Эти три года.

БОЛГАРЫ

Я возвращался с аэродрома на последнем автобусе.

Он мчался без остановок мимо спящих деревень, мимо строгих, будто застывших в карауле, пирамидальных тополей, мимо отдыхавших от дневного зноя виноградников, Неожиданно автобус затормозил, остановился на мгновение — ровно настолько, сколько нужно было, чтоб в него вскочил крепкий смуглый парень с большой корзиной, — и помчался дальше. А парень, устроив поудобнее корзину, посмотрел на меня, сел рядом и спросил:

— Братушка?

— Братушка, — кивнул я.

Парень быстро подвинул ко мне корзину и, раскрыв ее широким жестом, предложил брать все, что я захочу, — виноград, яблоки, груши. А увидев, что я медлю, сказал с упреком:

— Ну, братушка, пожалуйста!

Я не учил болгарского языка, мой попутчик не знал русского. Но мы прекрасно понимали друг друга и разговаривали всю дорогу.

И я подумал о том, что вот так, наверное, всегда понимали друг друга русские и болгары. И не только понимали…

Есть в Болгарии священные места, священные могилы. Это могилы русских воинов, места, где русские солдаты вместе с болгарами вели бои с турками. Русские освободили Болгарию от многолетнего турецкого ига, и с тех пор Болгария считала себя младшей сестрой России,

Но в 1914 году против воли своего народа правители Болгарии вступили в войну на стороне Германии и Австро-Венгрии, болгар послали против русских. Правда, их было не так уж много — вся Болгария до первой империалистической войны насчитывала примерно 5 миллионов человек. Но и те немногочисленные воинские части, которые попадали на русский фронт, не хотели воевать против России — солдаты при первой же возможности сдавались в плен.

Всего на территории России к концу 1917 года находилось 1300–1400 болгар-военнопленных. Да, их было немного. Зато большинство было настроено революционно, и, когда грянул залп «Авроры», многие военнопленные болгары сразу стали под красные знамена.

Много болгар жило в России и с довоенных времен. Например, только в районе Одессы их было около 40 тысяч человек. В годы гражданской войны многие из них стали солдатами-интернационалистами.

Были в России болгары-политэмигранты. Немало болгар, в том числе и высшие офицеры, служили з русской армии. Большинство из них тоже участвовало в гражданской войне на стороне красных.

На фронте и в партизанских отрядах, в подполье, в тылу врага сражались болгарские интернационалисты. И о них можно написать целые книги. Здесь же я расскажу очень коротко лишь о некоторых.

…Большая группа болгарских военнопленных находилась в городе Инсаре Пензенской области. Едва пришла весть о пролетарской революции, болгарские интернационалисты отдали себя в распоряжение местного Совета и командировали четырех товарищей во главе с Георгием Добревым в Москву.

Через несколько лет коммунист Георгий Добрев у себя на родине будет брошен в тюрьму за участие в революционной работе. Тогда ему припомнят Россию! Но именно потому, что он был в России, потому что видел рождение нового мира, участвовал в его защите, Добрева не испугают застенки. Он знал, что такое свобода, и именно поэтому в 1923 году выйдет Добрев с оружием в руках на улицу, чтоб преградить путь фашистам в Болгарии, именно поэтому приедет он в Испанию в 1936, чтоб вместе с другими болгарами встать под знамена легендарной интернациональной бригады. Таков был Георгий Добрев — начавший свой славный путь интернационалиста в России.

Но, пожалуй, еще раньше стал на этот путь болгарин Сотир Черкезов. В империалистическую войну он отказался воевать против России, вступил добровольцем в русскую армию. Здесь он познакомился с большевиками и с первых дней Октября стал бойцом революции.

В ночь на 25 октября отряду путиловских рабочих было поручено захватить Николаевский вокзал. Вместе с путиловскими рабочими по улицам Петрограда шел черноволосый широкоскулый человек — болгарин Сотир Черкезов.

Он шел по ночным улицам города, где когда-то ходил Димитр Благоев — студент Петербургского университета, теперь — вождь болгарских революционеров.

Но бои за Николаевский вокзал были лишь началом боев за Советскую власть, И Черкезов участвует в разгроме «дикой дивизии» и генерала Краснова, двинувшегося вместе с Керенским на революционный Петроград.

Особенно ярко запомнил Сотир бой у Пулкова. Контрреволюционеры собрали все оставшиеся еще верными Временному правительству части и бросили их против революционного Питера. Рабочие Питера, революционные солдаты, балтийцы встали грудью на защиту Петрограда.

У Пулковских высот враг, очевидно, решил прорвать фронт, сосредоточил большие силы, подвез мощную артиллерию. Сотир видел, как вставала на дыбы земля, как взрывались вражеские снаряды в самом центре нашей обороны. За сплошным орудийным грохотом он не слышал стонов раненых, однако понимал, какие огромные потери несут отряды рабочих и матросов. Но ни один из них не дрогнул, ни у одного не появилось мысли отступать. Не было этой мысли и у болгарина Сотира Черкезова, лежавшего в цепи рядом с русскими рабочими и матросами. Сотир не знал, что в эти часы перед петроградскими рабочими выступает Ленин, что уже спешат на помощь защитникам Петрограда новые, срочно сформированные отряды, что по приказу Ильича движутся на помощь красногвардейцам артиллерийские батареи. Но он знал: отступать нельзя. И он не отступит — он будет стрелять до последнего патрона, потом будет драться врукопашную, и, если надо, погибнет за красный Петроград.

Этот город далеко от Софии, но сейчас это родной город всех пролетариев. И вдруг будто в подтверждение своих мыслей Сотир услышал «Интернационал», Играл оркестр. Звуки то пропадали, заглушаемые артиллерийской пальбой, то вдруг вырывались из грохота, и тогда казалось — они заполняют весь мир. Это было так неожиданно, что Сотир испугался: не галлюцинация ли? Но нет, действительно играл оркестр, играл «Интернационал».

Ударили подошедшие из Питера батареи. Они били почти прямой наводкой, сокрушая укрепления врага. И вдруг все смолкло. На какую-то секунду, две. И Сотир увидал, как невысокий, коренастый человек в солдатской папахе вскочил на ноги и бросился вперед. Это был Серго Орджоникидзе. Вставали и шли за Серго защитники красного Петрограда. И в первых рядах наступающих — Сотир Черкезов.

Рвались снаряды, трещали пулеметы, но Сотир не слышал этого — он слышал лишь звуки «Интернационала». И хоть музыкантов стало меньше — многие были убиты или ранены, — оркестр продолжал играть.

Потом были встречи с Серго Орджоникидзе, Феликсом Дзержинским, а главное — встречи с Ильичем. Сотир работал в Смольном, по поручению Ленина обследовал авиационное хозяйство в Гатчине, работал в штабе Красной гвардии, а затем ему было поручено развозить по фронтам книги, брошюры, газеты, листовки. Их раздавали бойцам. Некоторые листовки разбрасывались с самолетов над окопами врага.

А за сотни километров от Петрограда земляки Черкезова распространяли другие листовки. На одной был нарисован красноармеец со знаменем, пожимающий руку иностранному солдату. Под рисунком подпись: «Будем братьями! Будем совместно бороться против угнетателей всего мира!»

На другой листовке под изображением инвалида на одной ноге — бывшего солдата французской армии, несущего на плечах шарманку, — было написано: «Вот что я имею и какой я есть, и это благодаря тебе, дорогая родина».

И еще листовки-плакаты величиною с обыкновенную почтовую открытку: над земным шаром полыхает пожар. А из огня поднимается красная звезда. «Этот пожар никогда не угаснет», — написано под рисунком.

Листовка с двумя рисунками: бандит с кинжалом и рабочий, читающий книгу. Под первым подпись: «Наши враги лгут, рисуя так коммунистов»; под вторым — «На самом деле это есть коммунизм».

Подписи на французском, итальянском, румынском языках.

Эти листовки привозили в Одессу, Крым, Новороссийск солдаты французской армии, солдаты-итальянцы и солдаты-румыны, которых тоже посылали в Россию для подавления революции. Но где они брали эти листовки?

…В Константинополе на одной из тихих улочек в районе Галата существовал небольшой магазин, называвшийся «Эни-Кале». Хозяином магазина был болгарин Николай Трайчев. Магазин часто посещали моряки. Они покупали орехи и кофе, сладости и чай. И вместе с покупками уносили листовки — те самые, с рисунками и подписями.

Магазинчик «Эни-Кале» был очень удобным местом для встреч подпольщиков, Здесь моряки с кораблей, перевозивших солдат-оккупантов, получали литературу, листовки, брошюры. Турецким властям и в голову не приходило, что моряки вместе с кофе и орехами выносят из магазина такой «товар». Конечно, власти не могли представить себе, что тихий и скромный владелец магазина Николай Трайчев — один из руководителей константинопольской революционной группы.

Не приходило в голову турецкой полиции, что друзья Трайчева — греки С. Максимос и А. Захариадис, болгары М. Стейчев, Хр. Добрев и другие — члены подпольной революционной группы.

Христо Катев

Одним из самых смелых и активных членов этой группы был Христо Катев.

Еще до империалистической войны Христо Катев встал на путь революционной борьбы, и одним из первых заданий, которые он выполнял, была агитация за избрание в парламент депутата от народа Георгия Димитрова. Потом была война — Христо становится моряком. Катев мечтает сдаться в плен русским, но это ему не удается. Зато в 1918 году, когда он переходит служить в торговый флот, мечта могла осуществиться: судно «Варна», на котором служил Катев, вместе с другими болгарскими судами было реквизировано французами для перевозки в Россию солдат и военных грузов. В одном из портов — в Одессе или Севастополе — куда приходила «Варна», Христо мог сойти на берег и, перейдя линию фронта, вступить в ряды Красной Армии. Так бы он и сделал, если бы не было важного и ответственного задания, которое Катев и его друзья выполняли в это время.

Недолог путь от Константинополя до берегов России, Но за это время многие французы узнавали то, что тщательно скрывали от них командиры, — узнавали правду о России. И в этом была заслуга Христо Катева и его товарищей. Николай Трайчев в Константинополе печатал листовки, через Катева и других революционеров матросов-болгар они попадали к французам, попадали часто на благодатную почву. Многие солдаты и матросы французской армии внимательно читали листовки, внимательно слушали болгарских революционеров и задумывались над их словами. И эти солдаты и матросы приезжали в Одессу и Крым совсем не такими, как хотелось бы французским генералам и офицерам.

О том, как действовали эти листовки, можно судить хотя бы по тому, что в телеграмме от 24 марта 1919 года французскому генералу д'Эспре Деникин просил больше не присылать таких частей, «так как скопление большевистского элемента в Новороссийске может привести к гибели Добровольческой армии» и сыграть лишь «пакостную роль, вместо того чтоб оказать помощь».

В 1919 году Христо приехал на родину и сразу же включился в революционную борьбу. В стране началась всеобщая забастовка железнодорожников, и Катев становится членом забастовочного комитета. Потом — тюрьма, подпольная работа, поездка на парусной лодке в Одессу по заданию Варненского подпольного комитета и, наконец, интернациональный батальон, который формировался в Одессе.

Это было в начале октября 1920 года, А 15 октября интернационалисты уже прибыли на Каховский плацдарм и в тот же день вступили в бой с врангелевцами. Через несколько недель Катев в рядах 456-го полка 51-й дивизии штурмовал Перекоп.

Враг разгромлен. Войска его бегут из Крыма. Но для Катева борьба продолжается. В начале 1921 года он снова в Константинополе, снова — один из организаторов подпольной группы.

На этот раз подпольщики не распространяют листовки — на этот раз Катев и его товарищи наблюдают за эвакуацией деникинцев и врангелевцев, за их поведением в Константинополе. Они проникают в лагерь врагов, узнают их дальнейшие планы, помогают раскрыть новые белогвардейские заговоры против Советской республики.

В гражданской войне участвовало несколько отрядов, целиком или в основном состоявших из болгар. Такими были, например, отряды Владимира Райнова и Георгия Садалия, действовавшие в районе Одессы. Однако большинство болгарских интернационалистов хорошо знали русский язык, и им не было необходимости организовывать специальные отряды.

Они сражались во многих частях Красной Армии. Назовем хотя бы несколько этих незабываемых имен.

Иван Някишев — один из первых болгарских интернационалистов. Еще в дни Октября по поручению В. Д. Бонч-Бруевича вместе с группой революционных болгар участвовал в захвате Петроградской пересыльной тюрьмы и освобождении политзаключенных.

С 1919 года — на фронте. Прошел путь от рядового бойца до комиссара полка. Погиб 23 сентября в бою с белополяками.

Николай Някишев. Приехал из Болгарии, чтоб стать на место погибшего брата, чтоб защищать русскую резолюцию.

Божо Бинев — бывший офицер, состоятельный человек, отдавший все свое имущество Болгарской коммунистической партии. «Уезжаю в Россию, чтобы посвятить жизнь делу торжества коммунизма», — написал он перед отъездом из Болгарии.

Борис Шаранков. Три раза пытавшийся прорваться через кольцо блокады и ставший в конце концов командиром взвода Первой Конной армии.

Георгий Васильев-Шейтанов. Приехал в сражающуюся Россию в 1918 году.

Ему не было и семнадцати лет, когда в 1913 году его арестовали за революционную деятельность. В тюрьме Георгий был недолго — бежал. Начались скитания. Он жил в Румынии и Турции, бунтовал, искал правды и, не находя ее, отправлялся в другие страны. В 1914 году Георгий попадает в Париж. Бунтовщик и правдоискатель, талантливый журналист и горячий спорщик, он скоро находит друзей среди русских политических эмигрантов. И с этого момента становится убежденным сторонником большевиков. Когда началась мировая война и большевики выступили против кровавой бойни, Георгий отправляется в Болгарию и, хоть знает, что его там ждет тюрьма, едет, чтобы выступить против войны.

Его арестовывают, держат в каторжной тюрьме, но он бежит, живет в подполье и, наконец, пробирается в Россию.

Страстные статьи, которые помещает Васильев-Шейтанов в издававшейся тогда в Москве газете «Всемирная революция», сыграли немалую роль в объединении иностранцев, находившихся на территории России.

Вернувшись в Болгарию, он продолжает борьбу, продолжает до последнего дня, до 2 июня 1925 года — того дня, когда разъяренные фашисты зверски убили Георгия Васильева-Шейтанова. Может быть, среди этих убийц были и те, кто через полтора десятка лет приветствовал нападение гитлеровцев на Советский Союз, кто в Болгарии участвовал в облавах на коммунистов, кто выслеживал партизан. Но тысячи болгар вступили в бой с фашизмом. И среди них в первых рядах антифашистов были те, кто вместе с Георгием Васильевым боролся за Советскую власть в России. Один из них — Стоян Джоров.

Когда Болгария стала союзницей фашистской Германии, Джоров стал одним из руководителей партизан. Ведь у него богатейший опыт подпольной работы. Еще в начале века Джоров стал революционером, и за революционную деятельность ему грозила каторга. Пришлось покинуть родину, жить в эмиграции. Но на чужбине он, как и Васильев, нашел верных друзей — русских революционеров. По совету Надежды Константиновны Крупской Стоян приехал в Россию. И скоро большевики Кавказа и Одессы хорошо узнали невысокого энергичного человека с молодым лицом и остроконечной черной бородкой. Узнали о нем и царские ищейки. Три года выслеживали они Джорова и не могли выследить. В конце концов им удалось арестовать его и выслать в далекий Красноярский край. Но и в ссылке Джоров продолжал вести работу среди поселенцев. А когда произошла революция, он становится одним из активных участников борьбы за Советскую власть в Красноярске, его избирают членом горкома партии. Но Джоров недолго остается в Сибири — его направляют на Кавказ, потом — в Поволжье. Здесь он формирует интернациональный отряд и вместе с ним идет на помощь большевикам Дагестана…

Говоря о болгарах, сражавшихся за Советскую власть, за революцию, как не вспомнить Спаса Спасова, его друзей и единомышленников Ивана Тотова и Щерю Тодинова, Митрушу Горчинова, Христо Сакакушева и других — тех, кого в апреле 1919 года судили в Софии и приговорили одних к смертной казни, других к каторге и тюремному заключению. Они спокойно выслушали приговор, и, когда судья кончил читать, все двадцать человек осужденных, взявшись за руки, запели «Интернационал».

Нет, они не жалели о том, что сделали. Ни на мгновение не усомнились они в правильности своего решения. И привелись им начать все сначала, поступили бы так же, как поступили летом 1918 года, когда крейсер «Надежда», принадлежавший союзнице Германии — Болгарии, прибыл в оккупированный немцами Севастополь для ремонта.

Командование крейсера и немецкие оккупационные власти сделали все, чтоб оградить болгарских моряков от влияния севастопольцев. Но на «Надежде» имелась революционная организация, и болгарские моряки быстро сблизились с подпольщиками Севастополя. Почувствовав это, командование крейсера вывезло команду из Севастополя, оставив лишь 20 матросов и несколько офицеров. В это время в Германии началась революция и немецкие части срочно покинули Крым. Вместо них появились французы. Командиру крейсера Стателову было все равно кому служить — немцам или французам, лишь бы бороться против большевиков. Но совсем иначе считали болгарские матросы — они создали на крейсере Военно-революционный комитет и вместо французского флага, как это было им приказано, подняли национальный флаг Болгарии.

Крейсер «Надежда» отказался воевать против Советской России. Но он стоял в порту в окружении английских и французских военных судов. Пробиться в открытое море было невозможно. Тогда моряки по совету крымских большевиков решили покинуть корабль и пробираться к партизанам, действовавшим в горах Крыма. Но сделать этого не успели — были окружены и арестованы.

Их доставили в Варну, а затем под усиленным конвоем— в тюрьму. И вот суд. И приговор…

Друзья организовали побег приговоренному к смерти Спасову. Он бежал за границу, но и там продолжал бороться. Бороться за свободу, за Болгарию, в которую смог вернуться только через четверть века.

…Наш автобус мчался по берегу моря, Черного моря, которое омывает и берега России и берега Болгарии. Наверное, в эти минуты мой спутник думал об этом. Он оторвал взгляд от окна, посмотрел на меня и улыбнулся.

И я вспомнил, что недавно меня познакомили в Бургасе с болгарином, который, вот так же улыбнувшись, с гордостью сообщил мне сразу же, что мальчишкой был знаком с генералом Ватутиным. И пояснил: когда Советская Армия вошла в Болгарию, он указывал передовым частям дорогу. И его поблагодарил «сам Ватутин». И еще я вспомнил улыбку: в Софии древний старик, увидев, что я осматриваю памятник русским воинам, погибшим в боях за освобождение Болгарии и турецкого господства, подошел ко мне и сказал, указывая на памятник:

— Освободители. — И добавил: — Другари, братушки.

Моему спутнику надо было выходить. Он постучал в стекло шоферской кабины, подхватил корзину и протянул мне руку:

— Всего самого лучшего, братушка, — сказал он, тщательно выговаривая русские слова.

— Всичко най-хубаво, — ответил я по-болгарски. — Всичко най-хубаво, другарь!

Может быть, я произнес эти слова не точно, но я знал: он поймет, что я желаю ему, другу, всего самого хорошего.

М. Антонов