Ферзи

День четвёртый

Он стоял. На это у измученного, но не оставившего надежд человека сил ещё хватало. По прошествии времени, когда яростный угар спал и горечь пережитых унижений перестала давить на грудь, всё произошедшее казалось чуточку другим, словно нереальным, отрывком из модного вадевиля или удачной охотничьей байкой. Всё казалось таким наигранным, смешным и нелепым, таким ничтожным в масштабе Вселенной и его собственной цели. Лишь уставший, уже который день работающий на пределе возможностей организм упрямо не позволял забыться. Он просто не мог себе этого позволить. Стоило разуму хоть на миг утратить контроль, и тело мешком рухнуло бы на землю, отключаясь на ближайшие сутки. Спадающие под действием слабенького заклятья отёки, ныли тупой болью, от неплохо застуженных почек окончательно скрючило спину, и к прочему букету сомнительных удовольствий добавилось, кажется, сотрясение мозга, радующее едва оправившийся желудок приближающейся тошнотой. На какое-то мгновение позорного малодушия ему даже показалось, что проклятие можно снять и без печати, просто сдохнув раньше положенного срока в погоне за двумя безрукими чародейками. Хотелось смеяться, но он прекрасно понимал, что смех сейчас всего лишь проявление непростительной слабости духа. Самоирония в кое-то веке показалась ему крайне глупой и неуместной.

Ночь же была прекрасна. Яростный ветер — верный спутник призывов и прорывов фона — разогнал тяжёлую хмарь, освободив место светлому, измученному ночными бдениями лику луны и россыпи изрядно потускневших кристалликов звёзд на серовато-синем небе Средницы. Бледный рассеянный свет просачивался сквозь поры листвы и дыры, оставленные в кроне беснующимся демоном, питая притаившиеся в траве колдовские цветы-ночницы. Серебристо-розовые нежнейшие бутоны, чей дурманящий запах мог не только приманивать к себе птиц и пчёл, но в большой концентрации на полчаса вывести из сознания взрослого мужчину, трепетно и нежно тянули свои тоненькие шейки к ночному светилу, доверчиво раскрывая полные нектара чаши. Молчаливыми поломниками стягивались на их дивный аромат заблудшие обессиленные духи, мелкая домашняя нечисть и немногие лесные хранители, чтобы, вздыхая, вспоминать чудесные времена, когда чары были юны, а сила текла рекой. Их шепоток и горькие стоны нарушались разносимыми эхом хохотом и визгом разгулявшейся молодёжи, что бегала в полупьяном угаре по заброшенному и вполне безопасному саду. После недавней баталии два умруна, выползших на человеческое тепло и веселье, казались детской забавой. Впрочем, не все представители юного поколения, едва оторвавшегося от родительских рубах и возжелавшего всего и сразу, сейчас предавались вину, разврату и безудержному веселью. Две молоденькие чародейки, к примеру, спокойно спали, игнорируя призывы плотских инстинкотов и древних традиций. Не хотелось им танцевать со всеми, пить травяные вина и петь развесёлые песни, напротив, на бледных личиках было написанно чрезвычайное блаженство и наслаждение сном, вызывающие в уставшем чародее безотчётную зависть. Казалось, переутомившиеся девушки просто рухнули без сил на первой же мало-мальски подходящей поляне, впав в столь воспеваемый в сказках и легендах колдовской сон.

Чародей смотрел на их блаженные умиротворённые личики и понимал, что колдовской сон, да и банальная простуда этих двух врядливозьмёт. Не с его счастьем. По отношению к девицам он вообще испытывал весьма двоякое чувство: досады и тёмного удовлетворения. С одно стороны, было несказанно жаль, что столько сил, надежд и стараний, положенных на тайный вызов демона и затирание всех энергетических следов, пошло зазря, обернувшись совершенно дурацкой постановкой с бессмысленными забегами. Тёмная личность, вообще, был существом весьма утилитарным и попусту тратить ресурсы, особенно свои, не любил и считал проявлением дрянной подготовки. С другой, именно сейчас он с небывалой ясностью понял, что истинное удовлетворение и чувство полноценной отомщённости он получит лишь собственно ручно свернув эти славные головки. Стравленный с призраками демон, что всё ещё бился в конвульсиях в подземной галерее, своим бесславным провалом дал ему ни с чем не сравнимую по удовольствию возможность закончить дело собственноручно. И вот они лежат здесь, как на ладони, такие сонные, уставшие и слабые, такая близкая цель… Жаль только собственная слабость не позволит сейчас даже, как следует, попинать неподвижные тела, не говоря уже о качественном умертвлении. Разве что тюкнуть по черепу камнем, но поблизости ничего подходящего, кроме переполненных баулов, не находилось, а спускаться с холма к разворочённому входу в гробницу, не было ни сил, ни желания.

«С другой стороны, — мужчина рассеянно почесал упорно не желающую отрастать бороду, — возможно, всё даже и к лучшему. Никому в голову и не придёт искать печать Кейтуса в поклаже двух чумных, недалёких девчонок, что просто выглядят оплодом легкомыслия. И раз печать упорно не желает менять обладателя — главное, проследить за тем, чтобы они раньше времени столь капризный артефакт не потеряли. Это всяко безопаснее будет, чем снова предпринимать попытки к изятию».

Тяжело вздохнув, чародей собрался уйти, но, не справившись с соблазном, припал на одно колено и осторожно, даже трепетно протянул руку к шее ближайшей девицы, желая унести с собою хотя бы воспоминания о столь приятном занятии, как удушение. Неожиданно, рыжая бестия резко дрыгнула ногами и перевернулась на другой бок, едва не спровоцировав преждевременный инфаркт у ещё вполне молодого мужчины.

— Дед Лесной? — сонно проворчала неудавшаяся жертва, пытаясь нашарить что-нибудь в большом тряпичном узле. — На-на, только отцепись достал уже!!!

При этом в опасной близости от головы мужчины просвистел массивный золотой браслет инкрустированный крупными каменьями. Чародей тяжело сглотнул, проследив, как несётся с холма столь щедрый откуп, и тихонечко ушёл в город в поисках крова и стола, столь недальновидно оставленных загулявшими хозяевами.

Араон Артэмьевич Важич позволил себе блаженствовать пусть и не со спокойной душой и чистой совестью, зато с удобной родной кроватью, чистым одеялом и полным желудком. Сегодня впервые за последние три дня ему довелось спать дома в собственной кровати и лечь при этом до полуночи. Как ни лютовала почтенная и, безусловно, снедаемая горем Альжбетта Важич, требовавшая от сына немедленно сопровождать её с невесткой на княжеское празднование Средницы, молодой человек оставался непреклонен, как высеченный из гранита памятник Светлому князю Калине, что нынче устанавливали на главной площади вместо ожидаемого всеми фонтана. Раздосадованная вдова, желающая сразу продемонстрировать всем охочим до холостых и высокопоставленных чародеев вертихвосткам и их мерзопакостным мамашам, что послушный сын уже определился с выбором и не бросит на произвол судьбы свою не рождённую племянницу, едва не искусала от досады собственные кружевные перчатки. Увы, все её веские и неподлежащие сомнению доводы Арн просто пропустил мимо ушей по причине крайней усталости и лёгкого целительного транса.

Так что на данный момент молодой человек имел ни с чем не сравнимое удовольствие просто спать. Подложив под щёку сложенные ладони, он сладко раскачивался в невидимой лодке, просто наслаждаясь мягкостью перин, тишиной покинутого всеми дома и умиротворением. Выпитый перед сном стаканчик пионовой водки гарантировал отсутствие сновидений, чему Мастер мог только радоваться. Как-то за всеми заговорами и внутрисоветной грызнёй не приходилось надеяться увидеть в грёзах нежных дев в Поднебесных кущах или хотя бы знакомое урочище.

Вопль болтуна, чудом выжившего, но от того, кажется, слегка свихнувшегося на громкости, заставил чародея не просто подскочить с постели, но даже сделать кувырок назад, схватить меч и бросить в противника огненным светляком.

— Алло, — недовольно бросил молодой человек, пытаясь зажатой в руке гантелей сбить пламя с приколоченной на стену имитации болотной виверны.

— Арн, сюда, живо, — прокаркал опостылевший до зубного скрежета голос вечно бодрого Воронцова.

Важич спросонья не смог разобраться, возмутиться ему такой наглости подчинённых или уточнить предполагаемый адрес, как артефакт отключился. Быстро затушив дорогой сердцу и кошельку экспонат, привезённый из поездки в Танцийскую республику, чародей поправил порядком истрепавшиеся повязки, оделся и, прихватив свой счастливый серп, распрощался с мечтами о полноценном отдыхе, что даже в бытность простым боевиком был доступнее.

В Административном корпусе Замка было тихо. Если город ликовал, на последних издыханиях предаваясь предписанному положением правителя веселью, и активно выказывал всю радость от предложенных хлеба и зрелищ, то замыкаемый на ночь чародейский купол надёжно оберегал не только ценную историческую постройку от вандалов, но и душевный покой немногих оставшихся в здании стражников. Пьяные вопли простых работяг, невыразимо усиленная артефактами музыка, рвущая слова песен и барабанные перепонки, остались за спиной где-то, словно в другом измерении всем довольных и безликих обывателей, чьи аппетиты не заходили дальше дешёвых развлечений и уличных плясок. В Замке же царил покой и уныние. Не то уныние, что медленно приходит с упадком сил и просто опускается неподъёмным грузом, лишая воли к действию и раздумью. Оно всё больше любило обретаться в районах проживания бедной интеллигенции. В Замке уныние было мрачным и холодным, как наложенная печать проклятья, изредка вздрагивающая от пробегающих сил. Под его пологом нежились в благодати разъевшиеся гады, да плодилась обильная гниль и плесень, мнящая себя вполне патриотичной и ответственной, но в святой вере в собственное бессилие упрямо деградирующая и разлагающая те немногие крохи, что ещё сохранились от прошлых порядков. Казённая штукатурка унылого окраса, расцветающая и преображающаяся от этажа к этажу вплоть до кабинета начальства; вездесущие портреты, бюсты и бюстики Светлого князя, натыканные на вкус и цвет любой инквизиторской комиссии; ровные безликие столы и кабинеты — всё это в ночном безмолвии выглядело особенно приторно. Важич шёл нескончаемыми коридорами, сжимая в одной руке серп, в другой — не оставленную на стоянке гоночную метлу, и мысленно представлял, с какой радостью выставил бы на улицу всех расплодившихся, подобно мухам, бюрократов. Вот в этом отделе можно урезать половину, этот вообще закрыть, тот перевести на практическое применение.

За этими сладостными мечтами он добрёл до двери к своему кабинету. Что уж говорить, в своих планах он видел чистую крепкую казарму с чётким уставом и жёсткой дисциплиной, в которой уж точно нельзя было под утро обнаружить кабинет непосредственного начальника вскрытым. Притом вскрывали его грубо, не слишком заботясь о секретности или сохранности дорогого заграничного механизма, лишний раз подтвердившего: наука лому не помеха. Впервые Глава Замка Мастеров серьёзно задумался, не слишком ли самоуверенно он понадеялся на собственные силы, если уж этим подонкам хватило наглости убить его отца. Араон даже остановился от подобного осознания. Он, конечно, понимал, что попытки ликвидации неугодного самодержца будут продолжаться с завидной регулярностью, но всё это было как-то несущественно, словно второстепенно на фоне развернувшегося заговора.

— Долго ещё копаться будешь? — раздалось из-за дверей подобно карканью могильного ворона.

От этого окрика молодой человек невольно вздрогнул и отшатнулся. Неимоверных усилий стоило ему подавить выработавшийся за десять лет в Академии безусловный рефлекс при звуке одного только голоса Воронцова бежать и прятаться. Сейчас хотелось того же, разве что убегал бы он значительно быстрее и прятался профессиональнее. Неприятно кольнула мысль о заговоре, заставляя пальцы судорожно сжиматься на черенке метлы. Мастер усилием воли справился с этим приступом малодушия и уверенно шагнул в погружённый во мрак коридор, перехватив поудобнее рукоять серпа и активизировав несколько всегда удерживаемых в подсознании заклятий.

— Может, хоть свет активируешь? — не скрывая недовольство и желчь, поинтересовался Воронцов, стоявший аккурат у самого входа, чем едва не спровоцировал запуск парочки боевых заклятий. — Теперь же здесь без твоего веленья и таракан не пёрнет.

Старый чародей, казалось, был искренне недоволен таким самоуправством и воспринимал его едва ли не личным оскорблением, хотя, следовало полагать, и предыдущий Глава не сильно баловал его разрешённым доступом. Идти на поводу у Воронцова отчаянно не хотелось, и разыгравшаяся паранойя подсказывала, несколько вариантов того, как с вспыхивающим светом, на него слегка ослеплённого и дезориентированного бросается кто-то. Выдержки хватило, чтобы небрежно хмыкнуть и даже вполне изящно щёлкнуть пальцами, активируя светляка. В конце концов, чернокнижники предпочитают удалённые проклятья.

— И что произошло? — без особого энтузиазма поинтересовался Араон.

— А на что это похоже? — с каким-то извращённым удовлетворением обвёл панораму Воронцов.

Больше всего коридор походил на аттракцион Замка Ужасов. Потолок и стены покрывали вывернутые потроха бесславно почившего дивана, окрасив всё обрывками обшивки и чадящим, зачернённым пухом. Вонь стояла удушающая. В сизой дымке погрязали тяжёлые стилизованные факелы и карта, едва проступали очертания тяжёлых дверей личного кабинета. О их наличии говорила лишь бронзовая ручка, изрядно почерневшая и местами оплавившаяся. Всё остальное тонуло в пятне сажи, одном из многих покрывавших стены и потолок. Коридор при кабинете Главы Замка Мастеров ещё не знал подобных разрушений, и лишь костяк дивана, покореженный и здорово обгоревший, упрямо стоял на прежнем месте, сдвинувшись от силы на локоть, вызывая к себе неподдельное уважение. И завершала всю эту композицию величественная фигура Воронцова, облачённая в парадный камзол с серебряными аксельбантами и белой окантовкой. В руке чародей продолжал сжимать горлышко винной бутылки, не решаясь оставлять где-то против себя улики. С запоздалым злорадством Арн отметил, что утро не удалось не только у него.

— А на что Вы хотели, чтобы это походило? — Глава вежливо приподнял бровь, стараясь подражать манере собеседника: из всех отцовских приятелей Воронцова он любил меньше всего.

— Я хотел, чтобы это никуда не ходило! А стояло так до утра, пока ты, шлёпок безмозглый, сам не додумался карту проверить, когда сигнал сбоя идёт!!! — бывший чернокнижник неплохо распалился, подгоняемый алкоголем, кричал, размахивал руками, даже бутылкой в сердцах едва не огрел непосредственное начальство.

Теперь Араон Артэмьевич внимательнее вгляделся в карту. После недавнего акта вандализма, смотреть на отцовскую радость он старался как можно меньше, ощущая лёгкие угрызения совести за рыбные кости. Сейчас же они, да и целый минтай, не смогли бы кардинально изменить ситуацию: угол дорогого артефакта был глубоко обожжён, а само полотнище обрело дополнительную холмистость из намертво прилипшего горелого пуха. Так на просторах артефакта мир лишился восточной Ускраины, доброй половины течения Динепа и обзавёлся горной грядой в районе Чвыра.

— Вот пакость, — бывший чернокнижник брезгливо пытался оттереть расплывающееся по белоснежной манишке пятно, белое Воронцов носил так редко, что порча даже таких малых деталей (вероятно одолженных или взятых у модисток в аренду) могла сойти за святотатство. — Видишь, какая…? Как только она гореть начала, меня оповестило. Она, кроме Советников и их старших помощников, только на мне и Ихворе замкнута была. По правде, не понимаю, почему здесь ещё не весь Совет пасётся!

— Угум, — согласно кивнул Глава.

Эта мысль первая пришла ему в голову, когда за выломанной дверью не оказалось головорезов или смертельной ловушки. Его поразило не состояние коридора (видал и не такие руины), а полное отсутствие необходимых свидетелей и злопыхателей. Уж кто-кто, а прожженные интриганы просто обязаны были присутствовать при триумфальном провале нового Главы и по возможности, если не засвидетельствовать смерть, то выдвинуть вполне оправданную ноту недоверия при таком непрофессионализме и легкомыслии. Отсутствие уязвлённых до глубины души вчерашним роспуском Советников могло объясняться либо желанием нападавшего скрыть действие под сложными чарами, не взявшими в расчет не входящего в Совет Воронцова, либо полномасштабным заговором. Отчего-то паранойе больше верилось в последнее.

— … бросил сюда заряд и сшился, — продолжал вещать своим густым, пробирающим до костей басом недогулявший чародей, сколупывая со стены кусочки сажи и едва на вкус не пробуя их в исследовательском порыве. — Наверное, был в курсе, где последнее время так недальновидно ночует наш новый Глава. Ишь, как раскирячило, а шума-то и не было, иначе стража налетела б. Не могу с ходу определить состав…

— Угум, — в этот раз молодой человек даже не потрудился кивнуть.

Что-то в испорченной карте ему категорически не нравилось, что именно, Арн ещё не решил, но уже ощутил, как захотелось пожевать чего-нибудь солёненького, что всегда было хорошим признаком назревающего интеллектуального прорыва. Приложив пальцы к ещё пульсирующей материи, под видом снятия сажи, он постарался прислушаться к ощущениям. Энергетическая сеть бесновалась. И среди ноток сумасшествия, вызванных поломкой артефакта, проскальзывали стоящие, хоть и пугающие сведенья.

— … а ведь эту дверь, гады, не осилили, — отрада в голосе Воронцова звучала, пострашнее чистосердечного признания в каннибализме.

Эта злобная радость, разорвала контакт, возвращая Мастеру-Боя чувство реальности. Покушение было, на это закрывать глаза не стоило, как и на то, что выполнялось оно во всё той же безликой манере без задействования чар. Из чего напрашивался вывод, что либо постарались люди князя, силой не обладающие (вряд ли кто-нибудь рискнул бы обратиться по этому вопросу к чародею ещё и достаточного потенциала), либо заказ отдавали сами чародеи, не желающие давать наводку в случае спасения жертвы. Араон прислонил к стене метлу и раздражённо потёр переносицу: молодому человеку смертельно хотелось курить.

— Лель Мисакиевич, я могу попросить Вас кое о чём? — устало проговорил Важич, заправляя в пазы свой безотказный серп и пытаясь спешно найти по карманам припрятанную на чёрный день папироску.

— Даже не думай, что я позволю замолчать и это дело, — проникшийся бедою собрата по пристрастию, Воронцов протянул страждущему свой портсигар, не меняя при этом ни позы, ни выражения лица.

— И в мыслях не было, — кривовато улыбнулся в ответ Арн, опасливо беря грубую самокрутку, — напротив, хочу, чтобы Вы сами курировали поисковую группу. Нет, не набрали сами. Её за Вас и так инквизиторы организуют, а именно курировали, смотрели, как улики проходят, куда следы деваются. Вы меня понимаете?

Бывший чернокнижник (хотя что уж там говорить, никто особенно и не верил в его возвращение на светлый путь добропорядочности) довольно осклабился, словно вампир на девственницу. Важич непроизвольно нахмурился, но удержался от профилактического удара черенком метлы в переносицу, хотя рука к летательному агрегату и потянулась. Воронцов угрозы в том не увидел, вернув свой прежний мрачно-недовольный вид, отправился по своим делам, и лишь чуть сильнее обычного пружинящая походка выдавала приподнятое настроение старого чародея.

Дождавшись, когда шаги приободрённого чернокнижника стихнут в коридоре, Араон Важич открыл замок и вошёл с собственный такой небезопасный на практике кабинет. На первый взгляд всё было как прежде: и небрежно сброшенная на пол одежда, и разлетевшиеся по всему кабинету от очередного эмоционального хлопка дверью листы отчётов, и выдвинутый на центр комнаты фикус. Однако что-то, что молодой чародей отчаянно не хотел признавать в качестве интуиции, не давало ему окончательно расслабиться. Ловко маневрируя между бездарно перепутавшимися отчётами, он подошёл к столу и, не удержавшись, провёл пальцами по ставшему любимым прессу для бумаги, который уже успели оттереть от крови и даже снабдить дополнительным утяжелением. Арн не мог отказать себе в такой малости, как держать рядом столь удачно подвернувшуюся вещицу. Обойдя стол, он долго всматривался в график, почти теряющийся в полумраке, потом сел на отцовское место и попытался оценить обстановку с другого ракурса. Разум не находил изменений, что вызывало волну раздражения и досады. Привычно протянув руку, он нащупал ручку кружки с остывшим, но от того не менее замечательным кофе и застыл как громом поражённый. Кружка была на месте, точка в точку с натёкшим буроватым кружком на столешнице в то время, как Глава точно помнил, что после неудачного разговора с Алькой вынужден был отставить кружку в сторону, пока вытирал болтуна, в сердцах притопленного в чёрном вареве. Уголок грязного кружка от этого виднелся из-под листа.

Воронцов был не прав: до кабинета они добрались…

Араон Важич прикрыл глаза и тяжело вздохнул, понимая, что надеяться теперь можно только на чудо и лень. Чудо, что среди всех разваленных документов, коим учёт не сможет провести и самый виртуозный архивариус, ничего не успели унести или подложить в великих диверсионных целях. И лень, как тот природный фактор, который может гарантировать, что несколько особо важных папок лежащих сейчас, насколько помнил Арн, под задней ножкой дальнего кресла, не были осмотрены и скопированы. Он, конечно, основные выкладки помнил и так, а пропажу пару десятков казённых умывальников Замок перенесёт и без соответствующих постановлений завхоза (что тут скажешь, не любил чародей специально заводить тетради и писал, где приходилось), но передавать в лапы врагу собственные, пусть и весьма смутные наработки совершенно не хотелось.

Крепкая, ядрёная, как то любил чернокнижник, сигарета выскользнула из пальцев и покатилась по полу. Мастер рассеянно проводил её взглядом вплоть до каменного выступа, так же заваленного бумагами. Сверху, чтобы от сквозняка тонкие листы не разлетались по полу, присоединяясь к уже обрушившимся отчётам, их придавили большим томиком Сфилинии Белой, которую так любила Алеандр за образность рифмы, а отец за удобство формата для маленьких но дорогих сердцу заначек. Совершенно некстати вспомнилось, как пару дней назад братец той самой Алеандр за ужином смеялся, что его даровитая сестрёнка половину своих рецептов по этой книге делает, а она кричала, что из них только мазь от прыщей, выявитель правды и порошок от вшей пробовала и все они действовали. Тогда он вместе со всеми посмеялся, а теперь невольно задумался.

Способности Мастера-Боя к алхимии и зельеварению не были особо выдающимися, да и сами предметы вызывали в юноше исключительно скуку, но и абсолютным профаном Араон Важич не был. Тяжёлая жизнь настоящего боевика, что не просиживает зад на тёпленьком местечке, а самолично гоняется за нечистью, обязывает знать всё или, во всяком случае, уметь всем пользоваться. Какие бы сомнения ни гложили его, как бы ни напрягался здравый смысл, протестуя против завидного идиотизма, Глава Замка Мастеров сцапал ненужный боле томик (ясно и так, что эти бумаги уже кем надо перечитаны) и запихнул под рубашку. У молодого человека родилась гениальная по своей бредовости, и потому имеющая все шансы на успех идея…

Уже выходя из кабинета и защёлкивая, по старой памяти, замок, не оправдавший возложенных на него надежд и чаяний, Араон Важич вспомнил, из-за чего, собственно, и переполошился. Карта. Подпорченный артефакт с трудом но всё-таки выдавал информацию, и информация та не была утешительной. Вблизи Селецы был прорыв. По контурам разрыва это очень походило на естественный выброс, хоть и чувствовались, словно стёртые, следы вызова демона. При других обстоятельствах это не вызвало бы особых подозрений даже у княжеских ищеек: в Средницу бывают и не такие сбои. Пару лет назад посреди площади с неба упала вдрызг пьяная марра, разнесла статую Великого Вождя, побрила на лысо жреца и испарилась вместе с парочкой особо заблудших чародеев. Так что могильными колебаниями и выползшим демоном ушлых жителей княжества Словонищи было не удивить. Главу Замка Мастеров шокировало даже не их наложение, а воспоминание об одном звонке.

«Дуры, — злобно скрипнул зубами чародей, глядя на карту, будто на ней могут проступить лики его недавних спутниц, — вот вечно же не могут без проблем!»

Богатый опыт общения с данными подмастерьями подсказывал, что очутиться в районе боевых действий и не влезть в самый эпицентр эти двое не могут просто физически.

— Ред, — Арн вытащил из кармана болтун и быстро создав завесу неслышимости вызвал друга (нельзя сказать, что его личность не могла оказаться среди заговорщиков, но из всех претендентов он внушал наибольшее доверие), — что значит офанарел!?! Встать когда с тобой Глава разговаривает, младший Мастер! И побежишь, и упадёшь. А побежишь со своей группой в Селецы поискать какие-нибудь ниточки при появлении одного демона. Особое же внимание удели наличию в этом деле двух подмастерьев второй ступени: травницы и духовника. Да-да, жопа мира тебя ждёт с распростёртыми ягодицами. Не ной! Зуб даю, там будет весело!

Сквозь сон Эл расслышала хриплое дыхание, очень напомнившее ей о гипертонии и слабой лёгочной инфекции. Девушка блаженно улыбнулась и постаралась поглубже закопаться в постель, но к неудовольствию обнаружила, что простынь колется и норовит сбежать из-под пальцев, а одеяло вообще было утащено недругами в целях дискредитации противника. Решив не просыпаться назло врагам, травница смело закрыла голову руками, переворачиваясь на живот и с радостью вдыхая такие милые сердцу ароматы зёлок. Вот она лежит в своём флигеле, скорее всего на полу, раз уж так жёстко, рядом валяются приволочённые ночью травы, в спину светит проникающее в окно солнце и вот-вот раздастся голос мамы, зовущий завтракать, или ворчание тётки, требовавшей сейчас же выдать настойку от мигрени. Было так хорошо и уютно, даже ноющее после вылазки тело не доставляло больших неудобств, напоминая лишь о нагруженных мышцах, да потянутых связках. Ещё рано вставать, ещё совсем чуть-чуть…

Тонкое обоняние уловило крепкий запах тины, тухлых овощей и крепкого щелочного мыла, что продирало не только пятна на одежде, но и кожу на руках прачек. Такой гадости уважающая себя травница, что имела опыт в составлении косметических средств, в своём флигеле терпеть не намеревалась! Алеандр сурово подняла голову, собираясь отчитать за такое попустительство кого-нибудь и замела: над телом безмятежно спящей в обнимку со своим драгоценным (в прямом смысле слова) рюкзаком нависал неизвестный субъект и тянул свои грязные лапы к трепетной женской груди совсем нетрепетно выглядывающей в разорванный ворот рубашки. Эл смело бросилась на обидчика, но тот вместо того чтобы убежать, попытался увернуться, не слишком ловко опираясь на другое колено. И они сцепились! Даже не сцепились, сплелись, как прутья в корзине, когда ту роняют из гоночной ступы на россыпь камней и ещё прыгают сверку.

— Пусти, извращенец! — пищала полузадушенная девушка, пытаясь вывернуть лицо из-под чужой грязной рубашки.

— Сама такая! Не я тебя за зад мацаю! — возмущался скрюченный на земле парень.

— Да было бы за что мацать! — не осталась в долгу травница; рука оказавшаяся зажатой между чужих бёдер уже начинала неметь.

— Вот и не…

— Убью обоих! — яростно зарычали снизу, голосом духовника.

Голос хоть и принадлежал миловидной блондинке, пугал почище урчания желудка у разозлённой нежити: столько в нём было эмоций и не завуалированных обещаний. Травница попыталась тут же ретироваться с раздавленной подруги, но лишь ещё больше запуталась. Коварный тать, напротив, подался вперёд, с любопытством разглядывая перекошенную от гнева и тяжести физиономию духовника со светящимися от резкого пробуждения глазами.

— Ух ты! Они так всегда светятся или после того, как по голове стукнут? — вполне искренне восхитился парень, только что пальцем в глаз не потыкал, аки руки были заняты.

— В посмертии узнаешь, — зашипела духовник, подавляя желание немедленно впиться зубами в давящую на шею голень исключительно из природной брезгливости.

— Убрись, ирод! — заорала позабытая меж тем травница, чувствуя, как зажатая рука вот-вот станет рукой сломанной, и что было сил рванулась на спасительную свободу, не жалея челюстей своих.

С надрывным треском дешёвой материи клубок наконец-то распался, явив миру встрепанную и порядком помятую Валент, что сразу же принялась баюкать покалеченную руку, и давешнего вора в разорванной практически надвое рубашке. При дневном свете паренёк выглядел всё же немного приятнее, чем показался во время ночных подвигов. Старая, покрытая пятнами и заплатками рубашка была чистой, но выглядела так, будто сняли её с очень опрятного пугала или очень бедного путника, настолько обвисала на плечах и боках, хоть и была жутко коротка в рукавах. Штаны были всё-таки новее, хотя тоже могли похвастаться парочкой искусно заделанных заплат. Они сидели куда приличнее рубахи, пусть и не прикрывали крепких бледных лодыжек. Несмотря на свою ветхость, одежда была чистой, что как-то реабилитировало оборванца в девичьих глазах. Отмылся и сам вор, на проверку оказавшийся бледным, даже весьма болезненным пареньком со светлыми прямыми волосами и такими же бровями и ресницами. И если волосы Яританны имели сероватый оттенок, кажущийся русым, то странная шевелюра юного проходимца на солнце загоралась золотом, становясь бледно рыжей, подобно отварной морковке (заметила про себя Алеандр, не слишком жалующая себе подобных).

— Рыжий, как белка, — не найдя более умного и уместного комментария, брякнула первое пришедшее на ум Эл.

— На себя посмотри, свёкла кормовая, — угрюмо сощурился вор и поджал губы.

Первое получилось у него очень просто, поскольку распухшие от знакомства с осами веки оставляли лишь узкие щели, не позволявшие даже цвет глаз разглядеть. Второе оказалось проблематичнее, поскольку нижняя губа так же не избежала близкого общения с насекомыми и теперь бесформенной колбасой лежала на подбородке. Нос тоже распух, но, как догадалась травница по ярко-синим кругам вокруг глаз, по другой причине. При всей своей нелепости парень пытался сохранять достоянный вид, насмешливо задирая узкий подбородок.

— Эка тебя угораздило, болезный, — при виде потенциального пациента в девушке взыграла жалость, и она неосознанно потянулась к опухшему лицу юноши проверить степень воспаления. — Почему не смог с пчёлами помириться?

— Помиришься тут с ними, ага, — смягчился в ответ юноша, хоть от прикосновения и увернулся. — Когда сидишь по уши в речке, а эта ватага над головой носится, только о примирении и думаешь!

— А это? — Алеандр удалось ухватить-таки парня за подбородок и назидательно ткнуть в расцвеченный нос. — Тоже примирение? Или, может быть, это? — девушка потрясла в воздухе неловко перебинтованной кистью воришки. — Может, мне ещё следы примирения на тебе поискать? Знаешь, прежде чем лезть в драку, нужно хотя бы научиться драться!

— А как же практика? — попытался выкрутиться из её захвата смертник, даже не подозревая, как страшна бывает миленькая невинная девица в припадке всеобщего излечения.

— Практика, — от этого слова травница так плотоядно осклабилась, что парень стал что-то понимать и попытался улизнуть, — да, без практики нам никак. Сначала нужно сделать пару примочек для снятия анафилактической реакции, потом несколько компрессов от отёков и замечательная мазь против синяков. Тебе как, нос вправлять или так походишь? Ты так дохленьким выглядишь, а со сломанным носом, глядишь, сразу омужественнишься весь. О точно! Я тебе одну настоечку сварганю для поднятия тонуса!

— Какого тонуса? — испуганно прохрипел парень.

— Мышечного, — мягким тоном, как для умалишенного, разъяснила девушка и, не выпуская его подбородка из рук, полезла на раскопки в сумку. — Знаешь, у тебя очень сухая кожа, я бы сказала, даже проблемная. Это всё от возрастной перестройки организма! Где-то здесь у меня завалялась баночка с та-а-а-акой чумной мазью! Я сейчас…

Их триумфальное движение к победе над всеми болячками грубо прервали палкой, упёршейся в захваченного в плен вора. На другом её конце стояла припухшая со сна, но очень решительная Танка, героически прикрывая своим телом баулы с награбленным добром. Выражение её бледного лица свидетельствовало о том, что если не зарубить, то затыкать насмерть непрошенного очевидца будет чародейке раз плюнуть. Вор с таким изумлением уставился на сие оружие, что, казалось, даже его заплывшие глаза округлились.

— Что ты здесь делаешь? — максимально грозно спросила духовник и для острастки дважды тыкнула в него палкой.

— Убивать пришёл, — съехидничал молодой человек, хоть говорить, когда тебя держат за подбородок и очень неудобно. — Проходил мимо, дай, думаю, убью напоследок, чего бесхозные валяются.

Чаронит шутки не оценила, даже не улыбнулась, только сильнее вдавила в щуплую грудь палку. Девушка именно это и подозревала, понимая, что делёж добычи неизбежен и тут с ними никто церемонится не станет. В этот раз на её сторону встала и Валент:

— Ага! А Танку за грудь от избытка добродетели лапал?

Духовник издала непередаваемый звук, палка в её руках дрогнула, едва не продавив кадык обвиняемого.

— Нет, блин! Эстетики захотелось! — юноша грубо высвободил голову из захвата и оттолкнул палку, нисколько не заботясь о последствиях.

А зря…

Яританна Чаронит, истово мечтавшая в своё время стать настоящим Мастером-Боя, возможно и не была особо талантлива во владении холодным оружием. А если начистоту, то её навыки настолько бросались в глаза и поражали, что жертвами мог стать любой в радиусе трёх метров вне зависимости от своих намерений и возможностей. Этим девушка была просто незаменима в плане диверсий, но совершенно неприменима в нормальном бою, где, кроме противников, есть существа не подлежащие уничтожению. Впрочем, за те пару месяцев, что маленькая Танка пыталась освоить мастерство мечника, бегая по дому с отцовским арсеналом и тщательно повторяя все стойки и выпады, смертью храбрых пали лишь две табуретки, подушка, соседские лавка, пододеяльник и курица. После долгой и мучительной агонии последней Аурелий Чаронит под страхом порки запретил любимому чаду приближаться к оружию и ещё долго пытался вытащить из стены сарая трофейную саблю. Враги же таких подробностей не знали и потому трепетали от одного вида. В основном от смеха, ибо фигуристая блондинка с мечом — это зрелище выдающееся, но сама Танка предпочитала думать, что от страха перед мастерством делать грозное выражение лица.

Когда же подлое ворьё не устрашилось подобающим образом, позволив себе пренебречь угрозой, девушка, тоже не особенно присматриваясь к сопернику, просто долбанула этой самой палкой наглеца вдоль хребта. Не ожидавший такой подлянки парень просто не додумался уклониться, а чародейка, предполагавшая попытку бегства жертвы, не стала смягчать удара. В итоге, гниловатая палка с надрывом прыснула сырой щепой, а немощное воровское тело просто рухнуло вперёд лицом на так удобно расположившуюся травницу.

— Ну, вот зачем ты так? — с упрёком уставилась на подругу Алеандр, в прочем удобное для лечения тело сграбастала с излишним энтузиазмом и уже размещала на коленях рыжеватую макушку. — Совсем не умеешь с мужчинами обращаться, вот они у тебя долго и не живут. Посмотри, как бедолагу вырубила, а ведь он и так с признаками явного истощения.

— А ничего, что этот бедолага нас прирезать хотел и себе всё добро захапать? — моментально напустилась на неё Танка, перестав медитировать на обломанную палку.

— А чем бы он прирезал? Пальцами? Ты тут нож где-нибудь видишь? Я нет. Ну, вот что за манера сразу бить, а потом разбираться! — осторожно убрав с лица юноши рваную чёлку, травница уже более мягким практически воркующим тоном обратилась к страдальцу. — Ты как, пришибленный?

— Изыди, — вяло отмахнулся от неё юноша.

Танка удостоилась ещё одного укоризненного взгляда, а вора заочно перевели в разряд мучеников за веру. Перевели, перевернули и очень аккуратно разложили на траве, попутно диагностируя на предмет различных мелких болячек.

— Ничего-ничего, я тебя вылечу! Я и не таких вылечивала. Подкормим, расчешем, глистов выведем, и на человека сразу станешь похожь. Вот увидишь. Ох-ох-оюшки, чем ты только можешь сейчас увидеть, так раздуло. Это ничего, это даже хорошо! У некоторых аллергия в удушье выливается, тут уже верный способ почить долго и качественно. Тебя, кстати, как зовут-то?

— Виль… — умирающим голосом прохрипел болящий, настолько несчастно и жалостливо, что Танка сразу же заподозрила здоровую симуляцию.

— Вилёк? Вилий? Можно я буду звать тебя просто Вилькой? Так вот, Вилька… — приободрилась сговорчивостью пациента Эл, но тут же была перебита подругой.

— Чего припёрся? — Танка стала в грозную позу, даже подбоченилась для полноты картины. — Если добычу делить, то сразу говори, сколько, и проваливай, пока не залечили. И учти, вздумаешь, сдать кому, мы же тоже подельников имеем, нас и отмазать могут, а вот кто тебя от того света отмажет, это ещё вопрос.

— Ишь ты какая смелая, — ехидно ухмыльнулся паренёк, разом выходя из образа, — а твои подельники знают, кого ты вчерася ограбить изволила, медвежатница-рецидивистка?

— Древний склеп, где сокровища Крива? — с надеждой предположила травница, но ещё до того, как удостоилась осуждающих взглядов этих двоих, поняла, что сморозила глупость и заткнулась, на всякий случай, обидевшись на всех за замалчивание информации.

— А замаскированное хранилище для утаивания налогов нашего дорогого градоправителя не желаешь?

— Ух ты ж… ё-ё-ё… — Валент ошарашенно уставилась на глумливо лыбящегося вора. — А ты сам-то что там делал?

— А я мимо проходил. Вижу кто-то в замке старого графского склепа копается, дай думаю зайду, проверю…

— Ну вот и мы мимо проходили. А ты лежи здесь, мил человек, отдыхай, пока возможность есть, — быстро разобравшаяся в ситуации, а, может, просто привычная в ожидании мерзостей со стороны судьбы, Танка, пыхтя от надуги, взгромоздила себе на плечи здорово раздувшийся и потяжелевший рюкзак.

— Не-а, — с какой-то неуловимо мерзкой, полной злобной радости интонацией протянул Виль, продолжая улыбаться. — Не прокатит. Там на точках слежения ауру выхватывает. И догадайтесь, чьи слепки по картатеке найти смогут, госпожи чародейки?

— А тебя, зачит, и не найдут? — сощурилась в ответ духовник, не до конца веря, в вопиющую несправидливость Вселенной.

— Не-а, мы же люди простые, нас никто не отслеживает, да на учёт не берёт, пока разок не попались, так что, что был — что не был…

Алеандр только усилием воли и напоминанием о Мельфисдорском проклятии удалось не скинуть голову этого самодавольного молодчика с колен, пару раз совершенно случайно пришибив об камень для надёжности.

— А появление здесь у тебя вызванно исключительно человеколюбием и непреодолимой тягой к мимохождению? — Танка попыталась скопировать его мерзкую ухмылку, но породия оказалась жалкой и неубедительной.

— Да он от своих же и прячется, — логично предположила Эл. — Небось, без добра, возвращаться страшно, или они сами на него наводку бросили исключительно из непереносимости характера. Ты только глянь на эту паскудную рожу, даже мне пришибить хочется, что уж про всякое ворьё говорить. Тут же профессионализм на лицо.

— Но-но! — непритворно обиделся за состояние собственного лика юный вор. — Я честный подмастерье! Между прочим, будущий ювелир и попрошу прекратить грязные инсенуации в мой адрес! Это произвол со стороны чародеев и принижение простого люда! Я буду жаловаться! По вашему, если человек лишён простейших материальных ценностей, то он неприменно переходит на теневую сторону? Да что же засилие чародеев сделало с такими простыми, общечеловеческими ценностями, как уважение, доверие и милосердие? С каких это пор обездоленный признаётся низшим, только за то, что не может позволить себе приличную одежду? Триликий, куда смотрят жрецы твои? Куда…

— Клоун! — не выдержала издевательств над весьма почитаемой и лилиемой в глубине души верой Алеандр и раздражённо спихнула с колен болезного, далеко впрочем, не отходя (видать, надеялась на сотрясение).

— А чего она у тебя такая злая, а? — как ни в чём не бывало поинтересовался Виль, даже не думая подниматься. — С самого утра на людей кидается?

Чаронит только тяжело вздохнула, стараясь вложить в этот вздох всю скорбь мира, и, развернувшись, пошла в лес, подволакивая за собой баул из скатерти. Привычная к причудам подружки Алеандр тоже печально вздохнула, сожалея об утраченной возможности приобрести нового пациента, и, захватив свои сумки, поплелась следом. Не то, чтобы она настолько ценила злато, просто оставлять с сокровищами один на один маниакально экономную и подозрительную Яританну не хотелось. Вдруг ещё закопает от греха подальше? А ведь половина добычи была ею чесно награбленна в неравном бою со Стражем!

— Эй!?! — возмущённо завопил всеми оставленный ворюга и бросился вслед за чинно удаляющимися в лес девушками, подбирая на бегу свой тощий потрёпанный узелок. — Вы куда собрались? Вы что совсем полуумные!?! Я говорю, тут у градоначальника сигналка сработала, когда мы обратно выползали, он уже на ушах, наверно бегает, сейчас вышлет зачистку из теневых, чтоб князя не тревожить, и нам придёт большой и жирный каюк!?! Вы хоть меня слышите, лахудры?

Лахудры на определение обиделись (рыженькая даже специально обернулась, чтобы одним красноречивым жестом показать всю глубину его морального падения), но не остановились, даже движения не замедлили. Склон холма всё ещё тянулся к вершине, и любое замедление на этом подъёме грозило бы шатающимся под весом девчонкам заваливанием на спину, как майским жукам или черепахам. По доносящемуся пыхтению и едва сдерживаемым ругательствам можно было догадаться, что миг триумфального опрокидывания уже близок. Успевший нагнать скорбную процессию гордых златолюбцев, Виль вовремя подпёр плечом распухший груз, и начавшая нелепо барахтаться блондинка с трудом, но удержалась на ногах. Возвращали в прежнее положение тела её вдвоём: Эл тянула за руки, в то время как вор толкал в спину.

— Фух, — тяжело, даже трагично перевёл дыхание парень, очень демонстративно утирая со лба капельки пота, — что это ты себе наложила? Могильную плиту в память о разложившемся красавце прихватила?

Духовник предпочла надменно промолчать, поскольку внятно говорить без отдышки после наглядной демонстрации физической несостоятельности у неё могло и не получиться. Зато активизировалась более крепкая Алеандр, уперев в бока маленькие кулачки и очень грозно вперившись в не желающего отвязаться парня:

— Слушай, да что тебе от нас надо, в конце концов? Делать больше нечего? Если сейчас поднимут ищеек на нашу поимку, то острых ощущений на всех хватит с лихвой. Так что давай без всякого своего мимохождения, энурез убогий!

— Не, ну вот дуры! — на распухшем лице проступило выражение крайнего удивления и возмущения. — Кого только в Замок набирают! Искать же будут либо меня, как взломавшего, либо вас, как засветившихся. И поскольку свести наши персоны вместе им просто в голову не придёт, аки что общего может быть у меня и господ чародеев, то присматриваться будут к одиноко идущим парням и парочкам одарённых девиц, а тут вы все такие из себя с баулами. А кого заинтересует милая семейка, где братик с сестрой провожают гостившую у них кузину.

Взгляд его глаз, даже сквозь едва заметные щели стал таким кристально честным и благородным, что хоть сейчас на исповедь к Верховному жрецу и представить в качестве претендента на святость.

— Ну, вот и породнились, — согласно кивнула Яританна, значительно более благосклонно принимая эту если и ложь, то более правдоподобную и реалистичную, и, не скрывая ехидцы, добавила: — дорогой кузен.

— Эй! — возмущённой фурией подскочила травница. — Почему это я должна быть сестрой этого рыжего?

От обиды и здорового негодования у неё даже подбородок начал подрагивать, но у «братика» такое выражение лица вызвало лишь неуловимо противную профессиональную улыбку старшего ребёнка в семье:

— А ты догадайся с трёх раз…

При близком знакомстве убийство не состоялось. Как бы молодая травница ни пылала праведным гневом и ни изливалась благородным негодованием на приобретение подобной родни, природное человеколюбие и вбиваемый с детства постулат о заботе над бедными, несчастными лишёнными силы страдальцами взяли верх. Милостиво приняв в свои заботливые целительские объятья блудного брата и с боем заставив на месте выпить общеукрепляющий состав, Алеандр Валент смирилась со своей участью и даже прониклась миссией воспитания бесхозного ребёнка.

Виль Снежев, как милостиво, с долей снисходительности представился парень, ребёнком себя не считал и, будучи несовершеннолетним (по всем внешним признакам), полностью себя обеспечивал. Как себя обеспечивал не закончивший образования вольнонаёмный подмастерье ювелира, можно было без труда определить по его внешнему виду и замашкам. Хоть принадлежность к воровской братии сквозила в поведении молодого человека просто отчётливой гравировкой, в своих честных намереньях, чистых руках и прозрачной совести юноша не сомневался и другим не советовал. По официальной версии он просто искал подходящий город, чтобы закончить обучение и с радостью вступить в ряды честных тружеников и патриотичных налогоплательщиков. Неофициальную — малознакомым людям не озвучили, даже не намекнули, к великому разочарованию обеих. Единственное, что в его рассказе казалось достаточно вероятным, это то, что родился и жил паренёк в небольшой деревеньке Завелье, в семье кузнеца и местной травницы. Последнее, к слову, значительно повысило его авторитет в глазах Валент, примирив даже с перспективой сделать названным братом. Был ли у ребёнка талант к чарам, осталось для всех великим секретом, аки мать сама с большим скрипом получила звание младшего Мастера, а отец и вовсе всех чародеев на дух не переносил, глубоко уязвлённый намечающимся в обществе социальным неравенством. Заветной мечтой старшего Снежева было стать у наковальни честным трудовым строем из кучи отпрысков, что и отцу помогут, и дешевле подмастерьев обойдутся. Вот только ни жена, ни сын его убеждений не разделяли. Первая напрочь отказалась рожать повторно, а второй не проявил должного интереса и почтения к мастерству предков, качественно опозорив и самого кузнеца, и его жизненные взгляды. Одним словом, семейное разочарование добропорядочного кузнеца слиняло из дома без особых претензий со стороны несчастного родителя. Со стороны блудного чада особых угрызений совести по поводу отлучения от семейного очага также не наличествовало. Выглядел Виль вполне себе довольным жизнью, пускай жизнь и была явно недовольна им.

Юноша (вопрос возраста Снежев обходил очень старательно, но субтильное телосложение не позволяло дать ему больше двадцати), несмотря на отсутствие обуви, вполне мирно шагал рядом с чародейками, совершенно игнорируя тот факт, что совсем недавно едва не был ими бит.

— Вилька-а-а, — не унималась травница, которой категорически не нравился такой бодрый вид потенциального больного, да и в целом хотелось к кому-нибудь прицепиться, — а ты рахитом в детстве болел?

— Нет, а что выгляжу достаточно кривоногим? — хохотнул вор, перекидывая баул на другое плечо.

— Значит, в доме было достаточно рыбы и витаминов, да и молока, смотря по росту, даже в избытке…

— Что, решила отследить мой рацион? Не поможет: как была кнопкой, так и останешься. Разве что так вытянуть удастся, — Виль шутливо дёрнул Эл за кончик косы.

Надувшись, девушка ревниво выхватила из его рук своё достояние, невольно заметив, что, несмотря на обмотку, руки у него действительно воровские: узкие и длиннопалые.

— Тебя решила отследить! — невольно огрызнулась она. — Раз рыба была, значит, полноводная река неподалёку: в мелкие сёла мало кто будет из города завозить, да и солёную малышам да кормящим никто давать не будет. А из чего, говоришь, у тебя дом сделан был?

— А уж не напрашиваешься ли ты в этот дом новой хозяйкой? — скабрёзно ухмыльнулся вор.

— Больно надо! — оскорблённая одним только предположением травница гордо отвернулась от собеседника. — Мы же вроде как родственники, должны же знать общую легенду, чтобы не путаться на допросах!

Девушка уже хотела демонстративно замолчать, выказывая всё превосходство над столь недальновидной серостью, не знающей простейших основ обмана и маскировки, как совершенно неожиданно остановилась, вцепившись в край рубашки вора. Прозрение кузнечным молотом прокралось сквозь волну второстепенных мелочных проблем и наотмашь ударило по затылку.

— Та-а-а-ан, — настороженным, слегка подрагивающим голосом протянула Алеандр, — а куда мы идём?

Вопрос, с учётом выдающихся топографических способностей гордо шествовавшей впереди Чаронит, был более чем насущным. Коварно и незаметно для других сия особа могла с одинаковой вероятностью завести ни в чём не повинных людей, как в самые топи Трухлеца, так и на высокогорье восточного пограничья, с учётом того, что изначально компания выходила на рынок за огурцами. Возможно, утверждение и показалось бы комичным, если бы история не знала печальных прецедентов.

Великий проводник, сдавленно пыхтящий под тяжестью собственной жадности, остановился и, рассеянно почесав кончик носа, изрёк:

— Теоретически мы движемся вдоль дороги на Смиргород в шагах двухстах от обочины, чтобы меньше привлекать внимание проезжающих.

— Ага, — обречённо кивнула травница и, постаравшись незаметно для подруги дотянуться до уха братца, прошептала: — Виль, ты лучше запоминай деревья там, камни… на всякий случай…

— Нет! Это ни в какие ворота не лезет! — вдохновенно возмущалась Валент, скорее из простого желания повозмущаться, чем от каких-то реальных неудобств. — Ты только на себя погляди!

— Узреть себя нам не даёт природа, — патетично процитировал кого-то из древних мыслителей Виль, тяжело усаживаясь на трухлявую колоду.

От долгого хождения по пересечённой и весьма условно окультуренной местности его некогда чистые ноги вернулись к первоначальному состоянию. Земля, мох и травяной сок быстро украсили их до середины икр, прорисовав все трещины, ссадины и жилы, отчего создавалось слегка пугающее ощущение звериных лап или демонических копыт. Алеандр от такого вида невольно передёрнулась и постаралась отсесть подальше. Хотя она и была травницей, жаждущей приобрести в придачу звание целительницы, и тщательно готовилась к виду различных увечий, гнойников и проказ, отсутствие тяги к гигиене воспринимала весьма болезненно.

— Глядя на тебя, можно подумать, что ты не мой брат, а батрак, при том явный дурачок, и начинающий угробец, — недовольно фыркнула девица. — У тебя что приличной одежды не нашлось? Я всё понимаю, тяжёлая воровская доля, но зачем же было с пугала тряпки тянуть? Неужели со шнурка у кого-нибудь стянуть не додумался?

— Эл, отстань от ребёнка, — устало проговорила Яританна, девушка была настолько вымотана, что даже соображала с трудом. — Мы все тут в этикет не впихиваемся, так что очень повезёт, если за людей примут и боевиков не натравят, как на свежеподнятых покойников.

— О-о-о! Какая трогательная забота, — издевательски протянул юноша, расплываясь в гаденькой улыбке и безрезультатно (по объективным причинам) пытаясь хлопать ресницами. — Наконец, осознала, что я тебе нравлюсь, и хочешь извиниться?

Виль слишком ловко для своей нескладной фигуры перебрался поближе к понуро растирающей плечи девушке и доверчиво примостил свою вихрастую голову на оттопыренной коленке, даже перехватил руку духовника, пристраивая на своём слегка отёчном лбу.

— Эл, можно я его стукну… больно? — девушка попыталась вывернуть из захвата кисть.

— Можно, — согласно кивнула маленькая травница, активно закопавшаяся в собственную сумку, — только сначала дай мне свести отёки, для чистоты эксперимента, а потом бей только прицельно. Мне нужно сотрясение мозга, а не выбитый глаз.

Сообразив, что остался в меньшинстве, парень также стремительно вернулся на прежнее место и, состроив честнейшее выражение лица, принялся складывать костёр. Ловкость и расторопность, с которой укладывались крупные ветки и совсем лёгкий хрупкий, несмотря на свою сыроватость, хворост выдавали завидный опыт Виля в плане диких походов. Даже подобранные по дороге камни, служащие одновременно и защитным кольцом, и аккумулятором тепла, и поддоном для готовки, обычным любителям туризма и мелким сельским экстрималам были не свойственны. Яританна недовольно нахмурилась: по правде, она узнала о таком методе разведения костра от отца и считала это знание каким-то особенным и закрытым. Натыкаться же на него в исполнении противного во всех отношениях вора ей было неприятно…

— Так-с, ребята-товарищи! — травница похлопала в ладоши, привлекая внимание собравшихся. — Прошу не стесняться и выкладывать, у кого что есть, ибо кушать хочется зверски.

Девушка нисколько не преувеличивала. Солнце уже успело забраться за макушки леса и ненавязчиво, но ощутимо нагревало воздух, создавая неприятную, липковатую духоту. От изнурительной ходьбы да неудобной ноши болели переполненные усталостью мышцы и неприятным тягучим жаром давали о себе знать потянутые связки. Уставшее тело требовало отдыха и пищи, при том требовало активно и громко, нестройным хором выводя урчащую серенаду пропущенному завтраку и загубленному ужину.

— У меня вне активных составов только парочка корешков от гастрита (очень актуально при таком питании) и та замечательная светящаяся плесень из гробницы, что я вчера соскребла с той вывалившейся мумии, — первой начала каяться в продовольственных грехах Алеандр, честно выкладывая перед зрителями все описываемые богатства. — Ещё могу из травы салатик сварганить попроще, но совсем простой и из реальной травы, зато с гарантией, что не отравитесь.

Чаронит печально пожала плечами и отвернулась, почти незаметно пытаясь оттереть о штанину полапанную вором ладошку.

— Вот блин, — скуксилась травница. — Почему, когда не надо, ты что-нибудь да сволочёшь, а когда невмоготу, то сразу честная. Ладно, спаситель наш, чем порадуешь несчастных изголодавшихся дев?

Виль сделал хитрое лицо, обвёл заговорческим взглядом присутствующих и с невероятной проникновенной торжественностью запустил руку в свой худенький тряпичный рюкзачок, больше смахивающий на каторжанскую торбу, и под барабанную дробь, им же и имитируемую, вытащил пред очи жаждущей публики средних размеров, слегка подгнившую с одного бока тыкву. Публика оказалась ужасно неблагодарной и появление нового действующего лица не оценила.

— Что это? — пренебрежительно скривилась Алеандр, непочтительно пялясь на извлечённый овощ, у неё закрадывались серьёзные подозрения, что провиант вор раздобыл там же, где и одежду: на общинном огороде.

— Это репа! — не без гордости просветил неразумных Виль.

— А в репу? — травница схватила забракованную снедь и прицелилась в одну наглую рыжую морду.

— Ты чего сбрендила? — злобно рявкнул самозваный балагур, перехватывая из её рук тыкву-репу и возвращая на каменную подложку. — Предложи что-нибудь получше, если такая умная. Хочешь, можешь травой питаться, коза бешенная, а репу можно и на углях подпечь и в лопухах.

— А ничего, что это тыква? — обиделась за козу Валент, примеряясь, как побольнее пнуть доходягу, чтобы не получить сдачи.

Настоящие мужчины никогда не поднимают руку на женщин, но простому народу этого никто не объяснил и в семействах не-чародеев рукоприкладство практиковалось часто.

— Так даже лучше, — не потерял оптимизма, Виль и принялся острым камнем разделывать овощ.

Алеандр с видом умудрённого жизнью наставника посмотрела на его тщетные манипуляции над лежалой, явно старой, а посему совершенно непробиваемой ничем кроме меча и топора тыквой и тяжело вздохнула:

— Огниво-то у тебя есть, гений доморощенный?

— На кой? — вполне искренне изумился парень. — Вы ж обе чародейки, шмальнули разок своими искрилками в деревяху — вот вам и костёр!

— Ага, подожди сейчас только искрилку настрою, — проворчала травница, недовольная тем, что её уличили в слабости и некомпетентности. — А ничего, что я, вообще-то к водной стихии отношусь, а Танка к земле. Как ты нам предлагаешь огонь добывать, трением? Мы же к истокам стихии обратиться не можем, да и заклятия на её основе нам недоступны.

— То есть от тебя вообще никакой пользы, — расстроенно вдохнул парень.

Это была даже не пощёчина трепетному и нежно взлелеянному самолюбию, что под покровом правильного воспитания росло и колосилось на фоне менее усердных в учёбе и саморазвитии студиозов. Нет! Это был настоящий вызов, свершившийся после смачного пинка и долгого валяния в грязи свежевымытой моськой. Стерпеть такое от человека, лишённого силы, тем более такого неблаговидного призвания и жизненных установок, было невозможно. Юная травница гордо вскинула подбородок, прожигая негодующим взглядом жалкого неуча. Подмастерье второй ступени, почти не постанывая от усталости, поднялась на ноги и гордо распрямила спину, даже слегка перегнувшись в пояснице, от чего кончик косы едва не мазнул по земле. Будущая, по всем признакам, заведующая кафедры Зельяварения, стала в подобающую позу, вытянув вперёд исцарапанные грязные ладошки с отпечатками травяного сока и чёрными полукружиями под ногтями. Поза вышла замечательно и полностью совпадала с описанием в энциклопедии от положения ног, до одухотворённо-сокрушающего выражения лица. Не часто девушке, откровенно пренебрегавшей другими дисциплинами, приходилось столь знатно и качественно выполнять задуманный приём. Увы, зрители всего великолепия её преображения не оценили, поскольку были дремучи, безграмотны и приземлённы. И если, поднимаясь, Алеандр ещё успела прислушаться к голосу разума и доводам здравого смысла, то при одном только взгляде на скептично скривившуюся одутловатую рожу заново прониклась чувством превосходства и желанием демонстрировать его направо и налево.

— Зри, убогий, — торжественно-замогильным голосом чудесно подходящим для выражения благородного негодования проговорила девушка, наводя растопыренные пальцы на кострище и пытаясь сконцентрировать энергию в нужной форме, — как я сейчас создам величайший на твоей памяти выброс!

— Ага, ага, уже узрился весь, — насмешливо фыркнул юноша, демонстративно ковыряясь в ухе мизинцем.

Алеандр от негодования начала заливаться краской по самую чёлку, покрываясь разномастными пятнами приближающегося бешенства или качественной истерики. Оскорблённая в лучших чувствах, девушка резко выпустила силу.

Под ногами глухо бухнуло…

Уже в тот миг, как сгусток силы сорвался с кончиков пальцев, слегка пощипывая раздражённую кожу, Эл начала жалеть о содеянном, не сильно, но весьма ощутимо. Когда же врезавшийся в землю импульс, мощной отдачей отшвырнул незадачливую чародейку, девушка пожалела уже вполне осознанно, но было поздно. Размолоченные в мелкие щепки поленья, дроблёные камни, куски дёрна и (о чудо!) тлеющие тонкие ветки взметнулись ввысь преисполненным силой фонтаном, яростно врываясь в крону, и обрушились наземь, увлекая за собой ливень из листвы, хвои и шишек. Диковинными снарядами с неслабым ускорением свистели они в раскалившемся воздухе, глубоко впиваясь в стволы и землю. Отброшенная на другой край не успевшей зарасти молодняком проплешины, Алеандр схватила сем-то по спине раза два и болезненно застонала. Сейчас, она примерно представляла эмоции тех немногих, коим «посчастливилось» попасться под её супер-мощное заклятье, и понимала, за что наставник по боевым чарам ласково называл «Воротилушкой».

С кряхтением и стонами поднимаясь на четвереньки, девушка самоотверженно поползла к эпицентру взрыва, питая слабую, но вполне живучую надежду, найти кого-нибудь во вменяемом состоянии. Поиски затягивались по объективным причинам. Вокруг клубилась поднятая пыль, упрямо цепляясь за поднимающийся с раскалённой земли воздух в нежелании оседать. Дышать было тяжело, вывернутые корни, горячие камни и груды взрытой земли, мешались под ногами и руками. Побитую поясницу нещадно ломило, едва не заставляя болезненно выгибаться до хруста в костях, неприятно намекая на то, что организм не железный и после продолжительных стрессов вполне может порадовать хозяйку милыми женскими радостями раньше на недельку-другую.

— Есть кто живой? — прокашлявшись, осипшим от испуга голосом осторожно поинтересовалась Алеандр. — Ребя-а-а-т? Я же не нарочно…

— На том свете оправдываться будешь! — низкий отчаянно хриплый голос карой Триликого раздался откуда-то сбоку.

Медленно в пылевой дымке, словно сплетаясь из мелких, рассеянных в воздухе частиц, начала проступать человеческая фигура. Сперва что-то бесформенное, болезненно сжатое и жалкое, после значительно вытянувшееся и человекоподобное, держащееся верхней конечностью за бок и тяжело раскачивающееся. Лишь потом, когда качание прошло на спад, плечи распрямились и в общем облике, поднимающегося из окопа нечта начали проступать реально человеческие очертания. К тому времени основная масса поднятой пыли уже успела осесть песчано-глинистыми рогозами на телах и одежде выживших.

— Ты… это… меня узнаёшь? — осторожно поинтересовалась травница, серьёзно опасаясь, что невменяемый вор просто придушит её без суда и следствия.

— Хотел бы забыть — не получится, — криво усмехнулся парень, стаскивая с плеч пришедшую в совершенную негодность рубаху, лишившуюся к пуговицам ещё и одного рукава.

Даже сквозь слой поднакопившейся пыли было заметно, что жизнь паренька не баловала: синяки разной степени цветастости покрывали бледную, словно не видевшую солнца, кожу, поджарые бока, хоть и не услаждали взор чарующим рельефом, всё же открывали вид тренированных мышц, местами проступали змейки застарелых шрамов. В новом окрасе, побуревший и заново измазанный, Виль показался значительно приятнее и ближе, даже выражение опухшего лица уже не было таким мерзостным. Собрат по несчастью попытался вытряхнуть рубашку.

— Здорово бабахнуло, правда? — осторожно поинтересовалась травница, стараясь определить степень лояльности пострадавшего.

Тот только тяжело вздохнул и оторвал второй рукав, видимо для симметрии. Поощрённая своеобразным согласием, девушка поднялась на ноги и тоже принялась отряхиваться.

— Слышь, Рыжик, а блондиночка где? — вдруг поинтересовался вор, заставив травницу подскочить на месте.

Девушка тут же запрокинула голову, опасливо оглядывая кроны ближайших деревьев на предмет окровавленных останков. Не обнаружив оные на стволах и земле, Эл испуганно вцепилась в кончик косы и со всей силы заголосила:

— Т-а-а-ан!!!

Меж тем Яританна Чаронит чувствовала себя прекраснейшим образом, даже значительно лучше, чем получасом раньше, когда пыталась продираться по лесу с тяжелеными сумками и обувью настолько неудобной, что хуже могли оказаться только парадные пуанты с приклеенной шпилькой. Подтянув штаны и потуже завязав на поясе шнурок, заменявший отсутствующий ремень, девушка недовольно принялась оттирать пучком травы руки. Отчаянной чистоплюйкой она никогда не была и к ярым поборникам стерильности не относилась, считая, что «кто в детстве грязь не ел, тот взрослым будет хилым», но и прелести жизни в дикой природе не находила. Тяжёлая наследственность профессионального шпиона, лёгкая маниакальность, а, может, и здравомыслие не позволяли просто так расслабляться под кустиком, лицезря красоты родного края, когда в твоей компании совершенно незнакомый вор, по следу движутся наёмники теневых лордов, а в рюкзаке туева куча ворованного золота. Спешно приведя себя в относительный порядок, насколько вообще можно быть в порядке после такой сумасшедшей ночки, девушка покинула укрытие и, петляя, отбежала подальше, поспешив спрятаться за особо крупной осиной.

Отделаться от ощущения, что за нею следят, было невыносимо сложно. Оно не напоминало то острое чувство ненависти и угрозы, что несколько раз накатывало, вызывая волну подкожного инея. Нет. Это было что-то другое, на порядок более холодное и чуждое, хоть и лишённое каких-либо эмоций, и от этого ещё сильнее пугающее. Существовала большая вероятность того, что эта слежка была плодом исключительно нечистой совести и богатого воображения, но наученная горьким опытом девушка предпочитала перестраховаться. Обежав ещё несколько деревьев и ловко юркнув под какой-то заросший травяной махрой куст, она практически успокоилась, отчётливо осознав, что совершенно не представляет, где находится, а значит, этого не знают и враги.

«Д-а-а-а-а, главное хорошо следы замела», — как-то отстранённо подумала духовник, прислонившись спиной шершавой поверхности полусгнившего ствола и бездумно вглядываясь в совершенно незнакомые деревья.

Не то, чтобы деревья возле их стоянки были девушке доподлинно известны (она вообще чрезвычайно слабо разбиралась в растениях, после сдачи зачёта посчитав свой долг перед флорой выполненным), но конкретно эти стволы не вызывали в её памяти даже малейшего шевеления. Растения всегда казались Яританне странным, неведомым и непонятным фоном для действий, который, несмотря на свою безвкусность, а иногда ядовитость, приходилось терпеть ради воздуха, тени и приличий. Их устройство, способы развития и функционирования в своё время смогли даже заинтересовать юную чародейку, но не больше, чем работа любого механизма. Когда же черёд дошёл до многообразия видов, весь энтузиазм Чаронит сошёл на нет. Теперь, слегка рассеянно разглядывая совершенно одинаковых, на непрофессиональный взгляд, представителей древовидных, она осознала-таки, насколько отличаются познания теоретика и практика.

«Вот интересно, меня найдут или придётся постепенно дичать до состояния лесной кикиморы, чтобы выбраться уже своими силами, — подумала девушка, отщипывая со ствола слизковатый нарост и прикидывая, можно ли им прокормиться в случае чего; организм перспектив не оценил, отозвавшись утробным урчанием. — Были бы ещё силы…. Кстати, и повода-то искать у них особого не будет, если учесть, что все пожитки там остались. Тюкнул Эл разок по голове и всё — богатый человек. Всё сразу же нести он не станет, не резон. Но вот закопать где-нибудь с хорошей опознавательной приметой, чтобы через полгодика вернуться, пока земля совсем не стянулась. Ага, так и вижу посреди полянки ямина в два человеческих роста, а из неё Элькина коса вместо маячка. И ведь, главное, точно место ни с чем не спутаешь! Так, что-то мысли не в ту степь, точнее лес, я бы уточнила ещё, лес дремучий и беспросветный. Ну вот, почему я не дождалась, чтобы с компанией сходить!?! Хотя, на кой мне в этом деле компания? Может, стоило хоть так далеко не отходить. Ну-ну, с моим везением ещё бы на прохожих нарвалась или этот псих длинный из кустов выскочил. Эх, сейчас бы кто-нибудь выскочил…»

По ощущениям выскочить готовилась только язва желудка в сопровождении острого гастрита. Есть хотелось настолько, что ощущалось, как изголодавшийся желудок алчно жмётся к позвоночнику, вызывая дрожь в руках и тошноту. Собственная непредусмотрительность и добропорядочность, не позволившие вчера как следует наесться у добрых горожан или прихватить чего-нибудь на дорожку, теперь болезненно сказывались на едва оклемавшемся с прошлого похода организме.

«О-о-о, уже галлюцинации с голодухи начались», — нахмурилась Яританна, уловив в воздухе потрясающий сладковатый запах запекаемого на костре мяса.

Когда первый приступ неудержимого слюноотделения пошёл на спад, у галлюцинации обнаружились занятные аудиальные ответвления, заставившие пугливую девушку сначала метнуться в противоположную сторону, а после исключительно из любопытства пойти навстречу голосам.

Подкрадываться в лесу, изображая какого-нибудь зайца было непривычно и очень унизительно, но открывшиеся перспективы внушали надежду. На обочине широкой, но явно не главной дороги (Чаронит сейчас не могла поручиться, что это за дорога и куда ведёт) наглейшим образом, попирая все правила лесопользования и здравого смысла, разложила костёр группа молодых мужчин. Наслаждаясь собственной лихостью и безнаказанностью, они громко переговаривались, смеялись, швырялись скрученным из тряпок мячом и совершенно не замечали тех титанических усилий, затраченных Яританной на бесшумное приближение. Им, казалось, вообще не было дела не до кого в своей самоуверенности. Огромный, напоминающий форменного княжеского телохранителя детина с упоением размешивал ароматную похлёбку. Рядом с подкопченным котелком, шкварча подрумянившимся жирком, подпекался выуженный из небольшой кубышки с маринадом шашлык. Над шашлыком голодными жмырями нарезала круги темноволосая парочка долговязых, в меру упитанных парней с откровенно голодным выражением на лице. Толи юноши действительно были похожи не только цветом волос и статью, толи уж слишком одинаковым было выражение их лиц, но Чаронит они показались абсолютно одинаковыми. Четвёртый из любителей вкусной и здоровой пищи на свежем воздухе был светло-русым и значительно более выдающимся шириной плеч и обилием мускулов. Он, невольно сглатывая слюну, деловито насаживал на свободный шампур ломти ржаного хлеба вперемешку с кольцами лука и небольшими весьма дорогими в это время года томатами. Пятый занимался чисткой метлы, любовно поправляя связки кристаллов и полируя и без того сияющую ручку. Не без содрогания девушка взглянула на гоночную метлу и, хоть та по модели не соответствовала мётлам тех сумасшедших чернокнижников, призвавших Призрачных Гончих, нехорошее предчувствие успело вцепиться в разбережённую душу. Ухудшало его только отсутствие шестого члена группы, чьи вещи лежали неподалёку, но вот самого видно не было, и Танке оставалось только надеяться, что этот шестой не пытается сейчас подобраться со спины.

— Вот, парни, а вы ныли? — добродушно хохотнул здоровяк, похлопывая себя по мускулистым бокам, не обращая внимания на зажатую меж пальцев ложку и разлетающиеся капли.

— Кто это ещё ныл!?! — запротестовал светловолосый, отправляя в рот колечко маринованного лука. — Так негодовали малёк?

— Вообще-то, об изменении в планах нас должны были поставить в известность заранее, а не прямо с гулянки срывать! — поддакнул один из темноволосых проглотов, не сводя влюблённого взгляда с румяного шашлыка. — У меня до сих пол башка гудит и кишки подводит.

— А не хрен было сивуху с клубничной водкой мешать, — сдал с потрохами своего товарища любитель лука и томатов.

— Хорош трепаться, — предположительный телохранитель запустил ложкой в излишне болтливого помощника и, не заморачиваясь какой-либо прихваткой, просто снял котелок с огня.

Это как-то отрезвило наблюдавшую за ними девушку. Невольно поддавшись очарованию момента, она даже рискнула посчитать парней милыми и достойными если не правды, то слезливой истории о заблудившейся в лесу чародейке, что впервые выехала на практику и отбилась от группы и теперь жаждет еды и грамотного направления. Однако то, что, как минимум, один из присутствующих является огненным чародеем, не только насторожило её, но и порядком отвратило от идеи близкого знакомства. Хоть выглядели путники вполне миролюбиво и даже легкомысленно, никто не мог поручиться, что в сумках у них не найдётся пары другой клинков, а под простыми нательными рубашками не свисают гроздьями боевые артефакты. Что-то последнее время встречи с собратьями-чародеями не приносили Чаронит особого удовольствия. Девушка растерянно закусила губу и стала судорожно прикидывать пути стратегического отступления.

Неожиданно землю под духовником ощутимо тряхнуло, и запоздалым импульсом пронёсся звук оглушающего взрыва, всколыхнувшего лес и обрушившего несчастное сердце в пятки. Откат сперва рванулся следом, но отчего-то завернул вбок, уходя подлеском вдоль дороги. Побелевшая от страха девушка яростно прикусила руку, чтобы не заголосить от шока, когда миролюбивые путники, подобно гончим псам, подскочили на своих местах, сделав профессиональную стойку и ощетинившись появившимся, казалось, из неоткуда оружием. Все моментально побросали свои занятия, будто выскочили из слишком тесной кожи, даже на лицах голодных «близнецов» не было и следа былой дурашливости и легкомыслия.

— Всё помните? — приглушённым голосом уточнил огненный чародей, став каким-то особенно страшным и едва ли не звероподобным. — Тогда быстро, быстро!

И они действительно быстро рванули вслед за откатом, бесшумно скрываясь тенями в желании настигнуть и разорвать (на взгляд Яританны) породившего столь мощное заклятье.

«Кто бы там ни был, спасибо! — беззвучно вознесла молитву своим невидимым защитникам юная Чаронит, с трудом найдя в себе силы выдохнуть. — Мотаться, вскорости мотаться!»

Чрезвычайно бравая и расторопная, по собственным ощущениям, Яританна Чаронит тоже вскочила на ноги. Быть может, её стойка не была столь профессиональной и эффектной, как у таинственных мужчин, но страх, адреналин и паника здорово подкорректировали её, прибавив чёткости и стати. Правду, после принятия необходимой для срочного бега позы Танка так и не сдвинулась с места, поскольку с запозданием осознала, что всё ещё не знает ни местоположения их стоянки, ни даже примерного направления для бега. Рассеянно оглядев окрестности, девушка уже серьёзно собралась придаться отчаянью, как её ищущий взгляд неожиданно натолкнулся на только начавшие подгорать шашлыки.

«Отчаиваться — так сытой!» — здраво рассудила духовник, опрометью бросаясь к забытому костру и жадно впиваясь зубами в первый попавшийся кусок мяса.

Горячий, обжигающий жир стекал по подбородку и радостно шипел, капая в костёр. Ароматная, пропитавшаяся красным вином, специями и кедровым маслом свинина, а может, и говядина (особым гурманом Танка не была) просто таяла во рту, даже будучи сыроватой и местами обгорелой. Желудок с восторженным урчанием принимал в себя большие, непрожёванные куски мяса, подсохший над жаром хлеб и (о ужас) овощи. Раскалённые шампуры обжигали нежные руки, не прекращая пиршества оголодавшей чародейки. Девушка блаженно щурилась, тяжело дышала и едва ли не мурлыкала от удовольствия, забыв обо всех печалях и треволнениях, опасностях и проблемах. Весь мир такой суетный и мимолётный, полный нелепых терзаний и опасений, для голодной девушки сжался до своей основы основ: жратвы.

— Та-а-а-а-ан!!! — истерично донеслось из глубины леса, нарушая идиллическое умиротворение и высокохудожественный чавк.

Лишившись очарования момента, духовник быстро вернула себе утраченные в гастрономическом помутнении рассудка расчётливость и прозорливость. Со всей возможной расторопностью, здорово стимулируемой страхом перед незнакомцами, девушка принялась наводить погром в имитации нашествия стада медведей. Кое-как закидав костёр землёй и от души попинав чужие сумки, Танка похватала оставшееся мясо, небрежно завернув в первую попавшуюся рубашку, бросилась к так удобно кричащей травнице. Сейчас девушке казалось, что одной из наилучших черт её боевой подруги и бессменной товарки со времён ученичества является громкий голос и маниакальное упрямство. Если раньше не менее волевую и упёртую Чаронит, что раннее сиротство научило не только командовать, но и исподволь любить это незамысловатое дело, порядком раздражали упрямство подруги и воистину баранья настойчивость в желании во всём быть исключительно самостоятельно, то сейчас эти черты, порождавшие высшей степени неблагоразумные вопли, её чрезвычайно обнадёживали. Знать, что тебя ТАК ищут, даже весьма циничной по своей натуре духовнику было приятно.

Несколько раз Яританна Чаронит порывалась вернуться назад, чтобы не оставлять на произвол судьбы такой замечательный горячий котелок с не менее чарующей похлёбкой. Соблазн забрать его или хотя бы перевернуть в назидание потенциальному врагу был настолько велик, что возвращаться на выбранный курс приходилось буквально силой. Всё же риск не найти потом дорогу к спутникам был куда существеннее.

— Та-анка-а-а-а, — уже значительно глуше с заметной хрипотцой от перенапряжения связок голосила Алеандр, напуганная перспективой остаться в незнакомом лесу с незнакомым мужчиной и двумя сумками награбленного золота. — Быстро выходи, сфагнум тебе в дягиль! Я сейчас очень сильно разозлюсь! Разозлюсь сильнее, чем в тот раз, когда мне Жолка два конспекта в кислоте растворила!!! Немедленно выходи!!! Не оставляй меня одну с этим упырякой!!!

Названный упырякой парень печально сидел на краю воронки, горестно подперев заплывшую щёку кулаком, и признаков активности не проявлял. Единственная репа-тыква, на которую возлагались такие надежды, теперь грела его босые пятки своим вывернутым обугленным нутром. Беспокойно нарезающая вокруг него круги девушка лишь дополняла картину полнейшего упадка и декаданса. На попытки привлечь вора к совместному зову блудной дочери, тот отвечал лишь тяжёлыми, полными укора и бессилия вздохами, да изредка швырялся в агитаторшу ошмётками погибшего обеда. Эл от снарядов уворачивалась с завидной энергичностью, но одной идти прочёсывать лес всё же побаивалась. Поэтому появление нового участника драмы встретили неоднозначно.

— О, блондиночка! — без особого энтузиазма Виль махнул рукой в непонятном знаке не то приветствия, не то храмового благословления. — Выползла, душелюбка?

— Танка! — обрадовалась травница, но подходить не решилась, всё же нежить бывает коварной, а нежить из Чаронит ещё и очень мстительной. — Тебя не расплющило!?! Э-э-э, хорошо, конечно. Только где ты была?

— Где я была, там ничего уже нет!?! — оголила клычки в плотоядной улыбке Яританна, медленно приподнимая полу рубашки.

Аромат жареного мяса, не сразу распознаваемый, сквозь крепкий запах гари, витавший над местом демонстрации, сразу же усилился, располагая к себе сильнее сердечных заверений в собственной чистоте и клятв Триликому.

— Кормилица!!! — в притворном уничижении завопил Виль и с жаром профессионального побирушки бухнулся опешившей девушке в ноги, не забыв при этом схватить порцию побольше. — Не отравила случаем?

— Не успела — добавь по вкусу! — рассерженно фыркнула девушка, отскакивая от загребущих рук, тянущихся ко второй порции.

Обедали быстро и тихо. Напряжённое молчание, висевшее над местом вынужденного привала, нарушалось лишь монотонной работой челюстей, да позвякиванием освободившихся шампуров. Хотя с предыдущего места остановки компания благополучно ретировалась, инцидент всё ещё довлел над всеми. Алеандр придавалась активному самоедству по поводу собственного импульсивного поведения, которое, хоть и было спровоцировано извне, всё же не слишком высоко характеризовало её выдержанность, благоразумие и добродетельность будущей заведующее кафедры. Виль был непривычно хмур и даже угрюм, насколько это позволял характер вора. Сложно было предположить, что именно твориться в его лохматой, основательно подкопченной голове, но всё же определённая досада из-за того, что приходится принимать чужие подачки, наличествовала. Яританна же больше мучилась из-за оставленного где-то, возле неизвестной дороги, котелка с похлёбкой, но упорно делала вид, что вместе со всеми сурово скорбит по непонятной причине и неизвестным потерям.

— Кстати, Виль, — значительно подобревшая после насыщения Танка протянула вору трофейную рубашку, — тут есть контрабанда. Ты не взыщи, что вся в жире, но всяко лучше твоей срамной жилетки, что даже танцоры в столичных клубах не одевают.

Осторожно, будто ткань могла вспыхнуть в руках, юноша принял запоздалое пожертвование и с выражением крайнего недоумения начал разворачивать ткань. Первой, как ни странно, среагировала Эл, подавившись куском мяса и принявшись яростно кашлять. Духовник бросилась ей на подмогу, но, не умея толком оказывать первую помощь, просто суетилась вокруг, изрядно мешая девушке оклематься самостоятельно. Образовавшуюся суматоху прервал отчаянный вопль вора:

— Ты грабанула ищеек!?!

Тёмная личность устало привалился к дереву, мечтая не просто опереться — срастись с ним, чтобы снизойти в уровне развития до простейшего аккумулирования энергии, синтеза углеводов и никогда даже не вспоминать о двух дурах, умудрившихся свести на нет все его старания. Мужчина здраво предположил, что, убей он их ещё в Кривске, шансы столкнуться с княжескими ищейками у одного отдельно взятого чародея оказались бы в итоге примерно одинаковыми. Теперь мучиться было немного поздно, хотя милые сердцу фантазии с участием камней, дубин и женских затылков разноображивали его серую действительность.

Чародей осторожно стёр кровь, начавшую сочиться из носа от перенапряжения: больше оттягивать перенаправленную отдачу без снятия собственных блоков было чревато качественным истощением. Любое чародейство без задействования резерва тянуло силы из организма, и полностью довольный некогда своим телом мужчина серьёзно полагал, что к моменту достижения цели будет носить прозвище Коши вполне заслуженно. Он даже представить себе не мог, когда с риском для жизни уводил в сторону обозлённых ищеек, что одна из новоявленных подопечных тут же напорется на других и так бездарно…

Хотя определённый талант, чтобы так вляпываться в неприятности, всё же должен присутствовать. Сложно было представить, как две девицы скудного резерва и сомнительных наклонностей с такими талантами умудрились дожить до своих девятнадцати с полным составом органов и без каторжных татуировок.

«Вот уж кто бы мог подумать! — беззвучно возмущался чародей, пытаясь одной рукой придерживать возле носа тряпицу, чтобы (не приведи Триликий) не мазануть где-нибудь своей кровью, другой — раскрывая на основании собственной перчатки небольшой силовой капкан. — Охотиться на ищеек! Меня в штабе засмеяли, если б осмелились. В следующий раз буду волчью яму на инквизитора копать».

Злобная, какая-то пропитанная смертельной усталостью ирония не слишком помогала от подёргивания в руках и совершенно сумасшедшего желания хихикать, как заправскому сказочному злодею. Желательно при этом швырять молнии и сокрушать горы.

«Стареешь, братец: уже слабоумие подкрадывается», — с тоской подумал чародей, глядя на перепуганную чарами белку, что так и застыла с грибом в зубах.

Небольшая, видимо, не старше года животинка, не мигая, смотрела круглыми остекленевшими до голубоватого оттенка глазами на открытый капкан. По рыжеватой шкурке пробегали волны нервной дрожи, заставляя волоски вставать дыбом, а многообразную членистоногую живность осыпаться дохлой шелухой. Наконец, зверёк отмер, словно очухавшись от транса, и, тряхнув мохнатой головкой, ловко юркнул в дупло.

«Хм, неужто никто так склеп и не запечатал? Как интере-е-есно. Это княжество и без меня рухнет, хотя бы из-за своей бесхозяйственности. Эти старые князья, небось, в гробу все мослы стёрли ворочаясь, от такого упадка своих кровных вотчин».

Низкий с лёгкой простуженной хрипотцой голос, который имел все шансы превратиться в его самый ужасный кошмар, заорал всего в нескольких шагах, сотрясай кусты и валежник:

— Э-э-эл!!! Ви-и-иль!!! Упырь вам в дядьки!!! Завязывайте кусты орошать!!! Мы такими темпами ночевать в лесу будем!!!

Чародей едва не выругался от наплыва чувств и попытался спешно зарыться в валежник, но вынужден был отступить, помня о расположенной там ловушке. Взгляд загнанного в угол мужчины судорожно метался по лесу в поисках мало-мальски пригодного укрытия, приятным показалось даже беличье дупло. Он даже подумывал о призыве стихии, но шаги девушки стали отдаляться: видимо, она нашла то, что искала.

Мутноватое бурое варево, покрытое тонкой, словно мыльной плёнкой, что переливалась на солнце всеми цветами радуги, бодро, даже подозрительно радостно бурлило в старом остродонном чугунке, реквизированном из хозяйских запасов. Тонкий, слегка горьковатый аромат, настойчиво пробивающийся сквозь потоки пляшущего на сквозняке дыма, поднимался от поверхности, маня лёгкими нотками розмарина и вероломно дразня аппетит. Сам вид смеси, напротив, мог заменить лучшую из диет, моментально отбивая любые поползновения к поглощению пищи, особенно в момент всплытия отдельных ингредиентов вроде плотных тараканьих панцирей и кусочков окаменевшего жира. Крепясь к кованой подставке, чугунок слегка раскачивался под мерными ударами тяжёлой деревянной ложки. Конечно, здесь бы лучше использовать другую: длинную со специальной, лихо закрученной желобками ручкой, по которой так удобно было вливать жидкие составляющие, и мягкой подкладкой из особого материала, что не обжигал рук. Только за неимением специального инвентаря приходилось довольствоваться скромной заменой. На качество конечного продукта существенного влияния недостаток приспособлений не оказывал, но значительно уменьшал удовольствие от самого процесса.

В первое время процесс действительно приносил удовольствие и порядком увлекал особенно, когда местные мальчишки, любопытные, как все дети, старались втиснуть свои лохматые головы в щели забора или проскользнуть мимо бдительной старушки, самовольно вызвавшейся на роль охранницы. Были и особые ловкачи, что в желании превзойти дружков, да показать всем собственную удаль умудрялись протискиваться в щели, пролазить в дом и даже свешиваться с деревьев целыми гроздьями хитрых измазанных мордашек. То и дело над чугунком, словно из неоткуда, появлялась детская пронырливая ручонка с зажатым пером, корнем, а то и дохлой крысой, грозя опасно усовершенствовать медленно кипящий состав. За руки ловили, в дома возвращали, с деревьев стягивали, особо прытким даже выпадала привилегия получить персонального пенделя от господ чародеев. Интерес детворы постепенно угасал, сменяясь праздным любопытством, которое, впрочем, заглохло, стоило в другом дворе начаться родам у кошки.

Без постоянного надзора пронырливой малышни следить за составом стало совсем неинтересно и даже утомительно. Солнышко, щедро припекавшее макушки и раздающее окружающим предметам сочные золотистые, только начинающие наливаться брусничными бликами оттенки, наполняло тело вялой размеренной негой. Аромат раструшенного по небольшому подворью сена, которое для лучшего эффекта перекладывали чабрецом и полынью, дурманил голову почище звёздной пыли. Где-то в глубине дома натужно пел забытый уловитель, настроенный хозяйкой на ту нить чародейской паутины, что всегда щедро транслирует нескончаемые романсы да заунывные народные пения, здорово отдающие ностальгией по Царству и такому забитому, нищему и удивительно уютному однообразию отцензуренной стабильности. Большой хозяйский пёс, неухоженный, желтозубый и печально-добродушный с завидной периодичностью зевал из-под крыльца, следя своими подслеповатыми глазами за беспределом на вверенном ему участке. Глядя на его блаженную кудлатую морду, Яританна, оставленная, ввиду совершенной бытовой непригодности, бдить за варевом, отчаянно пыталась не заснуть, плюхнувшись головой в столь малопривлекательную жижу. Прецеденты засыпания стоя, сидя и даже едя на метле у неё были, так что волновалась девушка небезосновательно.

Разговаривать с местными жителями, в лице усталой и раздражительной хозяйки, было скучно и очень утомительно, поскольку приходилось не только придерживаться легенды про родственников, но и подстраиваться под их говор и уровень общего развития, да и догадливая женщина после нескольких замечаний надменной блондинки идти на контакт не стремилась. Яританне оставалось только благородно чахнуть и по-ратишански скучать, стараясь не сильно обжигать изнеженные руки о поднимающийся пар. Закончивший с колкой дров, щедро порученной ему в оплату кормёжки, Виль тоже не сильно разрядил обстановку, беззаботно рухнув в кучу сена побольше и с блаженной улыбкой отмучившегося каторжника уставившись на корпящую у наружного очага Танку. Пока он сражался с поголовьем сыроватых чурбаков и досок, с яростью берсерка орудуя неухоженным и местами ржавым топором, было хоть какое-то развлечение: Танка представляла на месте деревяшек своих профессоров, одногруппников и прочих монстров (благо эрудиции и фантазии ей было не занимать). Когда последнюю расчленённую чупакабру сложили в дровницу, а плохенький топор вернули хозяину, крайне неприятному типу с одутловатым запойным лицом, стало совершенно невыносимо.

«А если рыжему сейчас ложку за шиворот уронить, совершенно случайно?» — мелькнула предательская мыслишка, но пока та из выверта садистского разума не переросла в навязчивую идею, девушка постаралась отвлечься.

Ныла натруженная спина, и побаливали здорово отбитые в непробиваемых лаптях пятки, но признаваться в этом Чаронит не рискнула, не желая попадаться компаньонке под горячую руку. Та уже от всех широт души пообещала облагодетельствовать своим лечением Виля. Обещала, вправду, вполголоса, чтоб пациент от радости не сбежал. Сейчас, если судить по шуму, травницкая благодать изливалась в чьём-то коровнике. Сперва Алеандр крайне возмущалась перспективой работы с таким контингентом, мотивируя своим высоким предназначением, глубиной знаний и просто моральными установками, но быстро смирилась, не найдя в небольшом посёлке, никого возжелавшего лечения или достаточно невменяемого для его насильственного применения. Оставшись с двумя коровами, старым мереном и здоровенной свиноматкой в качестве пациентов, Валент сперва долго обижалась на жестокость жизни и несправедливость распределения труда, а потом махнула рукой и объявила, что отыграется на выживших. Население Лученца притихло, серьёзно задумавшись о последствиях, но желания выдать на растерзание огнедышащему целительскому дракону какую-нибудь больную жертву не выказало. Вероятно, работу по специальности можно было обнаружить в других концах поселения, что оказалось щедро разбросанным прямо посреди леса пучками небольших, тесно жмущихся друг к дружке домиков и словно разбегалось лучами от маленького полуразвалившегося святилища, только бродить по округе в поисках удачи вор категорически отказался, предъявив изувеченные ноги. В этом была его стратегическая ошибка, но парень об этом ещё не подозревал…

Яританна невольно покосилась на сбитые ноги несчастного. Грязные, в нескольких местах порезанные до крови острой травой, с опухшими следами от крапивы. Одна так и вовсе посинела до почти чёрного цвета, неприятно напоминая о гангрене. Да, знатно они по лесу припустили…

Танка не могла припомнить, кто после замечания об ищейках первым ударился в панику: вопили и ругались все трое одинаково, поражая красноречием и расширяя лингвистические горизонты. Только забег в сумасшедшем темпе, что мог ввергнуть в зависть мировой чемпионат по карибри, продолжался минут десять, за которые молодые люди успели спугнуть двух зайцев, разворотить лисью нору, раз пять упасть, пропахивая различными частями тела свежий мох, и даже один раз врезаться в дерево. После него, кстати, все и остановились, поскольку пришибленная на голову Танка просто не смогла сразу подняться с земли, Виль не сразу сообразил, как разжать собственные пальцы на её запястье, а Эл, пробежав шагов сто, вернулась назад, так как бояться в одиночку было глупо. Итогом чудесного забега стала свежая ссадина на лбу духовника, едва не сломанная нога незадачливого вора и забытый неизвестно где баул из скатерти. Что характерно, свой рюкзак и одну из травницких сумок Яританна без заметных усилий доставила прямо до знаменательной своей устойчивостью сосны. Хотя позже девушка не смогла даже толком поднять такую ношу.

— И чего мы пялимся? — лениво поинтересовался вор, поднимая из травы свою чудно стриженную голову. — Что-нибудь новое на мне нашла? Или мужиков без рубашки раньше не видела? Так ты только скажи, красавица, я тебя и в остальном просвещу.

Духовник только тяжело вздохнула и отвернулась. Многочисленные попытки вора заглянуть в её бесстыдно разорвавшееся декольте, что из-за разницы в росте в большинстве случаев были удачными, безмерно её раздражали на протяжении всего их недолгого пути.

— Яриточка-а-а, — скопировав интонацию Валент, протянул нахал, широко и неуловимо мерзко улыбаясь, — а зачем тебе столько побрякушек на шее?

— За надом! — недовольно буркнула девица, плотнее запахивая ворот и нетерпеливо выглядывая затерявшуюся в просторах коровника подругу.

Эл если не прекращала поток язвительности от мерзкого попутчика, то перетягивала на себя основную его часть.

— Слушай, отдай мне то кольцо, — не унимался парень. — Зачем тебе эта корявина? А мне, между прочим, оно дорого как память. Такую фигню мой папка сварганил, когда думал производство расширять и на украшения переходить. Его какой-то иностранный чудик купил, не торгуясь. Мы ещё долго отца уговаривали, что это покупатель-идиот, а не производитель-талант. Я его сразу и не узнал, а когда присмотрелся получше — понял: папкина работа. Больше никому в голову такую гадость сделать не придёт.

— Наследство отцовское? — недоверчиво протянула девушка, приподнимая связку трофеев и присматриваясь к совершенно нелепому кольцу, о котором успела позабыть за всеми перипетиями последнего дня.

— Как есть! — вор даже осенил себя знаком Триликого. — Единственное, может быть, напоминание о родителе…

— Вот когда станет посмертным, тогда и обращайся — организую, — сухо обронила духовник, запихивая обратно под рубашку свой набор; кольца ей было совершенно не жалко, просто не хотелось отдавать находку конкретному типу, что и обронить его мог, шаря по карманам спящих караванщиков. — А лучше завязывай с воровством, своё сохраннее будет.

— Злая ты, жадная, — надулся Виль, что при его физиономии было практически незаметно. — Нет в тебе дочерних чувств и уважения к семейным ценностям. Вот зачем оно тебе, поносишь с месяц и выкинешь. А я мог бы чуток подправить и в ломбард сдать, за платину выдав или даже паламу. Или вообще как артефакт сбыть, тут большого ума не надо, если клейма подделывать умеешь.

— Тебе с гробницы свистнутого не хватает? — пренебрежительно скривилась девушка, она просто на дух не переносила подобную мелочность, что претила широкой ратишанской натуре и представлениям о рыцарственности.

— Так их ещё пока реализовать можно будет без последствий… — уже откровенно канючил паренёк.

Его голодный взгляд и молящее выражение лица мимо воли наводили на мысль о наличии у Снежева изрядной практики на паперти, коль даже у несклонной к благотворительности Чаронит рука к шнурку потянулась. Духовник подавила в себе мерзкий порыв, яростнее взявшись мешать зелье:

— Перетопчешься!

— Мужика тебе не хватает, — тяжко вздохнул на её яростный взгляд вор и вернулся в исходное положение.

От возмущения блондинка даже ложку выронила. Кипя негодованием девушка бессильно открывала и закрывала рот, под ехидным взглядом воришки, не зная как лучше отреагировать. Ратишанская натура требовала глубоко оскорбиться и, если не сразу удалить из своего окружения грязного смерда, то хотя бы игнорировать его существование. Купеческие корни подстёгивали ввязаться в ссору, сыпля ответными гадостями и при особом желании выдирая сохранившиеся волосы с головёнки мерзкого хама. Недавно проснувшийся же неромантский дар сразу предложил на выбор несколько смертельных заклятий, одно основательное зомбирование и даже мутацию сущности, лихо поправившую бы тощему серцееду ориентацию и склонности. Со стороны же её замешательство выглядело полным поражением столичных чародеев перед лицом народной мудрости, вызвав одинаковые снисходительные ухмылки у вора и выглянувшей в окно хозяйки. В ответ раздражённая девушка только презрительно фыркнула.

Об упавшей ложке вспомнили, только когда она уже начала дымиться от огня. Танка, отчаянно тряся рукой, пыталась сбить прицепившееся пламя и, не сумев совладать со стихией, просто сунула инвентарь прямо в котелок. На миг состав вспыхнул, обдав свою надсмотрщицу зловонным паром, и тут же вернулся в прежнее состояние, сменив, впрочем, запах на чуть более терпкий. С независимым видом Яританна вернулась к первоначальному занятию, уже откровенно мечтая о скорейшем возвращении травницы.

— Яритта-а-а, — не желал отставать от законной добычи почти ненавидимый девушкой тип, — а ты никогда не задумывалась: кто его мог носить? Вон простые люди на себя такие цацки не напяливают, а, если и носят, то в святилище да по праздникам. Может, его какой знатный отпрыск обронил. Покупатель-то богато выглядел. Может, его ограбили? Ты его, кстати, где сама-то взяла?

— Сняла с трупа, — пробормотала себе под нос девушка, отчаянно мечтая видеть в числе своих молчаливых подопечных одного конкретного представителя.

Вор явно её комментарий не услышал, да и не особенно в нём нуждался, подсев на чем-то любимую тему. Мужчины в плане болтовни не так уж и сильно отличались от женщин, особенно если разговор заходил об интересующем предмете. Поток слов лился из прорванной дамбы самолюбования и азарта, сметая на своём пути чужие реплики, мнения и явные противоречия. Фраза за фразу цеплялись, унося в глубины отвлечённых тем и стирая тщательно выстроенные в ожидании триумфального момента конструкции, погружая ворохи разрозненной информации в хаос плохо контролируемых эмоций. Глаза загорались, фигура незримо менялась, в спорных вопросах подтягиваясь, как у гончей, или, напротив, вальяжно расплываясь праздным мыслителем-экспертом. И говорят, говорят, говорят…

Пожалуй, в словесном загуле мужчины были всё же пострашнее дам, ведь наученные опытом, воспитанием и травмированные общением с себе подобными, они худо-бедно учились контролировать излияния собственного мозга. Мужчины же, холя и лелея собственный суровый образ, подобного иммунитета не имели, да и первичный такт оставляли под слоем брутальности в весьма запущенном состоянии, а потому в разбушевавшемся настрое казались более пугающими и неукротимыми. Виль в своей болтливости относился ко второму типу, который не подавлял эмоционально, но в своей безудержной занудливости выносил остатки мозга даже подгнившим упырям. Юноша продолжал валяться в траве, лениво обмахиваясь вялым листом лопуха, рассуждал о величии былых ювелиров, замечательной янтарной купальне, что раньше стояла в царском дворце, золотых статуях двенадцати святых жрецов Триликого, утопленных в болоте, когда Царство вводило своих ставленников на территорию уничтоженного княжества. Начал он свою эпическую речь, конечно, не с этого. Сперва рассказывались весьма занимательные истории из босяцких похождений, быстро переросшие в душещипательные слегка слезливые воспоминания детства, сдобренные ругательствами на тирана-отца, тяжёлое финансовое положение и строгие правила гильдии, не позволяющие молодому ваятелю в свободном полёте, творить что вздумается, подделывая артефакты-украшения. Монолог снова вернулся к кольцу, его сомнительной стоимости и назначению, плавно перетекая в общую историю развития ювелирного дела, и многообразным школам обработки драгоценных металлов, и жалобам на сложности в поставке материала. Качественно был обруган министр финансов, главный казначей и землемер. Князя Калину прокляли дважды, один раз за окончательный упадок некогда великого княжества, второй — на всякий случай, потому как самодержец здравствовал и уступать власть никому не собирался, даже под напором вражеских армий и собственных многочисленных бастардов. От жалоб вернулись к кольцу, но уже в эстетическом плане, перебирая его возможные значения и потайные глубинные смыслы для того идиота, кто решился купить явную безвкусицу. Теперь юноша размазывал мысль об образе медведя в словонищском фольклоре, и духовник, как чародей вербальной направленности, даже слегка заинтересовалась тем, как парень в этот раз попытается свести разговор к кольцу.

— … а один взмах, — что-то неуловимое проскальзывало в его голосе, толи в разбежке интонаций, толи колебании, выдавая лёгкое волнение и неловкость, видать, воровской путь не слишком располагал к длительным разговорам и парень от монологов давно отвык. — Вот я и думаю: хороший тотемный зверь, ведь и на герб хорош?

В этот момент Яританна едва не взвыла, поскольку только что жестоко разочаровалась в человеке, чья болтливость запросто могла соперничать с умениями их наставника по логике и риторике вместе взятыми. Настолько банального возвращения к теме перстня она пережить просто не могла. Девушка, конечно, понимала, что, кроме кольца мало-мальски общей темы для разговора с деревенским чудиком у них не было (да и какой это разговор в потоке односторонней информации), но рассчитывала порадовать свой ум, хотя бы очередным вывертом своего навязчивого собеседника. Она даже предвидела его следующую фразу, о том хорош ли тот герб на родовом перстне и девушке нестерпимо захотелось отходить болтуна горячей ложкой.

— Вот уж глупость! — не сдержалась от возгласа Чаронит, чувствуя, что ещё немного плясок вокруг кольца и наступит жестокое избиение названного кузена, с последующим запихиванием основного предмета разговора кое-кому в глотку, а может и другое подвернувшееся место. — Гербы выбирались всегда по двум типам: описание (когда кто-то из рода качественно представился перед историей) или пожелания (когда никто отличиться не успел, но как-то поощрить горемык следует). А теперь подумай: какое описание или пожелание может быть в медведе для рода?

— Как какое? — невольно хохотнул вор, приподнимаясь с земли и внимательно вглядываясь в девушку; раздражение лишь слегка намечалось в его голосе. — Мощь, сила, власть, свобода, непоколебимость…

— Офигеть какое счастье! — наигранно возмутилась девушка, даже руками всплеснула для чистоты эффекта. — Для рода само то! Огромный ненасытный одиночка (только у одного вида семьи создаются да и то полигиния), собственных детей пожирает, если самка недосмотрит, питается всем в подряд от животных до отбросов, дрыхнет по полгода, зрение слабое. И, это, дрессируется отменно всем, кем ни попадя. Прелесть описание для рода, прям, закачаешься! Хотя, наверное, смотря для какого… Может, каким разорителям и мародёрам и в самый раз будет.

Парень был явно недоволен. Пусть внешне почти ничего не изменилось, ни в расслабленной, слегка вальяжной позе, ни в выражении ухмыляющегося лица. Может, что-то проскользнуло в выражении глаз, если бы их так легко можно было рассмотреть. Только от него неуловимо потянуло опасностью, что Танке даже захотелось отшатнуться. Но верная своей нетипичной реакции, девушка продолжила, старательно пялясь в помешиваемое зелье:

— То ли дело волк! Волк это символ! Пусть и не самый крупный и свирепый, да и не в этом его сила. Его сила в стае, где каждый чтит своё место и обязанности. Стае, что способна неделями вести свою жертву, и годами мстить за своих соплеменников. Где верные пары создаются навсегда, и о детёнышах трепетно заботятся, как родители, так и прочая родня. И человека они, хоть и могут принять, но останутся дикими до последнего. Хитрый, жестокий и верный своему роду зверь…

— Предок дворовой шавки, — презрительно хмыкнул оборванец, той самой шавкой в глазах добропорядочных граждан и являющийся.

Яританне захотелось опрокинуть на него чугунок. Не сильно: только до кровавых волдырей и сотрясенья мозга. Хотелось заорать, топая ногами, что дворовые шавки это как раз от того, что с людишками спутались, мелкими и глупыми чужаками. Да за оскорбление собак ещё и ногами попинать это обваренное и пришибленное тело, при этом обязательно в своих бронебойных лаптях повышенной пробиваемости. Увы, благородным порывам свершиться было не дано: из-за угла показалась встрёпанная и порядочно измученная травница и с протяжным, жалостливым кряхтением плюхнулась на завалинку, пару раз дёрнув босыми ногами.

— Всё-о-о-о, — тяжко прохрипела она, не отрывая лба от затёртого до блеска деревянного ствола. — Свинья отелилась, коровы в стойлах, конь на пасеке! В жизнь больше с животными работать не буду. Это же не люди! Вот ты к ним с миской подходишь — они смотрят такими большими доверчивыми глазами, укор такой, столько боли и надрыва, что самой тошно становится, будто на самом деле травить собралась. Просто до пяток пронимает такой взгляд. Уже и руки трясутся, и чудовищем себя чувствуешь… Но справилась же! Теперь бы ещё отмыться от навоза и пару гематом свести, рёбра эта дура рогатая не поломала и то хорошо. А маленькие свинушки такая прелесть! Мне даже одного обещали, только почему-то котёнка…

Травница тяжело вздохнула, вспоминая миленьких, продемонстрированных хозяйским сынком слепых и мокрошкурых новорождённых котят. Нежное девичье сердце даже после тяжёлого изматывающего труда в коровнике затрепетало от нахлынувшего умиления, а ручки непроизвольно потянулись к маленьким пёстрым тельцам. Однако, сжав зубы, пришлось себя остановить. Во-первых, после манипуляцией с воспалённым коровьим выменем в далеко не стерильном окружении трогать чисто вылизанных молодой мамашей пушистиков не хотелось. Во-вторых, прибавлению в компании совершенно не обрадуется прижимистая Чаронит, что к кошкам относилась более чем холодно, можно даже сказать взаимно ненавидела ввиду своей духовницкой направленности. Ругаться с ней из-за нового такого нежного и хрупкого приобретения было рискованно, а пытаться спрятать — бессмысленно. В-третьих, травничья натура подсказывала не доверять хитрым и изворотливым селянам: им вполне хватит свинства выдать подарок за оплату и вытолкать за дверь на ночь глядя. Это у ратишей, что только воевали и колдовали, может быть широкая натура. Считающие крохи простые жители такое благородство себе позволить не могли и раньше, во времена расцвета ратишанской власти. Только котейку всё равно было жалко.

Девушка ещё раз дрыгнулась всем телом, пытаясь привлечь внимание окружающих к своей проблеме и душевным метаниям. Хотелось, как в детстве, покапризничать, похлюпать носом, возможно даже слегка постучать руками и ногами для большего эффекта. Только практика показала, что такое поведение действует далеко не на всех и не сразу. И если Танка просто поморщится, окатив волной презрения, ну, может, пнёт разок, то реакция малознакомого мужчины была травнице неизвестна. Большая часть мужского населения, конечно, жалела милую девочку, но находились и нервные экземпляры. Алеандр пристально глянула на болезного, прикидывая степень его нервности. Парень перехватил её взгляд и сально подмигнул.

— А мы тут волков обсуждаем, — при этом Виль одарил недавнюю собеседницу таким взглядом, будто этого самого волка ему в курятник засунули. — Может, их наиболее ярым почитателям в оборотни уйти?

Духовник на провокацию не поддалась. Напротив, девушка задумчиво притихла, потирая подбородок и продолжая рассеянно помешивать состав. Между красиво очерченных бровей пролегла складка, глаза потемнели. В воздухе начал витать аромат приближающегося Бздика.

— Э-э-э, Та-а-ан, — Алеандр сползла с завалинки и подобралась поближе к вору, — не смотри на меня так плотоядно! Я не буду готовить тебе оборотное зелье!!!

— Почему это? — вынырнула из омута собственных мыслей духовник и вполне серьёзно обиделась.

— Ты что с ума сошла? — вежливо, даже с каким-то профессиональным интересом уточнила травница, разглядывая бледное личико подруги из-за спины недоумевающего вора.

Яританна смерила обоих недовольным взглядом:

— Какой-то неуместный вопрос…

— Ты на себя посмотри, — не удержался от комментария Виль, подсаживаясь ближе и пытаясь, примирительно воркуя, погладить злящуюся Танку по напряжённой руке: — Зачем тебе оборотное зелье?

— Хочешь сказать, что я и без него на монстра смахиваю? — рассерженно вскричала духовник, совершенно не желая успокаиваться, отдёрнула руку и отошла от спутников на другую половину котла.

— На дуру ты смахиваешь! — негодующе вскрикнула полная возмущения Эл, подскакивая следом и едва не спихивая несчастного миротворца в костерок. — Тебе и без оборотного зелья проблем мало? За тобой, что давно с вилами не гонялись?

— То есть в зомби ты меня в качестве эксперимента превращать хотела, а в оборотня уже и нет? — гадюкой зашипела блондинка, вместо хвоста угрожающе постукивая по бортику чугунка ложкой.

— Так то эксперимента! — попыталась пойти на попятный травница, глядя как от Танкиных манипуляций раскачивается чугун с зельем. — Ты же меня после каждого опыта убить грозишься. Я, может, вообще с тобой больше не работаю! У меня новая подопытная зверюшка есть?

— Что!?! — на этот раз возмутился уже вор, но его крик бесславно был проигнорирован.

— Что за дискриминация? — не на шутку разъярилась Танка. — Значит, его можно в оборотня обращать, а меня нет? Ты только сама подумай, что этот, урод (без обид, Виль, просто констатирую факт) наворотит, получив супер-силу? Оборотень же идеальный убийца! Снежев же нафиг перережет полстолицы и ударится в разгул на отобранные у жертв деньги, аки на большее не хватит ума и воспитания!

— Ой, будто ты что-нибудь лучше придумаешь? — насмешливо скривилась Эл. — Прирежешь обидчиков, избавишься от свидетелей и будешь заходиться от восторга, что больше не беспомощная курица, бегая по Смиргороду и тайники из награбленного проверяя!

— То есть тебя только мои тайники волнуют? — сощурившись, начала надвигаться на обидчицу Чаронит, задетая за больное (потеря баула до сих рвала нежное девичье сердце).

— Меня волнует твоё желание убивать! — крикнула травница, даже подпрыгнув от переизбытка эмоций.

— Да я хрупкая и нежная девушка! — гаркнула в ответ духовник и попыталась изобразить полагающийся уважающей себя ратишанке обморок.

Испуганная Валент (в ссорах Танка до обморока ещё ни разу не доходила) рванула к красиво оседающей подруге; вор подтянулся поближе, чтобы в случае чего поймать тело. Но тут бедро «хрупкой и нежной девушки», что, несмотря на всю свою хрупкость и нежность, поесть любила и миниатюрной не была, задело чугунок…

Полёт летающей тарелки, что так восторженно воспевался во всех популярных лубках, свитках и чародейской паутине, не был столь эпичен, как полёт одного обычного старого чугунка со слабо закреплённой подставкой. Под дружный визг травницы, хозяйки, бабки-охранницы, двух соседских обормотов и, собственно, обморочной старая закопчённая тара опасно накренилась, проседая по одному краю, а после, печально взбрыкнув оставшимися ножками-подпорками, полетела вниз. Застигнутый врасплох Виль только хекнул, но даже в этом неблагородном звуке сквозили обида и глухой укор.

— Да что ж это делается!?! — визгливо заголосила старушенция, хватаясь за сердце и любопытно подбегая к расплывающейся вокруг тела луже. — Совсем забили иродки столичные!!! Замучили ребятёнка!!! А он мне ещё дров поколоть обещалси-и-и!!!

Последнее было наглым враньём, ибо к приютившему компанию семейству соседская вечно скучающая без свежих сплетен и интриг старуха не имела никакого отношения, а от котла детей гоняла исключительно из любви к этому благородному занятию. Впрочем, на её причитания никто особого внимания не обратил, всем было интересно посмотреть на свежеприставившегося. Виль побледнел ещё сильнее, словно отторгая пятна неучтённого загара. Губы посинели, намекая на остановку сердца. Волосы, напротив, приобрели жизнеутверждающий зелёный оттенок. Лицо (точнее те части, что были заметны из-под треснувшего чугунка) осунулось и тоже посерело. Так и не успевшая качественно упасть в обморок Яританна на четвереньках подползла к телу и настороженно сдвинула летательный агрегат черенком злополучной ложки.

— И что, говоришь, это за зелье было? — подозрительно поинтересовалась духовник, глядя на изумрудные пятна на распухшем, словно дрожжевое тесто лице.

— Да кто же теперь разберёт, — пожала плечами травница и, отобрав ложку, пару раз тыкнула в особо подозрительные места. — Изначально собиралась просто обще тонизирующее для снятия отёков сделать, потом вспомнила, что его кожа мне не понравилась, потом подумала про тот чудненький состав из серой книги, что обещал ещё и сведение волос. Дай, думаю, попробую. У меня же кожа чувствительная на ногах…

— А он после этого бы выжил? — вкрадчиво, уточнила Чаронит.

— Ну, ты ж как-то выживала, — растерялась совсем Эл.

Опухшие зеленоватые веки резко распахнулись, являя миру серые, почти побелевшие от ярости глаза с затейливым узором лопнувших капиляров.

— Убью!!! Обеих!!! — взревел раненым бизоном покалеченный вор.

Познавшая на своей шкуре всю тяжесть мужского гнева (чай, душить её пытались не в первый раз) Яританна понятливо кинулась в сторону, откатилась под забор, тихо шизея от собственных рефлексов и ловкости, и попыталась оперативно скрыться кустами. Алеандр, столь ценными рефлексами не обладающая, сразу же попала в болевой захват и была бы непременно придушена особо жестоким способом, если б не валяющаяся под рукой подпорка для котелка. Оказывается, один меткий удар в живот этой корявиной способен качественно изменить диспозицию сил, а скрючившийся, грубо матерящийся человек не может удерживать уступающего ему в силе противника.

— Виль, Вилька, — попыталась она погладить по голове сжавшегося баранкой паренька, но прикасаться к подозрительно загустевшей субстанции было противно и страшно, — прости. Мы же не нарочно! Это Танка, наверное, что-то в ингредиентах перепутала или переварила. Ты не стесняйся, описывай симптомы, я тебе сейчас антидот сварганю! Я такой рецепт универсального антидота знаю!

Снежев ничего не отвечал, лишь слегка хрипел от избытка чувств и шарил рукой в пространстве, в поисках топора или той самой треноги. Ярость его была очевидна, но из-за боли в солнечном сплетении пока не направленна. Под руки попадались лишь пучки сена, чугунок и ложка, и если первое им проигнорировалось, то вторым и третьим юноша не преминул запустить в обидчицу из-за плеча. От чугунка ловкая боевая травница лихо увернулась, успев даже прикрикнуть на неадекватного пациента, правду завершение отповеди прервала прилетевшая на звук ложка. Девушка обиженно всхлипнула, схватившись за ушибленную щёку, и только собралась возмутиться ложкоприкладству по отношению к слабому полу, как Виль начал поворачиваться. В глазах, точнее в одном, что сейчас был свободен от слизи, полыхали отсветы Подмирного пекла; лицо воспалилось, покрывшись рыхлыми бороздами уменьшающейся отёчности; из глубокой ссадины на лбу сочилась кровь, смешиваясь с составом сетью багряных разводов; оскал стал удивительно открытым и дружелюбным до кончиков клыков, ноздри предвкушающее трепетали, как у бешенного мустанга. Девушка невольно попятилась, а потом и вовсе, заорав не своим голосом, попыталась убежать, когда получившийся монстр слишком проворно для своего состояния выбросил вбок руку, вцепившись разбитыми пальцами в чудом уцелевший край ардака.

— Прибью тварь! — зарычал монстр и ещё больше ощерился.

Алеандр снова взвизгнула, попыталась высвободить подол, опять взвизгнула, пока болезный пытался подняться, рванула на груди шнуровку такой неудобной в боевых действиях одёжи, заорала: «Спасите, убивают!» и со всей возможной прытью перемахнула через забор, распугав хозяйских кур и соседских любителей дармовых развлечений. Её крики, под аккомпанемент яростных мужских воплей на тему убийства и насилия раздавались то в одном, то в другом «луче» посёлка, благо быстро бегать прыгать и преодолевать препятствия добытчица ингредиентов умела. Вор, как оказалось тоже, хоть из-за недавнего ожога и отставал на поворотах.

Гвалт их забег создавал знатный, щедро сдабривая человеческие вопли воплями перепуганной скотины, треском ломающихся досок и хлюпаньем луж и отстойных канав. Яританна, слыша такую какофонию и, в красках представляя происходящее, испуганно тряслась и, наплевав на чистоплюйство и брезгливость, жалась к таким тонким, но сплошным дверям своего укрытия. Укрытие не впечатляло. Даже с большими с уступками, даже с закрытыми глазами. Глаза тут вообще были не определяющим моментом, поскольку сельский сортир, в принципе, не был местом особенно интересным для наблюдения. Одиноко стоящая в конце небольшого огородика будка, накрывалась от дождя куском третьесортной дранки, снятой, видимо, со сгнившего сарая. Стены снаружи украшали поросли молодого мха, изнутри — абстрактные рисунки на тему нехватки лопухов и избытка свободного времени. Пол-дырка широкого функционального назначения, кроме своей исключительной загаженности (у двух поколений селян определённо был патологический понос) напрягал подозрительным покачиванием и мерзким скрипом. Зато наблюдать из этого сооружения оказалось не в пример лучше, так как огромная щель над дверью давала не только доступ к свежему воздуху, но и служила незаменимым источником информации о происходящем загоне.

Неожиданно хлипкая дверь вздрогнула и, не поддавшись, затряслась с оттенком паники и ужаса. Девушка отчаянно вцепилась в корявую, основательно изгвазданную ручку.

— Никого нет дома! — взвизгнула она дрожащим от паники голосом. — То есть… э-э-э занято?

— Открой немедля! — зашипели снаружи охрипшим, но вполне узнаваемым голосом травницы.

— Ага, чтоб он меня нашёл? — зашипела в ответ духовник.

— Не дури! Он меня возле курятника потерял, когда я через окошко сиганула! Быстро впускай или и тебя сдам.

Яританна немного приоткрыла дверь, и Валент буквально угрём проскользнула внутрь вызвав из половых досок новую какофонию угрожающих скрипов.

Танка попыталась поудобнее раскорячиться в отведённом пространстве так, чтобы не касаться щекой грязной стены, не провалиться в дыру и не вывалиться при этом в едва закрывшуюся дверь. Алеандр пыхтела где-то в районе подмышки, не переставая барахтаться и пихаться локтями. За время забега серьёзно пострадали её самомнение и внешний вид, но общее амбре убежища с лихвой покрывало ароматы отстойника, свалки и навоза.

— Тише ты! — цыкнула на неё духовник. — Выдашь ещё. Вот же разошёлся…

— Это ещё ничего, — не без скрытой гордости похвасталась Эл, отчаянно упираясь ногой в противоположную стенку и судорожно сжимая дверную ручку. — Помнится, меня раз Стасий полчаса по поместью гонял, когда я перечный отбеливатель на его трусах испытывала и прополоскать забыла. Эх, как он орал, как орал! Он же, дурак, сначала одел, а потом уже об отбеливателе догадался. А этот только минут десясь-пятнадцать лютует. Скоро успокаиваться начнёт.

— Твои слова да Триликому в уши…

Штаб номер шесть погрузился в сумерки.

Точнее он погрузился в состояние лёгкой тревожной истерии и организаторского недомогания, давящих на психику посильнее Мглистых туч и Тройственной песни с небес. Все знали, что что-то не так, притом настолько не так, что об этом знали все. Кто не знал, тот догадывался и, томясь в сомнениях и домыслах, был особенно страшен. Кто не догадывался или к будоражащему всех вопросу был просто равнодушен, чувствовал нагнетающуюся атмосферу и паниковал за компанию. По коридорам передвигались с исключительно хмурыми, слегка задумчивыми и практически скорбящими лицами, для создания торжественно-мрачноватой атмосферы, лишь изредка позволяя себе разброс до саркастически изогнутых ухмылок или сонной апатии. В кулуарах, превращённых из комнат для слуг, стоял настороженный, полу придушенный шепоток, что ядом растекался по умам и сердцам людей, плодя неуверенность и озлобленность. В курилках, спальных отсеках, подвале, тренировочных площадках и столовом блоке витал он тем удушливым смогом, что всё окрашивает в собственные цвета, щедро вытягивая звуки и краски. Особым изяществом считалось поднять острую тему за чашкой чая в гостиной или ввернуть её в совершенно посторонний разговор так, чтобы всё казалось естественным. Что фразы, что мысли, что идеи при этом были исключительно однотипными, словно одобренными «сверху», но это никак не влияло на частоту их повторения. Потому так ценились свежие уши не поспевших загрубеть и окислиться товарищей, что фраз заучить не успели, а потому возмущались и сочувствовали вполне натурально и естественно.

Посочувствовать было чему: не прошло и недели с момента исчезновения и гибели Бесподобной Иринмы Шкудрук (последнее не особенно разочаровывало, но знатно угнетало), а складывалось ощущение, что отпели весь штаб. Несмотря на очевидные недостатки начальства, доводившие до ручки ни один десяток штабных, коммуницировать с Госпожой Травницей было куда безопаснее, чем с неизвестным ставленником Cefa, которого ещё пойди дождись. И неизвестно ещё, кто окажется хуже: истеричная сестра бывшего Главы, что хоть и была эгоистичной тварью, своих почти не трогала, или неизвестный из главного штаба, готовый улучшить всё и вся. Сложить головы на ниве модернизации и прогресса не хотелось никому. Ни один из двенадцати приближённых желания занять вакантное место не изъявил, напротив, отнекивались всеми возможными способами, вплоть до демонстрации недавних травм и показательного оккупации лазарета. Что бы ни думали о заговорщиках власти и те немногие, кто был в курсе подковёрных событий, откровенных идиотов в штабе не держали, такое их количество собрать вместе было под силу только Светлому Князю. Простые же революционеры, алчущие при поддержке щедрых соседей восстановить хоть слабый призрак былого величия на значительно урезанной территории, прекрасно понимали, что Cefa по головке гладить не будет. Мало того, что их потенциальный заложник и карт-бланш перед Советом (об этом знали единицы) сейчас не только не сидит в подземелье в кандалах из паламы, но этим самым Советом заправляет, лютуя, как ослеплённый лев. Лютовать он мог и дальше, штаб был спокоен: все нити за ними качественно подчищались даже на верхушке, вот только при везении и в слепом тыканье можно было наткнуться на прореху, а там уже расползётся всё. Утешало одно (об этом знали многие и ещё больше догадывались), что объявившийся некромант, так несвоевременно избавивший мир от Госпожи Травницы, явно не играл на стороне официальной власти, хотя дня два после появления отметин на лиминиэ весь штаб писал завещания, ожидая начала Чёрной Мессы. Некромант по их души не явился, и все дружно уверовали, что Бесподобную пристукнули между делом за излишнюю дерзость и сволочной характер, что очень походило на истину, не заставляя, впрочем, волноваться на счёт загадочной персоны меньше. Однако не безвластие, не опасный в своём яростном незнании Важич, не даже таинственный некромант, умудрившийся каким-то образом родиться и вырасти, несмотря на старания инквизиторов, так будоражили умы врагов княжества, а съеденный (об этом уже знали все до единого) любимый питомец Cefa, чья скромная могилка до сих пор иногда светилась по ночам. Надеяться на милость со стороны начальства после ТАКОЙ кончины редкого животного не стоило.

Одним словом, штаб номер шесть пребывал в мрачном состоянии, и уже никому не было дела до тяжёлых сумерек, скачков погоды и холодного, пронизывающего ветра.

Лексий украдкой выглянул в окно, сверяя время по висящим на противоположной стене и слегка светящимся часам. Таскаться взад-вперёд по коридорам оставалось два часа. Занятие это нудное, неблагодарное, хоть и обязательное для всех, чей стаж и опыт не дотягивал до привилегированных кругов и закрытой столовой. Ходить приходилось везде от двора перед парадными воротами и коридоров административного крыла до помывочных возле казарм. Бывали и менее приятные места, к примеру: злополучный двор со зверинцем, псарни с мутантами, подземелья или могилка того самого сожранного грифона. В эту ночь Лексу повезло и молодому чародею, мнящему себя на западный манер магом, достались спокойные внутренние коридоры при гостиной, что из неожиданностей могли преподнести лишь рёв забытого кем-нибудь болтуна, да недопитый стаканчик красного винца.

Свой час из положенных трёх мужчина уже отмучался, весьма опечаленный тем, что поиски не дали результатов. Никто с наступлением сумрачных времён не позволял себе такой небрежности, как позабытая выпивка или пара монет, что совершенно не радовало самоназванного мага: уж очень он ценил марочный ром из запасов второго приближённого. Оставалось надеяться на две не проверенные комнаты, в которых, несмотря на поздний час, изволили заседать господа-начальники, ни в какую не желая помогать простым труженикам разгонять мрачные настрои за чужой счёт.

Лекс воровато оглянулся по сторонам, скорее по привычке, чем из-за реальной опасности кого-то встретить: в это время суток, тут особо не бродили, и с удовлетворённым кряхтением сполз по стене на пол, пристраиваясь под тумбой с каким-то горшком. Участь ближайшего часа была решена.

— Идиоты!!! — женский слегка истеричный вопль заставил завибрировать деревянную панель под головой расслабившегося охранника. — Куда полезли со своей самодеятельностью!!?! У меня всё было готово и что теперь? Он же меня на метр не подпустит, параноик хренов. Мне всё сначала начинать? А о времени вы подумали? Стоила пара бумажек того? Всё, что нужно я и сама достану!

На мгновенье парню показалось, что за стеной беснуется призрак усопшей начальницы, что в гневе была страшна. Вот только голос женщины был абсолютно незнаком, что очень настораживало, ведь прекрасный пол в штабе номер шесть был представлен весьма скудно.

— Всё высказала? — грубо прервал нарастающий скандал Сивильев, отлинявший от исполнения обязанностей руководителя, ссылаясь на сломанную руку.

— Ещё нет!!! — взвизгнула в той же прошибающей стены тональности дамочка. — Я же говорила, чтобы никто не вмешивался, без прямого указа Cefa или секретаря!

Вероятно, она бы продолжила строить из себя пуп земли, если бы не ещё один незнакомый Лексу голос, на этот раз мужской и немного сиплый.

— К слову об указах, ты выполнила своё задание? — поинтересовался неизвестный таким тоном, что даже подслушивающему магу захотелось подскочить и кинуться перепроверять вверенный участок.

— Выполнишь тут как же! — фыркнула скандалистка, совершенно не убоявшись. — Я же говорю: он — параноик!!! Ещё год назад нормальным был, а как вернулся, непрошибаемый стал. А вы только масла в огонь подливаете!

— Что-то ты сильно разоралась, — в привычной своей вяловатой манере заметил ещё один начальничек, чью фамилию Лекс упорно забывал. — Не справляешься?

— Да отравлю я его, отравлю!!! — злобно, но как-то устало рыкнула дамочка. — С вами невозможно работать!! С Иринмой так легко было!!! Я её ещё с учёбы знала, вся связь без проблем, никаких тебе лишних явок, никаких…

— Закончить тоже как она хочешь? — ехидно поинтересовался сиплый. — Мы же и помочь можем. Незаменимых людей нет.

Повисла нехорошая тишина, намекающая на то, что вот прямо сейчас за стеной в, скорее всего, потайной комнате происходит наглядная демонстрация степени незаменимости некоторых органов на фоне заменимости человека в целом. Самые мрачные и кровавые картины, порождающиеся перепуганной фантазией, уже начинали душить впечатлительного мага, понимавшего скоротечность собственных дней в амплуа невольного свидетеля, как женский голос снова раздался из-за стены, уже с меньшей долей истерии:

— Меня ради этого из столицы выдернули? Думаете, так просто сейчас незаметно слинять? Думаете, я в восторге тут на метле гоняю?

— Думаем, ты не имеешь права возмущаться, — чересчур резко даже для своей солдафонской манеры отрезал Сивильев.

Лекс уже ожидал очередного потока визгов, даже слегка отодвинулся от небольшого пятака, пропускающего звук. Вместо этого раздался скрип, и спасительная тумба легко отскочила в сторону, открывая тёмный небольшой лаз. Оттуда первой выскочила почтовая куница, из партии не самых эстетичных экспериментов Cefa и, злобно выщерившись, принялась принюхиваться. Маг испуганно вжался в стену, в который раз пожалев о том, что не успел разжиться остатками рома: эти твари не знали привязанности и запросто могли любого убить. Маленький уродец задрал вверх острую мордочку и потрусил в сторону тумбы. Лекса прошиб холодный пот, пальцы заледенели, а предательское сердце скользнуло в пятки. Тут бы несчастному и пришёл конец или от зубов мутанта, или от остановки сердца, если бы из ниши чёрным призраком не выпорхнула, укутанная в зачарованный плащ фигура, едва не перевернув тумбу и не раздавив светящуюся куницу. Незнакомка быстро, но как-то нервно и дёргано пересекла коридор, выудила из плаща складную метлу и, не размениваясь на приличия или безопасность, вылетела прямо в окно, смачно матерясь. Куница тут же шмыгнула в дыру, и тумба начала возвращаться на место.

Только несчастный, словно постаревший лет на пять Лексий решил перевести дух и помолиться Триликому на всякий случай, как из-за стены снова зазвучал тот неприятный сиплый голос:

— С этой надо что-то делать. Может, оставим основным его?

— Секретарь ничего на этот счёт не уточнял, — тяжело вздохнул тип с незапоминающейся фамилией, не пытаясь скрыть разочарования такой ситуацией, — так что лучше не трогать. В конце концов, возможностей у неё куда больше, да и энтузиазма. Но его нужно предупредить.

— Я бы…

На этом месте здравомыслие в купе с благоразумием наконец-то почтили несчастного Лексия своим присутствием, и парень, осторожно поднявшись, спешно направился патрулировать коридоры. Маленьким людям лучше мало знать!

Последнее время он всё чаще начал ловить себя на мысли, что определённую часть суток принимается просто ненавидеть. Притом было не принципиально, какую именно часть — ненависть зарождалась непроизвольно.

К примеру, сумерки.

Ещё вчера он в это время был полон надежд и чаяний, великих свершений и дерзких алканий. Возможно, не самых разумных, взвешенных и обоснованных, зато каких ярких, полных внутренней силы и слегка извращённого оптимизма. Он ожесточено верил, если не в высшую справедливость, то в собственную злую волю. Сегодня сумерки были иными. Уже не было куража и ярких эмоций, подталкивающих к великим свершениям и грандиозным пакостям. Азарт не бурлил в крови, зажигая фантазию и экспериментаторскую жажду, что всегда сопутствовали созданию новых чар и заклятий. Уставший физически и морально чародей действовал механически скорее из привычки к последовательности и упорядоченности, чем реальной надежды на сколь-нибудь значимый результат. И да, вера. Веры больше не было ни во что. Она рухнула вместе с мировоззрением бывалого и многоопытного чародея, знавшего жизнь, её жестокие законы и принципы. Хотя нет, на момент этих сумерек тёмная личность практически свято верил в две вещи: собственное проклятье и поговорку о дураках и везении.

Мужчина тяжело вздохнул и в который раз остановился, чтобы поправить повязку на отбитой в подземельях Кривского замка ноге. Из-за припухлости и обилия тряпок натянуть любимые, подбитые серебром сапоги и спокойно идти без оглядки на выверты ландшафта, не приходилось и надеяться. Разумеется, благодушия чародею это не добавляло. Только капли здорового раздражения и кровожадности терялись в волнах захлёстывающей несчастного апатии, что мимо воли всегда сопутствовала энергетическому истощению. Зная о такой хитрости чародейского резерва, несчастная жертва обстоятельств буквально переступала через себя ради обеспечения безопасности себя-любимого и компании эсктрималов-археологов.

«Ну, это ж надо, — слегка безразлично заметил про себя чародей, разглядывая энергетический маячок над заполненным капканом. — Это не только не мой день, но и, пожалуй, неделя, а вполне возможно, даже месяц».

В столь тщательно устанавливаемом и маскируемом капкане, стоившим ему едва ли не года жизни, ссутулившись и растерянно ковыряя в носу, стоял двухметровый зомби, слегка поблёскивая кровавыми светящимися глазами. Тупое создание раскачивалось из стороны в сторону, не имея возможности высвободиться, шаркало свободной ногой в своём прерванном движении и уже вытоптпло приличную канаву вокруг себя. Носящий гордое прозвище Медведь, под которым без кольца его никто бы уже и не опознал, не удержался и презрительно сплюнул. Если бы не накатившая апатия, что в этой ситуации оказалась весьма кстати, чародей пришёл бы в редкое бешенство и, несмотря на собственные принципы, разгромил бы демонов лес исключительно в назидание коварному невезению. Его не столько раздосадовало состояние пойманного. Особенность заклятья всё равно превратило бы добычу в подобную тварь, лишив собственной воли, а, возможно, и жизни. Великое западло заключалось в том, что пойманный ни к княжеским инквизиторам, ни к ищейкам Замка не имел никакого отношения и, судя по консистенции кожи пребывал в таком незавидном состоянии уже больше суток, поднявшись с того света исключительно самостоятельно. Не стоило и надеяться определить наплавление, близость и качественный состав погони с помощью другого капкана. Впрочем, определённая польза от неудачного улова всё же была: коль капкан не был разряжен, спёрт или перенастроен, то никто из достаточно сильных чародеев рядом даже не проходил.

— Ну, вот и прогулялся, вот и размялся, — почти благодушно проворчал себе под нос мужчина, подавив недостойное желание изъясняться матом.

Разрядив собственный хитроумный, но оказавшийся абсолютно бесполезным капкан, чародей жадно впитал ошмётки собственной силы и, смачно наподдав под зад неугодной добыче, потащился обратно. Дальнейшая судьба зомби его мало интересовала на фоне хронического недосыпа.

— А-а-а!!! — не выдержав, взревела кнарой Алеандр, смачно плюхаясь на ближайший холмик и в избытке эмоций потряхивая над головой собственными туфельками. — Ты, жертва отмены рабства, объясни ещё раз, зачем мы, вместо того чтобы спокойненько спать волочёмся по лесу неизвестно куда и неизвестно зачем? Я всё понимаю: у тебя расстройство психики, притом врождённое, ещё, возможно, парочка травм помельче и общая неадекватность, но нельзя ли страдать навязчивыми состояниями попроще? Представь, допустим, что за тобой какой-нибудь маньяк гоняется или вернись к идее государственного переворота под видом летящей кометы. Можешь, решить, что ты посланник Триликого пойти проповедовать общение с мёртвыми. Я ж не против, правда-правда. Зачем меня мучить?

На её гневную отповедь ответили благородным молчанием и очень красноречивыми вздохами, вызывающими если не страшнейшие угрызения совести, то подобие трепетного сочувствия. Молчать Танка вообще умела виртуозно, иногда даже не подозревая о глубине собственной способности.

— Тан, мне тоже очень жаль золота. Не скажу, что сроднилась с ним, но некоторые предметы действительно в душу запали. Помнишь браслетик такой крупненький с камушками? Маме думала подарить, она такие украшения очень любит. Только не стоит это того, чтобы рисковать. Вот глянь, темень и так уже сгустилась, а скоро вообще будет глаз выколи. Мы же просто заблудимся! Золота не нейдём, медведи нас сожрут, твой рюкзак, что в сене зарыт, потеряем нафиг. Домой не вернёмся-а-а-а…

Вопль несчастной эхом разнёсся по лесу, вызвав возмущённое хлопанье крыльев ночных птиц и чьё-то спешное бегство. Мелкий топот маленьких ножек скрылся за кустами, не вызвав особого переполоха. Любое травоядное сейчас в своей пугливости и уязвимости для одиноких путников было неопасно, поскольку старалось учуять угрозу за несколько метров. Мелкая нечисть, всегда изобилующая в чаще леса, конечно, могла заинтересоваться источником дармовой силы и свежего ароматного мяса, но коварная травница предусмотрительно запихнула в декольте мешочек с петушинником, после двух встреч с опасной нечистью свято веря в свою неуязвимость. Если же какой-нибудь отчаявшийся волк и решил бы полакомиться странными двуногими, то надолго принял бы заветы вегетарианства, распробовав аромат своей нечаянной добычи.

На что бы ни надеялись юные чародейки, полагая своего спутника человеком вспыльчивым, но отходчивым и по натуре мягким и простоватым, как того и требовал образ деревенского кузнеца, гнев Виля Снежева не утихал до вечера. Это заставило подмастерьев Замка не покидать стратегических позиций практически час, а после и вовсе через приснопамятный курятник перебраться в конюшню до тех пор, пока сердобольная хозяйка не решилась задобрить мстителя подогретой похлёбкой. Девушкам тоже перепало из оговорённого ужина с десяток холодных данников с луком и по большому суховатому кухану, настолько сладкому, что пришлось украдкой заимствовать воду из поилок, чтобы хоть как-то перебить вкус. Есть пришлось там же во избежание повторного забега от осерчавшего вора, так что не удивительно, что благоухали девушки знатно. Проситься в баню по такому случаю никто не рискнул, решив обмыться, как окончательно стемнеет.

— Тан, — травница перекинула на спину ещё влажную после партизанской помывки косу и в который раз тяжело вздохнула, — ну зачем тебе сдалось это золото?

Сейчас на взгляд Алеандр ничто не могло послужить достаточно веским основанием для хождения по ночному лесу с полусырой головой и таким знатным проводником, как путающаяся даже в родном Смиргороде Чаронит. Ничем кроме своей мягкохарктерности и исключительного добросердечия саму идею отправиться вместе с духовником Эл объяснить не могла. Травница не любила отказывать людям, считая это неоправданно жестоким, и при любой возможности старалась увильнуть. В основном ей это замечательно удавалось, благодаря умильному лицу, наивным глазам и мастерскому умению моментально выбрасывать из головы всё, что не служило великой цели. В этот раз трюк не удался: Чаронит, ведомая навязчивой идеей, просто не заметила её попытки увильнуть и уволокла в лес практически насильно, вызвав в душе юной травницы не только волну недовольства, но и благородную уязвлённость за неудавшийся трюк.

— Танка, давай просто плюнем на него, — провокационно мурлыкнула девушка, остро сожалея, что в полумраке не видно скручиваемых в спину спутницы фиг.

— Я те плюну! — злобно оскалилась духовник, дважды мигнув засветившимися от переизбытка эмоций глазами. — Это моё приданное!

— Какое приданное? — от такого заявления Эл едва не свалилась со своей кочки-коряжки и возмущённо замахала руками, не в силах выразить охватившее её негодование. — Сейчас что, каменный век? Ты ещё про майорат вспомни и похищение невесты. Совсем уже… — девушка обиженно надула губы, пытаясь под шумок вспомнить, есть ли приданное у неё или все деньги благополучно отписаны «несчастным кузинам». — Ещё скажи, что без приданного замуж не выйдешь и от горя в монастырь уйдёшь.

На язвительный тон спутницы духовник скептично хмыкнула и даже удосужилась себя прерыванием поиска дорогого сердцу скарба:

— А ты, значит, из храма пойдёшь голая и босая с милым в шалаш на росу и корнеплоды?

— Нет конечно! — запальчиво фыркнула Валент. — Родители тоже чем-то помогут, не бросать же молодую семью. Но приданное это уже слишком. Мы же в свободном обществе живём, где нет династических браков и жёстких каст.

— Ага, — почти миролюбиво согласилась с ней Танка, оставляя в покое очередной обследуемый куст, — то-то, я смотрю у нас целые очереди из неравных браков выстроились, и богатые с распростёртыми объятьями принимают в свои ряды голоту.

Голос духовника был полон сарказма настолько, что, казалось, вот-вот прольётся через край. Блондинка с кряхтением распрямилась и, привалившись к ближайшему стволу, демонстративно скрестила руки на груди. За этой эффектной позой скрывалось банальное желание передохнуть, со стороны казавшееся, впрочем, некой издёвкой или превосходством. Алеандр привычно скривилась, точнее, постаралась не слишком демонстрировать кривляние, аки чувствительная к собственной ратишанской гордости духовник могла этого не оценить в рукоприкладной форме.

— Скажешь тоже, — от возмущения Эл не знала, начать ей ругаться на зацикленную на деньгах подругу или хохотать от таких ретроградских замашек будущей чародейки, не выдержав, девушка всё-таки хахотнула:- Голота. Сейчас женщины сами получают образование, делают карьеру и обеспечивают себя. Эмансипация позволила нам не зависеть от мужских капризов ни экономически, ни социально. Мы полностью свободны распоряжаться своей жизнью и равны с мужчинами в возможности зарабатывать деньги и содержать семью. Теперь многие женщины даже больше мужчин зарабатывают, а ты говоришь: «приданное».

Говорила Алеандр искренне, с той непосредственной запальчивостью настоящих последователей какой-нибудь идеи, что могут нескончаемо долго искать в любой песчинке её подтверждение и с чистым сердцем игнорировать любые противоположные выводы. При этом запальчивости и внутренней силы у травницы с лихвой хватило бы на трёх ораторов.

— Угу, — совершенно не впечатлилась пламенным монологом духовник. — Ты получаешь образование, зарабатываешь деньги, содержишь семью, обеспечиваешь домашний уют, воспитываешь детей, печёшься о его комфорте, отваживаешь любовниц и хитрозадых приятелей, сохраняешь собственный внешний вид и статус. А что делает он? Самих детей? Так не проще ли тогда будет завести себе любовника и кота? Любовник приходит, снимает напряжение, жрёт и уходит, кот обеспечивает компанию и минимальную ласку и жрёт в полтора раза меньше здорового мужика. Хотя нет, любовника можно и не кормить: не каждый еду ещё сможет достойно отработать.

Девушка замолчала, делая вид, что серьёзно задумалась над открывшейся перспективой и реально рассматривает шансы подобной организации быта. Алеандр тоже задумалась, прикидывая плюсы отсутствия мужчины в доме и, что ещё важнее, в лаборатории и почти даже согласилась с такой постановкой вопроса, но вовремя вспомнила о маме и фееричном скандале, который они на пару с тёткой ей закатят за подобные мысли. Прекрасная картинка успешной карьеры, смелых экспериментов и собственного лесного домика оказывалась изрядно подпорченной вечно недовольным мужем, пустым холодильником и сволочной свекровью. Валент моментально скуксилась и едва не сплюнула от досады.

— Вот умеешь же ты всё вывернуть потрохами кверху! — травница смело отринула от себя соблазны коварной западной эмансипации и попыталась снова вернуться к собственным убеждениям: — Женщина и мужчина в браке равны, поэтому и уважать друг друга, и работать должны на равных!

— А отдыхать после работы должен он, пока ты хозяйство ведёшь! — ехидно хмыкнула Чаронит; вопрос этот был для духовника более чем болезненным, ибо хозяйством заниматься она не любила и уж тем более не собиралась убиваться на семейном фронте после целого дня общения с духами и их неуравновешенными родственниками.

— Ну, такова уж женская доля! — глубокомысленно изрекла травница, пожимая плечами.

— Я предпочту, чтобы моя женская доля в золоте выражалась, — неприязненно проворчала в ответ блондинка, возвращаясь к прерванному занятию.

— Ты безнадёжна, — тихо вздохнула Эл.

Умудрённая жизнью в крепкой, большой, а, главное, дружной, по официальной версии, семье Алеандр знала все тяжести супружества не понаслышке. Это, может, Танкиной матери и было просто: муж заезжает на недельку, деньги оставляет и снова на месяц по делам государственным, а ты распоряжайся хозяйством, как заблагорассудится, дом обустраивай, порядки наводи, сплетни налаживай. Не жизнь — благодать. Плохих сторон такого существования девушка решительно не видела, во многом по тому, что Вестлана Чаронит не желала их открывать посторонним и дочери настоятельно не советовала. Жизнь же в полной семье накладывала свои ограничения, порой совершенно абсурдные и неподъёмные. К примеру, удаётся тебе узнать о какой-то очень пользительной настойке, что и лишний жир сгоняет, и здоровье укрепляет, и для семейного счастья у-у-х! Вот только пить её надо строго за час до еды и при этом полностью исключить из рациона, скажем, картошку. И всё бы хорошо, и всё бы замечательно, но муж… Поди докажи ему, что ради какой-то абстрактной пользы нужно отказаться от любимой закуски, начать садиться за стол строго по часам или, не приведи Триликий, ограничивать собственный рацион. А поди объясни ему, как чистоту в доме поддерживать, если слуг нет, куда книги складывать, как гостей встречать. Это же женщины готовы над собой измываться ради уз брачных, мужской широкой натуре легче эти самые узы порвать, чем при всех пятки не чесать или любой проходящей девице на грудь не засматриваться. Мужчины — народ тонкий и слабый. Женщине сделай замечание — она подумает, да применит совет так или эдак. А мужчине? Хоть слово скажи — ты враг и узурпатор, что его светлую охотничью натуру склоняет к подкоблучиванию и мягкотелости. А деньги? Вот копишь ты, копишь, отказываешь себе в мелких женских радостях, откладываешь по копеечке на ремонт хороший, мебель или поездку на отдых. И тут появляется Он и от всех щедрот своей мужской натуры, покупает новый чародейский шар в пол комнаты, что ни в интерьер не вписывается, ни на одну подставку не помещается, или закатывает праздник для друзей из пансионата, что десять лет не видел и столько же знать не желал, или делает подарок кому-нибудь из своих родственников (мужик он или не мужик?). И его совершенно не волнует, что ты копила. Ведь в семье как? Копишь своё ты, а тратит он то, чем вы распоряжаетесь. Тут либо у собственного мужа воруй, чтобы совсем о семье не забыл ненароком в своих мужских делах, либо тяни из него по нещадному жилы: авось, к старости хоть украшения останутся, чтоб в ломбард заложить.

Алеандр Валент тяжело вздохнула и постаралась отстраниться от неприятных мыслей, свято веруя в то, что ей-то удастся нормально мужчину в хозяйстве пристроить или хотя бы вовремя отравить. Девушка перевела взгляд на подругу, но толком ничего не смогла рассмотреть. Скупая до собственной энергии, да и не особенно ею наделённая, Яританна и светляк сделала до смехотворного маленький, и шнырялась с ним по кустам, как с цепной собачонкой, почти не нарушая тяжёлых теней сумеречного леса. То тут то там в бледном пятне показывалась духовницкая оттопыренная пятая точка, слышалось шебаршение травы, глухие ругательства. Холодало, и вездесущая мошкара всё радостнее начинала распевать свои писклявые трели. Юная травница, любившая и ночные прогулки, и матушку природу, несмотря на покой и тишину начинала медленно приходить в то состояние, в котором её мать принималась гонять слуг и хлестать отца передником.

— Тан, Та-а-а-н, — протянула Эл в своей любимой манере, словно смакуя звучание имени и нервы слушателей. — Ну, признай же, наконец, что не можешь найти этот свёрток, и обратно пойдём. Я спать хочу.

— Не ной! — огрызнулась в ответ непрошибаемая духовник и бодро нырнула в какой-то овражек, утягивая за собой блёклый светляк. — Он должен быть где-то здесь!

— Поднапряги свой дар оракула! — хохотнула травница, не скрывая своего далеко не лучшего мнения о разнообразных «талантах» подруги, вытянула вперёд исцарапанные ручки, заставив кончики пальцев заискрить от силы, и загробным голосом провещала: — О да, о да, я вижу… три шага вправо два подскока и овраг…

— Не смешно, — обиженно буркнули из того же оврага, когда вторая попытка из него выбраться сорвалась от таких предсказаний.

— По-моему, очень, — широко улыбнулась Эл, убирая спецэффекты и подходя к барахтающейся в неожиданно глубокой яме подруге. — Тебя не волнует, что возле сумки должен быть во-о-оттакенный кратер от шибанувшегося костра?

Травница даже попыталась показать размеры кратера руками, но в темноте было не так заметно, и пришлось вытаскивать несчастную без дополнительных ужимок.

— Да? — с трудом выдохнула Танка, когда барьер худо-бедно был взят. — А мы разве его не у той сосны потеряли?

— О! — не смогла сдержать ехидства травница. — Так ты все сосны, в которые врезаешься, помнишь или теперь заново лбом меряешь?

Яританна в ответ попыталась пульнуть в обидчицу собственным светляком, но коварная субстанция лишь отлетела на полметра и вернулась в прежнее положение, заставив девушку недовольно поморщиться:

— Тебя Виль случайно покусать не успел? С чего это ты вдруг такой язвой сделалась?

— А ты чего на парня взъелась? — искренне удивилась Алеандр. — Понимаю ещё я. Меня-то хоть по деревне гоняли. Ты-то что? Вроде особо и не получила, хотя чугунок-то твоих ног дело.

— Не нравится он мне, — проворчала духовник, поднимаясь с земли и нервно отряхивая коленки.

— Я будто в восторге. Страшный, как Марионский взрыв, нервный весь, дёрганный, шуток не понимает и взгляд у него какой-то сальный. Мерзость невоспитанная, но, в целом-то, парень как парень. У нас в Сосновке такой каждый третий, кто не второй. Что тут необычного? Быдло и быдло, — немного заносчиво, на манер всех замковых чародеев фыркнула Эл: ей вор в компании тоже не нравился, но и отказываться от перспективного пациента не хотелось.

Яританне же до целительской практики компаньонки дела не было. Девушку тревожила совершенно распоясавшаяся на фоне некромантского дара паранойя в купе с привычной подозрительностью к незнакомцам. В фигуре долговязого сына кузнеца её упорно что-то настораживало, но притупившийся от слишком нервной обстановки разум упрямо не хотел открывать что именно. Ощущение было настолько неуловимым, что озвучивать его раньше времени не следовало, поэтому Танка лишь вздохнула:

— Умный больно. Не к месту умный.

Заявление её встретили недоверчивым хмыканьем, что в исполнении травницы было ярче всяких слов. Обычно на этом беседа и затухала, поскольку аргументов у обеих сторон на такой пассаж просто не находилось.

— Как-то не слишком заметно, — решила-таки сжалиться над подругой Валент и милостиво пояснить свою позицию. — Не понимаю твоей реакции. Ты же радоваться должна, что не дибил в компании. Да и другом лучше умного иметь, чем врагом. Или тебя просто ревность распирает, что не ты теперь самая умная? Привыкла уже себя светочем считать, а тут кто-то не признаёт твой удивительный интеллект…

— И да, и нет, — поспешила прервать нарождающийся монолог духовник, поскольку ей совсем не понравилось его намечающееся русло и уж тем более не нравились возможные выводы. — Умный человек опасен, что врагом, что другом. Умные люди живут по собственным принципам, их не демонстрируя. И, попробуй, узнай, как ты в эти принципы вписываешься и зачем.

— Это ты про хитрых говоришь, — примирительным тоном заметила Эл, беря утомлённую поисками подругу под локоток и почти ненавязчиво оттягивая от облюбованных кустов. — Хитрые умеют из всего выгоду выжать и в свою сторону обернуть. С такими, конечно, сложно общаться.

— С умными сложнее. Хитрые-то только о своей выгоде пекутся, а умные и за идею радеть могут, — задумчиво проговорила блондинка, глядя в глубину ночного леса, но быстро сбросила с себя туман приближающейся апатии и тряхнула растрёпанной головой: — Ладно, пошли отсюда.

— Давно бы так! — широко улыбнулась Эл и с энтузиазмом направилась к манящему теплу человеческого жилища или хотя бы спокойствию обещанного сеновала.

Погружающийся в ночь лес был тих. Тих настолько, насколько ему позволяли неугомонные жители, не желавшие внемлить его сонным чарам. Глухо, с какой-то неуловимой мелодичностью ухали ночные птицы, скользя меж ветвей так неслышно и мягко, что только колебания воздуха и испуганные шорохи застигнутых врасплох грызунов, выдавали их полёт. Изредка слабые нити света выхватывали из темноты скупые блики хищных глаз. Казалось, в затянутой древесной кроной небесной тьме притаился мортис и кровожадно точит зубки или хоботок (кто ж этих насекомых разберёт), осматривая ничего не подозревающую добычу. Но тут же где-нибудь слева пробегал перепуганный зверёк, забывший в желании спасти жизнь о необходимости сохранять тишину, и человек-мотылёк сменялся оборотнем или вампиром, перетекая по стволу с темноты веток к укромному мраку корней.

Отсутствие удушающей жары, что кипятила кровь и путала разум, с лихвой возмещалось повышенной влажностью, заставлявшей воздух едва ли не хлюпать в лёгких. Пропитанный влагой мох благодатно расплывался под ногами и, возомнив себя болотом, спешил засасывать в свои тугие недра стопы случайных путников. Бесконечный строй безликих стволов немым войском окружал добычу леса, усугубляя духоту и неизвестно откуда взявшуюся клаустрофобию. Блёклый огонёк светляка, меланхолично выписывая широкие круги над головой хозяйки, радости в открывающуюся картину не добавлял. Идти с каждым шагом становилось всё тяжелее, а коварный сон, уже давно долбившийся в черепную коробку, не выдержав непомерной работы, сполз на плечи, норовя просто пихнуть лицом в землю при первом удобном случае. Едва не совершив подобный кульбит, Алеандр резко остановилась, отчётливо осознав, что эйфория по поводу окончания поисков слегка притупила чувство самосохранения, не позволив сразу определить маршрут. Травница смерила неприязненным взглядом затылок подружки, словно выискивая на нём следы злого умысла. Шедшая чуть впереди Чаронит, что с потерей нескольких килограмм драгметаллов до конца смириться так и не могла, абсурдность шествия поняла почти сразу, решительно не узнав ни одного дерева на своём пути, но предусмотрительно молчала.

— Давай, скажи это! — в лесной глуши голос Валент показался просто непростительно громким, практически гласом Триликого с небес; плечи духовника невольно дрогнули, лишь подтверждая худшие догадки. — Скажи, я опять заблудилась и завела свою дорогую подругу к долбанным упырям в жрыховы задницы!!! Чего стесняешься?

Духовник гордое шествие сквозь дебри родного княжества прекратила, настороженно замерев, и даже вздохнуть лишний раз боялась. В бледном свете её напряжённая фигура выглядела зловеще. Так в страшных историях выглядели маньяки и чернокнижники, заманивавшие своих жертв в чащу, а потом резко выхватывающие из неоткуда топор или ржавый тесак. Впрочем, знающий человек не стал бы подозревать Чаронит в таких кровожадных планах: при всех своих способностях создавать пространственные карманы она просто не умела. Зато непременно бы обратил внимание на травницу, которая агрессивно сжимала и разжимала кулачки, словно пыталась тот самый тесак слевитировать.

— Может, у тебя есть какая-нибудь гениальная идея? — язвительно поинтересовалась Эл, во всех красках представляя, как будет пинать подругу, если за ближайшим кустом не окажется злополучного сарая. — Вызовешь тут духа и попросишь до сарая проводить?

— Скорее, демона — тебя уволочь, — глухо проворчали в ответ и даже слегка сжали плечи, ожидая почти заслуженную оплеуху, как за спиной раздался треск.

Редкий для леса сквозняк принёс холод и странный сладковатый запах тины и жухлой травы, вызывавший в памяти неприятные ассоциации чего-то знакомого, но совершенно неуловимого. Танка ещё попыталась что-то определить поточнее через парочку базовых заклятий, но это оказалось не так-то просто провернуть, когда тебя буквально за шкирку волокут в кусты, шипя ругательства и от души пиная локтями. Шустрая Валент, к прочему, успела прикрыть слегка притормаживающую в реакции духовника какой-то гниловатой веткой и ловко откатилась блондинке под бок, прикрываясь от возможной опасности.

— Ха-ха, — прокомментировала она, когда вместо ожидаемого демона из лесу вышел здоровущий мужик и, пошатываясь как после пол-литра медовухи, пошёл дальше.

Выглядел он, конечно неважно, насколько позволяло рассмотреть скудное освещение, и пах ещё менее привлекательно. Однако печальный опыт общения с народом подсказывал, что требовать от работяг, обделённых тяжёлой женской рукой в виде жены или тираничной маменьки, более менее удобоваримый аромат — занятие бессмысленное и неблагодарное. В лучшем случае, от подобного типа не будет попахивать мочой и трёхнедельным перегаром, успевшим пропитать одежду и волосы. Этот был ещё относительно неплох для любителя-выпивохи: песни не гарланил, за деревья не цеплялся и матом не поносил князя, министров, столградцев и соседку, отказавшуюся задрать юбку. Просто оглобистый, сутулый и вялый мужик, имеющий процентов семьдесят на то, чтоб оказаться местами адекватным.

— Может, хоть дорогу спросим? — шепнула подруге травница, когда неизвестный субъект споткнулся о корень, но снова выпрямился и побрёл дальше. — Видишь, какой целеустремлённый дядечка, точно знает, куда идёт.

— Вот сама и спрашивай, — глухо проворчала духовник, уловив в словах компаньонки укор в свой адрес.

— Вот и спрошу! — Эл почувствовала себя безвинно оскорблённой и, демонстративно поджав губы, первой выползла из укрытия, неловко догоняя шатающегося мужика. — Уважаемый э-э-э человек, вы сейчас в деревню направляетесь?

— Угу, — даже не оборачиваясь, пробасил здоровяк, настолько прокуренным голосом, что, казалось, почти хрипел.

— А нас провести сможете? — уже менее нагло (всё же габариты у дядьки были более чем внушительными) поинтересовалась Алеандр, голос травницы слегка подрагивал в беспроигрышной манере бедной сиротки.

— Угу, — мужик особо не проникся, но и гнать не стал.

— Тан, слышала? — приободрилась травница и со свойственной ей поспешностью кинулась вытаскивать из убежища растерявшуюся подругу, серьёзно опасаясь, что дожидаться никого не будут. — Вылезь скорее, пока ждут. Ух ты ж блин, тетёха неповоротливая.

Девушка оказалась права. Флегматичный мужик продолжил своё размеренное шествие, не заботясь о напросившейся компании. Возможно, просто не особо ценил женщин, не зная правил обращения со слабым полом, а, возможно, и не принял голос из темноты всерьёз, здраво уповая на проделки пьяной белки, не раз навещавшей его за время взрослой жизни. Видя такой расклад, травница плюнула на замешкавшуюся подругу и поспешила на перехват проводника, щебеча как заправская кокотка, лишь слегка передёргиваясь от крепкого запаха давно не мытого тела:

— А Вы часто тут один бродите? Лес, наверное, безопасный, раз Вы так спокойно посреди ночи. Силки ставили? На дичь или птицу? Ой, я так рябчиков люблю…

Словестный поток травницы был громок и обилен, что объяснялось почти паническим страхом опять блуждать всю ночь по незнакомой местности. В цивилизованном пространстве, представленном городом, академией Замка или ступницей, Эл становилась тиха и незаметна и робостью могла поспорить с героинями народных сказок, что только работали и краснели, но оставаться в лесу не хотелось. И травница перешла в режим торговли.

Яританна скромненько пристроилась сзади, не желая мешать яркому монологу впавшей в словоохотливость подруги, лишь изредка перебиваемому хриплым угуканьем мужика, оказавшегося на диво покладистым и душевным собеседником. Духовнику было неуютно, не только из-за странного предчувствия (оно последнее время вообще не покидало блондинистой головы), она не любила незнакомцев в целом. Эрудиция и подключение к чародейской паутине в купе с проживанием в не самом спокойном районе сделали своё чёрное дело, позволяя духовнику чётко знать список всех возможных последствий с приложением Большого свода наказаний и глумлений ещё до того, как незнакомый человек к ней обратится. О том же, чтобы заговорить самой, попросить помощи или нагло навязаться, вопрос даже не ставился. В принципе, последний месяц для Чаронит смело можно было назвать самым плодотворным на случайные знакомства, что не приносило девушке никакой радости.

— … так вот я и говорю, — неловко лепечущая и сама смущающаяся собственной болтовни Алеандр уже перебрала все возможные темы, переходя на житейские байки, как из-за деревьев забрезжил свет одинокого стационарного подвесного светляка, на диво выжившего в тяжких условиях Лученца. — Офигеть… Вывел, точно вывел! Я эту улицу помню, там щель в заборе была, когда от Вильки драпала. Танка, видишь, как здорово?

Девушки радостно переглянулись, и даже духовник, не пребывавшая в восторге от компании такого проводника и рискованного блуждания по лесу, заметно приободрилась. Радости Валент, что, к своему стыду, уже начинала побаиваться родной природы после стольких диких ночёвок и нежелательных встреч, не было предела. Мужик на визгливые восторги заплутавших девиц не обратил особого внимания и поплёлся дальше вдоль улицы, видимо, в свой «луч».

— Спасибо, мужик! — преисполненная благодарности травница от всех щедрот своей девичьей души хлопнула по мощному плечу, от чего не ожидавшего такой силы детинушку резко развернуло на девяносто градусов.

— А-а-а-а, — почему-то шёпотом захрипела Валент, стремительно пятясь обратно в лес.

Не обращающий ни на что внимания мужик продолжил двигаться в новом направлении, безжалостно сминая тяжёлыми сапогами грядки с капустой. Подгнившая челюсть вяло раскачивалась в такт неловким движениям, готовая вот-вот отвалиться на удобрение пострадавшим хозяевам. Кровавые глаза остекленели и потянулись белёсой мутью.

— Ч-что это, Тан? — травница, упёршаяся спиной в подругу, дрожала от шока, боясь себе даже представить, кого выбрала в проводники по треклятому лесу. — Та-а-а-ан?

Алеандр испуганно обернулась, ожидая, в лучших традициях страшных историй, увидеть на месте подруги другого монстра, возможно, даже более жуткого. Но за спиной просто стояла духовник, бледная, икающая, с широко распахнутыми почерневшими глазами и судорожно дёргающимися губами. Судя по странным движениям пальцев, девушка толи неумело пыталась чаровать, толи молиться.

— Танка, тебя что по голове приложило? — не в шутку забеспокоилась Валент.

— Эт-то зомби, — только и смогла выдавить из себя Танка, судорожно цепляясь в предплечье подруге.

— Бдя-а-а, — не менее напуганная Эл, повторила её движение.

В помещении было невыносимо душно. Шальные сквозняки, скользящие вдоль стен доносили непередаваемые ароматы, находившегося рядом коровника, тонкий душок давно не чищенного пола, едва различимый запах скончавшейся в расцвете лет крысы и дурманящий аромат свеже высушенного сена, что рачительные селяне натаскивали с подлесков, полян и проплешин. Что только ни приносили холодные порывы, живущие под крышей совмещённого с коровником овина, кроме долгожданного свежего воздуха, что, казалось, застревал где-то в балках. Сколоченный из двух плохо струганных досок приступок был жёстким, местами прогнил и отчаянно скрипел при каждом неудобном движении. Вездесущий сквозняк тянулся к его поверхности, как демон к алтарным подношениям. Приставленная со стороны высоких дверей лестница с наброшенным драным потником не слишком спасала от его нападок. Худой узел со скудными пожитками и парочкой стянутых по случаю полезных безделушек пережимал шею, не давая отдохновения. Непривычно ныли ноги, не намекая на гангрену, но и не обещая скорого выздоровления, неимоверно зудело лицо, и руки всё тянулись почесать воспалившуюся кожу, оставляя борозды и кровоподтёки. Что уж говорить: засыпать Вилю было тяжело.

Несколько раз он уже выходил подышать свежим воздухом, чтобы как-то проветрить тяжёлую голову и избавиться от навязчивых мыслей, стремящихся подселить в черепную коробку коварную бессонницу. Прогулка не помогла, лишь раздраконив боль в ноге, умывания разбередили кожу, а счёт скачущих перед глазами овец вызвал головную боль. Единственное, что немного радовало, — это почти забытое ощущение тяжёлой сытости, даже переедания и осознание того, съедена была и девчачья доля. Попинав углы, повздыхав и несколько раз покачавшись на перекладине, Виль смирился с необходимостью спать и потянулся к своему месту, надеясь отключиться от усталости. Спать на не особо чистом приступке, что в придачу был на ладонь короче его самого, было слабым удовольствием, но и карабкаться на сеновал, где спали девчонки, закопавшись в сено и трепетно затихнув (даже их дыхание было сложно расслышать), тоже не хотелось. Такая покорность и наигранный трепет со стороны спутниц слегка успокаивали израненное самолюбие и немного возвращали потрёпанную уверенность в себе.

Подтянув к подбородку колени, Снежев немного покрутился, устраиваясь, и в который раз попытался заснуть. После долгих уговоров, угроз и мольбы Его Величество Сон вальяжно и нехотя изволил приблизиться к страждущему. Вот уже скипетр простёрся над светловолосой головой, и золотой сонный песок с пощёлкиванием стал осыпаться, как двери овина с грохотом отворились, едва не вылетев из косяка. Парень нервно дёрнулся и только силой пальцев, вцепившихся в край приступка, удержался от падения на грязный земляной пол. Из дверного проёма донеслось боевое заклятье, заставившее волосы на теле встать дыбом. Кто-то с грубейшими ошибками, дурным низким голосом на распев шептал боевые заклятия, сплетая в невообразимую тарабарщину всё в подряд, включая парочку бытовых и строчки из молитвы. Ему вторил второй, потоньше, но всё время срывался в истеричное хихиканье с редкими всхрюкиваниями качественной истерики. Речитатив стал глуше, но к вящему ужасу невольного слушателя приближался вместе с нестройным шарканьем двух пар ног.

— К-кажися нету, — громко и как-то надрывно зашептал более тонкий голос, всё больше напоминая лирическое сопрано рыжей бестии. — Давай скорее, пока Вильку не разбудили.

Смертельно опасный бубнёж, так неприятно напоминающий заупокойную службу в храме, резко оборвался, и, не успел Виль порадоваться, как в плечо прилетела чья-то нога. Потом вторая едва не раздробила остатки носа, благо Вилю удалось вовремя увернуться. Потом была тихая ругань, неловкие шебаршения, толчки и под занавес громогласное падение лестницы.

— Пьянь, — злобно прошипел молодой человек, потирая ушибленное плечо.

Поднявшееся было самоуважение засохло на корню, печально взбрыкнув побегами. Никто не думал бояться и трепетать, никто не помышлял об извинениях…. Они полночи где-то пили…. Руки непроизвольно потянулись к свисающим с сеновала волосам.