Если хочешь быть волшебником

8. Повторение — мать учения

Хорошо спится в дождь. Сон тем крепче, чем добросовестнее тучи закрывают небо, чем пасмурнее утро. Именно в такое утро кто-то постучался в окошко Ракитиных. Стучал настойчиво, хотя и не очень громко, чтобы не привлекать к себе внимания тех жителей квартиры, которым лучше не попадаться на глаза.

Разбуженный стуком, Лева что-то промычал спросонья, приподнял голову, бросил затуманенный взгляд на окно, но ничего не разглядел. До утра было далеко, хотя старинный будильник на тумбочке уже показывал семь. Врет этот проклятый будильник, по воскресеньям он всегда врет!.. Лева повернулся на другой бок, натянул повыше одеяло.

— Лева!.. Лева!.. Лева!.. — слышалось ему в меняющемся ритме дождя, как иному чудится что-то в ритмичном перестуке вагонных колес, а другому — в вое пурги или жужжании шмеля. Мальчику даже казалось, что дождь обращается к нему чьим-то очень знакомым голосом. Он натянул одеяло еще выше, чтобы оно закрывало и уши. Дождь продолжал тихо, осторожно, но настойчиво:

— Лева!.. Лева!.. Лева!..

— Га?.. Что такое?.. — Лева сел в постели и вдруг увидел лицо Николая, заглядывавшего в окно. Поколебавшись немного — не натянуть ли одеяло еще выше, чтобы оно закрывало и глаза? — он соскочил на пол, подошел к окну и раскрыл его.

На Николае был широкий и длинный брезентовый плащ с остроконечным капюшоном, натянутым на голову. Бежавшие с крыши струйки воды растекались по его спине и плечам, с козырька фуражки часто срывались большие прозрачные капли.

— Чего тебе? — спросил удивленный Лева. — Нарочно такое время для прогулки выбрал?.. Или, может, захотелось срочно на велосипеде покататься?

— Слушай, Левка, — шепотом ответил Николай, — пойдем на хутор к мотоциклисту в гости.

Лева не поверил:

— Сейчас?.. Куда идти, говоришь?

Но поняв по решительному и упрямому выражению лица товарища, что он не ослышался, Лева сердито воскликнул:

— Вздор!.. Вздор городишь!.. Десять километров в такую погоду… Да ты в своем уме?

— Нет, в твоем, — огрызнулся Николай. — Дело-то очень важное: надо около мотоцикла еще раз повертеться, машину в руках подержать. Без этого никогда не научишься. А в другой раз некогда будет. Сегодня еще и гарантия есть, что машину дома застанем, никуда она в такую погоду не денется, если только бригадир не сумасшедший.

— Ерунда, — стоял на своем Лева, — очень нам нужен этот мотоцикл. Как верблюду наушники… Иди, иди, — вдруг заторопился он. — Мама!

И, захлопнув окно, Лева юркнул в еще не остывшую постель.

Савелий Дмитриевич был немало удивлен, когда в его комнату ввалился человек небольшого роста в огромном, до пят, плаще, снизу густо забрызганном грязью. Низко натянутый на голову капюшон не давал рассмотреть его лица. А Николай, убедившись, что тракторист «не сумасшедший», отвернулся и стал стаскивать с себя одеревяневший плащ.

— Да ты никак тот самый парень?! — удивился бригадир, узнав Николая. — А родные знают, куда ты девался?

— Знают… Я бабушку еще три дня назад предупредил.

— Но погоду ни ты, ни она не предвидели. Сегодня спрашивал ее?

— Погода делам не помеха, — ответил Николай с достоинством взрослого человека. — У нас дожди, бывает, по месяцу не прекращаются.

— Отлично!.. Счастье твое, что дождь выдался, — в город я должен был ехать, как раз разминулись бы. Теперь хоть до вечера занимайся. Да ты ел ли?

Обычно стеснявшийся при посторонних, Николай чувствовал себя с этим человеком свободно.

— Ел, — ответил он, — да ведь дорога нелегкая.

— Значит, снова проголодался?.. Так прошу к столу!

После завтрака Савелий Дмитриевич отвел Николая в «гараж» — небольшой сарайчик, крытый дранкой, в глубине которого стоял мотоцикл. Он запустил и заглушил мотор, затем велел проделать то же Николаю и, довольный его успехами, сказал:

— Программа на сегодня такая… — Он задумался, глянул на потолок, на стены, потом бросил беглый взгляд куда-то вниз, чем напомнил Николаю ученика, заглядывающего в шпаргалку перед тем, как ответить учителю, и стал перечислять: — Снимем карбюратор… вывинтим свечу… выхлопную трубу и глушитель отъединим… Только не забывать все в точности по местам возвращать!.. Вдуматься надо во все устройство, особенно понять обязанности тросов и как они их выполняют. Одним словом — до всего дойти, чтобы ни одной тайны для тебя не осталось.

— Кое-что я уже знаю, — сообщил Николай, когда бригадир кончил, — помогал при ремонте. А ездить не умею.

— И это придет в свое время, — пообещал Савелий Дмитриевич. — Ну, действуй самостоятельно. Если я тебе понадоблюсь — кликнешь. А я тем временем книгу буду кончать.

Однако бригадир так и не ушел. То ли книга была не из интересных, то ли еще что, но он вдруг напрямик сказал Николаю:

— А знаешь, это здорово хорошо, что ты пришел. Мне бы давно пора пересмотреть и почистить машину. А ну, берись…

Ну как, умнее стал? — спросил Савелий Дмитриевич, когда они, закончив работу, отмыли в бензине перепачканные маслом руки и пошли к стоявшей во дворе бочке с водой. — Прибавилось кое-что в твоей голове?

— Все понятно и очень даже просто.

— Вот и оно! А поначалу может показаться черт знает какой головоломкой. Главное — перед нутром машины не робей. Без этого мотоциклистом не станешь, разве что беспомощным любителем… Что ж, спасибо за помощь, здорово ты меня выручил сегодня.

— Какая уж помощь!

— Не говори! Без тебя я, может, еще месяц собирался бы. Дорог, знаешь, почин… Ну, прощай, дружище, прощай! Дорогу найдешь?

— Дорогу? — И вдруг, испытывая мучительную неловкость от необходимости сказать это, превозмогая стыд, Николай произносит: — А можно мне еще к вам прийти? Мне бы ездить научиться…

Савелий Дмитриевич с любопытством поглядел на него, и Николай продолжал:

— Завтра после уроков я тоже буду свободен… и послезавтра…

Савелий Дмитриевич усмехнулся:

— Двадцать километров не каждый согласится и один раз отмахать. А тут ведь не раз и не два…

— Вы меня только чуть-чуть научите, а дальше я сам.

— Чуть-чуть — это не по мне. Или по-настоящему, или никак!

— Я буду делать все, что велите, — горячо воскликнул Николай, — я буду приходить, когда назначите…

— Э-ге! — рассмеялся Савелий Дмитриевич. — Да ты, я вижу, из таких, чью просьбу не уважить даже грешно. Жаль мне твоих ног.

— Это ничего, — сдерживая радость, заверил Николай, — это мне совсем нетрудно. Пешком ходить я умею.

— Что ж, так тому и быть!

После нескольких уроков у бригадира, обычно заканчивавшихся прогулкой на мотоцикле, в которой Николай неизменно участвовал в качестве пассажира — сидел на багажнике, наступил день, когда Савелий Дмитриевич сказал:

— Ну, должно быть, не подкачаешь! Садись-ка за руль!

Николай взялся обеими руками за руль тихо рокочущего мотоцикла. Ощущение было почти такое, как будто он держал руль велосипеда, — привычное и потому успокаивающее. Он закинул правую ногу, уселся в седло. Оно было низким и, сидя, Николай упирался ступнями в землю. Так и упасть невозможно; всегда успеешь стать на ноги прежде, чем машина свалит тебя. Это открытие окончательно успокоило его. Он улыбнулся бригадиру, ободряюще глядевшему на него, и ощутил в себе уверенность, необходимую для предстоящего испытания.

Он внимательно глядел на руль, на рогах которого, словно значки таинственного, но уже прочтенного письма, красовались разные рычажки. Он забыл о владельце машины, о том, что уроки еще не приготовлены, что бабушка на дежурстве и некому присмотреть за Леночкой — обо всем на свете. Видел и понимал только то, что шифром было написано на руле.

«Этот рычаг выключает сцепление, этот переводит скорость… Вот рычаг тормоза… вот регулятор газа…» Руки его двигались вслед за мыслями, словно пальцы пианиста по клавишам инструмента, спеша воспроизвести аккорд, уже звучащий в голове.

Сначала мотор взревел громко, злобно, будто с угрозой, затем сразу стал тише, и в этот момент машина слегка качнулась, осторожно двинулась вперед. Ноги Николая, плотно прижатые к земле, стали отставать, и он должен был переставить их. Машина с каждым мгновением ускоряла ход, и, сделав еще шаг, Николай вынужден был поднять ноги на педали, чтобы не волочить их по земле. Теперь он прочно сидел в седле. Машина двигалась плавно, свободно, легко, и казалось, что она сохраняет равновесие сама, без участия седока.

Чудное это было мгновение. Чувство безграничной радости, переполнявшее Николая, казалось, передавалось мотору, умножая его мощь, и мотоцикл мчался все более резво. Пружины сиденья потряхивали Николая, на выбоинах дороги его подбрасывало сильнее, но он даже не замечал этого. Отстал бежавший несколько шагов рядом бригадир, уходил назад хутор со своими домами, оградами, деревьями, уходил плавно и безостановочно, словно стоял он на движущемся транспортере. Свистел в ушах ветер, напевая свою вечную песню, — песню славы отважным юным конькобежцам, шоферам, пилотам, аэронавтам, — всем, кто не боится скоростей и пространств.

Остался позади последний огород, незнакомый мальчишка приветственно махнул ему рукой, но Николай словно ничего этого не видел. Наконец, миновав перекресток дорог и боясь заблудиться, он сбавил газ, притормозил и стал делать поворот.

Когда он вернулся к месту старта и бригадир спросил: — Ну как, все ладно? — он ничего не ответил — не мог говорить. Савелий Дмитриевич протянул ему руку, и вдруг Николай рассмеялся тихим, счастливым смехом.

— Быть тебе настоящим мотоциклистом, — сказал Савелий Дмитриевич, принимая машину. — Вопросов ко мне не имеется?

— Один только. Как вы сами стали мотоциклистом?

— Так и стал, — проговорил бригадир. — Вручили мне машину и приказали ехать, доставить донесение… Показали, как заводить, как управлять, глушить… За час я всю науку постиг, сел и поехал.

— Кто дал?.. Кто приказал?.. Чье донесение? — лаконичные ответы обычно многословного Савелия Дмитриевича произвели на Николая неожиданное впечатление — множество загадок и тайн чудилось ему за каждой фразой бригадира.

— Люди показали, понимающие люди… А кто приказ дал, давно того нет в живых, — неохотно ответил бригадир. Все же Николай рискнул задать еще один вопрос:

— Разве за час можно стать мотоциклистом?

— Хорошо, что не веришь, — похвалил Савелий Дмитриевич. — Кто-то доказал, что вся наука от этого пошла, от сомнения, значит. Кто не сомневается, тот ничего не откроет и не изобретет… Что ж, и я не за час овладел машиной, признаюсь. Задание я тогда, правда, выполнил, но на обратном пути по неопытности малость ошибся: надо было на повороте поубавить газу, а я в другую сторону рукоятку повернул. И тряхануло меня так, что на всем скаку мы под откос полетели — я и машина. Там она и сейчас лежит, а я, видишь, уцелел и через три недели снова на ногах был.

К Савелию Дмитриевичу вернулась его прежняя разговорчивость, и это поощрило Николая продолжать:

— После того уж никогда не ошибались?.. Навсегда запомнили?

Бригадир со злостью ударил носком сапога камушек, лежавший перед колесом машины и, глядя на мальчика, сказал:

— Всякое бывало. Сам понимать должен, что для полноты образования учеба нужна, а где тогда учиться было?

Он повернул рукоятку на полный газ, будто поручая зарычавшей машине дальнейший разговор с Николаем.

— Курсов не было? — перекрикивая рев мотора, спросил Николай.

Савелий Дмитриевич кивнул головой и прикрыл газ.

— Прошел я полный курс науки у самого себя: достал пять поломанных машин и из них одну справил: от одной руль взял, от другой — колеса, от третьей — бачок. И так весь мотоцикл будто на заводском конвейере собрал. Только был тот конвейер стоячим, а сам я вокруг него километров может с тысячу исходил… При этом и раскусил я все взаимодействие и не осталось теперь для меня никаких секретов в машине. Вся она теперь моя, а когда-то убить норовила.

— И таким способом, значит, можно собрать машину?

— До чего ты однако, парень, недоверчивый, — пожурил его Савелий Дмитриевич. На прощание он дал Николаю таблицу дорожных знаков и книжечку с правилами уличного движения.

— Эти куплеты заучи, как будто Пушкин сочинял их. Помни, что даже за один миллиметр ошибки отбирают права…

Вернувшись в город, Николай не стал заходить домой, не стал искать Леву, чтобы поделиться с ним своей радостью, — он торопился к Старому мастеру. Именно Федор Иванович должен первым узнать о сегодняшнем успехе Николая и о его новом, только что родившемся замысле.

Но когда Николай миновал центральный сквер и очутился на тихой в это время дня рыночной площади, он сообразил, что опоздал и Федора Ивановича ему уже не застать. Большая стрелка на уличных часах совершала свои маленькие прыжки слева вверх направо, от дня в сумерки, навстречу ночи, как она двигалась испокон веков. Николай подумал было, что не будет поздно, если он отложит свое намерение на завтра. Но потребность немедленно поделиться с кем-нибудь своим замыслом была столь велика, что, заметив на противоположном конце площади фигуру медленно приближавшегося мальчика, Николай безотчетно двинулся навстречу. Посреди площади они сошлись — Николай Самохин и Гена Князев. Гена первым начал разговор:

— Здоров, Коля! «Откуда, умная, бредешь ты, голова?»

— Да вот… вышел погулять, — неуверенно произнес Николай. Острота неприязни, которую он испытывал к Гене после их ссоры на «велодроме», давно притупилась — когда учишься в одном классе, нельзя долго оставаться недругами.

— А знаешь, папа разрешает мне кататься на его мотоцикле, и я уже научился… Сначала, правда, было страшно.

Эта доверительность Гены расположила и Николая к откровенности.

— Как ты думаешь, Гвидон, если бы найти, например, несколько поломанных мотоциклов и попробовать собрать из них один…

— Ты хочешь заняться этим? — удивился Гена.

— Все равно… Кто-нибудь мог бы заняться… Но удастся ли?

— А где наберешь столько поломанных мотоциклов?.. Впрочем, понимаю, в городе имеется с десяток машин, и можно попросить владельцев, чтобы они быстрее ломали их. Обещаю сдать тебе мой мотоцикл в полной неисправности лет через тридцать… — Лицо Гены расплылось от удовольствия, ехидная улыбка искривила его губы. — А знаешь что, — продолжал он издеваться, — давай пошлем на завод письмо, чтобы нам прислали десяток мотоциклов на опыты, для изобретательства, и мы все их сразу же… под… под… откос… а потом… — Гена выталкивал из себя обрывки фраз, борясь со смехом и не в силах одолеть его.

— Эх ты-ы-ы! — процедил Николай сквозь зубы. В звуках этих, должно быть, почудилась угроза, потому что Гена отскочил на несколько шагов, продолжая кричать:

— Пойдет… почему не пойдет!.. Ведь если несколько прутиков связать веником, то и тогда для Бабы-Яги получается транспорт, и она полететь может… Баба-Яга — мотоциклист, Баба-Яга — мотоциклист, ха-ха-ха!

И Гена скрылся среди теней сквера.

Сжав кулаки, не помня себя от досады и злости, Николай побрел назад. Он не заметил, каким образом очутился у Зеленой будки. Через щель в ставне изнутри пробивалась полоска света. Николай подскочил к двери, потянул ее — заперто. Тогда он нетерпеливо ударил в дверь кулаком.

— Чего надо? — донесся глухой голос Федора Ивановича. — Мастерская закрыта.

— Это я, Федор Иванович! — крикнул обрадованный Николай.

Впустив мальчика и закрыв за ним дверь, мастер вернулся к своему занятию. Перед зеркальцем при свете яркой настольной лампы он смазывал бороду ваткой, которую держал пинцетом и макал попеременно то в один, то в другой стаканчик с мутноватой жидкостью. Николай успел заметить, что те места бороды, которых дважды касалась ватка, становились темнее: мастер красил бороду.

— Зачем вы это делаете? — вырвалось у мальчика, ошеломленного этим открытием.

— Что «это»? — спокойно спросил Федор Иванович, не отрываясь от своего занятия.

— Да вот… то, что вы делаете.

Николай никогда не видел и не слышал, чтобы мужчины красились, и испытывал теперь чувство, похожее на стыд. Ему казалось, что Федор Иванович обманывает кого-то, обманывает весь мир. И ему захотелось убежать отсюда.

— Врачи лекарство выписали для укрепления волос, — неторопливо пояснил Федор Иванович, внимательно приглядываясь к отражению своей бороды в зеркале и выискивая еще не окрашенные места, — а что волосы при этом цвет меняют — тоже кстати… С чем так поздно пожаловал?

Он открыл ящик стола, убрал туда зеркало и поднялся:

— В кино собираюсь. Есть время — идем со мной. А некогда — по дороге дело изложишь.

Они вышли на улицу.

— Вы всякие машины умеете делать? — не теряя времени, спросил Николай.

— Делать или чинить? Не путай.

— Мотоцикл из запасных частей могли бы собрать?

— Это даже легче, чем с будильником возиться, — усмехнулся мастер, — в часах шестеренки разные недолго перепутать, а бензиновый бак не похож на багажник, даром что оба на «б» начинаются.

— Запасов вашей «базы» хватило бы, чтоб машину собрать? — высказал наконец Николай то, о чем неотступно думал после разговора с бригадиром.

— Их там не на одну машину хватит.

— Зачем же этому добру пропадать? — со страстью воскликнул Николай. — Почему не сделать себе мотоцикла?

Федор Иванович ничего не ответил. Он шагал рядом с Николаем, выстукивая со злостью, как показалось мальчику, своей деревянной ногой по асфальту. В этих глухих коротких ударах Николай как бы уловил ответ: «Одноногому зачем мотоцикл?»

— Если вам не нужна машина, то покупатель нашелся бы, — спорил Николай. — Ведь в магазине она вон сколько стоит…

— О заработке моем печешься? — с грустной иронией отозвался Федор Иванович. — Спасибо за заботу… Да не так все просто: каждый винтик чисть, детали подгоняй, одну к одной подбирай… Месяц труда и затратишь. А стоить все «произведение» будет от силы пятьсот рублей.

— Месяц, год ли — не все равно?.. Задаром же достанется машина.

— Та-ак… Теперь соображаю, — хлопнул себя мастер ладонью по лбу. — Значит, не знаешь ты цены труду, ни во что ставишь его. Так вот, за месяц в мастерской я в три раза больше заработаю.

— Так много? — в свою очередь удивился Николай. — Тогда, конечно!..

У освещенного входа в кинотеатр Федор Иванович стал так, чтобы видеть лицо Николая. Но тот отвернулся. Ему вдруг показалось, что сейчас он услышит от мастера какие-то обидные слова.

— К чему же велся разговор? — с деланным недоумением спросил Федор Иванович.

— Просто так, — угрюмо ответил Николай.

Федор Иванович давно все понял. «Молодец, — мысленно похвалил он Николая, — хоть все мои запасы бери!» Но он не успел ничего сказать — раздался звонок, зрители хлынули ко входу и разъединили их.