепостного права. В какой-то момент в Московском царстве сложилась такая ситуация, что с землями все было хорошо – некому было только их обрабатывать. И за работников шла ожесточенная конкуренция. И отмена Юрьева дня эту конкуренцию остановила.

Можно ли применительно хотя бы к этому периоду говорить о ренте? И в каком смысле? На мой взгляд, тут речь идет о совсем других отношениях, не являющихся экономическими. Еще раз повторю: земля в этот период не проблема. Но просто земля, без тех, кто мог бы ее обрабатывать, никакого смысла не имеет.

Конечно, если рентой называть все подряд, то и эти отношения можно описать как рентные. Только я не вижу в этом никаких признаков научного анализа.

Вторая форма государств для меня более загадочна, в том числе и потому, что здесь царит большое разнообразие, а исходные ситуации теряются в глубине дописьменной истории. Речь идет о городах-государствах.

Они, как мне представляется, возникают как раз в результате интенсификации процесса вытеснения одних племен другими, при этом в условиях, когда хозяйственные структуры племен сходны. В этом случае речь идет о захвате территорий именно как территорий для ведения хозяйства.

В этом случае местное население либо уничтожается, либо обращается в рабство. Здесь тоже запускаются свои механизмы развития ситуации. Здесь тоже формируются империи, обладающие своеобразием сравнительно с территориальными империями и на пике своего могущества носящие смешанный характер (например, Римская империя или империя Александра Великого). При этом изначальный мотив – захват природных ресурсов для организации хозяйства – уже на ранних стадиях либо вовсе исчезает, либо тонет во множестве других мотивов и интересов.

Как бы то ни было, я предпочитаю и эти события описывать в терминах, более адекватных реальным процессам и мотивам, и не прибегать к понятию ренты.

К чему я это все рассказываю?

Посмотрим еще раз на рис. 26. Я вовсе не хочу сказать, что ситуация, которая описывается этим графиком, не является реалистичной. Хотя, конечно, всегда требуется тщательно изучить, может ли конкретная ситуация, которую мы рассматриваем, описываться таким образом. Но в любом случае этот способ описания реальных ситуаций сложился не так давно.

Второе, что надо иметь в виду: появление денег никоим образом не связано с возможностью представления ситуации таким образом, как это изображено на рис. 26. Сначала появляются деньги, а потом

уже, в ходе длительной исторической эволюции, природные ресурсы «экономизируются». И мы можем начать в некоторых случаях изображать их таким образом.

Итак, мы должны прежде всего описать, как происходит эта экономизация отношений по поводу природных ресурсов.

Как появление денег влияет на процесс освоения природных ресурсов.

Экономическая модель.

Итак, есть реальный исторический процесс, и есть явление ренты. Они очень сильно переплетены. Чтобы отделить одно от другого, мы вынуждены будем построить достаточно абстрактную, внеисторическую модель. Впрочем, когда мы ее построим, мы увидим, что у нас прибавится возможностей для понимания реальных исторических событий.

Представим себе совокупность индивидуальных производителей, каждый из которых представляет собой отдельный воспроизводственный контур (модель множества Робинзонов). Собственно, в этом и есть антиисторичность нашей модели, хотя с точки зрения ортодоксии здесь все в порядке.

Каждый Робинзон владеет однородным по качеству участком земли, на котором может выращивать зерно и виноград (с целью производства вина). Пока каждый Робинзон действует изолированно, он на части земли выращивает зерно, на части – виноград, в пропорции, задаваемой функцией потребительского поведения, которая одинакова для всех. Мы не предполагаем, что Робинзоны используют свои участки полностью.

Участки земли (напомню, однородные), находящиеся в распоряжении каждого из производителей, различаются по качеству, а следовательно, по количеству труда, которое требуется на производство единицы того или иного продукта. На одних участках и зерно, и виноград растут хорошо, на других – и то и другое растет плохо. На некоторых участках хорошо растет зерно, а виноград – плохо. Другие хороши для выращивания винограда, а зерно на них растет плохо.

Воспроизводственные контуры, в основе которых лежат эти участки, различаются, во-первых, по продуктивности (высокая – низкая) [67]' а во-вторых, по распределению рабочего времени между производством зерна и вина.

Пусть А1 (выход зерна на единицу затрат труда) у всех производителей находится на отрезке [1;2], а А2 (выход вина на единицу затрат труда) – на отрезке [1;3]. Тогда все участки земли будут обозначаться точками внутри прямоугольника на рис. 28.

Предположим, что государство запустило в обращение монету и установило правило, согласно которому одна единица зерна (X1) приравнивается к двум единицам вина (X2):

X1 =2 * X2

Нарисуем на графике соответствующую прямую. Отрезок [М;N] представляет собой пересечение прямоугольника производственных возможностей с прямой, задающей пропорции обмена.

Если некий Робинзон владеет участком земли, описывающимся точкой, лежащей на отрезке [М;N], то он не будет получать никаких выгод от торговли за деньги [68]. За пределами этого отрезка производители могут получить выгоду от денежной торговли. Те, чьи участки описываются точками, лежащими северо-западнее отрезка [М;N], будут получать выгоду от обмена вина на зерно. Если юго-восточнее, то, наоборот, будут заинтересованы в обмене зерна на вино.

Наибольшую выгоду от обмена будут получать те производители, чьи участки будут описываться точками, наиболее удаленными от отрезка [М;N]. Это участки, описываемые точками с координатами (1;2) и (1;3). Заметим, что владелец наиболее продуктивного участка с координатами (2;3) не настолько сильно заинтересован в обмене. Кстати, если бы монетные пропорции были установлены на уровне 1,5 единицы вина за одну единицу зерна, то владельцы наиболее продуктивного участка вообще были бы нейтральны к денежной торговле.

Пойдем далее. Предположим, что обмен между производителями с самого начала организуется финансовым сектором (купцами) [69]. Понятно, что в этом случае в денежный обмен будут вовлекаться те, кто получает максимальную выгоду от обмена. То есть распространение денежных отношений будет идти двумя «волнами» навстречу друг другу. Одна от северо-западного угла прямоугольника, другая – от юго-восточного (рис. 29).

При этом величина процента будет снижаться. Что касается реальных цен на зерно и вино, то есть цен, по которым производители продают свою продукцию купцам, то они будут расти. Примерная динамика процента и цен также приведена на рис. 29. Я сейчас не буду обсуждать, какой уровень цен и при каких условиях установится в конечном итоге, – это не предмет данной лекции.

Эти рассуждения еще не касаются ренты, мы пока только задали общие условия. Какие решения в отношении использования находящихся в их распоряжении природных ресурсов будут в этих условиях принимать индивидуальные производители? Речь, конечно, идет о тех производителях, которые оказались под воздействием «волн монетизации».

Специализация производства

Производители начнут менять структуру своего рабочего времени. Они сосредоточатся на производстве наиболее эффективных с точки зрения затрат труда продуктов, предпочитая покупать другой продукт на рынке. В конечном счете производители из северо-западного угла сосредоточатся исключительно на производстве вина. Те, кто находится в юго-восточном углу, будут производить зерно.

Часть производителей так и будет продолжать производить и тот, и другой продукт. При этом некоторые из них будут участвовать в обмене небольшой частью производимой ими продукции, а часть вообще не будет участвовать в обмене. Еще раз повторю, я не хочу сейчас говорить о конечной точке процесса, потому что для того, чтобы о ней рассуждать, нам придется сильно расширить рамки модели.

Появление денежной оценки земли

В предыдущей лекции я уже говорил о том, как возникает денежная оценка часа труда. Тогда мы природный фактор не брали во внимание. Сейчас мы его учитываем. Что происходит? У нашего индивидуального производителя помимо оценки труда появляется еще одна оценка – природного ресурса.

Это одна и та же оценка. Можно считать, что единица рабочего времени приносит определенный денежный доход. А можно считать, что участок земли определенного размера приносит точно такой же по величине денежный доход.

Если мой земельный участок увеличится на 10%, то и денежный доход вырастет аналогичным образом. Впрочем, тогда я должен буду и работать на 10% больше.

Обеспечение рабочей силой

Однако появление денежной оценки земельного участка привносит кое-что новое. Рабочее время физически ограничено. Больше 24 часов в сутки не поработаешь. Ограничено оно и физиологически. Надо спать, есть и т. д. Ну и вообще излишне напрягаться человек обычно не хочет.

А земельный участок расширить можно. Помните, в исходной постановке задачи мы не предполагали, что находящийся в распоряжении земельный участок используется полностью. Только для этого надо решить проблему, кто на нем будет работать.

Исторически эта проблема решалась по-разному, как нам известно. Тут и рабовладение, и крепостное право. Но у нас модель. Если мы рассуждаем в рамках модели, то нам надо обратить внимание на юго-западный угол прямоугольника производственных возможностей.

Там у нас находятся участки, владельцы которых в состоянии обеспечить себе крайне низкий уровень потребления. Если они участвуют в денежном обмене (что не исключено – см. рис. 28), то это позволяет им немного повысить уровень потребления. Но денежная оценка их труда в любом случае будет существенно ниже, чем денежная оценка труда работающих на более продуктивных земельных участках.

Предложив владельцам менее продуктивных участков поработать на более продуктивных и дав работникам возможность немного повысить уровень потребления, владельцы продуктивных участков получат возможность получать дополнительный денежный доход.

Причем этот доход будет «чистым», поскольку его получение не будет обусловлено необходимостью увеличивать свое рабочее время. Если имеющийся изначально участок достаточно велик, то его владелец может вообще не работать и обеспечивать себе уровень потребления не меньший, чем когда он работал. Владение еще более крупным участком земли позволяет получать и более высокий доход.

Полное использование наиболее эффективных участков

В результате описанных выше процессов происходит переход к полному использованию наиболее эффективных участков (при этом менее эффективные участки перестают использоваться), что способствует росту производства в рамках описываемой нами экономической системы.

Самый известный, наверное, в истории пример, иллюстрирующий одновременно и специализацию земель под влиянием рыночной конъюнктуры, и стремление наиболее полно использовать специализированные участки, – это английские «огораживания». Те самые, когда «овцы съели людей».

Как формируется цена земли

Итак, некий участок земли позволяет получать определенную величину денежного дохода – чистого денежного дохода. А сколько стоит сам участок земли? Оценку мы найдем внутри финансового сектора: какова должна быть величина капитала, чтобы он приносил за сравнимое время аналогичный доход. Ровно столько и стоит участок земли.

И получим формулу для расчета стоимости участка:

Стоимость участка земли = Чистый доход / Процент. (12)

Собственно, ничего нового в этой формуле нет – именно так и считали стоимость земли во все времена. Все вполне традиционно, а главное, понятно. И полностью укладывается в схему работы финансового сектора, которая, как мы помним, описывается формулой д-т-д׳

Новое внесли неоклассики со своей теорией ренты. И об этом следует поговорить чуть более подробно.

В основе классических моделей ренты лежит неявная предпосылка об отсутствии найма рабочей силы.

Сравним две модели. Ту, которую я сейчас описал, и ту, которую описали неоклассики (рис. 26).

И мы и неоклассики в одинаковой мере полагаем, что продуктивность зависит от качества природного ресурса. Неоклассики, быть может, выражаются иначе, но суть от этого не меняется.

Неоклассики (и тут они не отстают от классиков) сразу пытаются придать этому утверждению экономический смысл. Но что у них получается?

Посмотрим на формулу 12. Ее используют и неоклассики, и я. Но это как раз тот случай, когда количественное выражение, взятое вне контекста, не имеет никакого значения. Что подразумевается в этой формуле под чистым доходом?

С учетом того, что мы видим на рис. 26, речь идет о разнице между денежным доходом, получаемым с данного участка земли, сравнительно с доходом с худшего из находящихся в эксплуатации участков (стоимость этого последнего естественно положить равной нулю). Очень хорошо.

А об участке какого размера в данном случае идет речь? Если мы немного подумаем, то только об участке, который может обработать один человек (ну, или семья, если мы все будем считать в семейном доходе). Участок большего размера будет стоить столько же. Владение таким участком никакого дополнительного дохода не принесет, поскольку дополнительные площади некому будет обрабатывать.

Так что нам хотят сказать неоклассики? Что цена существует только для участков не более определенного размера? Или что в реальной экономике на рынке продаются-покупаются только такие участки? Кстати, если мы начнем рассматривать ситуацию с участками меньшего размера, то тут тоже начнутся сложности. Не буду рассматривать, чтобы не тратить ваше время. По-моему, и так достаточно, чтобы понять, что в традиционной концепции классиков что-то не так.

Я не буду вспоминать уже обсужденный ранее вопрос о том, как и когда происходил первоначальный раздел земли начиная с лучших участков и заканчивая худшими. Только заметим, что величина участка, который может обработать один человек, – величина, со временем меняющаяся. И как происходило приспособление картинки на рис. 26 к этим меняющимся условиям?

К какой реальности имеет отношение неоклассическая теория ренты?

Я понимаю, какую историю нам хотят рассказать неоклассики. Звучит она примерно следующим образом. Допустим, у нас есть два индивида, каждый из которых владеет участком земли, который в состоянии обработать за одно и то же время. Один участок более продуктивен, чем другой, что вызывает у владельца менее продуктивного участка страстное желание более продуктивный участок приобрести.

И вот он недоедает, недопотребляет, копит деньги. Наконец, он набирает требуемую сумму, чтобы выкупить участок земли у его владельца. Желания этого несчастного нам понятны.

А вот все остальное непонятно. В чем смысл сделки для продавца? Он имеет постоянный гарантированный доход, от которого отказывается, получая взамен некую сумму денег. Ну да, теперь он может некоторое время не работать, проживая эти деньги. А что он или его дети будут делать после того, как деньги закончатся?

Нам ответят, что он может обратить полученные деньги в капитал и получать ежегодный доход. Бессмыслица. Во-первых, покупатель участка, вместо того чтобы участок покупать, может сделать то же самое и с тем же результатом.

Во-вторых, доход, который будет получать продавец, будет меньше, чем тот доход, который он получал, когда был владельцем участка. Ну да, он теперь не работает. А если бы ему захотелось получать такой же доход, как и прежде, то что ему надо было бы сделать? Взять худший участок земли и начать его обрабатывать. Тогда он, работая, как и прежде, будет получать и прежний доход. Поменял шило на мыло [70].

Да, кстати, а почему бы владельцу более продуктивного участка, раз уж он не хочет работать, не договориться с каким-либо неамбициозным владельцем самого непродуктивного участка и не предложить ему поработать на своем участке, взимая с него плату в размере разницы продуктивностей? Ну да, чтобы привлечь этого арендатора, ему надо обеспечить некоторый прирост благосостояния, то есть допустить небольшое падение своего регулярного дохода. Но все равно получится почти то же самое.

Так почему все-таки нет? Ведь в неоклассике наем рабочей силы не запрещен. То есть неоклассики, а особенно австрийская школа, стараются употреблять само выражение пореже, но при этом отношение, как его ни называй, существует. Так почему бы его не рассматривать в качестве возможности в этом случае? Тем более что в реальной истории земельных отношений примеров сколько угодно.

Не существует способа абсолютно справедливого распределения природных ресурсов.

И не стоит тратить время и силы, чтобы его найти.

Я попробую рассмотреть этот тезис, как его понимаю.

Неоклассика исходит из того, что природные ресурсы могут быть распределены «справедливо», по заслугам. Конечно, отрицать, что большую часть истории человечества ресурсы были распределены несправедливо, они не могут. Но у них есть неявное предположение, что рыночный механизм, если его применить к как-то распределенным ресурсам, в конечном счете обеспечит их справедливое распределение. Кстати, такой аргумент применяется и для оценки российской приватизации: мол, не важно, кому достались активы, рано или поздно они перейдут в руки «эффективных» собственников. Понятно, что применительно к природным ресурсам возможность найма работников сильно мешает такому представлению.

Доказывать это утверждение никто не собирается, равно как и изучать реальные исторические процессы. Вместо этого неоклассика в качестве исходного пункта своей теории ренты сразу берет конечный пункт: что ресурсы уже распределены справедливо, каждый владеет тем, что может сам обработать.

И показывает, что рынок не допускает несправедливости в перераспределении ресурсов. Никто не может улучшить своего положения за счет других, каждый может получить только то, что заслужил.

И самое главное: раз ресурсы перераспределяются в результате купли-продажи, то это значит, что все владельцы ресурсов их когда-то у кого-то купили. У меня богатое воображение. Я так прямо и вижу, как первые люди на Земле покупают у Бога планету в пользование за полновесную монету [71], а потом делят ее на участки, вроде как в «Вишневом саде», и на протяжении тысячелетий перепродают друг другу и своим потомкам.

Можно было над этим и посмеяться. Но дело в том, что описанная мною картина мира неоклассики имеет и вполне себе значимую политическую составляющую. Есть такая вполне популярная концепция, что это несправедливо, что Россия владеет значительной частью мировых нефтегазовых запасов. Как можно исправить эту несправедливость? А очень просто: с помощью ускоренного перевода отношений по поводу этих запасов на рыночные рельсы с обеспечением возможности участвовать в покупке запасов всем желающим.

Человек, воспитанный в русле неоклассики, не увидит никаких изъянов в этой идее. А если увидит – то, значит, плохо неоклассику изучал. А главное, что и классическая политэкономия, в том числе и марксистская ее версия, не найдут аргументов против. Они тоже искали рецепт справедливого распределения природных ресурсов.

С точки зрения неокономики, никакой справедливости в распределении природных ресурсов быть не может, и не стоит тратить время на то, чтобы ее искать.

А сэкономленное время лучше потратить на то, чтобы понять, как фактор природных ресурсов влияет на ход экономических процессов.

Связь между экономическим развитием и качеством природных ресурсов неоднозначна.

Несколько соображений по поводу того, как влияют природные ресурсы на ход экономических процессов.

До того как мы ввели фактор природных ресурсов, мы говорили, что уровень экономического развития связан с уровнем разделения труда. А также что размер воспроизводственного контура определяет возможности для развития разделения труда.

Сейчас фактор природных ресурсов мы учитываем. Должны ли мы внести какие-то коррективы в наши рассуждения?

Давайте попробуем. Раньше мы считали, что контур большего размера может быть и более продуктивным. Если же мы принимаем в расчет природные ресурсы и понимаем, что они разнокачественные, то далеко не всегда размер контура будет определять его продуктивность. Маленький контур с очень эффективным природным ресурсом может быть продуктивен не менее крупного контура, опирающегося на менее эффективные природные ресурсы. Возьмем ту же Норвегию.

Однако эффективных природных ресурсов в мире не очень много, и они ограниченны. Большой контур на них построить нельзя. Этот контур может быть очень богатым на зависть соседям. Но начиная с какого-то момента времени его развитие остановится. Это произойдет, когда контур столкнется с ограниченностью природного комплекса. Все, население больше расти не может, а если растет, то беднеет, и начинается упадок. Контур уже не может поддерживать ранее достигнутый уровень разделения труда.

А вот другой контур, опирающийся на менее качественный, но массовый природный ресурс. Поначалу он будет сильно проигрывать. Однако рост населения ничем не сдерживается, оно продолжает расти. Население все еще остается бедным, но его много, и с какого-то момента в контуре начинает расти уровень разделения труда.

Продуктивность растет, и исходно более бедный, но более многочисленный контур начинает опережать богатый. На рис. 30 показана динамика развития двух контуров (здесь по оси абсцисс откладывается численность населения, но этот показатель относится не к одному и тому же моменту времени, а отражает динамику роста населения во времени).

В общем, здесь мы видим то, что наблюдаем в истории. Промышленное развитие начинается там, где в основе экономики лежат не наилучшие ресурсы, а массовые ресурсы среднего качества. Я сказал среднего. Определить это достаточно трудно, тут лучше ориентироваться на реальную историю. Совсем некачественные ресурсы могут быть сколь угодно массовыми, но они, во-первых, не обеспечивают достаточно высокого темпа роста населения, а во-вторых, развитие разделения труда сталкивается с логистическими проблемами.

Пример плохих ресурсов – дореволюционная Россия. Очень много земли, но относительно малоплодородной.

Тут уже вступают в действие «мальтузианские циклы». Не надо думать, что все происходит сразу и автоматически: население размножилось, и сразу создало новый уровень разделения труда. Так не бывает. Размножилось, начинает беднеть и искать способы решения нарастающих проблем. Если оно изначально бедное, на грани выживания, то излишнее размножение, согласно Мальтусу, сразу же включает демографический цикл. Голод, болезни, население сокращается, и цикл повторяется.

А вот когда население беднеет, но жить еще какое-то время можно, цикл сокращения населения не включился – вот тут и появляются возможности.

Второй фактор, который тоже очень важен, как я показывал еще в первой лекции, – плотность населения. Если с гектара получаем 50, то на одном гектаре могут кормиться много людей. А если 10, то только несколько человек, и эти гектары надо положить рядышком, и вот плотность населения получается меньше, а следовательно – транспортные проблемы.

Бессмысленно сравнивать Великобританию и Соединенные Штаты даже в далекие, еще доиндустриальные времена с Россией. В них продуктивность земли была в два, в три, в четыре раза выше, чем в среднем на территории России, особенно в средней полосе. В России бурный рост населения начался только после екатерининского завоевания Крыма, когда присоединились черноземные области.

До этого в черноземных областях из-за набегов крымского хана селилось мало людей, да и те – особенные. Завоевание Крыма улучшило средние показатели, но все равно не так, как в Англии или в Соединенных Штатах. Достаточно для размножения, для того, чтобы контур рос; достаточно высокая плотность, что снимает логистические проблемы.

Вот так получаются центры развития капитализма. Можно высчитать факторы, которые это создают, и понять, почему другие наборы факторов не создают аналогичные структуры. В России, например, практически никогда не существовало городов, которые были бы центрами сельской местности и составляли вместе с ней единый воспроизводственный контур.

Почему не существовали? Город должна обслуживать сельская округа. Если округа продуктивная, то расстояние будет, скажем, десять километров. Если непродуктивная, то 30-40 километров. Тогда довезти продовольствие до города слишком дорого, город как центр сельской округи не складывается. Все это хорошо описывается моделью «изолированного государства» Иоганна фон Тюнена.

В России все города искусственно созданные: либо торговые поселения, либо военные заставы – всегда с поддержкой государственной власти. Единственное исключение – Украина, тут порог существования воспроизводственного контура «город плюс окружающая сельская местность» был перейден; впрочем, тоже не сильно.

Андрей Паршев упоминает этот фактор в своей книге «Почему Россия не Америка?» (один из самых тиражных и знаменитых бестселлеров начала этого века). Там много не то чтобы неправильного, не знаю, как сказать… слишком однобокий взгляд, некомплексный. Но вот этот аспект Паршев отметил правильно.

Еще одно следствие низкой продуктивности природного комплекса – низкая относительная численность элиты, что создает серьезные управленческие проблемы.

Как на самом деле выглядит «ресурсное проклятие».

Вернемся опять к начальным лекциям нашего цикла, а именно ко второй и третьей, где мы рассматривали взаимодействие развитых и развивающихся экономик.

Боюсь показаться занудой, но на самом деле все, что мы рассмотрели в этой лекции, мы уже видели в этих более ранних лекциях.

Мы видели взаимодействие двух контуров с разной продуктивностью. Тогда мы, чтобы быть ближе к реальности, считали, что разница в продуктивности обусловлена различием в уровне разделения труда. Но теоретически, конечно, она может быть связана и с различием качества используемых природных ресурсов.

Но и в этом случае будут работать одни и те же принципы. Посмотрите на ту модель, которую мы построили в этой лекции (рис. 28,29). Это ведь не что иное, как обобщенная модель сравнительных преимуществ Рикардо для многих стран (воспроизводственных контуров). Разве что во второй лекции мы финансовый сектор вычислили, а в этой лекции исходили из его существования как предпосылки.

Рассмотрели мы и инвестиционный тип взаимодействия. В несколько другом виде, в виде прямого найма работников владельцами наиболее эффективного ресурса. Ну да, если продуктивность нашей экономики определяется природными ресурсами, которые невозможно передвинуть, то получить доход можно только путем переноса рабочей силы из менее развитой страны в более развитую. Даже если мы не хотим, она сама поедет – про всеобщие проблемы с мигрантами мы хорошо знаем, в том числе и на примере нашей страны.

Говорили мы в начальных лекциях и про ресурсное проклятие. В этой лекции мы об этом тоже говорили (рис. 30).

Давайте поговорим об этой теме чуть более детально. Ресурсное проклятие – слишком общее выражение. Одни страны живут с ним столетиями, и вполне благополучны. Другие же мучаются.

В экономике смотреть на вещи с одной только стороны непродуктивно. Мы всегда должны пытаться охватить ситуацию в целом.

Рассмотрим для начала страны, которые живут с ресурсным проклятием и не жалуются. Это Канада и Австралия. Сбалансированные сырьевые государства, как я их называю.

Как устроена экономика Австралии и Канады? Там хороший природный ресурс. Обратим внимание: обе страны – иммигрантские. Австралия и Канада сидят на хорошем природном ресурсе, но их население расширяется по мере того, как расширяется и использование этого ресурса.

Да, в Австралии (и Канаде) есть своя промышленность, но какая? Горнодобывающая промышленность. Тяжелые, металлоемкие, сложные машины трудно везти издалека, поэтому и Австралия и Канада производят их сами. К тому же сырье тут же, под рукой. То же самое происходит в ЮАР. А больше практически ничего нет. Есть «неторгуемые сектора»: то, что невозможно завезти из-за границы (скоропортящиеся продукты; строительство; сектор услуг). Вот два контура, в основании которых лежат хорошие ресурсы.

В этом смысле Австралия более показательный пример, она еще и логистически отделена от всего мира, совсем чистый случай.

Это сбалансированные сырьевые экономики, рабочая сила идет вслед за освоением ресурсов, причем иногда даже отставая. Именно в Австралии впервые был официально введен восьмичасовой рабочий день. Спрос на ресурсы был большой, людей не хватало, люди могли бороться за свою зарплату и за условия труда, были очень сильные профсоюзы. Лейбористская партия находится у власти с незапамятных лет. Одно из самых развитых и щадящих трудовых законодательств в мире.

А теперь посмотрим на нашу страну. У нас богатые природные ресурсы, но они оказались востребованы, когда страна уже была населена. Это во-первых. Во-вторых, до этого наша страна уже пошла по пути углубления разделения труда. Но успела столкнуться с ограничениями по населению и остановилась в своем развитии. Но тут открылась возможность развития по ресурсному пути – и мы начали переключаться на него.

Собственно, с этого я и начал цикл лекций. По сути дела, наша экономика на протяжении уже трех десятилетий перестраивается на австрало-канадскую модель. Но тут проблема. Сколько народа живет в Австралии и Канаде, и сколько у нас?

Что делать тем, кто не может встроиться в сырьевую модель? А их десятки миллионов. Эффективный воспроизводственный контур они создать не могут – их слишком мало для этого. Встраиваться в международную систему разделения труда по инвестиционному типу? Но речь идет о населении, разбросанном по огромной территории. У нас и так низкая плотность населения, а если говорить о людях, оказавшихся вне сырьевого контура, то их плотность гораздо ниже. Москву не будем учитывать, и плотность населения страны сразу снижается.

Можно сказать, что и в Москве есть те, кто в сырьевой контур не встроился. Так это еще одна проблема. Как отделить одних от других и понять кто где. Это не только для Москвы проблема, но и для других регионов.

Не буду сейчас об этом подробно рассуждать. Пока что я хотел только более четко обозначить проблему.

Распространение денежных механизмов обычно имеет большее значение для экономического развития, чем качество природных ресурсов.

И все-таки вернемся к вопросу о том, в какой последовательности происходит освоение земельных ресурсов. Мы уже говорили, что предлагаемая нам сказка про то, как люди осваивали наиболее эффективные ресурсы, а потом переходили ко все менее качественным, представляется нам именно что сказкой.

На самом деле, в экономическом развитии роль играет не столько то, в какой последовательности шло распределение ресурсов, сколько то, из какой точки и каким образом шло распространение денег и торговли.

Допустим на секундочку, что неоклассики с их сказкой правы, и ресурсы осваиваются именно в той последовательности, как они говорят.

Но появление денег и денежной экономики никак не связано с качеством используемых земель.

Давайте с этой точки зрения еще раз внимательно посмотрим на «Богатство народов» А. Смита. Я предупреждал, что к этому вопросу мы еще вернемся. По сути дела, он говорит следующее. Земельные ресурсы в Англии – не самые лучшие в Европе. Но зато в Англии более развита денежная (финансовая система). Развитие Англии и ее денежной системы сдерживается исчерпанием природного комплекса, в результате чего в оборот втягиваются все менее и менее продуктивные земли.

Но за пределами Англии есть гораздо лучшие земли, которые используются неэффективно, поскольку в соответствующих регионах не развито денежное обращение (это последнее соображение уже не столько Смита, сколько мое). Если мы позволим нашей денежной системе, говорит Смит, выйти за пределы нашего природного комплекса, то это позволит вовлечь в денежный оборот более продуктивные земли, и Англия, как инициатор этого процесса, сможет получить свою долю глобального прироста производства в виде дешевого продовольствия для наших рабочих.

Надеюсь, моя мысль понятна. Динамику экономических процессов следует искать в развитии денежного сектора и денежных отношений. А природные ресурсы здесь выступают в роли пусть и значимого, но пассивного объекта.

Что такое феодализм.

Последнее, о чем я бы хотел сказать в этой лекции. Но это очень важно для понимания экономической истории.

Вернемся к построенной нами ранее модели (рис. 28, 29). Там мы предполагали, что основными субъектами выступают индивидуальные производители и что производятся и потребляются только два продукта. Изменим исходные условия задачи.

Пусть воспроизводственные контуры – это сообщества людей, между которыми существует попродуктовое разделение труда, причем производятся и потребляются не только сельскохозяйственные, но и ремесленные товары [72].

И вот теперь эти контуры включаются в денежный обмен. Что касается земельных ресурсов, то здесь процессы будут такими же, как мы описали выше. Земли будут специализироваться, наиболее эффективные земли будут использоваться полностью.

А вот что будет происходить с ремесленниками?

До начала торговли их потребление определялось уровнем продуктивности контура, в состав которого они входили. Но теперь те, кто работает на земле, получили возможность обмениваться своей продукцией с теми, кто работает в других контурах, и могут уже не «делиться» продуктивностью земель с ремесленниками.

В реальной жизни, наверное, будут происходить сложные процессы. Ремесленники захотят занять свободные продуктивные участки земли, земледельцы будут этому препятствовать. Но в любом случае, поскольку V тех сельскохозяйственных производителей, кто участвует в обмене, уровень благосостояния будет расти, желание потреблять ремесленные изделия у них будет сохраняться.

Так что, может быть, какая-то часть ремесленников и перейдет на землю. Но, с другой стороны, те земледельцы, кому хороших земель не достанется, начнут переквалифицироваться в ремесленников. В общем, в новой экономической системе ремесленники будут, хотя в какой-то период уровень ремесленного производства может и упасть.

Вопрос в следующем – чем будет определяться уровень доходов ремесленников в сложившейся экономической системе? Он будет определяться уровнем потребления земледельцев, работающих на худших землях. Иными словами, неквалифицированный ремесленник, не требующий обучения своему ремеслу, будет получать доход, обеспечивающий ему уровень потребления такой же, как и земледелец на худшей земле (не важно, участвует он в денежном обмене или нет). Конечно, более квалифицированные ремесленники, занятия которых требуют обучения и опыта, будут получать более высокие доходы. Но уровнем, от которого будут отталкиваться эти доходы конкретных профессий, будет определенный нами выше.

Таким образом, владельцы эффективных участков земли будут получать дополнительный доход, связанный со снижением уровня доходов ремесленников. Если мы рассмотрим ситуацию в динамике: численность населения растет, новые люди занимают еще менее эффективные участки, – то увидим, что оплата ремесленников будет иметь тенденцию к снижению.

Нас поэтому не должны удивлять те меры, которые в реальной истории применяли ремесленники для защиты своих доходов. Речь идет о создании цехов и гильдий, жестко регулирующих как численность ремесленников, так и конкуренцию между ними.

Но я хотел бы особо обратить внимание на следующее.

На протяжении долгого исторического времени фактор разделения труда действовал практически исключительно через специализацию используемых земель (плюс более полное использование наиболее эффективных участков).

Организация торговли между территориями с различной продуктивностью земель, сопровождаемая захватом эффективных природных ресурсов, определяла динамику экономического развития в частности и исторические процессы в целом на протяжении многих веков и даже тысячелетий.

Некая конкретная временная форма такой стратегии на определенной территории обычно называется феодализмом. Мы можем поступить с этим термином как хотим. Можем совсем отказаться от него, определив этот этап мирового развития каким-нибудь другим термином, применимым ко всей ойкумене. Можем оставить термин в его конкретном значении, понимая, что это специфическое проявление одной всемирной тенденции, которая в других местах в разное время принимала свои особые формы. В любом случае я попробовал немного повысить уровень понимания ситуации.

В следующей лекции мы перейдем к рассмотрению разделения труда в ремесленном (промышленном) секторе.