Эти три года.

Если ты когда-нибудь будешь в Махачкале, то увидишь на одной из центральных площадей высокий обелиск, у подножия которого всегда свежие цветы. Остановись у этого обелиска. Постой минуту в молчании, отдай дань уважения мужеству людей, в память о которых он воздвигнут.

Это было в 1918 году. Банды атамана Бичерахова окружили город Петровск (так тогда называли Махачкалу). Белогвардейцев было во много раз больше, чем красноармейцев, оборонявших город. И красноармейские отряды вынуждены были отступить, тем более что у них в тылу с английского парохода «Карс» высадился десант.

Пробиваясь с боем из окружения, красные уходили в горы. Их отход прикрывал отряд, который состоял из 20 русских бойцов и 30 венгерских интернационалистов. Они сдерживали наседавших белогвардейцев, давая возможность своим товарищам прорваться через цепи зашедших в тыл врагов. Но самим уйти уже не удалось.

Белогвардейцы торжественно входили в город. И вдруг из окон стоящего в центре каменного здания грянул залп. Это русские красноармейцы и венгерские интернационалисты, не успевшие уйти, давали врагу свой последний бой.

Бой длился больше суток. Пятьдесят человек сражались против нескольких тысяч. В бою погибли тридцать два. Оставшиеся продолжали отстреливаться, а когда кончились патроны, с гранатами в руках бросились на врага.

Восемнадцать человек были взяты в плен. Двое суток, сменяя друг друга, избивали их белогвардейцы. На третьи сутки вывели на пустынный берег Каспийского моря и заставили рыть себе могилы. Им предложили просить пощады, но никто не проронил ни слова. Некоторых закопали живыми. И долго в ту ночь были слышны приглушенные стоны похороненных заживо людей.

Предъявляя осажденным красноармейцам в Петропавловске ультиматум, белобандиты потребовали выдать им комиссаров, коммунистов и интернационалистов. С пленными интернационалистами белогвардейцы расправлялись особенно жестоко. Но ни пытки, ни смерть не могли испугать людей, понявших правду революции.

В самом начале гражданской войны венгерские военнопленные коммунисты обратились к своим товарищам:

Так писали венгерские коммунисты.

К началу гражданской войны на территории России находилось около полумиллиона венгров. Революция открыла перед ними дорогу домой, но далеко не все отправились по этой дороге.

Около 80 тысяч венгров отказались поехать на родину, отказались от дома и семьи, чтобы сражаться на русской земле.

О красных мадьярах, об их мужестве, об их подвигах пишут книги, поэмы, слагают легенды. И будут еще слагать песни и стихи, писать книги и поэмы. О таких, как

Матэ Залка,

Лайош Винерман,

Карой Лигети,

Бела Кун,

Лайош Газро,

Ференц Мюнних,

Тибор Самуэли…

ТРИ ИМЕНИ

Это рассказ о человеке, прожившем три жизни, погибшем в бою и навеки оставшемся жить. Первое имя его было

Как давно это было! И когда оно кончилось, милое, славное детство? Может быть, оно кончилось тогда, когда он семилетним малышом, просиживая ночи напролет у пастушьего костра, прислушивался к разговорам взрослых. Многое не понимал он в этих разговорах, но ясно ему было одно: трудно, плохо жилось крестьянам. Нет, конечно, тогда еще было детство, милое, славное детство, овеянное пахучими степными ветрами, песнями, сказками, мечтами и стихами. Маленький Бела любил сказки героические, а когда подрос, с удовольствием слушал и сам пел старинные песни курцев — крестьян, лет двести назад поднявших восстание под руководством славного Ракоци.

Он любил стихи, Особенно Шандора Петефи.

Петефи погиб, как погиб и любимый герой Белы героический венгерский гусар Ласло Кемень.

Когда в 1848 году над всей Европой пронеслась революционная буря, когда чуть ли не всю ее перепоясали баррикады, Ласло Кемень сражался на стороне революционного народа. А после поражения революции стал под знамена армии Гарибальди.

В Америке началась война против рабства, за освобождение негров, И Ласло пересекает океан, чтобы встать в ряды борцов за справедливость. Для него нет понятия чужих земель, чужих народов, наций — для него существуют угнетатели и угнетенные, для него существует великое слово — свобода. И за него он проливает кровь и на горячей земле Италии, вступает в армию Линкольна, сражается и гибнет на баррикадах Парижской коммуны.

Думал ли маленький Бела Франкль, что его собственная судьба будет перекликаться с судьбой его любимого героя?

Кончилось детство, наступила юность. Бела начал писать лирические стихи и маловразумительные, оторванные от жизни рассказы. Жизнь ему представлялась совсем не такой, какой она была. И поэтому, когда отец предложил вступить в гусарский полк (по мнению отца, это должно было отвлечь юношу от литературных упражнений), Бела сразу согласился. Еще бы! Красивая форма, прекрасная лошадь и главное — звание защитника родины!

Разочарование пришло быстро — с первых же дней пребывания на фронте империалистической войны.

Он попал на итальянский фронт и сразу же окунулся в жуткие будни войны: горы трупов, полупьяные озлобленные офицеры, вымещающие свою злобу на безответных солдатах, бессмысленные приказы штаба. Что это — защита отечества? Что это — сражение за свободу родины? Нет. Но во имя кого и во имя чего ведется война?

Скоро он понял, во имя кого и во имя чего приносятся в жертву сотни тысяч человеческих жизней.

Недалеко от венгерских позиций, на территории, захваченной противником, находился небольшой заводик. Во дворе завода стояла вражеская батарея, бившая по венгерским окопам.

Бела знал: венгры прекрасные артиллеристы. Но почему же, когда начинала стрелять их полковая артиллерия, снаряды ложились чуть ли не в нескольких километрах от завода? Почему?

Младшие офицеры отмалчивались, пряча глаза. Старшие офицеры как-то странно улыбались.

А артиллерия, стоящая во дворе завода, била и била по венгерским позициям, и каждый залп уносил солдатские жизни.

В конце концов один из старших офицеров рассказал, в чем дело, но настойчиво советовал Франклю молчать.

Молчать? Да, конечно, надо молчать. Ведь даже если он станет кричать, кричать изо всех сил, это не поможет. Но надо, надо что-то делать!

…Ночь выдалась тихая. Пьяные, как всегда, офицеры уснули. У офицерской землянки неподвижно, думая свою тяжелую думу, стоял часовой. Неподалеку от него возвышалась темная груда шинелей, снятых с убитых накануне солдат. Брезгливо отодвинув игральные карты, разбросанные по столу, — карточная игра обычный досуг офицеров, — Бела достал тетрадь.

Рассказ назывался «Заводчик». Может быть, это невинное название, может быть, рассеянность редактора, может быть, какие-то другие причины, а может быть, просто чудо, но рассказ был напечатан. И тысячи людей узнали, почему венгерская артиллерия не может заставить замолчать итальянскую батарею: ведь итальянская батарея стоит во дворе завода, принадлежащего австро-венгерскому эрцгерцогу Фридриху. Стрелять по батарее — значит стрелять по заводу. А этого эрцгерцог допустить не мог. И пусть итальянцы расстреливают венгерских солдат, какое дело до этого Фридриху. После войны он снова начнет получать доходы со своего пивного завода. А это для него важнее тысячи вдов и сирот.

Рассказ был подписан: «Матэ Залка».

Эшелоны тащились медленно, подолгу стояли на станциях, и у Матэ — теперь он стал навсегда Матэ Залкой — было время подумать, вспомнить.

После первого напечатанного рассказа о войне — «Янош-солдат» — его ждал офицерский суд чести. От расправы озлобленных офицеров его спасло ранение и перевод в другую часть, За второй ему грозил военный трибунал. И снова ранение, а затем — в 1916 году — плен.

И Россия. Огромная, необъятная Россия.

Много дней шел эшелон в Сибирь. О многом успел передумать Матэ. И когда в лагере он увидел, как пленные офицеры издеваются над своими соотечественниками — пленными солдатами, он, трижды раненный в боях, награжденный шестью медалями за храбрость, сорвал офицерские знаки различия и перешел из офицерского барака в солдатский.

А потом пришла революция. Для Матэ не было вопроса — что делать? Он вырвался из лагеря и сразу стал на сторону революции.

Он организует отряд и сражается на Дальнем Востоке против банд атамана Семенова.

Белочехи арестовывают его и бросают в тюрьму. Он бежит из тюрьмы.

Снова арест. На этот раз его арестовали колчаковцы. И опять побег. Опять арест, пытки, побег из-под расстрела.

Да, это было. Было и другое…

Колчаковцы вооружили шесть тысяч пленных поляков, снабдили артиллерией, даже бронепоездами и бросили против Советов. Часть поляков ушла к партизанам, многие вступили в регулярные части Красной Армии. Но большое соединение белополяков действовало в Сибири. Надо было обезглавить это соединение. Операцию поручили интернациональному отряду под командованием Матэ Залки.

Штабной бронепоезд белополяков стоял на линии, где, по сведениям польской разведки, партизан не было. Часовые были спокойны. Неожиданно из леса вылетели конники — так стремительно, что часовые не успели вскинуть винтовки. Через несколько минут Матэ уже входил в вагон командира корпуса белополяков, где генерал проводил совещание с офицерами.

Бронепоезд был захвачен без единого выстрела.

А было и такое…

Отряду Матэ Залки поручена охрана поезда. Матэ один из немногих, которые знают, что в поезде золотой запас Советской республики — 45 тысяч пудов золота. Венгерский интернационалист принимает активное участие в спасении достояния республики.

И Матэ оправдал доверие.

Несмотря на строжайшую тайну, бандиты, шнырявшие вокруг железной дороги, и остатки колчаковских отрядов пронюхали о поезде. Не раз охрана вступала в схватки, не раз сам Матэ ложился за пулемет,

Под Самарой был взорван мост. Его наскоро починили. Но выдержит ли он? Чтоб проверить, Матэ на отцепленном паровозе проезжает по мосту. Выдержал! Эшелон пройдет.

И он прошел. Золотой запас был доставлен к месту назначения.

А потом была Украина, бои с бароном Врангелем.

Не раз случалось: Матэ Залка — он был тогда командиром для поручений при комбриге — под пулями и артиллерийским обстрелом мчит на передовую с приказом. Но в полку утке изменилось положение. И Матэ на месте принимает новое решение.

Не раз случалось — убит командир части, и Матэ, прибыв в часть с приказом, с ходу заменяет убитого, ведет бойцов в атаку.

Однажды белогвардейцы прорвали линию обороны бригады. Решив, что попали в окружение, бойцы бросились бежать. Началась паника. В разгар паники на дороге появился всадник. Сразу оценив обстановку, он, не задерживаясь, один помчался навстречу врагу. Бойцы и командиры дивизии хорошо знали Матэ. В одиноком всаднике, устремившемся навстречу врагу, они узнали бесстрашного венгра. А может быть, и не узнали, может быть, бесстрашие всадника так подействовало на них, что через несколько минут они уже устремились вслед за Матэ.

Прорыв был ликвидирован.

Да, многое было. Недаром революция наградила бывшего венгерского гусара высшей наградой республики — орденом Красного Знамени.

Матэ остался в Советском Союзе. На своей родине в Венгрии он был заочно приговорен к смертной казни.

В СССР Матэ Залка становится известным писателем. Но когда в ночь на 18 июля 1936 года радио испанского города Сеуты послало в эфир условный сигнал, и тысячи притаившихся фашистов выступили против Испанской республики. Матэ Залка вновь становится в ряды интернационалистов.

35 тысяч добровольцев из 54 стран прибыли в Испанию, чтоб сказать: «Фашизм не пройдет!»

И конечно, одним из первых прибыл в Испанию воин-интернационалист генерал Лукач — так в Испании именовался Матэ Залка.

Это слова песни интернациональных бригад. Ее пели в Испании добровольцы свободы. Ее пел и генерал Лукач, сражавшийся на испанской земле за свободу Венгрии, за свободу всех народов.

Он погиб 11 июня 1937 года.

До первой империалистической войны Лайош Винерман был у себя на родине рабочим-жестянщиком. Призванный в армию, он стал унтер-офицером, командиром взвода. А в гражданскую войну он стал командиром интернационального батальона, командиром, имя которого вызывало панику в рядах врагов.

Храбрость, выдержка, военный талант, умение воспитывать бойцов делало Винермана одним из любимейших командиров, а его батальон — одним из самых лучших на фронте.

Он воевал в Заволжье, и бойцы всех частей знали: там, где батальон Винермана, врагу не пройти. Там, где Винерман наступает, враг не удержится.

Очень часто в самые трудные минуты, когда, казалось бы, положение становилось безнадежным, когда, вжавшись в землю, красноармейцы не могли поднять голову из-за шквального огня противника, вылетала конница Винермана. Издали не видно было, что синие ментики и красные штаны залатаны и сильно потрепаны, зато хорошо можно было разглядеть, как сражались бывшие венгерские гусары. Не обращая внимания на пули, они мчались на цепь наступающих врагов, врывались в самую гущу атакующей конницы, сминая противника.

Не раз враги пытались уничтожить батальон Винермана, бросая против него огромные силы.

Однажды, получив сведения, что в городе Новоузен-ске находится отряд интернационалистов Винермана, белогвардейцы бросили против него больше трех тысяч солдат с артиллерией и пулеметами.

С двух сторон наступали белоказаки на город, одна за другой шли цепи, поддерживаемые артиллерией и кавалеристами. Белые подходили все ближе и ближе, а город молчал. Было похоже, что красные части, увидав наступающих, срочно отошли. Но интернационалисты были на позициях. До боли стиснув приклады винтовок, они ждали команды. А команды все не было. Не было ее и тогда, когда цепи врагов подошли на триста метров, на двести… Они уже совсем близко. Им остается сделать еще один рывок. И вдруг…

— За нашу советскую Венгрию — огонь!

Было видно, как падали казаки, как метались они в панике, как, бросая винтовки, удирали прочь. И тут сквозь грохот винтовочных залпов и треск пулеметов снова послышалась спокойная команда Лайоша Винермана:

— По коням! Вперед!

Пятнадцать верст, бросая винтовки, пулеметы, пушки, без оглядки удирали белоказаки от красных венгерских гусар.

Но враги не оставили мысли уничтожить отважных интернационалистов. Однажды, воспользовавшись тем, что отряд Винермана вышел далеко вперед, оторвавшись от основных сил Красной Армии на этом участке фронта, белоказаки ночью окружили деревню, где находился отряд. Белоказаки рассчитывали на внезапность, на то, что спящие бойцы растеряются. Но когда казачья сотня ворвалась в центр деревни, ее встретили залпы собравшихся там мадьяр. Остановив белоказаков, интернационалисты начали отходить. Закрепившись за селом, пехота открыла пулеметный огонь по казакам, а конники во главе с Винерманом пошли в атаку. Сотня казаков была уничтожена, Но белые продолжали окружать интернационалистов. Три эскадрона мадьяр ворвались в расположение противника и вдруг увидели направленные на них пики. Лес пик окружил вооруженных шашками кавалеристов — шашкой врага не достать, а враг в любую минуту может пустить в ход пики. И вдруг на взмыленном коне впереди своих кавалеристов оказался Винерман. В ту секунду, когда казаки уже готовы были разделаться с венграми, он, выхватив маузер, стал в упор расстреливать врагов. И тотчас же венгры последовали примеру командира — выхватили наганы, скинули с плеч карабины. Казаки в панике бросились прочь, а венгры опять взялись за шашки…

И снова бои, снова тяжелые переходы, молниеносные атаки и контратаки. А по вечерам или в редкие минуты отдыха Винерман из боевого командира превращался в коммуниста-агитатора.

Так было на фронте в Заволжье. Так было и раньше — в Минске, где в первые дни Октября сформировал Лайош Винерман из военнопленных отряд для борьбы с контрреволюцией, так было и в Москве, где Лайош с небольшим отрядом участвовал в подавлении контрреволюционного мятежа.

Для бойцов он был не только отважный командир, но и верный друг. И погиб он, спасая товарищей.

Узнав о том, что несколько разведчиков из его отряда попали в плен, командир взял пулемет и с несколькими бойцами поспешил на выручку товарищей. В разгар боя вдруг отказал пулемет, за которым лежал Винерман. Воспользовавшись этим, белоказаки бросились на Винермана и зарубили его.

Они отомстили ему за бой у Новоузенска, за разгром казачьих частей у Александрова Гая, за уничтожение семитысячной казачьей части у форта Березовки.

…Хмурым октябрьским днем 1919-го революционная Москва хоронила героя-интернационалиста, тело которого было привезено в столицу. Его хоронили на Красной площади, у кремлевской стены. В молчании проходили мимо свежей могилы рабочие Москвы, красноармейские части, отряды интернационалистов. Молча, крепко сжав зубы, шли венгры — красные мадьяры, которые завтра или послезавтра тоже пойдут на фронт, пойдут в бой за власть Советов. А в эти дни венгерские интернационалисты писали в «Правде»:

ЦЕНА СМЕРТИ

Карой Лигети

Судьба Кароя Лигети во многом похожа на судьбу Матэ Залки. Но Матэ лишь в плену понял смысл войны, правду русской революции — Лигети понял это еще на родине. Матэ только во время войны начинал писать — Карой попал в плен уже известным в Австро-Венгрии журналистом. Впрочем, попал в плен — это неточно: очутившись на русском фронте, офицер Лигети, не сделав ни одного выстрела, при первой же возможности вместе со своими солдатами перешел фронт.

Началась обычная жизнь военнопленных. Сначала в Иваново-Вознесенске, потом — в Омске. Впрочем, и тогда Лигети уже хорошо знали и в лагерях вокруг города, и в самом Иваново-Вознесенске. После же Февральской революции Лигети развернул кипучую деятельность. Но Временное правительство, которое хотело продолжать войну и для которого венгры оставались солдатами противника, отправило их в суровую Сибирь, извечное место ссылок. Правительство надеялось, что оторванность от революционных центров заставит военнопленных успокоиться. Но из Омска Лигети писал:

И сам он немало способствовал этому объединению: статьями в газете «Революция», которую начал издавать в Омске на венгерском языке, своими выступлениями и своим поведением.

Он ушел из офицерского барака, отказался от привилегий, которыми пользовались офицеры, он стал товарищем, другом солдат.

Офицеры пробовали уговорить его прекратить агитацию. Не вышло. Ему грозили — напрасно. Угрожали расправиться с родителями, братом и сестрой, оставшимися в Будапеште, — ничего не помогло; Лигети продолжал сплачивать вокруг себя военнопленных, разъяснять им, за что борются большевики, организовывать отряды интернационалистов. А когда вспыхнул мятеж белочехов, Лигети вместе с русскими красногвардейцами, вместе с интернационалистами отправляется на защиту Омска.

Белочехов было более пяти тысяч, красногвардейцев и интернационалистов — меньше тысячи. Оборонялись до последнего патрона. Оставшиеся в живых ушли в тайгу. Однажды на берегу Иртыша отряд интернационалистов был окружен офицерским карательным отрядом. Раненый Лигети попал в плен.

Ему предложили купить себе жизнь ценой предательства. Лигети ответил пощечиной на это предложение. Трижды раненного, потерявшего много крови, его избивали до потери сознания.

Друзья готовили Карою побег, но побег не удался.

Во время вспыхнувшего в Омске восстания друзья пытались пробиться к тюрьме и освободить Лигети — не получилось. Восстание подавили, а Лигети снова истязали, каждый раз придумывая для него новые пытки.

На рассвете 2 июня 1919 года палачи решили покончить с Лигети. Но он уже не мог встать — на расстрел его вынесли на носилках. Накануне казни Лигети написал стихотворение — последнее в жизни. Это было поэтическое завещание тем, кто остается жить, кто продолжает бороться.

В декабре 1917 года в Томский Совет пришел молодой офицер. По привычке, приложив пальцы к козырьку, он сказал:

— Хотим помочь русской революции.

Через несколько дней в Томске был организован интернациональный батальон под командованием молодого офицера, приходившего в Томский городской Совет, прапорщика Ференца Мюнниха. И первое, что сделали интернационалисты, — взяли под стражу офицерский лагерь, одно из гнезд ярой контрреволюции. Действия офицеров были парализованы их же солдатами.

Вместе с тысячами бывших венгерских военнопленных Ференц Мюнних вернулся в родную Венгрию.

Но вернулся он не для того, чтобы издали наблюдать за событиями, происходившими в России, а чтобы разжечь «пламя коммунистического пожара в самом сердце Европы», как писала в те дни о венгерской революции петроградская газета,

Да, венгры — первые в Европе, последовавшие примеру русских товарищей и поднявшие над своей страной красное знамя. Это был «всемирно-исторический переворот», — сказал о венгерской революции Владимир Ильич Ленин.

Двадцать первого марта 1919 года была провозглашена Венгерская советская республика. Во главе ее стали такие испытанные революционеры, как Бела Кун и Тибор Самуэли. А рядом с ними стал бывший поручик австро-венгерской армии Ференц Мюнних.

Но буржуазные правительства европейских государств не могли даже мысли допустить, что в самом центре Европы будет существовать советское государство. И они двинули против венгерской революции свои армии.

133 дня просуществовала Венгерская советская республика. 1 августа Венгерская советская республика пала. В стране начался жестокий террор. В первые же дни было расстреляно 5 тысяч рабочих, 70 тысяч брошено в тюрьмы, более 100 тысяч венгров вынуждены были покинуть родину. Многие из них вернулись в Россию и снова взяли в руки винтовки, чтоб здесь, на своей второй родине, защищать революцию. Среди них был и Ференц Мюнних.

Но, покидая Венгрию, он, как и тысячи венгерских интернационалистов, верил в ее будущее. В годовщину гибели Венгерской советской республики интернационалисты-венгры писали:

В приказе Реввоенсовета республики N9 50 о награждении Пайоша Тавро орденом Красного Знамени, говорилось, что награждается он «За боевые отличия под Киевом и Н. Волынском в 1919 году и на р. Буге и Влодовы в 1920 году, когда бригада благодаря самоотверженной храбрости и мужеству тов. Тавро неоднократно одерживала решительные успехи над превосходяшими силами противника и захватила значительные трофеи».

Это был второй орден Красного Знамени Лайоша Гавро — первого интернационалиста, награжденного двумя высшими наградами республики.

Их было много, венгерских интернационалистов, красных мадьяр, отважных бойцов великой революции. Здесь перечислить невозможно даже самых храбрых.

Бела Кун

Многие из них погибли в боях за власть Советов. И, принимая орден Красного Знамени, замечательный венгерский коммунист Бела Кун сказал, что он принимает эту награду от имени всех венгерских интернационалистов — и живущих и погибших, —