Фавориты – «темные лошадки» русской истории. От Малюты Скуратова до Лаврентия Берии

Среди фаворитов русских цариц XVIII века нет ни одного, кого бы столь часто награждали самыми нехорошими эпитетами, как Эрнст Иоганн Бирон.

Он и немец, который смотрел на Россию как на свою личную добычу, и злостный интриган, и бездарный жестокий правитель, выстроивший систему доносов и террора. Он – худшее лицо в истории России XVIII века (и даже шире – между Иваном Грозным и Лениным), если верить традиционной историографии.

Время позволяет взглянуть трезвее и на оценки, выставленные историками прошлого, и на деятельность того или иного исторического персонажа. Попробуем мы тоже более объективно оценить эту во всяком случае неординарную фигуру. Может быть, он заслуживает всех данных ему ранее отрицательных характеристик, а может быть, и не совсем.

Будем разбираться.

Почему воцарилась Анна Иоанновна

Когда в 1730 году умер четырнадцатилетний Петр II, пресеклась мужская линия династии Романовых. Русские были вынуждены обратиться к потомкам последнего царя по женской линии.

Проблема в том, что этих царей было два. В 1682 году русский престол впервые на совершенно равных правах заняли два монарха, два родных брата – Иван (как было принято в отношении царей – Иоанн) и Петр Алексеевичи. Иоанн носит в русской истории пятый порядковый номер, а Петр – первый. Иоанн умер в возрасте 29 лет и освободил престол своему властолюбивому младшему брату. На двоих у них был только один сын, выросший взрослым, – Алексей Петрович. Но Петр I лично его уничтожил, так как не хотел, чтобы трон унаследовал сын от первой жены.

Как бы в наказание ему ни один из сыновей от второй жены не выжил, зато сын был у Алексея – Петр, который не успел оставить потомков.

Зато дочерей у Иоанна V и Петра I оказалось достаточно. И между ними – точнее, между группировками, поддерживавшими приоритет той или иной кандидатуры, – должна была разгореться нешуточная борьба.

Старшая из выживших дочь Иоанна V Екатерина по желанию царя Петра вышла замуж за герцога Мекленбург-Шверинского Карла-Леопольда. В 1722 году она, не выдержав жестокого обращения мужа, забрала с собой дочь и вернулась в Россию. Они еще появятся на страницах русской истории, пока же они жили в России на правах придворных дам. Положение Екатерины было двусмысленным, так как формально с супругом она не развелась.

Вторая выжившая дочь Иоанна Анна по воле Петра I вышла замуж за герцога Курляндского Фридриха-Вильгельма. Курляндский герцог был вассалом Речи Посполитой, а на самом деле – России. Петр придавал этому браку племянницы особенное политическое значение. Свадебные торжества длились несколько недель. Вино лилось рекой. Но, едва выехав из Петербурга, молодой герцог тяжко занемог, а спустя два дня скончался на Дудергофской мызе, что ныне в черте северной столицы.

Оказывается, перед отъездом Фридриху-Вильгельму спьяну взбрело в голову соревноваться по числу выпитого с самим Петром I. Понятно, что это могло окончиться для герцога только плачевно.

Так молодая Анна Иоанновна сразу после свадьбы стала вдовой. Она не поехала назад в Петербург – не такова была цель у этого брака. Ей пришлось отправиться во владения ее покойного мужа, сопровождая гроб с его телом, и изображать правящую герцогиню Курляндскую под тяжкой рукой Петра Великого. Второй раз замуж она не вышла, хотя кандидаты были.

Третья выжившая дочка Иоанна V Прасковья так и осталась в России, выйдя замуж за генерал-аншефа Дмитриева-Мамонова. Заключив неравный (как стали позже говорить – морганатический) брак, она тем самым как бы утратила права на престол. Слова «как бы» нужны потому, что никаких четких юридических норм на этот счет тогда не существовало. Но провозгласить ее царицей значило сделать царем ее мужа, который, хотя и происходил из высокого княжеского рода, был настолько небогат и невлиятелен, что никто из первых вельмож государства не хотел впускать его в свой круг. Итак, Прасковья Иоанновна сразу вычеркивалась из претенденток на престол.

У самого Петра Великого были две взрослые дочери, обе – от Екатерины Скавронской. Анна, выйдя замуж за герцога Голштинского Карла-Фридриха, была уже мертва к моменту возникновения династического кризиса в России. Но у нее подрастал сын, родившийся незадолго до ее смерти, – Карл-Петер-Ульрих, будущий император всероссийский под именем Петра III. И его кандидатура впервые всплыла уже в это время.

Елизавета так и не вышла замуж, хотя Петр подыскивал ей блестящих венценосных женихов, и проживала в России на правах придворной дамы, а по сути – бедной родственницы при царском дворе.

Итак, налицо были четыре кандидатуры: Екатерина Иоанновна, Анна Иоанновна, Карл-Петер-Ульрих, внук Петра Великого, и Елизавета Петровна.

Это по закону, который позже издаст император Павел I, корона должна была сразу достаться малолетнему голштинскому герцогу как единственному мужчине в роду. Но дело происходило в 1730 году, никаких таких законов в помине не было.

Однако имелось завещание (так называемый тестамент) Екатерины I. Известно, что Петр Великий, умирая, не успел выразить своей последней воли о передаче трона. Его же вдова вроде бы учла подобную ошибку. Так вот, согласно тестаменту, в случае бездетной смерти Петра II престол должен был перейти царевне Анне Петровне или ее потомкам. Царствовать и по завещанию Екатерины I после Петра II должен был сразу Петр III! Но Верховный тайный совет, куда несколько богатейших и знатнейших людей России назначили сами себя, узурпировал право решения вопроса о престолонаследии.

Вопрос решался противостоянием и соглашением группировок высшей имперской знати. Здесь сразу сталкивались две линии: потомков Иоанна V и потомков Петра I. За Иоанновен выступало старшинство их отца по сравнению с Петром I. За Петровну или внука Петра, казалось бы, право того, кто последним перед этим занимал трон. Но тут в силу вмешалось одно обстоятельство, чем воспользовались сторонники Иоанновен. Они объявили Анну и Елизавету Петровну незаконнорожденными дочерями Петра. Дело в том, что обе они родились еще до официального венчания Петра и Екатерины, состоявшегося только в 1712 году.

Следовательно, линия Иоанновен сразу получила неотразимый аргумент в свою пользу: законность. Осталось лишь выбрать из двух.

В пользу Екатерины говорило ее старшинство. Против – то, что она формально все еще оставалась замужем. Хотя ее муж Карл-Леопольд был свергнут с престола, но это-то и создавало проблему. Такой бродячий герцог, узнав об избрании его жены на русский престол, мог затребовать корону и себе. Конечно, Россия легко отбила бы эти притязания, но не хотелось подавать повод для международного скандала.

«Верховники» (как называли членов Верховного тайного совета) предложили «кондиции», то есть условия ограничения самодержавия, на которых Анна приглашалась царствовать в Россию. И хотя меньше чем через сутки после смерти Петра II посланцы Верховного тайного совета уже скакали в Митаву, к Анне, очередная попытка ограничения самодержавия так и осталась попыткой. Новая государыня кондиции не приняла.

Она выехала в Москву, где тогда находился императорский российский двор, и торжественно прибыла в столицу, где чиновники, войска и народ присягнули ей. Это была странная присяга: в ней ничего не говорилось о самодержавной власти государыни.

Но в пользу восстановления самодержавия продолжали интриговать многие сильные люди, настраивая соответствующим образом гвардию – решающую силу всех дворцовых переворотов в России. Затем Анна торжественно разорвала кондиции, а вскоре Москва снова присягнула ей – уже на условиях полного самодержавия. Эта переприсяга смутила народ не меньше, чем первая присяга не самодержавной императрице, и наложила известный отпечаток на все правление. Власть уже не воспринималась народом с привычным священным трепетом. И это тоже запечатлелось в народной памяти о начавшемся правлении.

Невеселая императрица

Анна Иоанновна представляется женщиной глупой и некрасивой, ничего не понимавшей в государственных делах, способной думать только о нарядах и увеселениях, бессмысленно расточавшей на это государственную казну, находившей больше удовольствия в выходках карлиц-шутих, чем в беседе с умным человеком.

Уничтожающую характеристику дает Анне Иоанновне великий русский историк Василий Ключевский:

Но надо иметь в виду, что Анна Иоанновна была прежде всего женщиной. О да, еще в конце XVII века хорватский иезуит Юрий Крижанич, посланный в Россию, изобличенный здесь в своей тайной миссии и за то сосланный в Сибирь на 15 лет, в утешение себе и в назидание царям московским написал «Политичные думы», где предупреждал, что одно из худших зол для государств – это «женовладство». Прошло немного времени, и… цари допустили до того, что скипетр власти надолго перешел в руки женщин. Но что делать женщине на престоле, неспособной понять своего властного предназначения? Она обязательно будет искать около себя мужчину, чтобы опереться на него, чтобы взвалить на него весь груз забот о правлении, а самой предаться любимым развлечениям. Так поступила и Анна.

Чтобы понять характер ее российского правления, надобно кратко очертить, чем она занималась в Курляндии.

Утратив мужа сразу после свадьбы, Анна не осталась без руководства. Для удержания Курляндии в русле российской политики из Петербурга в Митаву прибыл Петр Бестужев – отец того знаменитого канцлера Российской империи, которого впоследствии дважды приговорят к смертной казни, и оба раза он будет помилован, да еще возвратит себе все почести и титулы.

Находясь в Митаве на положении не то русского резидента, не то русского комиссара, Петр Бестужев-Рюмин и руководил курляндской политикой от имени Анны. Но руководил не просто так, а в том числе и через постель. Если бы на его месте был его сын Алексей, ровесник Анны, такую связь можно было понять. Но Петр Бестужев был старше Анны на 30 без малого лет! И несколько лет, пока его не отозвали в Петербург, Петр Бестужев был любовником Анны Иоанновны.

В 1726 году побочный сын польского короля Августа II и граф Мориц Саксонский решил добиваться руки Анны Иоанновны, а с нею, разумеется, и герцогской короны. Этот натиск едва удалось отбить российской дипломатии с помощью курляндских государственных чинов. Кризис, при котором стало возможно такое положение, послужил одной из причин удаления Петра Бестужева в Петербург.

Сохранились письма, в которых Анна умоляла не забирать у нее Бестужева, но правительство Меншикова, который еще имел в России влияние и тоже неудачно добивался в это время курляндской короны, было неумолимо.

Вскоре Анна утешилась.

Бирон в Курляндии

Род Биронов, вероятно, вел начало из Вестфалии. Там, а также еще долго в Курляндии они писались von Bühren (фон Бюрен) – от названия места их происхождения. Еще в середине XVII века зафиксирована такая форма фамилии. Но в какой-то момент они изменили фамилию на фон Бирóн – то ли в угоду местному произношению, то ли под модным французским влиянием.

Эрнст Иоганн Бирон был на два с небольшим года старше своей венценосной возлюбленной. Будучи уже не первой молодости для того времени, в 1718 году он поступил на службу в Курляндскую герцогскую канцелярию. Вероятно, уже тогда, несмотря на наличие Бестужева, между молодыми герцогиней и ее секретарем завязалась какая-то неслужебная связь. Чтобы пресечь всякие слухи о ней, Анна Иоанновна в 1723 году настояла на женитьбе Эрнста Иоганна на Бенигне Готлибе Тротте фон Трейден – девушке, бывшей почти на 13 лет младше своего мужа, но, по всем воспоминаниям современников, очень некрасивой. Впрочем, сохранились письменные свидетельства, что Бирон был в нее по-настоящему влюблен. Он потом взял ее с собой в Россию и по мере того, как старела его царственная возлюбленная, по-видимому, все больше привязывался к своей жене, которая вела себя в России очень высокомерно, чувствуя себя супругой второго лица в государстве.

Но все это было потом. Чем занимался Бирон до поступления на службу к герцогине, то есть к Анне, достоверно неизвестно. Есть свидетельства, что его отправили учиться в Кенигсбергский университет, но в списках студентов его имя не значится. Как говорится, поехал, да не доехал, свернул не туда. Неизвестно, было ли у Бирона какое-либо образование, кроме начального домашнего. Из языков он знал только немецкий да немножко выучился по-русски благодаря общению со своей покровительницей.

О манерах Бирона может свидетельствовать тот факт, что в 1722 году, находясь в Кенигсберге, он участвовал в уличной драке с городской стражей, причем один из стражей был даже убит. Бирона посадили в тюрьму, откуда его выкупили только за 700 рейхсталеров – сказалось покровительство герцогини.

Карьера Бирона шла в гору. Уже в 1720 году он – управляющий одним из имений герцогини, в 1722 году – камер-юнкер Анны, в 1726 году – ее обер-камер-юнкер, со следующего года, когда убрали Бестужева, ее камергер. Еще будучи герцогиней Курляндской, Анна Иоанновна стала посылать Бирона с разными поручениями в Россию. Таким образом, там, в том числе при императорском дворе, Бирона узнали раньше, чем воцарилась его покровительница. В России он приобрел славу прекрасного знатока лошадей. По-видимому, лошади были страстью Бирона. Возможно отсюда пошел еще один миф о нем – будто при курляндском дворе Анны он был всего лишь конюшим.

Анна взяла его с собой в Россию, но в интригах он не участвовал никаким способом, так как не имел еще в России ни связей, ни информации. Это дело за Анну сделали другие люди, впоследствии ею недооцененные, – прежде всего, князь Иван Юрьевич Трубецкой и сын молдавского господаря Антиох Дмитриевич Кантемир. Только по случаю коронации Анна назначила Бирона своим обер-камергером, приравняв его звание к генеральскому. Так началось возвышение Бирона уже при русском дворе.

«Бироновщина»

Вслед за Ключевским царствование Анны Иоанновны рисуют в самых мрачных красках, оскорбительно называя «бироновщиной». Что же это такое? Здесь имеется в виду не только господство герцога над всей русской жизнь, но и некоторые конкретные негативные явления. Анне вменяется в вину так называемое «засилье иностранцев». Ее мнительность заставила окружить себя понятными людьми – жителями родной Митавы. «Немцы посыпались в Россию, точно сор из дырявого мешка, облепили двор, обсели престол, забирались на все доходные места в управлении», – ярко описывает Василий Осипович будто бы небывалое в российской истории явление. Он называет и главных виновников: герцога Бирона и графа Левенвольде. Один «умел только разыскивать породистых собак», а другой был «человек лживый, страстный игрок и взяточник». Кроме этих двоих в борьбе за власть были замечены и другие иноземцы, такие как Остерман и Миних, например.

Под колесо «бироновщины» попали представители крупных дворянских родов – Голицыных и Долгоруковых. Тайная канцелярия работала на износ. В первую очередь за унижение императрицы при восшествии на престол поплатились бывшие верховники. Кроме того, руками тайной полиции Анна расправлялась с любыми проявлениями политической неверности, а также потакала мстительной натуре своего возлюбленного. Так было инициировано дело против кабинет-министра Артемия Волынского, которого впоследствии приговорили к урезанию языка и посажению на кол. Однако Анна была милосердна: Волынскому хоть и отсекли язык, но все же обошлось без кольев – ему отрубили голову.

Прямо мрак ужаса! Или есть все-таки какой-то луч света в этом темном царстве?

Критика традиционных представлений

Рассказ о том, как глаза Бирона разбежались на недоимки, основаны главным образом на свидетельстве историка Ивана Болтина, писавшего во времена Екатерины II:

На что историк Василий Николаевич Строев в начале ХХ века счел необходимым сделать такое замечание:

Также сомнения вызывает и сообщение Татищева о том, что Бирон через своего человека Шемберга использовал лучшие русские горные заводы и другие промыслы, забирая себе прибыль. Однако есть и доказательства того, что он часто отказывался от крупных взяток, вполне нормальных для того времени.

Тот же историк в «Новом энциклопедическом словаре», изданном в 1912 году, дал подробную характеристику как критики Бирона, так и его собственных деяний.

Строев отмечает, что люди, описывающие «бироновщину» в елизаветинское уже и екатерининское время, делали это по своим или чужим воспоминаниям. И среди них, конечно, были предвзятые свидетели (например, Долгоруковы, серьезно пострадавшие при Бироне). Также разбивается и идея о «засилье иностранцев», ведь иностранными министрами были петровские люди – Миних и Остерман. Бирон лишь присоединился к ним и разделил уже сложившуюся традицию действий. А уж немецкая партия не могла сложиться, ведь благородный саксонец Миних никогда бы не признал достойным «партнером» выскочку-курляндца Бирона. В сыскных делах времен Анны Иоанновны участвовали и русский, и иностранцы – дворцовые интриги российского престола были интернациональны настолько, насколько были безжалостны сами интриганы и доносчики.

Самые одиозные преследования инициировала сама императрица и круг сановников, который при ней пользовался наибольшей широтой власти. Злопамятная и мстительная Анна помнила, откуда и как она попала во дворец, а потому ревностно боролась за свой трон даже с предполагаемыми конкурентами. Бирон, хотя и был причастен к некоторым политическим делам, но также использовал свое положение любимца для избавления тех, кто попал в немилость императрицы (например, Куракина).

Вот взгляд, всесторонне основанный на фактах. Бирон явно не ангел, но и не вылитый сатана. Понятно, что он участвовал во всех интригах, призванных подкрепить его власть; понятно, что он ограждал эту власть любыми доступными ему способами; но точно так же поступали все люди того века. Тот же Ключевский совершенно напрасно негодует, обвиняя Бирона в злоупотреблении Тайной канцелярией при охране власти и помощью гвардии при взыскании недоимок: то и другое было заведено еще Петром Великим! И сам же историк в своем месте об этом писал. Но, видать, нельзя было негодовать на Петра Великого! А вот на его преемников, делавших то же самое, можно! Ну и совсем противоречит себе историк, когда говорит про опустевшие поля и тут же признается, что в те годы Россия неоднократно опустошалась эпидемиями, да и неурожаи часто возникали. Что же это, в стихийных бедствиях Земли Русской тоже немцы виноваты?

В общем, картина получается совсем не такой безысходно мрачной, какую мы привыкли представлять при одном упоминании имени Бирона и термина «бироновщина». Если уж позволено будет сравнить без обиняков: Россия при Анне Иоанновне управлялась ровно так же, как задал ей Петр Великий, ни убавить, ни прибавить.

А для разъяснения тезиса об «истреблении дворянских родов» приведем хотя бы историю дела Долгоруковых.

Дело Долгоруковых

Как известно, юный царь Петр II умер в ночь накануне уже назначенного дня своей свадьбы с княжной Екатериной Алексеевной Долгоруковой. Это был крах всех планов семьи Долгоруковых.

В отчаянии они решились на такое преступление. На заседании Верховного тайного совета в тот же день, где решался вопрос о замещении престола, двоюродный брат отца царской невесты, Василий Лукич Долгорукий, по версии Костомарова, предъявил будто бы составленное Петром II за несколько часов до смерти завещание, согласно которому престол передавался его невесте Екатерине Долгорукой. При этом умирающий царь из-за плохого самочувствия не мог писать собственноручно, а потому якобы попросил написать текст завещания князю Сергею Григорьевичу Долгорукову, дяде своей невесты.

Верховники подняли на смех такую примитивную уловку, и Василий Лукич больше не стал на ней настаивать. Он сам вызвался поехать в Митаву к Анне с предложением российской короны.

Казалось бы, о поддельном завещании забыли. Как бы не так. Это же была такая зацепка, за которую было легко свалить весь клан Долгоруковых. Чем не замедлили воспользоваться их соперники.

14 апреля 1730 года императрица Анна своим указом приказала арестовать, лишить имений, орденов и званий князей Долгоруковых: Алексея (отца царской невесты), Сергея (брата Алексея), Василия (двоюродного брата двух первых) и Ивана (брата царской невесты, сына Алексея). При этом Алексей и Иван были сосланы в сибирский Березов, известный ссылкой туда Меншикова, а Василий и Сергей – в деревни в европейской части России.

Заметим, что в решении об этих арестах Бирон никакого участия принимать не мог: он еще ничего не знал о российских делах, не вписался в систему, у него даже еще не было должности при русском дворе.

Дело о подлоге царского завещания этим не закончилось. Алексей Долгоруков скончался в Березове в 1734 году – может, это спасло его от худшей участи и во всяком случае от того, чтобы стать свидетелем лютой смерти сына. Сергей Долгорукий был даже помилован и уже назначен послом в Лондон. Но тут дело приняло новый оборот.

В Тобольск срочно выехали особо уполномоченные следователи Тайной канцелярии с правом применения допроса по всей строгости, то есть с жесточайшими пытками, свойственными тому времени. Этими следователями были – вы сейчас удивитесь – «прокурор полевых войск», капитан Преображенского полка Василий Иванович Суворов, отец великого полководца, и его помощник, сержант Преображенского полка Федор Игнатьевич Ушаков, отец величайшего русского флотоводца.

Совместными усилиями они запытали несчастного Ивана Долгорукого до такой степени, что он наговорил всяких небылиц на себя и на свою родню, помимо участия в составлении поддельной царской духовной.

Тут же в следственную разработку были взяты Василий и Сергей Долгорукие. Первого вывезли из деревни, второго арестовали, когда он уже находился в пути из Санкт-Петербурга к новому месту службы в Лондон. Всех свезли в Шлиссельбург, пытками добились признания во всем, чего хотелось следователям, и приговорили к смертной казни. Казнь состоялась в Новгороде 8 ноября 1739 года. При этом Василию и Сергею просто отрубили головы, а Ивана предварительно четвертовали.

Да, такие были лютые нравы. Но почему-то историки не возмущаются такими же жестокостями Петра Великого, когда тысячами рубили стрельцов, а их жен и детей обрекли на голодную смерть, запретив кому бы то ни было давать им работу и подаяние – разумеется, под страхом смертной казни. Почему-то они не вспоминают выражение главы Преображенского приказа – тайной полиции, впервые учрежденной как раз Петром I – князя Федора Ромодановского, который в письме к царю жаловался, что ему некогда отдыхать: «Всякий день в крови умываемся».

Конечно, мы осуждаем такие бесчеловечные смертные казни. Но, положа руку на сердце, разве Долгоруковы не были виновны в попытке узурпировать государственную власть с помощью подделки документов?

О том, что обвинения Бирона в жестокости проистекали часто из личной вражды, свидетельствует хотя бы такой случай. Известным критиком Бирона (уже после его ссылки) был русский историк и крупный государственный деятель Василий Никитич Татищев. Последние сожжения людей живьем по приговору суда в истории России пришлись как раз на время «бироновщины». Два самых последних из них состоялись в Екатеринбурге. 20 апреля 1738 года был таким свирепым образом казнен башкир Тойгильда Жуляков, а 30 апреля 1739 года – 60-летняя старуха-башкирка Кисябика Байрясова. Оба были приговорены за одинаковое преступление – за обратное отпадение из православия в ислам. Обоим приговор подписал – кто бы вы думали? – Василий Никитич Татищев. Что же, и в этих лютых казнях, устроенных Татищевым (по закону, принятому еще царем Алексеем Михайловичем!), тоже Бирон виноват?!

Но картина будет неполной, если мы не расскажем хотя бы вкратце об успехах внешней политики России и достижениях российского общества в тот короткий десятилетний период – 30-е годы XVIII века.

Успехи внешней и внутренней политики

Бирон почти не занимался внешней политикой. Тем лучше – он не мешал делать ее более сведущим людям.

В 1731 году принесли присягу России на подданство казахи Младшего жуза. Кстати, только с этого времени по императорскому указу их из-за сходства национального названия с казаками было велено именовать киргиз-кайсаками – до той поры такого этнонима не было.

В 1733 году Россия вступила в войну за «польское наследство» и в противоборстве с Францией (первое военное столкновение России с этой державой!) сумела утвердить на польском троне своего ставленника Августа III. Один из корпусов русской армии двинулся через владения германских князьков прямо на Рейн. И хотя там до прямого конфликта дело не дошло – уже успели подписать мир – это был первый раз, когда европейская река увидела русские полки.

В преддверии очередной войны с Турцией был заключен мир с Персией. Россия выводила свои войска с далекого южного берега Каспия, где ежегодно целые полки вымирали от малярии.

Война 1736–1739 годов с Турцией велась полководцами-иноземцами: немцем Минихом и ирландцем Ласси. Первый взял Очаков. Ласси же удивил хана Фатих Гирея, когда двинул войска по Арбатской стрелке в обход 60-тысячного войска хана, поджидающего Ласси южнее Перекопа. Таким путем еще никто в Крым не входил. Не их вина и не Бирона в том, что за все эти победы Россия по мирному договору смогла только приобрести Азов, да и то без права построить там крепость.

В 1733 году Петербургская Академия наук (де-сиянс академия, как ее тогда называли) начала масштабные географические исследования всего пространства Российской империи. Многочисленные отряды, посланные главным образом вдоль арктического побережья Сибири, к берегам Северной Америки и Японии, получили в истории название Великой Северной экспедиции. Она продлилась десять лет и завершилась уже при Елизавете Петровне. Ее итогом стало открытие арктических морей, окаймляющих Россию, множества рек и горных цепей.

На основании сведений, приходивших от этих и других отрядов, Академия наук тогда же приступила к составлению первого большого географического Атласа всей Российской империи. Завершилась эта работа уже в 1745 году.

В годы «бироновщины» закончил высшие учебные заведения в России и был послан для продолжения образования за границу будущий первый русский академик Михаил Ломоносов.

И если все черное и дурное, что творилось тогда в России, вешать на совесть Бирона, то будет несправедливым тогда отказать ему в хороших заслугах.

Недавно британский экономист и экономический историк Стивен Бродберри и российский историк Елена Корчмина выпустили статью об экономическом развитии России с 1690-х по 1880-е годы. В ней они проанализировали, в частности, такой показатель, как ВВП на душу населения. Их методику можно, конечно, не принимать, а также критиковать неизбежную неполноту данных для столь давнего времени, но выводы, к которым пришли исследователи, ошеломляющи. Оказывается, рост ВВП России за два с половиной столетия вплоть до начала ХХ века в точности отражал рост ее народонаселения. Следовательно, ВВП на душу населения все это время оставался на одном и том же уровне! Исключение составил один короткий период, когда он все-таки вырос, причем на целых 40 процентов. И этот период пришелся как раз на 30–50-е годы XVIII века, то есть на царствования Анны Иоанновны и Елизаветы Петровны, начавшись во времена пресловутой «бироновщины»![12]

Повторю: все вольны игнорировать эти данные. Но если они все-таки верны, возникает интересное соображение. Значит, не было таких ужасов «нового татарского нашествия, только из отечественной столицы», какими расписывает это время Ключевский! Но чем же все-таки объяснить такой прирост, если он имел место?

Думается, дело было как раз в том, что императорский двор в это веселое время сосредоточился исключительно на собственных развлечениях и интригах, не занимаясь развитием страны. А русский народ работает с наибольшей охотой и достигает наибольшего благоденствия именно в такие времена, когда избавлен от постоянной назойливой заботы своего правительства. Одним из таких времен была «бироновщина».

Мы дошли до последней части нашего рассказа – до истории максимального возвышения и самого глубокого падения Бирона.

Регентство и ссылка

Императрица Анна Иоанновна умерла 17 октября 1740 года. Она заблаговременно приняла меры по завещанию престола. Кому?

Тут на сцене появляется ее старшая сестра Екатерина, о которой мы упомянули в начале нашего рассказа. Сама она умерла за семь лет до того. У нее, как мы знаем, была дочь, Анна Леопольдовна. Но для царства желателен был мужчина. В 1739 году 20-летняя Анна Леопольдовна вышла замуж за герцога Брауншвейг-Люнебургского Антона-Ульриха. В 1740 году у нее родился сын, которого назвали Иваном. Этому малютке, которому на момент смерти Анны Иоанновны было всего два месяца, императрица и завещала корону. Так у России появился царь Иоанн VI.

Но нужно было решить вопрос о регентстве. Логичным было бы сделать регентшей мать наследника престола до его совершеннолетия. Но Анна назначает регентом Бирона! Поступок вполне ожидаемый, хотя и совершенно неправомерный.

Итак, Бирон вознесся до положения регента Российской империи! Но недолго ему довелось наслаждаться своей неограниченной властью. Слишком многим он стоял поперек дороги, слишком многим он казался выскочкой, севшим не в свои сани. Сама Анна Леопольдовна выступила против него, тем более что при ней фактическим регентом стал бы принц Антон-Ульрих. Не прошло и месяца, как гвардейцы под руководством генерал-фельдмаршала Христофора Миниха арестовали всесильного ранее временщика. Как видим, одни немцы действовали против других, и никакой сплоченной «немецкой» группы при русском престоле не было.

Вместе с Эрнстом Бироном была арестована его семья и оба брата – Густав и Карл Бироны. Последний, кстати, занимал высокую должность генерал-губернатора Москвы.

Судьба их оказалась различной. К братьям временщика вначале отнеслись сурово. Густава Бирона было приказано сослать в Нижнеколымский острог, а Карла Бирона – в Среднеколымский. Однако не успели они туда доехать, как случился новый переворот. Малолетний Иоанн VI с его матерью были свергнуты гвардией в пользу дочери Петра Великого Елизаветы. Линия потомков Петра I окончательно возобладала над линией потомков Ивана V. Густаву и Карлу Биронам назначили местом пребывания Ярославль. Постепенно им возвращали имущество и оказывали прочие милости. В 1744 году Густаву Бирону вернули чин генерал-аншефа и разрешили жить в Петербурге, где он и скончался через два года. Карлу Бирону дозволили вернуться в его лифляндское поместье, где он умер в том же году.

С Эрнстом Бироном было сложнее. Все-таки его ненавидела значительная часть дворянства и народа. Еще в регентство Анны Леопольдовны его приговорили к смертной казни четвертованием с одновременной милостивой заменой казни ссылкой в Пелым, что в Западной Сибири. Ему дозволили ехать в ссылку вместе с семьей – женою и тремя детьми. Поскольку Пелым находится ближе к европейской России, чем Колыма, семейство Биронов успело до конца 1741 года прибыть туда и расположиться в доме местного воеводы.

Они еще не знали, что в Петербурге очередной переворот. Известие о нем пришло в Пелым одновременно с милостивым указом новой императрицы Елизаветы Петровны, позволявшей Бирону с семейством ехать в город Ярославль. Таким образом, в Ярославле весь клан Биронов на время соединился вместе.

Но Эрнсту Бирону не возвратили свободу, как его братьям. Он оставался в Ярославле с женой и детьми все 20 лет царствования Елизаветы. Только в 1762 году новый царь Петр III полностью простил своего соотечественника-немца, вернул его ордена, но не дозволил именоваться герцогом Курляндским (дело в том, что в 1737 году, при поддержке императрицы Анны, Бирон выхлопотал себе курляндскую корону). Петр III разрешил, однако, Биронам возвратиться на родину, в Курляндию, где в 1772 году закончился 82-летний жизненный путь самого ненавистного современникам российского временщика.

Не все дети Эрнста Бирона разделили с ним его дальнейший путь. Так, его дочь Гедвига-Елизавета, проживая в Ярославле, вопреки воле родителей приняла православие и прибегла к покровительству жены ярославского воеводы Пушкина. Ее выдали замуж за барона Александра Ивановича Черкасова. По некоторым данным, именно баронесса Черкасова добилась у Петра III возвращения из ссылки отца, матери и обоих братьев.