24 октября, воскресенье.
«We hate love, we love hate!»[2] – беснуется многотысячная толпа. Сцену заливает мертвенно-белый свет стробоскопов. Красно-белые стяги, разорванные напополам черными молниями, полощутся под потолком. Полуголое существо – тело в татуировках и кровоточащих ссадинах – корчится перед микрофоном.
Each time I make my mother cry,
an angel falls from heaven,
when the boy is still a worm it's hard,
to learn the number seven,
but when they get to you,
It's the first thing that they do[3],–
надрывается существо.
«We hate love, we love hate!» – скандирует зал. Второй раз за последний месяц мне снится в мельчайших подробностях концерт Manson'a в Детройте.
Просыпаюсь и уже знаю, что все еще пьян. «Похмелье будет позже», – поясняет внутренний голос. На самом деле это даже не голос, а огненные субтитры, полыхающие в воздухе. Пытаюсь сообразить, сколько сейчас времени и где я нахожусь. Средних размеров комната с огромными окнами, занавешанными плотными шторами. Рядом со мной на широкой постели спит, зажав подушку между коленями, смутно знакомая девушка. Осторожно нашариваю на полу часы: 12:20. Свинья – до сих пор не объявился дома и даже не позвонил. Представляю возможные варианты последствий своего идиотского поведения. Думаю о себе почему-то отстраненно, равнодушно, в третьем лице. Тихонько сползаю с кровати. Девушка приподнимает голову, отбрасывает иссиня-черные пряди слегка вьющихся волос и открывает на удивление большие восточные глаза:
– Проснулся?
Пытаюсь вспомнить, как ее зовут. Наверное, Таня, во всяком случае, похоже.
– Танюш, а где у тебя тут ванная? Срочно надо душ принять, а то свихнусь.
– Кто такая эта Танюша? – Девушка добродушно смеется.
В первый раз за долгое время чувствую, как краснею.
– Извини, я совсем не …
– Все в порядке, не переживай. Меня зовут Наташа.
– Да, да, конечно. Вчера я перебрал, вот и…
– Пойдем, покажу тебе душ.
Наташа стремительно спрыгивает с постели и тащит меня за руку в коридор. «Неплохая квартира», – успеваю подумать я, отмечая интеллигентный западный дизайн. Это похоже на жилище обеспеченного художника или архитектора. Бледно-розовые с голубым стены, большое количество картин в духе грузинского примитивизма, высокие, в пол человеческого роста, вазы с засушенными в них растениями. Везде, кроме спальни, много солнечного света. Огромная ванная комната встречает меня блестящей финской сантехникой и перламутровым кафелем со встречающимися кое-где иероглифами.
– Это твоя квартира?
– Моя. Наша. Муж сейчас в Праге. Я тебе полотенце принесу.
Все правильно, вчера она уже говорила об этом. И как я умудрился забыть ее имя? Встаю под прохладный и колкий душ. «Если бы люди не придумали душ, – думаю отчего-то с грустью, – было бы намного тяжелее. Особенно после пьянки». Все тело болит. С интересом осматриваю себя, отмечая неизвестно откуда взявшиеся синяки и царапины. Пора выходить из марафона, я уже абсолютно не помню вчерашний день. Дверь в ванную открывается…
– Вот полотенце. Ах, какой ты сладкий! – Голая девушка встает под душ рядом со мной.
Встает плотно. Обнимает меня. Капли становятся горячее, катятся по нашим телам, скользят единым потоком, делая нас скользкими и свободными. Скользнув по мне небольшой упругой грудью, Наташа опускается на колени и целует лобок. Она утыкается лицом в мой член, целует его, лижет яйца и кожу за ними.
– Вчера ты так и не кончил, – шепчет она, – надо восполнить пробел.
Движения девушки становятся более энергичными и напористыми. Она берет в рот, стараясь заглотить член как можно глубже. Я вижу, что феллация приносит Наташе почти такое же удовольствие, как и мне.
– Кончи мне в рот, прямо в самое горло, – тихонечко просит она и смотрит снизу вверх по-азиатски покорно.
Ласки достигают апогея. Вулкан мечтает извергнуть раскаленную лаву. Я беру девушку за волосы и как можно глубже насаживаю на член… Она хрипит, задыхается, но упрямо не выпускает его. Я кончаю густой и мощной струей. Наташа судорожно глотает ее, ногти впиваются в мою задницу с такой силой, что я стону от боли, смешивающейся с оргазмом.
13:50. Пьем крепкий, только что сваренный кофе и слушаем Future Sound Of London.
– He самая подходящая тема для утра, – говорит Наташа, как будто извиняясь.
– Давно уж не утро, – отвечаю я, – а тема в кайф. Я по утрам вообще Clawfinger да всякий Terrorvision включаю. Задает настроение.
– Это какие-то хардкоровые дела, да? Я вот только по электронике захожу. В основном экспериментальной. IDM там и все такое, понимаешь?
– А чем ты вообще по жизни занимаешься?
– Сейчас ничем. Работала у мужа, но столько времени вместе – думала, задушу его ночью сонного. Хочу пойти учиться. Вот только чему – пока не знаю.
– Здорово. Хотел бы я не знать, чем заняться. А то надоела мне эта запланированность. А муж чем занят?
– У него фирма по дизайну интерьеров. Он в прошлом художник неплохой.
– Примитивист?
– Да-да, это его картины. Вообще-то он русский, а на грузинской тематике клина словил: застолья, бараны, тетки в черном…
– Я по национальности грузин, – зачем-то вру я. (Как-то в кассу выходит.)
– А говоришь без акцента.
– Так я родился в Москве, по-грузински только «гамарджоба» и «мадлопт» знаю.
– Понятно. А делаешь-то что?
Отчего-то не хочется говорить, что занимаюсь бизнесом.
– Ничего. Стихи пишу. Например, такие:
ТИШИНА
Из дома серой щелью –
мятой подушкой
(убитой зверушкой)…
Верил в то, о чем писал,
или летал в вышине,
или молчал.
Строил простые вещи –
даже не мог без того.
И где-то ловил,
и кого-то ловил,
зачем-то ловил
Тишину…
– Хорошее стихотворение. Правда, твое?
– Правда.
– На стихи не прокормишься.
– Я еще в некоторых журналах статейки тискаю. Про извращения, странности всякие.
– А ты сведущ в извращениях?
– Научить тебя некоторым, самым милым?