Если хочешь быть волшебником

15. Кто изобрел карбюратор?

Едва за Инной Васильевной закрылась дверь, как Николай беспокойно заметался по комнате. Он был похож на зверька, неожиданно обнаружившего, что его заманили в ловушку и все выходы закрыты. Остановившись против Левы, он с тревогой спросил:

— Что теперь с мотоциклом будет? Куда все денем?

— Ерунда, — ответил тот беззаботно. — Мотоцикл мама не тронула бы, а весь наш хлам из сарая пускай выбрасывает, наша совесть будет чиста.

— Тебе все это не дорого? — опешил Николай.

— Лом этот? Нет, не жаль его. Давай лучше собирать паровоз, это интереснее. — И Лева, в душе которого еще не улеглась радость, снова пустился в замысловатый пляс.

А Николай сел на стул в углу и, обхватив руками согнутые колени, задумался, целиком ушел в решение какой-то небывало трудной задачи.

Снова вошла Инна Васильевна. Она принесла простыни, одеяло, подушку, сложила все это на диване.

— Ты, Коля, ложись тут, а Лева — в своей постели… Спать пора, дети!

Она ушла. Ребята стали раздеваться. Первым засопел во сне Николай. У Левы не было настроения спать, он мог бы еще долго разговаривать, будь у него другой собеседник, а Николай только мычал, когда Лева слишком усердно тормошил его. Поворочавшись с боку на бок, Лева тоже уснул.

Ночью его мучили кошмары. Сначала снилось, что он долго-долго идет куда-то, невозможно болят ноги, а конца пути не видно. Вдруг сзади что-то загрохотало. Оглянулся — его догоняет поезд. А вся-то дорога состоит из одного железнодорожного полотна, и некуда свернуть: слева, у самых рельс, отвесно поднимается высокая скала, справа — обрыв. А поезд все ближе. В отчаянии Лева стал карабкаться вверх по крутой скале, но, не взобравшись и на метр, сорвался. И быть бы ему под колесами поезда, если бы он, зажмурившись, не прыгнул в пропасть.

И вот он лежит на дне какого-то каменного колодца, и со всех сторон из расщелин в камнях вырываются густые белые пары. Их струйки стекаются к Леве, вихрятся над ним, сливаются в сплошное непроницаемое облако. Лева задыхается. Ему не хватает воздуха, он не может дохнуть.

В испуге Лева проснулся, сел в постели, протер глаза.

Горел свет. Ставни были закрыты. Остро пахло чем-то удушливым, тяжелым. Николай поднимает упавший стул. Он одет, на нем видавший виды серый передник Анфисы Петровны.

— Что? — испуганно вскрикнул Лева спросонья.

— Спи, спи, — торопливо и не менее испуганно отзывается Николай. — Закрой глаза и спи!

Похоже, что он успокаивает младенца, раскапризничавшегося среди ночи.

Леве хочется спать, глаза его сами слипаются. Может быть, он и уснул бы. Но в комнате очень душно. Он делает глубокий вдох и узнает запах бензина. Вялый взгляд скользнул по циферблату будильника — пять часов.

— Ты сегодня не ложился? — спрашивает Лева, зевая, еще не вспомнив всех событий истекшего дня.

— Ложился, — шепотом отвечает Николай, — разве ты забыл? — Поняв, что Лева больше не уснет, он говорит: — Не шуми!

Чем-то он озабочен и, разговаривая с Левой, думает о своем. В руках у него — странной формы металлический предмет. Николай полощет его в миске с бензином, что-то на нем привинчивает или отвинчивает и наконец подходит к сидящему на постели Леве.

— Карбюратор от мотоцикла, — произносит он шепотом. Слово «карбюратор» звучит очень авторитетно. Каково назначение карбюратора, Лева сейчас вспомнить не может, хотя знает уже, что такая деталь существует. Николай поясняет:

— Рот мотора. Гляди: в эту камеру поступает бензин… Через эту сетку всасывается воздух… По этому каналу смесь поступает в цилиндр… Затем проскакивает искра, смесь сгорает, газы давят на поршень…

— Опять горение и давление газов, — шепчет Лева. — Ты про это расскажи подробнее, в школе я не все понял, а когда Савелий Дмитриевич объяснял — окончательно все перепуталось в голове.

— Обязательно объясню, но потом, а теперь смотри дальше: вот заслонка. Она может суживать и расширять проход для газа. Просто, правда ведь? Вот игла на поплавке…

Лева слушал, словно сказку. Сонное настроение улетучилось. То, что Николай показывал, было очень интересно и куда более понятно, чем когда об этом же рассказывал Савелий Дмитриевич, вероятно, именно потому, что тот ничего не показывал. Теперь Лева имел возможность рассмотреть карбюратор до мельчайших подробностей.

Верно, все в нем было очень просто. Но вместе с тем все было так изумительно умно придумано, что Лева почувствовал потребность что-то одобрительное сказать, кого-то поблагодарить. Но кого? Сколько изобретателей вложили свой ум, свой труд, свою страсть в этот небольшой фигурный кусочек металла, называемый карбюратором! Лева понимает это. Нет, уж теперь-то он ни за что не позволит матери так просто взять да и выбросить это творение умных человеческих рук.

Николай тем временем тщательно вытер носовым платком карбюратор, спрятал его в ящик письменного стола. Тут только Леве бросились в глаза перемены в обстановке комнаты.

У двери, загораживая вход, лежали два ржавых колеса. На вешалке поверх одежды висели красные резиновые баллоны, потрепанные покрышки, какая-то дуга из жести. Письменный стол был завален инструментами и мелкими деталями, поверх которых извивалась покрытая жирной грязью передаточная цепь. Где-то среди этих вещей должна быть авторучка Левы. Вспомнив о ней, он соскочил с постели, но споткнулся о бензиновый бак, угол которого торчал из-под кровати, и едва не упал. Отыскав ручку, он вспомнил об учебниках. Обнаружил их сложенными под столом на перевернутой вверх дном корзинке для мусора. Хочет одеться, но не находит своих вещей. Случайно замечает хвостик помочей, свисающий со шкафа. Поднимает глаза и видит, что одежда вместе со стулом, на котором он сложил ее вечером, находится на шкафу. Все в комнате не на месте, все переставлено, свалено в беспорядке в самых неожиданных местах.

— Что ты здесь наделал?! — воскликнул Лева, озадаченно глядя на Николая. Тот быстро, горячим шепотом заговорил:

— Пан или пропал! Чтобы Инна Васильевна не выбросила все на свалку, я задумал за одну ночь мотоцикл собрать. Тогда уж, конечно, она ничего бы не тронула. Казалось, что все готово, только сложить да свинтить. А стал подгонять одно к одному — увидел, что и за неделю не управимся.

Последнее слово он умышленно произнес во множественном числе, как бы обращаясь к Леве за содействием и надеясь на его помощь. И Леве было приятно это слышать.

— Что ж теперь? — спросил он участливо, с искренним желанием выручить товарища.

— Что ж теперь? — как эхо отозвался Николай с дрожью в голосе.

Впервые видел Лева своего друга таким растерянным и огорченным. И он вдруг загорелся желанием во что бы то ни стало найти выход, уберечь его труды и надежды от окончательного крушения.

И вот Лева, как всегда, когда приходится над чем-нибудь напряженно думать, рассеянно глядит по сторонам, потягивает носом. Вдруг он радостно хлопает себя по лбу:

— А ведь над нами весь чердак свободен!

— Верно, — оценил эту мысль Николай. — Почему ты раньше не сказал?

— Эта идея у меня у самого только ночью зародилась. Снилось мне, будто я куда-то карабкаюсь, а паровоз какой-то за мной гонится. Ну, я от него в обрыв и прыгнул. Теперь понимаю: это я про чердак думал.

Пока Лева одевается, Николай снимает с вешалки несколько резиновых кругов и надевает их Леве на шею, как баранки на палочку. Потом сует ему в руки бензиновый бак, а сам поднимает с пола колесо.

— Пошли!

В коридоре раздаются шаги. Ребята замирают. Николай вовремя догадался выключить свет. В темноте Лева боится шевельнуться, чтобы не задеть чего-нибудь, не наделать шуму. Инна Васильевна остановилась у двери, молчит.

— Ты спишь, Лева? — слышат они, наконец, тихий голос. Лева не отзывается, лихорадка трясет его. Инна Васильевна пробует дверь, но она заперта изнутри на крючок.

— Лева! — произносит Инна Васильевна громче. — Что у вас там за стук? О чем вы разговаривали?

— Га? — отзывается Лева очень сонным голосом. — Кто там?

— Это ты тут бегал всю ночь?

— Это Коля, у него живот болит. Сейчас он спит.

— Я так и думала. Ну, пусть спит.

До утра остается совсем мало времени, часто бегать по коридору больше нельзя, и Лева подсказывает новое решение, смелое, но верное:

— Все мелкие вещи мы можем запихнуть в платяной шкаф и закрыть, а ключ «потеряем». Остальное снесем к механизаторам — они уже скоро встанут.

Не успел Лева договорить, как Николай уже принялся выполнять этот план. Через час — полтора комната имела почти прежний вид. Носовыми платками ребята вытерли стулья, стол, подоконник, и в конце концов платки стали такими, что ими не жаль было вытереть и масляные пятна на полу. Масло — не вода, пятна отчетливо выделяются на светлом паркете. А тут как раз входит Инна Васильевна.

— Чем это у вас в комнате пахнет? — спрашивает она. — От такого запаха и железный живот разболится. — Она замечает на полу пятна, а на столе — напильник, который ребята впопыхах не успели убрать; возле окна наступает на оброненную гайку. Лицо ее наливается кровью. Но сегодня она гостеприимная хозяйка, она сдерживает себя. Подошла к окну, распахнула его, выбросила гайку и напильник. Потом заглянула под кровать, за спинку дивана. К шкафу подойти не догадалась.

— Всю комнату испакостили, — говорит она с мягким укором. — А я вчера белила ее, мыла… Чего же вы в конце концов добиваетесь? Какое удовольствие в возне с ржавым железом? Безобразники вы! — повысила она голос. — Вы должны обещать мне прекратить эту игру.

Ребята молчат. Николай глядит себе под ноги. Лева вдруг вспомнил, что на рукаве у него пятнышко, и сейчас нет для него задачи более важной, чем скрести это пятнышко.

Инна Васильевна понимает, что требуемого обещания они не дадут.

Бросив последний взгляд на комнату, она выходит. Дети следуют за ней. По полу коридора к двери рабочего общежития тянется цепочка мелких темных пятен — накапало из бака. Инна Васильевна идет по этим следам, не отпуская ребят от себя. И надо же было случиться, что как раз в этот момент дверь общежития отворилась и оттуда вышел Савелий Дмитриевич. Он никуда не торопился: минуту открывал дверь, столько же закрывал. Между тем одного беглого взгляда в комнату было достаточно, чтобы все понять. Инна Васильевна имела возможность увидеть столь ненавистные ей «железки», сложенные в общежитии на полу, как раз против двери.

— Можно к вам? — решительно обратилась она к Савелию Дмитриевичу.

— Милости просим… очень рад, — рассыпался тот в любезностях, и каждое его слово воспринималось сконфуженными друзьями, как предательство. Бригадир широко распахнул дверь, на этот раз довольно быстро. Ребята предпочли не заходить в комнату. Впрочем, дверь за вошедшей туда Инной Васильевной они прикрыли неплотно, так что могли слышать все, о чем там будет говорено.

Некоторое время в комнате было тихо — Инна Васильевна осматривалась. Потом она спросила:

— Откуда эти ржавые железки? Мои натаскали?

— Возможно, — уклонился Савелий Дмитриевич от прямого ответа.

— Прошу открыть окно и выглянуть — нет ли кого поблизости.

— Никого, — ответил Савелий Дмитриевич, выполнив ее поручение.

— Хорошо… Прошу выбросить все это во двор, — указала она на кучу железных вещей на полу.

— Зачем? Это все нужно.

— Они ваши?

— Пока в моей комнате — мои, — ответил он снова уклончиво. — Это очень полезные вещи.

— Но из-за них ваша комната… Ни уюта в ней, ни чистоты… Кто у вас старший?.. Этому человеку надо уши надрать, его надо заставить все это вычистить, — горячилась Инна Васильевна. Савелий Дмитриевич молчал.

— Разве можно жить в таких условиях? — продолжала Инна Васильевна довольно резко. — Везде окурки, окна мутны от пыли, паутина под потолком… Неужели не замечаете? Кто у вас уборку делает?

— Сами, по очереди… Сегодня очередь моя.

— Была или будет?

— Была… Уже закончил, значит, уборку, — смущенно ответил Савелий Дмитриевич.

— Так… — неопределенно протянула Инна Васильевна и вдруг предложила: — Знаете что, мои дети напачкали у вас — так позвольте мне и убрать, хотя бы показать, как это делается. Где ваши тряпки, веник, швабра?.. А все эти железки хоть в сарай, что ли, вынесите…

Это было так неожиданно и вместе с тем так понравилось ребятам, что они, словно опасаясь громкими шагами вспугнуть то хорошее, свидетелями рождения чего они стали, на цыпочках отошли в сторону. Счастье их было тем полнее, что Инна Васильевна, видимо, забыла про них.

Вскоре мимо них пробежал с пустым ведром Савелий Дмитриевич, шепнув на ходу: — Сейчас я вам все ваше выдам, и эвакуируйте его в безопасное место.