Фиаско

30

Словно выдохшийся марафонец, наш длинный состав, ухая, шипя и громыхая, все же пришел к финишной черте где-то в середине огромной товарной станции.

Солнце уже скрылось за высокими домами, когда мы, подхватив немудреные вещички, распростились наконец-то с душным товарным вагоном. В этот весенний вечер здесь было жарче, чем в самое летнее московское пекло… Город лениво раскинулся под малиновым закатом неба, отдаленно слышались гудки и скрежет поездов, виднелись очертания портальных подъемных кранов, расставивших свои немыслимые ноги вдоль цепочки железнодорожных вагонов.

Мы пошли узеньким коридором между сотнями контейнеров, сгруженных на пристани, потом повернули куда-то и оказались возле огромного океанского контейнеровоза, пришвартовавшегося к самой кромке пирса. В отдалении в сгущающихся сумерках мелькали белые рубашки таможенников. Вооруженные и настороженные, они стерегли входы и выходы на пристани и стояли по всему периметру этой секции морского грузового порта. На высоком ограждении через определенные промежутки развешаны были предупреждения: «ЗАПРЕТНАЯ ЗОНА. ПОСТОРОННИМ ПРОХОД ВОСПРЕЩЕН».

– Тут ментов видимо-невидимо, – шепнула Скот-то. – Вот попали.

– Думаете, таможенники или чиновники из управления по экономическим вопросам допустят нас до нашего контейнера?

– Как же, допустят. Прежде чем мы что-то сделаем, они тут такое развернут…

– Эй! Эй, стоять на месте!

Мы замерли, повернулись и увидели таможенника, который направил на нас луч карманного фонарика и уже нацелил свой пистолет. Я думал, что Скотто тряхнет документами, но вместо этого она подняла руки вверх и тихо сказала:

– Прикуси язык и делай все, как я велю.

Таможенник поставил нас лицом к ближайшему контейнеру, приказал прижать ладони к его гофрированной стенке и широко расставить ноги, затем сунул в карман фонарик, вынул портативное радио и вызвал подмогу.

Я не успел опомниться и все думал, что же предпримет Скотто, а со стороны пирса на большой скорости к нам уже мчалась автомашина с включенными фарами. И вот рядом со скрипом затормозил серенький микроавтобус, из него выскочили еще трое таможенников, один в чине сержанта, и быстро обыскали нас. Отобрали пистолет у Скотто и передали сержанту с многозначительной ухмылкой.

– У меня есть удостоверение личности и разрешение на его ношение, сержант, – сказала Скотто напряженным шепотом. – Оно в правом кармане куртки.

Сержант осветил фонариком лицо Скотто, затем достал и осторожно развернул ее удостоверение. В свете фонарика блеснул жетон.

– А-а, так вы, оказывается, из министерства финансов?

Скотто слегка кивнула.

– Да, но я не намерена афишировать свою принадлежность к этому ведомству. Понимаете?

– Слушаю вас, – ответил сержант с вызовом в голосе.

– Мы участвуем в операции по пресечению отмывания денег. На тот случай, если те, кто намерен отмывать их, следят сейчас, сделайте вид, что вы изловили тут морячка с какой-то портовой шлюхой. Договорились?

– Сомнительно. Не клюнут они на эту уловку. Место охраняется так, что тут и муха не пролетит.

– В следующий раз мы не забудем постучаться. Я предпочла бы большую безопасность, чем пустой разговор.

Сержант слегка покраснел и дал знак своим ребятам. Те подскочили и, бесцеремонно надев на нас наручники, затолкали в автобус. Здание таможенной службы находилось в дальнем конце грузового порта. Когда нас ввели туда и сняли наручники, мы оказались в тесной комнатушке, обставленной такой обшарпанной мебелью, что по сравнению с ней обстановка офиса СБФинП выглядела антикварной. Табличка на двери гласила: «НАЧАЛЬНИК СМЕНЫ».

Старший таможенный инспектор был круглолицым мужчиной средних лет, с капитанскими нашивками на погонах, с торчащими, как у кота, усами под широким носом. Пожалуй, они были еще жестче, чем волосы на голове. Звали его, согласно надписи на табличке, мистер Агюилер. Он по-петушиному откинулся на спинку стула и смотрел на нас с каким-то озадаченным видом.

– Правильно ли я понимаю, – сказал он, тщательно рассматривая наши документы, что вот этот тип – русский журналист и вы работаете вместе с ним.

– Слишком долго рассказывать, – стала объяснять Скотто. – Он предоставил нам некоторые ключевые сведения, а мы решили отплатить добром за добро…

– Так журналист, говорите? – перебил ее Агюилер, совершенно сбитый с толку. – Журналист предоставил нам важные сведения?

– Именно так. Мы о них не знали.

– Она имеет в виду, что мы работаем вместе, бок о бок.

– Я имею в виду, что вы к нам примазались, – поправила меня Скотто. – А это, как говорится, две большие разницы.

– А вот мне это вообще без разницы, – сердито выпалил Агюилер. – Не желаю иметь никаких дел с журналистами.

Тут уж я не мог смолчать и поинтересовался:

– У вас с ними случались какие-то проблемы, инспектор?

– Да не проблемы, а рубцы на теле остаются. Каждый раз, когда я разговариваю с вашей братией, меня как кипятком ошпаривают. Все вы горазды врать, и ложь называете правдой, разбавляете вранье правдой, а сами чуть что – и в бега.

– Но только не я. Предпочитаю удирать на самолете.

Скотто лишь кратко кивнула, подтверждая мои слова. Затем вернулась к делу и кратко проинформировала Агюилера о перипетиях с контейнером № 95824.

– Два миллиарда! И все наличными! – Глаза его засверкали, как светильники на станциях московского метро. – Вот это улов! Да мы с радостью все перепроверим, задержим, вообще сделаем все, что пожелаете.

– Весьма признательна за предложение, инспектор, но не могу подставлять вас в этой жестокой игре, – кротко ответила она. – Мне нельзя ошибаться. Вам это дело славы не прибавит, мы же больше всего хотим предотвратить утечку информации. А вот что мне и впрямь позарез нужно, так это точные сведения, куда данный контейнер направляется. В Швейцарию? Или в Лихтенштейн? На Каймановы острова? В Панаму? А может, к какому-нибудь вашему приятелю из ближайшей прачечной?

Агюилер снова откинулся на спинку стула. Я кожей почувствовал, что он решил подшутить над ней, и ломал голову, как ее предупредить. Но он передумал шутить, согласно кивнул и с какой-то злостью в голосе прошептал:

– В Гавану.

– Да туда же не плавают, – быстро среагировала Скотто.

– Конечно же, не плавают. Но каждый контейнер из этой запретной зоны причала будет отправлен в Га-ва-ну.

– Но ведь наши корабли на Кубу не ходят, – возразила Скотто, совсем сбитая с толку. – Я же сама слышала на днях, что эмбарго еще продлили. Так что гайки в торговле с ней еще сильнее закручиваются, а вовсе не ослабляются.

Агюилер снисходительно уточнил:

– По сути дела, так оно и есть. Однако те, кто эти гайки закручивает, любезно прислали мне копию своей последней директивы, предписывая предпринять особые меры и сохранить в тайне отгрузку именно этого сухогруза.

– А что секретное грузят-то? – быстро спросила Скотто, еще не остыв от возбуждения.

Агюилер встал, принес толстую папку, присел на краешек своего рабочего стола, ловким взмахом руки вытряхнул из папки компьютерные распечатки и стал перечислять:

– Туалетные столики, приставные стульчики, зеркала, трельяжи, кровати, всякие декоративные украшения и безделушки, постельное белье, драпировки и шторы, ковры, столовая и чайная посуда, письменные столы, настольные лампы, телевизоры – тысячи и тысячи всяких домашних хреновин.

– Боже мой, – отозвалась Скотто, сокрушенно мотнув головой. Инспектор Агюилер лишь улыбнулся в усы. А я представил себя в «мерседесе» Баркина в то памятное утро и вспомнил его замечание насчет кубинской экономики и намерения Кастро развивать туризм на острове.

– А мне думается, все это обстановка для гостиниц или для чего-то вроде этого. Разве не похоже?

– Похоже, конечно, дымок тут есть, но сигар пока не видно, – съязвил Агюилер, доставая еще одну стопку бумаг из своей папки. – Грузятся также контейнеры, под крышу набитые игральными автоматами, столиками для игры в карты и рулетку, колодами карт, игральными костяшками и фишками. Продолжать дальше, а?

Скотто подняла руки вверх в знак того, что сдается, и, присвистнув, спросила:

– Куба снова возвращается к шорному бизнесу?

Агюилер кивнул и сердито насупился.

– И кто же получатель всего этого груза?

– Некая компания «Туристика интернасиональ».

– Никогда о такой не слышала.

– Я тоже не слышал. Но за последние пару лет на Кубу уже отплыли десятки судов с самыми разными грузами. И все документы на отправку надлежащим образом оформлены, подписаны и заверены печатью правительства США.

Скотто насторожилась, я поймал ее быстрый взгляд.

– Сдается мне, во всем этом деле замешан ваш приятель Рабиноу.

– Какое совпадение – эта мысль тоже пришла мне в голову.

– А вы никогда не сталкивались с этой фамилией? – Скотто произнесла ее Агюилеру по буквам.

– Так Рабиноу, говорите? – переспросил он и мотнул головой – дескать, нет.

– А фамилия Рабинович тоже вам ни о чем не говорит?

– Одного малого из крановщиков вроде так зовут. Хотя нет, нет, вроде не Рабинович, а Лейбович. Не знаю, что-то похожее.

– Если этот малый работает крановщиком, то кранами наш Рабинович не занимается. А случайно не знаете, когда это судно отплывает?

– Конечно, знаю. Стало оно на якорь сегодня утром, – начал перечислять Агюилер, – привезло грузы, их нужно разгрузить, потом новые загрузить – словом, пройдет немало времени.

– Сколько? – настаивала Скотто.

Агюилер подошел к компьютеру.

– Ну-ка поглядим, что тут… Так, порт приписки Галифакс…

– Галифакс? – переспросила Скотто. – Стало быть, судно зарегистрировано в Канаде?

Агюилер согласно кивнул.

Скотто перевела на меня удивленные глаза. Это было уже кое-что.

– Ну, Катков?

– Канада имеет дипломатические отношения как с США, так и с Кубой.

– Это вы верно подметили. Кто же, по вашим данным, отправитель контейнера ИЯ 95824, а, инспектор?

Агюилер вынул очередной лист из папки и повел пальцем по строчкам.

– Вот он, отправитель – компания «Коппелия пейпер продактс, лимитед».

Как авгуры, мы со Скотто обменялись понимающими взглядами.

– Ладно. Так все-таки когда отплывает это судно со столь невинным грузом?

Агюилер снова обратился к компьютеру.

– Так. Отплывает… отплывает… в понедельник… в восемнадцать часов тридцать минут.

– Значит, через четыре дня, – облегченно вздохнула Скотто. – Стало быть, у нас есть время помыться, почиститься, перевести дух и собраться с новыми силами.

– Может, я чем-нибудь могу быть полезен? – поинтересовался Агюилер.

– Нам ничего не нужно, решительно ничего. Пожалуйста, ничего не предпринимайте. Договорились?

– Договорились, – ответил он с видимым облегчением.

– Мне только нужно воспользоваться вашим телефоном.

Агюилер проводил нас в пустую комнату и вышел. Скотто быстренько набрала нужный номер.

– Алло. Это Скотто. А он здесь?

Она прижала было трубку к уху, но вдруг отдернула ее. Я услышал, как Банзер честил ее почем зря. Выплеснув сполна свое возмущение, он перешел на дробь вопросов.

– Майами… Сухогруз… Гавана… – только и лепетала она в ответ.

Как я и ожидал, последнее слово окончательно доконало его. Еще прослушав Скотто, он предложил воспользоваться данными СБФинП, чтобы установить, кто владеет компанией «Туристика интернасионалъ», а потом снова принялся честить нас.

Спустя час свершилось невероятное – мы уже расположились в соседних номерах гостиницы «Бест Вестерн». Это вычурное создание невменяемой фантазии какого-то архитектора находилось в гидропарке, у самого подножия пешеходного перехода в морской вокзал.

И вот я стою под горячим душем в заполненной паром ванной, за которую иные москвичи, не задумываясь, и жизнь свою положили бы. Видимо, расположена она прямо за стенкой ванной, где сейчас моется Скотто, потому что я услышал, как она туда вошла. Я внезапно отчетливо услышал ее последнее предупреждение: «Это вам приснилось, Катков. Все это вы во сне видели». Да Бог с ней, может, ей и неведомо, но здесь, за тонкой перегородкой, стоим мы напротив друг друга совершенно голые, я думаю о том, запретном.

В мечтах моих разделяющая нас стена вдруг исчезла, и мы очутились с ней лицом к лицу; с волос ее струится вода, обтекая смуглое тело сицилийки, блестящее, словно влажный янтарь. Она протягивает мне кусок мыла и, забыв обо всем, гордо вскидывает голову. Я будто наяву вижу, как ложится мыльная пена на ее крепкие груди, но тут мыло вдруг выскальзывает из моей руки и куда-то падает. Я отодвигаю в сторону стеклянную дверь и ищу его. Ванная вся заполнена паром. Куска мыла нигде не видно, но теперь, к моему явному смятению, исчезла куда-то и специальный агент Скотто.

…Только я закончил бритье, она тут как тут – постучала в дверь в перегородке между нашими номерами.

– Катков? Эй, Катков, открывай!

Я быстренько натянул брюки и впустил ее. Она пришла босая, в белых джинсах и белой накрахмаленной хлопчатобумажной рубахе, с полотенцем на голове. Мокрые нерасчесанные волосы обрамляли ее свежее лицо.

– У вас в номере работает телевизор? – спросила она как ни в чем не бывало.

– Заходите, пожалуйста. После того как мы столько тряслись в том вагоне, мне захотелось побыть в тишине.

– Причина уважительная, только сейчас идет передача, которую вам, может, захочется посмотреть.

Она неторопливо прошла по комнате, взяла сенсорный переключатель программ и включила телевизор. На экране засветилась реклама батареек для карманных фонариков – розовый механический кролик попал в перестрелку бандитов с полицией. Московская реклама выбрала бы в этом случае какую-нибудь старушку на углу улицы с пакетом батареек в одной руке и с банкой майонеза – в другой, а тут был кролик – он все бежал и стрелял. Потом появился диктор и мрачным голосом сообщил о том, что российский президент Борис Ельцин снова угрожает ввести в стране режим чрезвычайного правления. Пока я пытался осмыслить его слова, на экране появилась какая-то красивая женщина. Тепло одетая, она стояла на Красной площади перед собором Василия Блаженного с его ярко освещенными луковичными куполами и говорила:

«Гневно осудив бездеятельность недавно избранной Думы, президент Ельцин заявил, что он будет управлять страной путем издания указов и что широкомасштабная приватизация земли и промышленности по-прежнему является первоочередной задачей его внутренней политики.

Хотя некоторые наблюдатели считают, что Россия снова находится на краю хаоса, другие приводят в качестве доказательства устойчивого положения страны ее программу приватизации. Девяносто восемь процентов ваучеров выдано гражданам России для бесплатного приобретения выставленного на продажу государственного имущества, такого, как, например, ГУМ – огромный универсальный магазин в Москве, ЗИЛ – автомобильный гигант, Волгоградский тракторный завод и другие предприятия. Многие граждане, видимо, уже вложили в проведение реформ Ельцина значительные финансовые средства, что делает эти реформы необратимыми. Но осведомленные экономисты настаивают на том, что частные капиталовложения должны играть ключевую роль в упрочении демократии».

– И что вы думаете насчет всего этого? – спросила Скотто, как только корреспондентка исчезла с экрана.

– Для России это может обернуться настоящим бедствием.

– Почему? Вы считаете, что коммунисты смогут вернуться к власти?

– А они ее и не выпускали из рук.

– Извините, я что-то не понимаю.

– Вы, Скотто, упрощаете очень сложные проблемы. Судите сами. Ельцин был коммунистом, убежденным и высокопоставленным. Да не один он – все нынешние реформаторы были такими. Многие вступали в партию не по убеждениям, а в силу своих честолюбивых замыслов, исходя из того, что партия либо допускала людей до власти, либо придерживала их, либо вообще отстраняла. В условиях свободного рынка эта ее функция отпала, и коммунисты сразу же заделались капиталистами. Разве что за исключением Жириновского.

– Никогда о нем не слышала.

– И хорошо, что не слышали. Надеюсь, что и не услышите. Он у нас националистический психопат, расист, дожидающийся своей очереди, но не среди идеологов, а в ряду домогающихся власти… Вы помните, что произошло в Польше?

– Там провалили на выборах сторонников Валенсы. Я мрачно кивнул:

– Поверьте мне, приверженцы жесткого политического курса со своей линии никогда не свернут.

– Да, но ведь будут и следующие выборы. И рано или поздно им дадут пинка под зад и отстранят от власти.

– Может быть. Однако все это не имеет никакого отношения к качеству жизни в России, которое не просто находится на невообразимо низком уровне, но и с каждым днем все ухудшается. Безработица, инфляция, бездомные, голодные. Я уже не говорю о возрождении махрового антисемитизма.

– Это напоминает Германию 30-х годов.

– Удачное сравнение.

– Стало быть, опасность в том, что люди свяжут свою судьбу с любым политиком, который сумеет убедить, что при нем они заживут лучшей жизнью.

– Ситуация еще хуже, чем вы представляете. Опасность еще в другом: люди помнят, что при Брежневе дела шли лучше – они сами тому свидетели, – и приходят к выводу, что материальное благополучие дороже всяких свобод.

– Да бросьте вы. Разве при Брежневе вы бы приехали сюда и сидели здесь, как сейчас сидите?

– Разумеется, нет.

– И сейчас вы можете эмигрировать куда захотите. Верно ведь?

– Если бы захотел.

– Будто бы вы никогда не помышляли об отъезде? Чтобы начать новую жизнь в другом месте? В Израиле, к примеру, или на Брайтон-бич…

– Только об этом и мечтал!

Скотто рассмеялась и пошла к себе в номер сменить полотенце на голове. А по телевизору я увидел многотысячную демонстрацию на Красной площади.

Судя по фирменному знаку Си-эн-эн, это была прямая передача. Прямая ли для меня? Я находился столь далеко от Красной площади, что не ощущал себя ее участником. Все на экране пронеслось так быстро, что я не успел даже понять, что увидел. В какой-то момент меня охватило желание ринуться в ближайший аэропорт и рвануть в Москву. Но вместо этого я решил позвонить Юрию. Мне нужно было самому прикоснуться к событиям и услышать его бодрый, успокаивающий голос. Я воспользовался укрепленной на аппарате инструкцией и набрал номер его домашнего телефона в Москве. Уже через считанные секунды телефон характерно звякнул, и там, на другом конце провода, дома у Юры раздались звонки. Но к телефону никто не подходил.

– Что, не отвечают? – встревожилась вернувшаяся Скотто.

Я мрачно кивнул и положил трубку.

– Разница во времени с Москвой восемь часов, верно? – уточнил я.

Она посмотрела на часы и согласно кивнула.

– Сейчас в Москве два часа ночи.

– Ничего не понимаю. На него это не похоже. Ночью Юрий всегда бывает дома.

– А может, он на этой демонстрации?

– Юрий-то? Сомневаюсь.

– Его не интересуют реформы?

– Еще как интересуют, он по самое горло занят ими. Из ученых вообще получались самые крутые диссиденты.

– Почему же из них?

– Потому что они ищут правду…

– Может, он и пошел ее отыскивать?

– …и не терпят всякую пропагандистскую дребедень. Юрий – экономист, тихоня по натуре, на рожон не лезет, держится в тени. По субботам ездит проведать мать-старушку.

Она понимающе улыбнулась и предложила:

– Пойдемте поужинаем где-нибудь, а когда вернемся, вы перезвоните ему…

В это время в номере Скотто затрещал телефон, и, не договорив, она заторопилась к себе в номер.

Я сидел, по-прежнему тупо уставившись на экран телевизора, рыская глазами по толпе, надеясь увидеть знакомое лицо Юрия и втайне надеясь на то, что вдруг посчастливится и мелькнет в толпе Вера.

С трудом я осознал, что еще недели не прошло, как я вылетел из Москвы. Казалось, было это давным-давно. Стало мне как-то тоскливо и неуютно. Я подошел к окну. В темноте, вдали за заливом, таинственно мерцали огоньки.

– Джо звонил, – бросила с порога Скотто, отвлекая меня от созерцания огоньков. – Он прилетает сюда завтра.

– Плохо это или: хорошо?

– Как сказать? Он поговорил кое с кем из госдепартамента. Прежде всего там сказали, что «Туристика интернасиональ» – это американская компания. Ей выдано специальное разрешение на сотрудничество с правительством Кубы, чтобы вновь возродить на острове туризм и игорный бизнес.

– Теперь понятно, почему Дженнифер не смогла получить основные данные на компанию.

– Зато она получила нечто большее. Оказывается, «Туристика интернасиональ» – дочерняя компания «Травис энтерпрайсиз».

– «Травис», говорите? Да это же холдинговая компания Рабиноу!

– Да, – подтвердила Скотто, и глаза ее вспыхнули. – Теперь к своей холдинговой компании он может прибавить ТИ и назвать ее «Травести».

Я не мог удержаться от смеха, ведь английский глагол «травести» по-русски означает изменять внешность, передразнивать.

– Переговорив с Джо, я немного поболтала с вашей приятельницей Дженнифер из оперативного центра. Угадайте-ка, где самолет Рабиноу охлаждает свои турбины с начала этой недели?

– Наверное, в международном аэропорту Майами. Скотто энергично кивнула.

– Но работает-то он тут, наверняка не в своей конторе.

– Сдается мне, сейчас самое время отправиться к мистеру Рабиновичу и лично с ним познакомиться.

Улыбку, которая появилась на ее лице, можно было бы назвать коварной.