Европейское дворянство XVI–XVII вв.: границы сословия

Заключение Несколько заметок об испанском дворянстве XVI–XVIII в. и его сословных границах ^{(Владимир Александрович Ведюшкин)}

Картина, которую удалось получить в результате предпринятого исследования, еще далеко не полная, но уже и не фрагментарная. Однако выводы из обильного приведенного в книге фактического материала могут быть лишь сугубо предварительными и касаться только поставленного комплекса проблем. Отчасти это связано с тем, что рассматриваемые здесь аспекты истории дворянства ряда стран все еще разработаны крайне недостаточно. Так, испанское или португальское дворянство изучено явно хуже французского, а о низших слоях русского дворянства XVI–XVII вв. исследований значительно меньше, чем о польской шляхте этого же периода. Отчасти такая диспропорция связана с характером и степенью сохранности источников, отчасти с уровнем и особенностями развития соответствующей историографии. Однако некоторые сопоставления и обобщения можно все же попытаться сделать,

XVI–XVII вв. в истории европейского дворянства, как, впрочем, и в целом в истории Европы, оказались чрезвычайно насыщены важными явлениями и процессами. Всюду эти века в истории дворянства ознаменовались многосторонними переменами, однако направленность, темпы, формы и результаты этих изменений в разных регионах были неодинаковыми, да и в каждой отдельной стране картина была далеко не однозначной.

XVI век в Европе ознаменовался значительными экономическими переменами, рождением новых богатств и, как следствие, стремлением их обладателей к социальному возвышению, что в тех условиях предполагало прежде всего аноблирование. Привилегированное сословие должно было отвечать на вызов «новых людей» в условиях неблагоприятной для себя экономической конъюнктуры; повсюду многие дворяне беднели и разорялись. Другим важным фактором общего характера (достаточно широко распространенным, хотя и не повсеместным), существенно повлиявшим на дворянство, было завершение объединения ряда государств и формирование абсолютизма. Соответственно, в каждом из них складывалось единое дворянское сословие, хотя следы прежней политической обособленности отдельных провинций и к концу XVII в. далеко еще не стерлись. Важнейшая роль в необходимом процессе унификации сословных структур принадлежала государству. При этом королевская власть, усиливаясь, стремилась лишить дворянство политической самостоятельности и поставить его под свой контроль.

Наряду с созданием централизованных государств существовала и возможность объединения двух прежде более или менее независимых государств (например, уния Польши и Литвы) или же присоединения одного из них к другому (испанские владения в Италии). Для этого варианта характерна экспансия более влиятельных и престижных сословных норм на социальные структуры «слабейших» государств.

Повсюду в средневековой Европе дворянство отличалось от других сословий своим происхождением, размерами и характером землевладения, выполнением определенных социальных функций, особенно военной, и пользованием, на этой основе, определенными привилегиями.

Отношение между военной функцией и происхождением мыслилось как неразрывная связь: дворянские роды так или иначе возводили свое происхождение к прославленным воинам, и в то же время происхождение как бы предрасполагало их к доблестным деяниям. В XVI–XVII вв. общераспространенным явлением стало более или менее заметное ослабление этой взаимозависимости. Оно было обусловлено как изменениями социально-политического характера, так и переменами в военном деле. Однако указанная связь, в целом сохранявшая свою силу на востоке Европы, и на западе нигде не исчезла полностью. Она сохранялась и теоретически — в идеалах значительной части дворянского сословия (даже в Англии, дворянство которой отличалось, пожалуй, наименее воинственным духом), и практически, ведь по крайней мере офицерский корпус и кавалерия всюду комплектовались преимущественно из дворян. В самые трудные моменты государственная власть периодически пыталась в более широких масштабах вернуть дворянство на военную службу (как это было, например, в Испании в решающий период Тридцатилетней войны). Имели место и попытки, впрочем, ограниченные и непоследовательные, добиться более пропорционального участия дворянства в уплате налогов и тем самым как бы компенсировать недостаточный интерес этого сословия к выполнению своих традиционных обязанностей на военной службе. Попутно заметим, что всюду, где связь между привилегированным статусом и выполнением военной функции ослабевала, податное сословие все более склонно было считать дворянские привилегии несправедливыми и резко критиковать дворян за паразитизм.

Одновременно с освобождением сословия от его военных функций для дворянина все более акцентируется необходимость знатного происхождения. Несмотря на ренессансные представления об определяющей роли личных заслуг и о превосходстве приобретенного собственной доблестью над унаследованным от предков, в общественном мнении именно в XVI–XVII вв. постепенно утверждается, хотя далеко еще не до конца, представление о дворянстве как о наследственном статусе, который не зависит от характера занятий дворянина. Возможно, именно в этой связи постепенно меняется отношение к участию дворян в торговле и промышленном предпринимательстве. Характерное для ряда стран Западной и Центральной Европы, в XVI в. оно почти повсюду осуждалось, а в некоторых странах считалось даже несовместимым с дворянским статусом и влекло за собой его утрату (по крайней мере, временную — вплоть до отказа от «неблагородных» занятий). Однако позже, в XVII–XVIII вв., такого рода деятельность начинает восприниматься как естественная и для дворянина.

С внедрением представлений о дворянстве как о наследственном статусе его недавнее приобретение оказывается крайне нежелательным, и повсеместно все стремятся отодвинуть истоки своего дворянства в глубь веков. Отсюда, с одной стороны, обилие фантастических генеалогий и, с другой стороны, интерес и государства, и сословия как целого к установлению генеалогий реальных.

Результатом происхождения из определенного рода и выполнения соответствующих социальных функций было пользование набором многочисленных, разнообразных и весьма важных привилегий. Эти привилегии, однако, при более близком рассмотрении оказываются не столь уж однозначной характеристикой дворянства: одни из них свойственны не всему дворянству, другие — не только дворянству, третьи с легкостью узурпировались простолюдинами, четвертые периодически попирались государственной властью. Их акцентирование в законодательствах различных стран косвенно свидетельствует о безуспешности попыток защитить дворян от нарушения их привилегий.

Размытой оказалась и важнейшая дворянская привилегия — налоговая. В одних странах, например, в Англии и в некоторых итальянских государствах, дворяне традиционно платили налоги наряду с податным сословием (и не случайно именно там дворянский статус считался вполне совместимым с занятиями торговлей и промышленным предпринимательством), в других эта привилегия вовсе не была полным иммунитетом, а лишь более или менее значительными, и нередко сокращавшимися, налоговыми преимуществами.

Социальная неопределенность каждой из привилегий по отдельности не позволяет выделить какую-то одну из них в качестве определяющей; показательными и характеризующими облик и влияние сословия они оказываются лишь в совокупности.

Если пользование привилегиями сближало различные слои сословия и консолидировало его, то во многих других отношениях дворянство оказывается на редкость неоднородным, объединяя совокупность во многом различных статусов. Внутри сословия действовали различные иерархические связи. Выделить дворянина из общей массы привилегированного сословия могли и богатство, и происхождение (в том числе и в весьма специфических формах, как, например, «чистота крови» в Испании), и должность, и место в рядах дворянской клиентелы, и некоторые другие факторы. При этом «вертикальные» различия соседствовали и тесно переплетались с «горизонтальными».

Повсюду в Европе наиболее стабильной и консервативной частью сословия оказывается высшая аристократия, хотя определенное обновление ее состава, разумеется, также имеет место. В то же время именно аристократия в социальном отношении оказывается в различных странах наиболее схожей частью дворянства. Хотя в Западной Европе высшая знать была жестко иерархизирована системой титулов, в то время как для Восточной и части Центральной Европы это не характерно, рискнем высказать предположение, что в целом высшее дворянство более «космополитично» и в его социально-экономическом развитии прослеживается, пожалуй, больше общеевропейских черт, нежели в развитии средних и низших слоев сословия.

Хотя применительно к некоторым странам историками отмечена тенденция к размыванию средних слоев дворянства, в целом положение этой части сословия оказывается во всех отношениях достаточно прочным. Именно она служила резервом для пополнения титулованной знати, проявляла наибольшую активность в экономической сфере, обладала прочным политическим влиянием на локальном уровне.

Наибольший интерес для нас представляют низшие слои сословия. Их характерной чертой, как и дворянства в целом, была заметная гетерогенность. Различные группы низшего дворянства приобретали свой статус разными путями и в разное время, и память об этом могла сохраняться в течение нескольких поколений. Показателем заметных различий отчасти служит впечатляющее разнообразие терминологии источников при характеристике низшего дворянства. Практически повсюду весьма заметной была разница между родовитым дворянством и недавно аноблированными, которые лишь очень медленно интегрировались в составе своего нового сословия. Показательно, что в состав дворянства в некоторых случаях могли входить даже аноблированные несвободные слуги магнатов, которые, став дворянами, оставались несвободными!

Важнейшей характеристикой низших слоев дворянства, будь то испанские идальго, шотландские лэрды или венгерские армалисты, была бедность. Прежде всего по этой причине юридический статус низшего дворянства был достаточно неустойчивым, а угроза его утраты — вполне реальной. Именно бедность повсюду вынуждает дворян в поисках лучшей доли менять место жительства, перебираться из деревни в город, в другую провинцию или даже в другую страну, хотя риск утратить свой дворянский титул при этом, несомненно, возрастал. Бедность же заставляла многих дворян, преодолевая свою сословную гордость, включаться в магнатские клиентелы.

Именно низшее дворянство оказывается ближе всего к границе между привилегированным и податным сословиями. Вообще говоря, в рамках столь крупной и разнородной социальной общности, как дворянское сословие, можно, видимо, провести несколько социальных границ. Хотелось бы обратить внимание на две из них, которые представляются наиболее важными. Это, с одной стороны, уже указанная нижняя граница дворянства и, с другой стороны, внутрисословная граница, благодаря которой в составе дворянства вычленяется наиболее влиятельная его часть. На соотношении этих двух границ мы и остановимся.

Нижняя из них представляется внешне более отчетливой. Она определяется юридически и закрепляется системой запретов по обеим ее сторонам. За ее соблюдением следят и оба сословия, которые она разделяет, и государство. Однако степень четкости этой границы и, соответственно, степень открытости сословия различается не только в разных странах, но и в разных регионах одной и той же страны, и при этом с течением времени не остается неизменной. От того, как именно проводилась нижняя граница, зависели, с одной стороны, численность дворянства и тем самым его удельный вес в обществе и, с другой стороны, характер этого сословия и его влияния.

Хотя в ряде случаев размытость сословных границ делает мало-мальски точные оценки численности и удельного веса дворянства невозможными, однако в целом можно выделить большую группу стран, где дворяне составляли не более 1–2 % населения (классический образец — Франция), и несколько государств, где удельный вес дворянства был — или стал в течение рассматриваемого периода — значительно выше. К ним относятся Испания, Польша и Венгрия. В каждом из этих случаев феномен многочисленности объясняется конкретными исключительными обстоятельствами: юридическим включением в состав сословия много численного промежуточного слоя, который в других странах оставался за его рамками (Польша), оформлением территориальных привилегий в качестве привилегированного социального статуса (Испания). Здесь можно провести и определенную параллель с венгерским коллективным дворянством, которым также пользовались все жители определенных территорий, хотя и не столь значительных, как в Испании. Но если в Испании, как и в Польше, феномен многочисленности дворянства лишь оформляется в XVI в., в то время как корни его уходят в более раннюю эпоху и, в случае с Испанией, в конечном счете связаны с Реконкистой, то в Венгрии причиной стали именно войны XVI–XVII вв., гипертрофировавшие в обществе функцию воина.

Пересечение межсословной границы снизу вверх — аноблирование — было достаточно широко распространено по всей Европе, хотя формы, масштабы и результаты этого процесса сильно варьировали. При всем многообразии форм аноблирования их можно свести к трем: пожалование дворянства, его продажа и узурпация. Общераспространенной тенденцией, хотя, может быть, и не по — всеместной, следует считать сокращение удельного веса пожалований при увеличении числа продаж.

Едва ли не повсеместным было стремление к дворянскому статусу городского патрициата и чиновничества (хотя и в этих кругах получить дворянство стремились все же не все). В то же время аноблирование крестьянства получило распространение лишь в очень немногих странах (как, например, в Венгрии) и каждый раз объясняется исключительными обстоятельствами. Государство всюду пытается поставить процесс аноблирования под свой полный контроль, однако стремление к желанному дворянскому статусу и сопряженным с ним привилегиям оказывается столь сильным, что богатые и влиятельные простолюдины всюду теми или иными способами узурпируют дворянское достоинство, и борьба с незаконным аноблированием далеко не всегда оказывается достаточно эффективной. В ходе этой борьбы государство заставляет значительную часть дворян снова и снова доказывать свои права на привилегированный статус в разорительных тяжбах. При этом по всей Европе заметна вполне естественная тенденция к возрастанию значения письменных свидетельств. Однако всюду роль общественного мнения при доказательстве дворянства остается очень значительной, если не определяющей, а общественное мнение тех городов и селений, где проживали дворяне, фиксирует внимание прежде всего на ведении тяжущимся дворянского образа жизни и, следовательно, на обладании определенным материальным достатком, без которого такой стиль жизни невозможен.

Со временем королевская власть, не довольствуясь выявлением в ходе судебных разбирательств какой-то части узурпаций дворянства (понятно, что другая часть узурпаторов добивается-таки своей цели), начинает в ряде случаев отменять собственные пожалования и продажи, пытаясь «задним числом» ограничить даже и законное аноблирование. В самом общем виде можно отметить широко распространенную тенденцию к относительному «закрытию» дворянства в XVII в. по сравнению с XVI в.: доказательства дворянства становятся более сложными, а контроль государства над составом дворянства и его борьба с узурпациями — более жесткими и систематическими. Очень характерными представляются периодически возникавшие проекты, хотя и не реализованные, составить полный каталог дворянских родов той или иной страны.

Богатство оказывается в XVI–XVII вв. важнейшим фактором и внутрисословной иерархии, и аноблирования. Реально обратить на себя внимание короны и удостоиться пожалования дворянского титула едва ли мог человек, вовсе не располагающий средствами. Только богатый мог купить дворянство и, естественно, последние деньги в такую покупку он бы вкладывать не стал. Наконец, только богатый мог надеяться на успешную узурпацию дворянства. В то же время обедневшим дворянам серьезно угрожала утрата привилегированного статуса (хотя на практике, разумеется, далеко не всегда одно влекло за собой другое).

В отличие от межсословной, граница внутри дворянского сословия юридически не была столь четкой, однако в социальном отношении она была достаточно определенной и вполне осознавалась современниками. Значение этой границы в том, что она выделяла внутри сословия подлинную элиту общества, в то время как остальная часть дворянства служила как бы промежуточным — буферным — слоем между господствующей группой и податным сословием.

Критерием принадлежности к элитарной части дворянства могло служить любое преимущество, в социальном отношении выделявшее дворянина из общей массы его сословия: богатство, важная должность, видное место в составе магнатской клиентелы и т. д. Все они, впрочем, достаточно часто были связаны между собой и влекли за собой прочие атрибуты социального возвышения (майорат, членство в почетных дворянских корпорациях, более высокие титулы). Понятно, что проблема юридической необеспеченности и возможной утраты дворянского статуса в рамках указанного социального слоя, как правило, не стояла.

Внешним признаком, который фиксировал эту социальную границу, в большинстве стран Европы служил герб. А. П. Черных в своей главе данного коллективного труда справедливо обратил внимание на несомненную важность этого показателя, который на практике мог заменяться или дополняться генеалогическим контролем, турнирными уставами, регламентацией одежды и т. д.

Низшие слои дворянства, не имея реальной возможности пересечь заветную границу, в ряде случаев пытались закрыть на нее глаза и яростно боролись за формальное равенство с князьями и магнатами. Такую борьбу вели венгерские дворяне, имперские рыцари в Германии, но прежде всего — польские шляхтичи с их идеологией сарматизма.

Важной привилегией, которая позволяла и самому последнему члену сословия продемонстрировать свое теоретическое равенство с любым аристократом, было право вызвать обидчика на дуэль, и, видимо, не случайно именно XVI–XVII вв. ознаменовались широким распространением поединков между дворянами. Однако формальное равенство, даже если его удавалось добиться, реально сочеталось с внутрисословной иерархией.

Вернемся к характеристике того слоя, который находился между указанными социальными границами. Юридически это дворяне (хотя в ряде случаев не будет преувеличением сказать: пока еще дворяне), но земельную основу своего статуса они подчас уже утратили, материальный достаток их весьма ограничен, так что верхушка податного сословия нередко богаче, своими сословными привилегиями они пользуются в ограниченном объеме и к тому же часто сталкиваются с их нарушением. Вынужденные миграции таких дворян реально грозят им утратой своего статуса. От местного управления их постоянно оттирают, должности в центральном аппарате тем более не для них. Они стоят на последних ступенях дворянской иерархии и спускаются все ниже, пока наконец юридически не утрачивают дворянство. В свою очередь, аноблированные простолюдины, если они достаточно богаты, не задерживаются в этой ненадежной зоне и пересекают также и верхнюю из двух границ, приобретая попутно все необходимые характеристики социальной элиты.

Таким образом, если возникновение все новых крупных состояний предпринимателей из податного сословия и в то же время обеднение значительной части дворянства постоянно поддерживали несоответствие между богатством и привилегированным статусом, то разнонаправленная социальная мобильность существенно ограничивала масштабы этого несоответствия.

Указанный буферный слой мог быть более или менее многочисленным, но в любом случае достаточно заметным (ибо дворянское сословие всюду структурировалось в пропорциях пирамиды). А поскольку удельный вес высшей аристократии и средних слоев дворянства всюду был величиной относительно постоянной, именно промежуточный слой включал в себя «избыточное» дворянство в тех странах, где удельный вес привилегированного сословия был повышенным (Испания, Польша, Венгрия).

Конечно, трудности низших слоев дворянского сословия не следует абсолютизировать. Свои шансы — в армиях, в колониях, в магнатских клиентелах и т. д. — были и у них, вопрос же о том, как эти шансы использовались, исследован явно недостаточно. Во всяком случае, на военной службе за пределами отечества дворяне не так уж редко могли сделать карьеру и повысить свой социальный статус. Так, многие иностранцы на русской военной службе в XVII в., оставив дома разоренные владения, а то и вовсе ничего не имея, в России получали за службу не жалованье, на которое они, как правило, только и могли рассчитывать в других странах, а земельные владения, позволявшие им вливаться в достаточно влиятельные сословные группы российского дворянства.

Несмотря на многочисленные общие черты, объединявшие все социальные группы внутри дворянства любой европейской страны, говорить о единстве сословия в каждом случае можно лишь с большими или меньшими оговорками. Экономическое положение, объем привилегий, политическое влияние, занятия, образ жизни низшего дворянства достаточно резко отделяли его от аристократии. В Венгрии аристократия и остальная часть дворянства оформились даже как два разных сословия. Но и всюду в Европе различия между двумя этими во всех отношениях неравными частями сословия, на наш взгляд, по меньшей мере уравновешивали общие черты. Поэтому исследование дворянства неизменно нуждается в предельно дифференцированном подходе, и разговор о дворянстве вообще не так уж часто оказывается продуктивным. В полной мере это относится и к идеям «кризиса» или «упадка» дворянства в XVI–XVII вв., ставшим столь популярными среди историков разных стран после появления знаменитого труда Л. Стоуна о кризисе английской аристократии. Более детальный анализ всюду показывает значительные региональные особенности и подъем и процветание одних страт дворянства наряду с упадком других.

В целом «ответ» дворянства на «вызов» новых людей оказался в XVI–XVII вв. достаточно убедительным. Во всех европейских странах дворянские ценности продолжали господствовать в обществе и привлекали в состав привилегированного сословия наиболее влиятельных и энергичных представителей торгово-предпринимательских кругов, чиновничества и т. д. Аноблирование официально включало их в состав дворянства и тем самым укрепляло его. Приток новых людей и средств с лихвой компенсировал упадок и физическое исчезновение древних родов. При этом новые дворяне, как правило, отказывались от прежних занятий, благодаря которым они и возвысились. «Измена буржуазии» была триумфом дворянства, которое, изменяясь, неизменно сохраняло свое лидирующее положение в обществе.

В то же самое время на востоке Европы феодальные отношения еще безраздельно господствовали, дворянство как сословие только оформлялось (причем в России к концу XVII в. этот процесс еще не завершился), дворянство сохраняло свою земельную основу, а военная или иная служба государю оставалась обязанностью дворянина. Показательно, что в России именно давность и характер службы великим князьям и царям были важнейшим фактором внутрисословной иерархии.

В целом, видимо, можно говорить о том, что в странах Восточной Европы дворянство пользовалось даже большим влиянием, чем в Западной. Несмотря на все трудности привилегированного сословия, XVI–XVII вв. всюду в Европе были эпохой дворянства.