Философия запаха. О чем нос рассказывает мозгу

Запах позволяет нам выбирать объекты и по-разному реагировать на них. Он меняет наше отношение к предметам из окружающей среды и наше взаимодействие с ними. Обоняние – это инструмент для принятия решений. Запахи в буквальном смысле заставляют нас двигаться. Они притягивают или отталкивают, они побуждают или останавливают. Вы поворачиваете голову туда, откуда доносится запах бекона; запах фекалий заставляет отвернуться; некоторые запахи, такие как аромат лаванды, успокаивают, другие, как запах мяты, освежают. Барри Смит, рассуждая об обонянии, подчеркнул важную связь между действием и восприятием: «Мы начинаем лучше это понимать. Если мы и усвоили что-то за последние десять или пятнадцать лет (на самом деле еще раньше, со времен Теодора Фонтейна[186]), так это то, что восприятие – не однонаправленный процесс пассивного поглощения информации из внешнего мира. Мы повсюду ищем связи между восприятием и действием, так почему бы не с помощью запаха?»

В промышленности знают о притягательной силе запахов. Когда вы выбираете шампунь, лосьон, мыло или моющее средство – все, что связано с уходом за телом и домом – вы выбираете то, что хорошо пахнет. Иногда вы выбираете что-то с запахом, подходящим для конкретного случая (например, свидания). В магазине часто можно заметить, как при выборе продукта люди открывают его и нюхают, прежде чем принять решение. Шампунь может хорошо избавлять от перхоти вне зависимости от запаха, но производители знают, что его нужно продавать в пяти или более вариантах с разным ароматом, чтобы заинтересовать более широкую часть населения, поскольку люди покупают шампунь просто потому, что он приятно пахнет.

Современный мир изобилует ароматическими продуктами. Целая отрасль производства занята созданием и продажей запахов. Только в США такие товары (от дорогих духов до мусорных мешков с отдушкой) ежегодно приносят свыше 28 миллиардов долларов[187]. «Верьте или не верьте, но это невероятные цифры, – рассказывает парфюмер Гарри Фримонт. – Рынок средств для смягчения белья оценивается в 1,2 миллиарда, а рынок средств для усиления запаха, составляющих сравнительно новую категорию продуктов, уже приблизился к 500 миллионам. Это интересно, если задуматься».

Запах действительно влияет на поведение людей, и не только при покупке духов или других средств. Нос постоянно руководит нашими суждениями об окружающем мире. С помощью носа мы осуществляем выбор и принимаем решения. Но не все решения, основанные на запахе, являются осознанными или вызывают какие-то концептуальные образы. Запах может направлять поведение, не проявляясь на первом плане сознания.

Осознаете ли вы, к примеру, что постоянно используете руки как дополнительный инструмент, помогающего носу получить химическую информацию об окружающей среде? Понаблюдайте за людьми. Вы удивитесь, как часто они дотрагиваются до лица руками, чтобы их обнюхать. Это неосознанное поведение привлекло внимание Ноама Собеля. Его группа регистрировала, как участники эксперимента, не зная о его целях, обнюхивали руки после рукопожатия с экспериментатором[188]. Они также обнаружили, что люди, находясь в одиночестве, около 22 % времени держат хотя бы одну руку около носа и усиленно принюхиваются. «Вы когда-нибудь ловили себя за этим занятием?» – интересуется Стюарт Фаерштейн. «Да. Безусловно», – соглашается Дон Уилсон. «Это действительно меня беспокоит, – продолжает Фаерштейн. – В половине случаев я даже облизываюсь, что, вообще говоря…» – он замолкает и усмехается.

Нос обрабатывает множество сигналов, о которых мы не подозреваем. Это не означает, что такие сигналы не достигают порога сознательного восприятия. Это просто показывает, что, фокусируясь только на характеристиках, мы осознано признаем невозможность понять основы перцептивного поведения, включая его неконцептуальное содержание. Наше понимание восприятия должно отражать этот факт. Мы не поймем суть обоняния, если при описании восприятия ограничимся утверждениями типа «пахнет апельсином» или «это запах роз». Исключая из анализа восприятия неосознанные и неконцептуальные процессы, мы искусственно отрываем осмысление восприятия от тех условий и элементов, которые приводят к сознательному опыту.

Обоняние сообщает нам о свойствах внешнего мира нечто, не связанное с результатом в виде конкретных образов или концептуальных объектов. Распознавание в обонянии основано на заученных ассоциациях. Эти ассоциации могут сопровождаться набором ощущений или эмоций. В сфере торговли это быстро усвоили и начали использовать. Например, многие сети отелей просят парфюмеров создавать для них специальные ароматы – приятную основу ощущений, ассоциирующихся у потребителей с их брендами.

Философ Клер Бэтти из университета Кентукки сводит запахи главным образом к феноменологическим ощущениям, или «чувствам», которые «свободно перемещаются» и «не связаны с объектом»[189]. Она считает, что запахи – проявление сознания или модификация сознательного опыта, которые не требуют точного воспроизведения источника. Отчасти это справедливо. Но картина неполная. Нет сомнений, что запахи – качественная категория, сообщающая вам что-то, что вы чувствуете как некий опыт. Но все же обоняние передает человеческому мозгу нечто большее, чем ненаправленные ощущения. Обонятельный опыт отражает конкретный материальный опыт. И он заставляет нас действовать в ответ на конкретные сигналы из внешнего мира и иногда идентифицировать их источники. Заметьте, что последнее, от чего избавляются члены семьи умершего – это одежда, поскольку она все еще хранит его запах.

Эмоциональное содержание стимула заставляет нас двигаться и целенаправленно отвечать на то, что происходит вокруг. При оценке стимула важно, каковы воспринимаемые материалы или как мы их классифицируем. Джей Готтфрид замечает: «Мы придаем вещам ценность. Многие сенсорные системы выполняют более серьезную функцию, чем просто идентификация объектов. Это не преуменьшает ее роль, но в конечном итоге сенсорные стимулы из внешнего мира изменяют наше поведение. На вопрос «где» можно верно ответить, только уточнив – «что». Иными словами, вы не просто перемещаетесь в поисках источника запаха. Вас отталкивает или притягивает какой-то обонятельный признак объекта. Чтобы приблизиться к источнику, вы должны держать в голове, что именно вы ищете. «Что» в вопросе складывается с «где» и определяет, как приблизиться к источнику или удалиться от него».

Эмоции вносят вклад в интенциональное[190] состояние организма[191]. Они передают ценность какого-то внешнего фактора. Это не беспредметное ощущение: оно направлено на нечто во внешнем мире. Оно содержит суждение об этом. Мера ценности определяется тем, кто данный сигнал воспринимает; она зависит от склада ума и опыта наблюдателя, а также психологических и физиологических условий (беременности, усталости, похмелья или голода). Эмоции относительны.

Но относительность не означает случайность. Эмоции в обонянии возникают из интеграции физиологических и психологических процессов на многих уровнях; кроме контекста и конкретного стимула, они зависят от индивидуального и культурного развития. Обоняние опосредует взаимодействие с миром разными путями. Но природа эмоций и их роль совсем не очевидны. Оценка запаха связана не со специфическими физическими характеристиками стимула, а с интерпретацией отдельных элементов в свете разных процессов внутри воспринимающего и действующего организма. Как обоняние влияет на поведение? В этой главе, отвечая на данный вопрос, мы окажемся в центре проблемы человеческого обоняния: поведенческие реакции на запах зависят от контекста и обучения. Эти приобретенные связи становятся мощными стимулами для воспоминаний, иногда несущих эмоциональную нагрузку. И теперь мы переходим к обсуждению обонятельной памяти.

Обонятельная память: о чем не упомянул Пруст

Бытует мнение, что запах неразрывно связан с памятью. На всем протяжении истории люди замечали, как запахи влияют на воспоминания и эмоции. Якобы (нет цитаты-подтверждения) французский философ Жан-Жак Руссо сказал, что запах – это суть памяти и желаний. Кроме того, Руссо считал, что «ощущение запаха неразрывно связано с воображением»[192] (а это уже достоверная цитата). В том же ключе американский врач и поэт Оливер Уэнделл Холмс-старший позднее замечал, что «воспоминания, воображение, былые чувства и ассоциации легче передаются через ощущение запаха, чем по любому другому каналу»[193]. Эта идея соответствует эстетике парфюмера Жан-Поля Герлена, сказавшего: «Запах – самая интенсивная форма воспоминаний»[194].

Первое, что приходит в голову в связи со сложной связью запаха и воспоминаний – это известный эпизод из романа французского писателя Марселя Пруста. В книге «В поисках утраченного времени» Пруст вспоминал случай из собственной биографии, который фактически стал синонимом человеческого понимания обоняния. Пруст рассказал, как обмакивание мадлены (маленького французского печенья) в чашку чая вернуло ему детские воспоминания.

Пруст припомнил смутное, но пленительное ощущение. Поначалу оно не соотносилось с каким-либо конкретным образом. И потому он продолжал анализировать психологические корни этого опыта, отделяя внутреннее ощущение от нынешнего источника:

Запах обладает способностью вызывать воспоминания, которые могут полностью затмить сознание и захватить воображение. Иногда такие «взрывы обоняния» почти физически прорубают окно в прошлое. Психологи вполне оправданно называют такое состояние «эффектом Пруста»[197]. Эйвери Гилберт, кажется, не в такой степени попал под влияние Пруста: известный неторопливостью повествования, тот подробно описывает утомительный интеллектуальный процесс возрождения воспоминаний. В книге «Что знает нос» Гилберт отмечает, что «Борьба Пруста с обмакиванием мадленки совершенно очевидно отличается от того, как большинство людей переживают вызванные запахом воспоминания. У большинства из нас такие воспоминания возникают в голове легко. Это плохо соответствует репутации [Пруста] в качестве чувственного певца ароматов». И добавляет: «Есть еще одно важное замечание относительно эпизода с мадленкой: оно полностью лишено чувственного описания. На четырех страницах Пруст, этот «сластолюбец запаха», не дает ни единого определения запаха или вкуса, ни одного слова о вкусе печенья или чая»[198].

В том-то и проблема. Эпизод с мадленкой не дает никакого понимания реального характера этого опыта. В нем нет ответа на вопрос, в чем состоит обонятельный аспект воспоминаний Пруста. Опыт с мадленкой не имеет обонятельного содержания. Можно даже сказать, что это вообще не о запахе. Аромат мадленки составляет основу для психологического восстановления воспоминания – воспоминания, которое отражает психическое состояние человека без обязательного отражения конкретного предмета из окружающего мира. Воспоминания Пруста касаются не мадленки, которую он ест, а контекста, в котором он ел ее когда-то раньше.

В данном случае запах открывает двери всевозможным видам воспоминаний о некоем опыте. Хотя обонятельный опыт связан с чем-то конкретным, он не связан со стимулом, действующим в настоящий момент. Это ключ к пониманию, как запахи влияют на поведение. Как мозг осмысляет обонятельные воспоминания для возрождения времени и предметов из прошлого? Являются ли обонятельные воспоминания более выразительными, чем все другие сенсорные воспоминания? Так считает Рашель Герц, психолог из Брауновского университета: «Обонятельные воспоминания более яркие. Вы переноситесь назад во времени и пространстве. Скажем, вы вспомнили время, когда ходили с дедушкой в кино. Запах попкорна может вызвать это воспоминание. Если триггер зрительный, словесный, тактильный или какой-то другой, вы тоже восстановите содержимое воспоминания. Но запах покажет и то, что вы чувствовали тогда рядом с дедушкой, и связанные с этими воспоминаниями эмоции в случае обонятельного стимула являются гораздо более сильными».

Тереза Уайт добавляет, что интенсивные эмоциональные реакции в автобиографических воспоминаниях характерны не только для обоняния. «Музыка тоже способна это сделать. Вы слышите музыкальную пьесу, которая была важной для вас в какой-то момент жизни. С ней были связаны сильные эмоции. И вы возвращаетесь туда. Запахи тоже так умеют. Очевидно, они делают это не все время. Не могут. Мы сталкиваемся с некоторыми запахами так часто, что они скорее приобретают семантический аспект, чем связь с важным эпизодом».

«Здесь должно быть что-то для философов и ученых. Почему наши воспоминания о человеке или месте, связанные с запахом, такие живые и реальные». Кристоф Лодамиель предполагает: «Вы там, поскольку эти молекулы находятся у вас в носу. И поэтому ваш мозг думает, что вы там. Это те же самые молекулы. Теперь это другие молекулы, но вы по-прежнему можете видеть себя «там». Это переносит вас в то место и в обстановку того места».

Этот не выражаемый словами эффект материального присутствия, по-видимому, отличает обоняние от других чувств. Лодамиель продолжает: «Когда я вспоминаю песню, чувствую ли я себя внутри того клуба в Берлине? Нет. Если вы воспитывались в церкви, чувствуете ли вы себя в церкви, когда слышите фрагмент проповеди? Но когда я чувствую запах ладана, я вижу себя в том самом монастыре. Если я чувствую этот церковный запах, я ощущаю себя находящимся в церкви». Обонятельные воспоминания подразумевают телесное присутствие. Уайт подчеркивает, что такие возрождающие воспоминания запахи не так часто встречаются по сравнению со всеми запахами в нашей обычной жизни. (Представьте себе, что вы возвращаетесь в прошлое каждый раз, когда ощущаете знакомый запах: вы попали бы в бесконечную петлю обонятельного Дня сурка!)

В ряде исследований, проведенных в 1960-х и 1970-х годах, выдвигалась идея, что обонятельные воспоминания уникальны и отличаются от воспоминаний, связанных с другими чувствами. Знаменитой фигурой в этой области был Трюгг Энген[199].Основная гипотеза состояла в том, что обонятельные воспоминания сохраняются на протяжении всей жизни. По мнению Энгена, установившееся воспоминание о запахе никогда не меняется. Эта идея соответствовала интеллектуальному упражнению с мадленкой Пруста, хотя критики называли ее проявлением «синдрома Марселя Пруста».

Гилберт вспоминает о рождении и угасании идеи Энгена и ее обширном влиянии. «Он работал в Брауновском университете. В начале 60-х он провел эксперименты, которые, казалось бы, продемонстрировали постоянство обонятельных воспоминаний и то, что Пруст был прав». Однако идеи Энгена не выдержали испытания временем. Гилберт продолжает: «Эти убеждения рассеялись довольно быстро. Возможно, лет через десять. Как будто мы перестали в это верить. Обонятельные воспоминания распадаются, меняются со временем, обманывают. Но Энген был великим».

Энген уже давно понял, что любая связанная с памятью функция чувств (зрения, слуха или обоняния) зависит от нескольких факторов, включая степень знакомства человека со стимулом, его возраст, использование вспомогательных средств для запоминания и так далее.

Другим пионером в изучении обонятельных воспоминаний был Билл Кейн, который сначала работал в Йельском университете, а позднее в Калифорнийском университете в Сан-Диего. Кейн показал, что воспоминания о знакомых и относящихся к ближайшему окружению запахах хотя и не остаются неизменными, но при последующих проверках оказываются более стойкими[200]. Они сохраняются значительно дольше, чем память о стимулах из других сенсорных модальностей. Однако точные механизмы обонятельной памяти, включая ее нейронную основу, продолжают оставаться темой для будущих исследований.

Память – неоднородное явление. Это целый комплекс явлений, связанных со многими когнитивными и нейронными механизмами. И поэтому рассуждать об обонятельных воспоминаниях нужно дифференцированно. С одной стороны, существует память о запахе, с другой – воспоминания, ассоциирующиеся с запахом[201].

Память о запахе как таковом не является ярко выраженной человеческой способностью. Большинство людей без тренировки с трудом вспоминают запахи; им нелегко идентифицировать даже знакомые запахи (см. главу 3). Иногда вы узнаете запах, но не можете точно указать его происхождение. В 1977 году Энген назвал этот эффект «на кончике носа»[202]. Это отсылка к выражению «на кончике языка», когда вы знаете, о чем идет речь, но не можете найти нужные слова или названия. (Обратите внимание, что это не имеет отношения к выражению «краем глаза».)

Контакт или знакомство с новым запахом не приводят к автоматическому формированию долгосрочного воспоминания. Долговременная обонятельная память о запахах требует усилий и тренировок. Кратковременная и долговременная обонятельная память у человека имеют разное назначение. Обонятельное распознавание в краткосрочном плане связано с распознаванием качественных различий в характеристиках стимулов, даже минимальных, если этого требуют обстоятельства. Уайт объясняет: «В краткосрочном плане в отношении запахов самое главное – установление различия или идентичности двух объектов». И уточняет: «Это очень кратковременная обонятельная память. Это важное умение. Когда вы пытаетесь понять, одинаково ли вы что-то делаете, или что последнее вы понюхали и повторяется ли этот запах… То полезное, что вы легко можете делать с запахом».

А что можно сказать о воспоминаниях, ассоциирующихся с запахом? Обонятельные сигналы не являются систематическими мнемоническими инструментами в человеческом поведении. Мы не используем запахи, как зрительные символы, для получения доступа к информации. «Честно говоря, если бы я хотела вспомнить, что нужно купить в магазине, я не стала бы обнюхивать молоко и яйца, – смеется Уайт. – Запах важен для памяти тогда, когда вам необходимо что-то вспомнить, и важно то, как вы это вспоминаете. Когда люди говорят, что это лучшее чувство для восстановления воспоминаний, я думаю, они пытаются указать на его эпизодическую природу. Это ощущение реальности переживания прошлого опыта». Эпизодическая память о запахах строится на особенностях индивидуальных ассоциаций между запахом и памятью конкретного человека.

Особенности не определяются напрямую стимулами. Обычно запахи запоминают, когда в результате связанного с ними опыта человек узнает, что они указывают на нечто иное, кроме собственных характеристик. Герц объясняет: «С точки зрения эволюции не имеет смысла встраивать [в память] все ответы на сигналы, сообщающие о пище или о хищнике (и обоняние играет в этом важнейшую роль), важно скорее учиться на основании опыта, учиться очень быстро, на основании первого же опыта, и этот первый опыт чрезвычайно важен». Однако первый опыт не является закрепленным и неизменным. Внутренние условия (психология наблюдателя) и внешние условия (особенности окружения) обработки запаха постоянно изменяются. Обонятельный опыт и оценка его содержания позволяют переучиваться и перекодировать информацию. Какие-то обонятельные воспоминания сохраняются дольше других, что зависит от их специфического влияния и исходного опыта. Контекстуальный аспект кодирования – тот параметр, который в конечном итоге определяет связь между запахом и памятью.

Обонятельные воспоминания – нечто большее, чем субъективное оживление предыдущего опыта. Воспоминания основаны на перцептивных и когнитивных процессах общей природы, которые можно изучать в человеческой популяции. Возможно, специфические проявления обобщать нельзя, однако поведенческие принципы – можно. Характерный запах кухни вашей бабушки, духи или туалетная вода любимого человека… Это усвоенные ассоциации переменных физических параметров со знакомыми категориями, которые важны для поведения людей как общественных существ. Вам не нужно знать специфический запах гаража моего отца или мадленки Пруста, чтобы понять, что они работают как сенсорные символы детских воспоминаний. Поэтому изучение человеческого обоняния должно строиться на механизмах, с помощью которых внешние сигналы разделяются по категориям и приобретают поведенческое значение.

Запахи как подвижные мишени опыта

Эмоции не прописаны заранее. Это не какой-то предопределенный ответ, автоматически запускаемый в зависимости от структуры стимула. С учетом некоторых важных исключений, таких как запах кадаверина[203] (и даже в этом случае возможны вариации), большинство запахов весьма неопределенны по гедоническому влиянию на человека. Неопределенны в том смысле, что один и тот же стимул может вызывать разные реакции в отдельных экспериментах в зависимости от условий. Интересный и пока остающийся без ответа вопрос: может ли организм обрабатывать более «жестко связанные» в гедоническом плане запахи (такие как запах кадаверина) иначе, чем более гибко ассоциированные (скажем, запахи жира). Важно, что контекст имеет значение для гедонической оценки не только запахов, вызывающих слабый или умеренный ответ, но и тех, которые связаны с более сильными физиологическими реакциями, такими как сексуальное возбуждение и отвращение. Вспомните о запахе тела, который кажется неприятным и даже отталкивающим, когда исходит от подмышек пассажира в метро. Однако при романтической встрече он может оказывать возбуждающее и стимулирующее действие.

Гедонический эффект не зафиксирован в структуре стимула. Он возникает при обработке сигнала сенсорной системой в соответствующей обстановке. Герц предлагает такое сравнение: «Отвращение похоже на запах в том смысле, что ему тоже обучаются. То, что нам кажется отвратительным, связано с контекстом, этому учатся, и это зависит от разных факторов. Все определяется тем, какое значение вы приписываете стимулу. Стимулы как таковые нейтральны. Хорошими или плохими их делает то, какое значение вы им придаете. Это важно для понимания, почему запах и отвращение действуют совместно».

А чем определяется контекст? Важнейший компонент – культура. Люди обучаются приписывать запахам специфическое значение, которое определяет их влияние и различается в разных культурах. Например, в Центральной Европе действие лимона считают освежающим, поскольку его активно используют в моющих средствах. Потребители связывают эти две вещи – лимон и чистоту. В тех странах, где лимоны растут в жарком климате, с обилием пота и переизбытком комаров, запах лимона не всегда ассоциируется с чистотой. Но вот общеизвестная ассоциация лимона с моющим средством привела к тому, что запах лимона редко используют в парфюмерии. Такие продукты не продашь. Захочется ли вам источать запах, который напоминает каждому о только что отмытой ванне?

Культурные ассоциации с запахами зависят от времени и места. Понятно, что это делает почти невозможным создание духов, которые бы нравились всем. Фримонт подтверждает: «Сделать универсальные духи очень сложно. Для этого нужен очень многослойный запах». На протяжении истории стиль духов значительно изменялся[204]. В XIX и начале XX века женские духи имели выраженный животный и мускусный аромат; сегодня в транспорте с большим скоплением людей и при городском стиле жизни такие запахи считались бы слишком назойливыми. Герц рассказывает, что многие классические духи содержали ароматы скандального происхождения:

Другой прекрасный пример для иллюстрации различий в культурных предпочтениях – уд, сырьевой материал с тяжелым и сильным животным и мускусным запахом. Этот компонент роскошных духов часто называют жидким золотом. Его получают из произрастающего в Юго-Восточной Азии агарового дерева (aquilaria), пораженного специфической плесенью. Мнения о привлекательности запаха уда заметно разнятся: он очень популярен на Среднем Востоке, тогда как жители Европы и Северной Америки находят его навязчивым. А запах грушанки? Если вы росли в Америке в 1960-х или 1970-х годах, возможно, этот запах ассоциируется у вас с жевательной резинкой или леденцом и кажется вам приятным. Но многие британцы ненавидят этот запах, поскольку в Великобритании так пахнут обезболивающие мази.

Кроме культурных предпочтений, вариации в гедонической оценке запаха зависят от биологии. Как краткосрочное, так и долгосрочное развитие во многом определяют реакцию организма на стимулы. Томас Хаммел заметил, что обонятельное обучение начинается еще до рождения: «Нравится вам что-то или не нравится, может зависеть, например, от того, воздействию каких запахов вы подвергались, находясь в матке. Ребенок попадает под влияние запахов еще в утробе матери. И это определяет предпочтения. Французские ученые проделали великолепную работу. Бенуа Шааль и его коллеги показали влияние питания матери на протяжении двух последних недель беременности: если она ест что-то с запахом аниса, новорожденный выказывает предпочтение к анису[206].Дети женщин, которые не подвергались этому воздействию, такого предпочтения не демонстрируют».

Обонятельное обучение продолжается на протяжении всей жизни организма. Механизмы биологического и когнитивного обучения при этом переплетаются. Уайт добавляет: «Роль обучения в обонянии огромна. Существует много доказательств, что мы усваиваем информацию о большинстве запахов, с которыми сталкиваемся. Я думаю, это относится не столько к классификации запахов, сколько к их притягательности. Посмотрите на маленьких детей, и вы увидите реальную разницу того, как дети и взрослые относятся к запахам».

«Отличительная особенность восприятия запахов человеком – в возможности изменения ценности запаха, – соглашается Гилберт и предлагает вспомнить коктейльные оливки. – Никому они не нравятся сразу. Дети их ненавидят. Но когда вы научитесь любить мартини, тогда вы оцените и оливку в коктейле: да, это хорошее сочетание». Только, как говорит далее Гилберт, вероятна и обратная ситуация: «Вы можете возненавидеть запах. Приобретенное отвращение к запахам наблюдается очень часто, и ваше восприятие может измениться. Следовательно, оно гибкое. Вы можете его перекодировать. Это когнитивные процессы более высокого уровня». Хаммел отвечает: «Это происходит ежедневно. Мы каждый день меняем или можем изменить свои предпочтения». Гибкость имеет решающее значение для того, чтобы обоняние выполняло свою функцию: помогало нам делать выбор в условиях постоянно меняющейся химической среды и телесных состояний, требующих ситуативных реакций.

Кроме того, запахи могут изменять ценность предметов. Линда Бартощук объясняет: «Вы когда-нибудь слышали об оценочном обусловливании? Это подраздел психологии, изучающий механизмы передачи привлекательности от ценных предметов нейтральным. Обоняние – главная сфера реализации этого принципа, но он также применим и ко многим другим областям. Вы можете взять что-то, что замечательно пахнет, и поместить рядом с нейтральным предметом, и тогда нейтральный предмет станет восприниматься положительно».

По мнению Бартощук, эмоции в обонянии также связаны с мотивацией и обучением мотивации: «Раньше люди считали, что мотивации нельзя научиться. Но этому обучаются. Обоняние – один из прекрасных примеров, а также вкус, поскольку мы определяем и формируем предпочтение и отвращение. Многие люди в истории обучения считали это нелепостью. Так что у нас есть интересное историческое изменение: связь эмоций с мотивацией в этой сфере исследований не учитывалась. Но если вы начнете приглядываться, вы обнаружите нечто вроде оценочного обусловливания, и, по моему мнению, Пол Розин – настоящий герой». Пол Розин из Пенсильванского университета первым начал продвигать исследования оценочной функции запахов в таких реакциях, как презрение, злость и отвращение[207]. Бартощук подчеркивает сдвиг в понимании ценностей запахов: «Вы начинаете спрашивать себя, с помощью каких механизмов можно добиться эмоций?»

Кроме того, при продолжительном воздействии одна и та же смесь ароматов в одной и той же концентрации может превратиться из приятной в неприятную. Трудно связать воздействие с какими-то специфическими характеристиками стимула, и наивно рассуждать о предсказании молекулярных основ удовольствия. Удовольствие не сводится к молекулярным параметрам. Эмоции – это биологическое, а не химическое явление, а биологические механизмы действуют иначе.

Биология обонятельной системы (см. главы 5–8) направлена на усиление реакций на передаваемую запахами информацию. Однако информация сильно зависит от контекста (одно и то же вещество в разных условиях интерпретируется по-разному) и связана с изменчивым физиологическим состоянием того, кто нюхает (в соответствии с которым измеряется и осмысляется стимул). Благодаря своей аффективной природе обоняние облегчает информированный выбор: к чему держаться поближе, а чего избегать (это касается пищи, людей, ядов и других вещей). Вариабельность чувствительности к запахам эволюционировала по важной причине. Почти любой запах, с которым вы сталкиваетесь, в высокой концентрации может вас убить. Макс Мозель комментирует: «Теоретически большинство того, запах чего вы чувствуете… могло бы вас убить, если бы вы это выпили. Оно ядовито».

Изменения обонятельной ценности и гедонических реакций – полезный ответ сенсорной системы, а не каприз субъективного восприятия. Такие изменения – нормальные реакции на внешнюю информацию, направленную на ваше внутреннее состояние (как физиологическое, так и психологическое). Следовательно, в анализе восприятия стоит отдавать приоритет не случайным проявлениям, а базовым механизмам, определяющим основу поведенческих обобщений.

Познавательная функция обонятельных сигналов

Обоняние несет познавательную функцию именно благодаря своей зависимости от контекста. Чтобы понять, каким образом нос выносит суждения о невидимой реальности молекул в воздухе, нужно иметь общие теоретические представления, в том числе о том, как мы обучаемся придавать смысл молекулам.

Медицина – прекрасный пример для демонстрации познавательной функции запахов в человеческом поведении. Обонятельные признаки имеют долгую историю в медицине и продолжают играть важную роль в медицинской практике. Медицина – зловонное занятие. Болезни вызывают запахи разложения и инфекции, а до появления таблеток лекарства тоже были весьма пахучими. В частности, лечебную силу растений связывали с их заживляющей способностью (вспомните о теории Линнея, обсуждавшейся в главе 1).

В устаревших представлениях о происхождении болезней, таких как теория миазмов, запахи рассматривались как переносчики инфекции. Разные болезни сопровождаются специфическими запахами. Миазматическая теория, хотя и была ошибочной, способствовала усилению некоторых правил поведения в обществе, предотвращающих распространение болезней. И эта идея сохранилась; очистка воздуха оставалась важнейшей задачей на протяжении XVIII и XIX веков[208]. К примеру, Центральный парк в Нью-Йорке был создан как «легкие города», чтобы противостоять вредоносным промышленным испарениям[209].

Запах тела подает множество сигналов о состоянии здоровья человека[210]. Некоторые запахи указывают на метаболические и дерматологические проблемы, свидетельствуя о недостатке ферментов или наличии инфекции. Не все запахи с диагностическим значением неприятные. Болезнь кленового сиропа получила название из-за специфического запаха сладкого кленового сиропа, исходящего от мочи больных детей. Если быстро не начать лечение, болезнь приводит к необратимым неврологическим нарушениям, судорогам, коме и смерти. Еще одна болезнь генетической природы сопровождается появлением у тела рыбного запаха (синдром рыбного запаха, или триметиламинурия). Суть данных примеров в том, что запахи несут определенную познавательную функцию, влияя на поведение человека. Обонятельные сигналы являются хорошим инструментом для предварительной диагностики заболевания. Правильное суждение в буквальном смысле может решить вопрос жизни и смерти.

Кроме общего медицинского значения запахи играют роль и в фундаментальных исследованиях, в частности, в исследовании рака и таких неврологических заболеваний, как болезни Альцгеймера и Паркинсона. В ходе недавних исследований рака кожи и других видов карцином ученые обратили внимание на изменения химического состава запаха тела. Нельзя ли по его специфическим изменениям выявить скрытое развитие заболевания? Многое по этому поводу могут сообщить собаки. Специально обученных собак тренируют распознавать образцы тканей, пораженных раковыми клетками, или обнаруживать рак легкого по дыханию человека. Долгое время такие исследования высмеивались и считались мошенничеством, но некоторые важные данные показывают, что отказываться от них преждевременно[211].

Известно, что у собак великолепные носы. Но люди тоже способны улавливать специфические запахи болезней. Вот любопытный случай с британской медсестрой Джой Милн: ее муж умер от болезни Паркинсона, а она обнаружила, что может распознавать болезнь по запаху пропотевшего белья пациентов:

Ученые начали работать с Милн, обладающей удивительным талантом распознавать запахи, чтобы понять, какие химические вещества она чувствует, и создать первый диагностический тест для определения болезни Паркинсона по запаху тела. Тренировки и специфическое внимание могут превратить нос в мощный и очень точный инструмент.

Понимание способностей биологического носа может помочь и в разработке искусственного интеллекта. Биофизик с разносторонними интересами Андреас Мершин из Массачусетского технологического института использует натренированных собак в качестве модели при создании биоэлектронного носа для диагностики рака. Мершин начал работать с организацией Medical Detection Dogs в Великобритании после того как прочел книгу Клэр Гест «Бесценный дар собаки»[213]. Мершину стало ясно: чтобы биоэлектронные носы успешно работали, необходимо переосмыслить основу их действия. Инструменты должны стать ближе к органическим системам, эволюционировавшим для решения того, чему мы хотим их научить. И одновременно мы можем изучать соответствующие биологические процессы.

Само обоняние – тоже диагностический признак[214]. Ослабление способности распознавать запахи может указывать на начало тяжелых нейродегенеративных нарушений, таких как болезнь Альцгеймера, Паркинсона или деменция с тельцами Леви. Хаммел рассказывает: «Первая работа была проведена в 1970-х, а потом главным игроком стал Доти [в 1980-х]. Он и другие показали, что при неврологическом нарушении обоняние очень часто нарушено». Ричард Доти в 1984 году разработал первый клинический метод проверки обоняния – «Набор для идентификации запахов Пенсильванского университета» (UPSIT)[215]. Он объяснял: «При таких состояниях, как болезнь Паркинсона, потеря обоняния наблюдается за годы до появления классических клинических двигательных симптомов. Мы полагаем, что обонятельная система поражается на очень ранних этапах этого заболевания. На самом деле некоторые действующие вещества из окружающей среды попадают в мозг через систему обоняния. Они могут инициировать в обонятельных луковицах некоторые патологические процессы, характерные для болезней Альцгеймера и Паркинсона».

Следом за Доти Хаммел тоже занялся исследованиями клинических проявлений потери обоняния и ее связи с угасанием когнитивной функции[216]. Хаммел участвовал в разработке тест-системы «Sniffin’ Sticks» в 1997 году[217]. В отличие от UPSIT, система «Sniffin’ Sticks» позволяет разделять три параметра обонятельной функции: порог, различение и идентификацию[218].

Хаммел рассказывает: «При болезни Паркинсона наблюдается такое же ослабление обонятельной функции, как при болезни Альцгеймера. Внешне все выглядит одинаково. Конечно, симптомы у пациентов с болезнями Паркинсона и Альцгеймера разные, как и при болезни Хантингтона и других неврологических расстройствах. Просто проверка обоняния покажет, что у человека ослаблено обоняние, обоняние отсутствует или находится в норме. Эта проверка не покажет, чем он болен. Но проверка обоняния в клиническом плане может оказаться очень эффективной. Например, к нам приходит пациент с симптомами болезни Паркинсона. У него нормальное обоняние. И тогда мы отправляем его на пересмотр диагноза. Поскольку, возможно, у него не болезнь Паркинсона, а какая-то иная форма неврологического нарушения».

Доти и Хаммел проделали большую работу, чтобы показать, что обоняние играет чрезвычайно важную роль в клинической диагностике. Доти комментирует: «Это все еще трудная задача. Несмотря на интерес некоторых групп, пока не все медицинское сообщество восприняло идею о необходимости проверки обоняния в неврологии».

Нос – как раз тот инструмент, который позволяет нам многое узнать об окружающем мире и о нас самих. Обоняние выполняет важную функцию: оно обеспечивает нам возможность познания реальных проявлений внешнего мира, если мы учимся это делать и если это важно для нашего поведения. Тем или иным путем нос решает важные задачи во всем, что определяет жизнь человека: опасность, пища, удовольствие… и секс.

Любовь, пот и слезы

Давайте, наконец, поговорим на очевидную тему – на тему секса. Нам нравится думать, что люди тянутся друг к другу, поскольку между ними обнаруживается сильная романтическая связь. Но чаще всего дело в физическом влечении. И часть этого влечения обеспечивается обонянием. Животные подбирают партнеров по запаху. Справедливо ли то же самое для человека? Пытаясь это понять, Гилберт сравнивал мышей и людей. После защиты диссертации во время работы в Центре химических чувств Монелла в Филадельфии и во время работы с Кунио Ямадзаки Гилберт обнаружил нечто интересное. Мыши распознают по запаху мышей двух генетически идентичных видов, различающихся только по генам главного комплекса гистосовместимости (MHC), причем предпочитают спариваться с особями с другим типом MHC, чем у них самих. «Я заинтересовался и подумал, не можем ли и мы улавливать то, что улавливают мыши, – рассказывает Гилберт. – Это привело к моим первым экспериментам с людьми, когда мышей помещали в коробочки для сэндвичей, давали понюхать людям и спрашивали, одинаковый ли у них запах или разный. Это было нечто из разряда историй, когда человек укусил собаку, – смеется он. – А еще я собирал в пробирки мышиную мочу и фекалии и давал понюхать людям. И вот те на, некоторые различали мышей двух типов. Одно генетическое различие, моча, фекалии или все тело – и вы можете обнаружить разницу! Это по-прежнему одна из наиболее часто цитируемых моих статей[219]. Просто забавный эксперимент. Но мы можем с помощью обоняния делать то, что делают мыши».

Люди тоже могут приходить к романтическим отношениям по запаху. Показано, что женщины предпочитают запах пота потенциальных партнеров с таким типом человеческого лейкоцитарного антигена HLA (аналог мышиного MHC), который отличается от их собственного[220]. Более того, предпочтения изменяются в соответствии с гормональным статусом: женщины, принимающие противозачаточные таблетки, предпочитают мужчин с тем же типом HLA. К сожалению, любовь всей вашей жизни может отчасти потерять сексуальную привлекательность при смене средств контрацепции.

«Лично мне чрезвычайно интересны запахи в общественной жизни, – рассказывает Хаммел. – Как мы общаемся друг с другом посредством запахов. Было несколько очень хороших экспериментов, таких как выявление страха по запаху, или обнаружение приближающейся болезни, или изменение мужского либидо в ответ на женские слезы[221]». Другой пример – предпочтение младенцем запаха собственной матери, которое вырабатывается в процессе грудного вскармливания[222].Однако сохраняйте бдительность: среди подобных примеров легко можно стать жертвой ложных корреляций. Возможно, вы слышали, что запахи способствуют синхронизации цикла менструаций у женщин, но эта гипотеза была развенчана или, по меньшей мере, получила недостаточно доказательств[223].Трудность подобных исследований, как указывает Хаммел, в том, что экспериментам требуется хороший контроль. Нужны большие группы людей, и проводить такие эксперименты трудно. Человеческое поведение сложно и подвержено влиянию разных изменчивых факторов. Результат зависит от очень многих параметров, и не все они известны изначально. Поэтому трудно поставить доказательные эксперименты. Это подтверждается последними дискуссиями о воспроизведении данных в психологии и общественных науках. Но все это не должно останавливать исследования.

На текущий момент мы не знаем, в какой степени запахи определяют человеческие отношения. Продолжают накапливаться интересные и пока не полностью изученные вопросы. Именно в этом направлении мыслит Собель. Его группа в настоящее время проводит обширное исследование «социальных связей, основанных на запахах», в рамках которого ученые пытаются понять, «влияет ли похожее ощущение запаха на установление между людьми хороших отношений»[224]. Ясно, что общение посредством запахов играет важную роль в жизни людей.

Коротко о феромонах

Разговор о роли запаха в сексуальной привлекательности затрагивает еще одну интересную многим тему – феромоны. Что это: миф, рекламный трюк или реальность? Гилберт предостерегает: «Я думаю, концепция феромонов была так растянута для соответствия человеческому опыту, что уже не работает. Верю ли я в то, что мы распознаем по запаху близких людей и человеческие эмоции? Да. Выбор полового партнера, MHC, HLA. Химические сигнальные молекулы действуют постоянно. Но что касается концепции феромонов, я даже не использую больше этот термин».

Гилберт напоминает о другой научной концепции с похожей судьбой. «Вспомните об инстинктах. Какое-то время после Дарвина этот термин использовали чрезвычайно широко. Абсолютно все объяснялось инстинктами. Был инстинкт материнства. Инстинкт самосохранения. Инстинкт опорожнения наполненной пепельницы. Дошло до смешного. И потом люди перестали использовать этот термин. С его помощью уже нельзя было ничего объяснить. Я думаю, то же самое произошло с феромонами».

Феромоны – группа молекул запаха. Это сигнальные молекулы, которые вызывают видоспецифическое поведение – физиологический ответ у организмов одного вида. Какое-то время считалось, что у позвоночных феромоны действуют по особому пути – через хеморецептивный вомероназальный орган (ВНО), отделенный от обонятельного эпителия. Дополнительная обонятельная система обрабатывает сигналы от ВНО в тесном взаимодействии с миндалинами и гипоталамусом. Конечно же, все не так просто, как объясняет зоолог из Оксфорда Тристрам Уайатт: «Все знают о втором носе – ВНО, вомероназальном органе. Большинство традиционных нейробиологов считали, что ВНО, ООЛ и ООС (основная обонятельная луковица и основная обонятельная система) сходятся в амигдале. На периферии, на уровне рецепторов, есть два разных органа, два разных семейства рецепторных белков. Но нейробиологи знают, что выше в мозге все эти сигналы сливаются».

Слияние вспомогательной и основной обонятельной системы было вопросом спорным. Уайатт продолжает: «В конце 1990-х годов молекулярные биологи, такие как Кэтрин Дюлак в Гарварде, утверждали, что все мышиные феромоны улавливаются ВНО, и все, что улавливает ВНО – это феромоны. Во многих статьях в конце 1990-х и начале 2000-х годов феромоны связывались с функцией ВНО. Однако в 2006 году в лабораториях Кэтрин Дюлак и Линды Бак независимым образом было показано, что сигналы от двух обонятельных систем на самом деле интегрируются в амигдале и других структурах мозга, и кроме того, происходят также нисходящие процессы[225]. Тем временем выяснилось, что некоторые феромоны млекопитающих считываются основным обонятельным эпителием, а не ВНО».

Нет единого мнения о том, что такое феромоны. Понять это помогает история термина. Все началось с насекомых. Уайатт рассказывает: «В 1880-х годах первый официальный энтомолог штата Нью-Йорк наблюдал, как самцы мотыльков летят за девственными самками, и рассудил, что если бы мы сумели идентифицировать и синтезировать эти мощные молекулы, мы смогли бы использовать их для контроля распространения нашествия». Слово «феромон» относительно новое. Оно было предложено в 1959 году двумя биологами – Питером Карлсоном и Мартином Люшером[226]. Их работу стимулировало первое открытие химической структуры феромона, сделанное их коллегой химиком Адольфом Бутенандтом: это был женский половой феромон одного насекомого – шелкопряда. К пятидесятой годовщине появления концепции феромонов Уайатт написал заметку в журнал Nature[227]. После этого он получил по электронной почте письмо «от греческого профессора, который работал над диссертацией в лаборатории в Германии, когда впервые появилось это слово». Будучи греком, он возражал против такого названия и считал, что нужно использовать слово pheroRmon. «Однако по фонетическим причинам буква r из слова исчезла». Вот почему появились феромоны. Это искаженный греческий, но такое слово можно произнести. Уайатт также подчеркивает, что слово «феромон» похоже на слово «гормон», что отражает сигнальную функцию этих молекул. Однако в отличие от гормонов, феромоны действуют между телами, а не внутри одного организма. Новое слово сразу вытеснило старый термин «эктогормон».

Когда начались исследования феромонов млекопитающих? «Я вспомнил о Карлсоне и Люшере, так как в их статье в Nature предполагалось, что новое слово «феромон» может относиться и к позвоночным, а не только беспозвоночным».

Идея о существовании феромонов у млекопитающих довольно быстро угасла. «Прошло еще несколько лет, и в конце 70-х люди, работавшие с млекопитающими, начали понимать, что у млекопитающих будет очень сложно найти феромоны и, возможно, мы вообще ничего не найдем. У млекопитающих, в отличие от насекомых, нет такого инстинктивного и врожденного поведения, так что и искать бессмысленно. Был опубликован манифест, какие выпускают группы художников, где говорилось, что у млекопитающих нет феромонов[228]. Концепция феромонов применима только к насекомым. История была переписана».

Однако, как сообщает Уайатт, «в 1980-х были и те, кто утверждал, что у млекопитающих есть феромоны. Одним из них был химик Милош Новотны, который опубликовал серию статей о феромонах мышей[229]. В 2003 году Бенуа Шааль из Дижона обнаружил феромон в молочных железах кролика, заставляющий крольчат сосать молоко[230]. С тех пор было найдено много крупных и мелких молекул феромонов у мышей и других млекопитающих [например, Стивеном Либерлесом в Гарварде][231]. Многие небольшие молекулы обнаруживаются основным обонятельным эпителием (ООЭ), тогда как белковые феромоны, такие как мышиный феромон дарцин, обнаруживаются ВНО».

«Возможно, следует отделять термин «феромон» от понятия индивидуальных запахов, испускаемых каждым млекопитающим, – предлагает Уайатт[232]. – Я выдвинул идею индивидуальных смесей. Хотя все самцы выделяют одни и те же феромоны (однако доминантные самцы могут производить их в большем количестве), каждый самец также имеет свой собственный профиль запаха, свою личную смесь, которую учатся распознавать другие мыши. Если ученый пытается идентифицировать феромон, нужно проанализировать молекулы, которые одинаковы у всех самцов». Феромоны и индивидуальные смеси – не одно и то же. «Это совсем другая концепция того, как животные распознают друг друга, как отличают своих от чужих и как узнают партнера или чужака – все дело в различиях… И поэтому ученый должен найти различия в молекулах запаха, испускаемых каждым организмом. Феромоны накладываются на этот индивидуальный профиль».

Стивен Мангер из университета Флориды считает, что можно рассуждать «о двух категориях запахов. К одной относятся химические соединения (такие как феромоны, кайромоны [межвидовые химические сигналы, приносящие пользу реципиентам, например, паразитам] и алломоны [межвидовые сигналы, приносящие пользу тому, кто испускает сигнал, а не тому, кто его получает]), которые приобрели определенное внутривидовое или межвидовое биологическое значение и вызывают или облегчают врожденный иммунный ответ реципиента. Ко второй категории относятся соединения из внешней среды, которые животное учится связывать с другими сенсорными стимулами или с каким-то контекстом. В последнем случае смысл стимула постигается в процессе обучения. Некоторые соединения попадают в обе категории».

Биология, а не химия определяет, воспринимается ли молекула в качестве феромона или «обычного» запаха. Таким образом, повышенная способность некоторых веществ вызывать специфические реакции зависит от того, что и каким образом отслеживает система. Нужен системный теоретический подход, учитывающий разные уровни измерения, анализа и сравнения поведенческих реакций.