Фитин

Глава IX РАЗВЕДКА — ЭТО ИНТЕЛЛЕКТ

...Только не нужно считать, что всё в нашей стране тогда было просто и ясно! Мол, тиран Сталин зациклился на своём, «лизоблюды» поставляли ему информацию, исключительно соответствующую настроениям вождя, а честные сотрудники разведки во главе с Павлом Фитиным с огромным трудом пытались донести до него слова правды, попутно ожидая, когда их за это репрессируют... Нет, повторим ещё раз: если бы всё было так однозначно!

Увы, обстановка была гораздо сложнее и малопонятнее, чему убедительным свидетельством является письмо Павла Михайловича в Разведуправление РККА с просьбой дать оценку полученным агентурным материалам о подготовке Германии к войне против СССР. Письмо это датировано 9 июля 1940 года — то есть тем временем, когда Фитин возвратился из Германии, когда вновь возник из небытия «Брайтенбах», а Амаяка Кобулова в наркомате, как говорится, «выдрали» и всё как бы встало на свои места... Но, несмотря на это, в послании чувствуются очень большие сомнения! Разведчику, как сапёру и как хирургу, ошибаться нельзя — слишком дорогой может оказаться цена такой ошибки, причём — даже в государственных масштабах. А ведь противник делает всё возможное, чтобы направить разведчика и вообще всю неприятельскую спецслужбу по ложному следу.

В письме, адресованном руководству Разведупра — это были последние дни пребывания в должности генерал-лейтенанта авиации Проскурова, — старший майор госбезопасности Фитин пишет:

«Прошу срочно дать оценку нижеследующим агентурным данным:

1. Бывший английский король Эдуард[253] вместе с женой Симпсон в данное время находится в Мадриде, откуда поддерживает связь с Гитлером. Эдуард ведёт с Гитлером переговоры по вопросу формирования нового английского правительства, заключения мира с Германией при условии военного союза против СССР.

2. В ближайшие дни намечены большие наступательные операции немцев против Англии.

3. Германский и итальянский военные атташе в Бухаресте заявили, что в будущем Бессарабия, а также Советская Молдавия будут отторгнуты от СССР.

4. На территории бывшей Польши, граничащей с Советским Союзом, немцы усиленно строят в нескольких направлениях стратегические шоссе. С этой целью из Моравии ежедневно в бывшую Польшу поступают 50 вагонов камня, камнедробильные машины, вальцовые катки и другие материалы.

17 июня сего года из Праги в Краков, Перемышль и Ивангород выехали 20 инженеров-дорожников. В конце июня сего года выехали дополнительно 50 инженеров. Направляются также рабочие-бетонщики. Закрытая ранее в Богемии фабрика цемента в данное время работает в три смены.

5. Для перевозки войск в Кёнигсберге подготовлены два парохода, один из них “Бремен”.

В период 17—20 июня сего года из Богемии в направлении Польши проследовало 37 эшелонов германской пехоты.

6. Между Силезией и Польшей, а также в Моравии немцы начали строить укрепления. <...>»[254]

Ну и так далее...

В общем, всё смешалось и ничего реально не понять! То ли опять у рейха заваруха с Англией начнётся, то ли немцы с англичанами заключат союз против СССР, то ли гитлеровцы вообще оставят англичан в покое — и навалятся на нас. Это сейчас мы, вооружённые своим историческим знанием, чётко понимаем, кто был прав, кто — заблуждался, и главное — что кому следовало делать. А тогда всё происходящее представлялось некой большой лотереей, в которой можно было вытащить как счастливый, так и проигрышный билет.

«В то время как озабоченность германскими военными приготовлениями на западных границах всё увеличивалась, Фитин был должен проводить всё больше времени с начальником немецкого направления в Центре — Павлом Журавлёвым. Фитин был лично ответственным за контакт с военной разведкой. Начиная с лета 1940 года и кончая июнем 1941-го между двумя организациями поддерживалась постоянная связь. РУ часто передавало специфические необходимые запросы в НКГБ, после чего люди Журавлёва приспосабливали их к возможностям конкретных резидентур и их источников и посылали в нужные резидентуры. Все обмены между РУ и Первым управлением должны были быть одобрены Фитиным. Была, в частности, одна просьба в июле 1940 года, по которой Фитин переслал в РУ донесение источников в Братиславе (Словакия) о германизации словацкой армии. Это донесение Фитин лично переписал от руки»[255].

Понятно было, что в случае войны на нас нападёт не одна только гитлеровская Германия, но и чуть ли не вся подвластная ей Европа — те же самые «двунадесять языков», что под орлами императора Наполеона пёрли на нас в приснопамятном 1812 году...

Впрочем, разведке было известно, что и не только те же самые.

Вот информация, которая хотя и выглядит анекдотично с исторической точки зрения — уж слишком велики и необоснованны были претензии, — но в то время свидетельствовала об определённой опасности. Нарком внутренних дел Украины комиссар госбезопасности 3-го ранга Иван Александрович Серов сообщал наркому госбезопасности СССР Меркулову в феврале 1941 года:

«После окончания германо-польской войны и учреждения на оккупированной территории быв. Польши Генерал-Губернаторства, при содействии немцев стали создаваться так называемые украинские комитеты.

Эти комитеты являются легальным прикрытием деятельности контрреволюционной[256] националистической организации ОУН, которая через них проводит активную подрывную работу против СССР за создание “Самостийной Украины”. <...>

Основной программой украинских националистов является, при помощи Германии, создание “Самостийной Украины” от реки Сан до Кавказа, которая должна существовать под протекторатом Германии. На основе данной программы украинские националисты... приступили к организации украинской армии, именуемой “Украинська Оборона Краю”.

Организованный центр украинской армии находится в гор. Кракове. Возглавляют его, по данным, требующим проверки, бывший руководитель “Украинских Сичевиков” — БАРАБАШ Григорий и полковник петлюровской армии — СУШКО Роман.

По материалам зак. агентуры[257], в начале 1940 г. на территории Генерал-Губернаторства начали формироваться два украинских корпуса — один в г. Кракове и второй в г. Брашове, но в настоящее время выясняется, что на территории быв. Польши будет организовано 8 полков — украинских легионов.

Командный состав подразделений “Украинской армии” состоит из украинцев, но подготовка этих подразделений ведётся под непосредственным руководством и наблюдением немецких инструкторов. <...>»[258]

А вот некоторые фрагменты из справки об украинских националистических организациях в Германии и Польше, которую Фитин 28 февраля 1941 года направил наркому госбезопасности Украинской ССР Павлу Яковлевичу Мешику:

«На территории Германии и быв. Польши в настоящее время активно действуют следующие основные украинские организации:

ОУН — “Организация Украинских Националистов”.

УНО — “Украинское Национальное Объединение”.

Гетманцы — сторонники б. гетмана Павла Скоропадского.

УЦК — “Украинский Центральный Комитет”»[259].

Далее следует достаточно подробная характеристика каждой из этих организаций:

«ОУН — террористическая организация, существующая с 1920 г., стоит на платформе “Единой независимой соборной Украины”. <...>

Из многочисленных показаний членов ОУН и руководителей повстанческих штабов и групп, арестованных органами НКВД в течение 1940 г. на территории УССР, устанавливается, что ОУН работает под непосредственным руководством немецкой разведки и все шпионские сведения об СССР военного и политического характера передаёт немецкой разведке, оказывающей техническое содействие при переброске агентуры ОУН в СССР.

УНО — “Украинское Национальное Объединение” — легальная массовая организация украинской эмиграции, являющаяся широкой базой людских резервов для ОУН. <...>

Руководство УНО до 1939 г. осуществлялось “бюро Розенберга”, по указаниям которого и велась вся работа организации. За последние годы (1938—1940 гг.) УНО развило большую активность под непосредственным руководством ОУН.

Гетманцы — сторонники быв. гетмана Украины Павла Скоропадского. <...>

Общественно-политической организацией, под прикрытием которой действуют гетманцы, является “Украинская Громада”, официально разрешённая и утверждённая немцами в 1940 г. и имеющая свои филиалы кроме собственно Германии также в Австрии, Протекторате и в Генерал-губернаторстве. <...>

Скоропадский и его организация субсидируются немецким правительством и, кроме того, получают материальные средства из Канады и США, где имеются сильные гетманские организации».

Как видим, получалось так, что все эти «самостийники» и «незалежники» находились в самой прямой зависимости от гитлеровцев. А значит, свой «хлеб с маслом» им приходилось отрабатывать — немцы скупы, бесплатно не кормят:

«На территории быв. Польши, Протектората Чехия и Моравия, а также в Словакии создаются школы старшин (офицеров), подстаршин, лётчиков, танкистов, шофёров, полицейских, а также разведчиков и диверсантов.

Комплектованием этих школ руководит штаб ОУН в контакте с немецкими военными властями.

В г. Кракове, по ул. Скавинской, существует школа разведчиков на 400 чел., начальником школы является подполковник немецкой армии Шольц.

В Кракове, при Центральном Украинском Комитете существует школа старшин, которой руководит полковник Сушко Роман.

В г. Закопани существует школа инструкторов-разведчиков на 200 чел. Школой руководит капитан немецкой армии Розенберг-Шварцен.

В Холме организована школа танкистов, а также школа командного состава на 60 чел.

В июле месяце 1940 г. немцы официально объявили набор 10 000 украинцев в школы унтер-офицеров, а также отпустили на свободу более 100 000 украинцев, военнопленных быв. польской армии.

В апреле — мае этого года немцами была проведена регистрация бывших украинских офицеров, организованная по распоряжению генерального штаба.

Немцы принудительно переселяют всех украинцев с территории Франции, Бельгии, Люксембурга и Западной Германии в Центральную и Восточную Германию. Таким образом, переселено уже более 12 тыс. украинцев. <...>

По данным закордонной агентуры, военные формирования украинцев на территории Германии насчитывают в настоящее время до 75 000 чел. <...>»

...Как говорится, куда конь с копытом, туда и рак с клешнёй. А в общем, обстановка с каждым днём становилась всё хуже и хуже. Нелепо было думать, что всё, что делается, Германия делает исключительно для отвода британских глаз...

А в это время, 20 августа 1940 года, в далёкой Мексике агентом НКВД Рамоном Меркадером был смертельно ранен «демон революции», извечный соперник Сталина в борьбе за власть Лев Давидович Троцкий, который скончался на следующий день, 21 августа. Операцию по ликвидации, носившую двусмысленное название «Утка», организовали и провели сотрудники и агентура 5-го отдела ГУГБ НКВД, то есть советской внешней разведки, но так как нет никаких документальных свидетельств о том, что Павел Фитин принимал какое-то участие в руководстве или проведении этой операции, то мы о ней и говорить не будем. Насколько известно, непосредственным руководителем «оперативного мероприятия» по ликвидации Троцкого был Наум Исаакович Эйтингон, недавний нелегальный резидент в Испании, а всё, вроде бы, замыкалось на Павла Анатольевича Судоплатова. Известно ведь, как Сталин обсуждал с ним этот вопрос весной 1939 года.

Но не будем забывать, что о подобных «акциях» спецслужбы откровенничать не любят...

Точно так же, как наша разведка чуть было не потеряла ценнейшие источники в Берлине, мы могли потерять и перспективнейшую агентуру на Британских островах. Ведь в 1940 году в Лондоне оставался всего один оперработник, и тот вскоре отозванный на Родину. Таким образом, связь источников с Лубянкой оказалась просто утрачена...

Хотя этому факту есть и ещё одно совершенно удивительное объяснение.

В одном из своих донесений из Лондона наш агент «Зенхен» — Ким Филби сообщал, что в настоящее время у английской разведки СССР давно уже не было и нет ни одного источника. Но ведь Берия, как и его предшественники, на этих «английских агентов» приговоры пачками подписывал! Вспомним блистательного разведчика-нелегала Якова Исааковича Серебрянского, которого чуть было не расстреляли за «шпионаж в пользу Англии»... Люди, которые принимают сообщение «Зенхена», прекрасно всё понимают про «великого наркома» и его борьбу с «вражескими шпионами» и «врагами народа». А на сообщении ставится штамп «Совершенно секретно» и номер, оно подшивается, ожидая своего часа... И как знать, как ещё оно потом повернуться может — не ляжет ли в основу обвинения при очередной «перемене курса»?

Вот тут Берия и заявил, что Филби, да и вообще вся «Кембриджская пятёрка» — провокаторы! Работать с ними было запрещено, что, в итоге, нанесло серьёзный удар по нашей разведке. В конце концов новый резидент в Великобритании Анатолий Вениаминович Горский буквально понёс свою голову на плаху, доказывая, что с ними нужно работать, что эти люди обладают уникальными возможностями. Ему удалось это доказать — конечно, при активной поддержке начальника разведки Фитина. Правда, сначала эта победа оказалась половинчатой — разрешить-то работать разрешили, но было сказано, чтобы заданий им не давали, чтобы не «засвечивать», что именно интересует Москву. Конечно, очередная и полная нелепость!

...Известный советский разведчик Юрий Иванович Модин, работавший в Великобритании уже в послевоенное время, но хорошо знавший всю предысторию вопроса, писал об этой ситуации так:

«Когда вспоминаешь те годы, в голове не укладывается, как могло правительство СССР всего за несколько лет до начала Второй мировой войны отозвать практически всех своих разведчиков из-за границы. А ведь именно в это время секретные службы всех стран развили бешеную активность. Безумие сталинских чисток подавило все другие соображения. Поэтому сеть талантливейших агентов, созданная в Кембридже нашими представителями, была на какое-то время предоставлена сама себе»[260].

«Предоставлена сама себе» — написано излишне аккуратно и вежливо. Точнее будет сказать — брошена, без всяких объяснений.

Но повторим в очередной раз всё ту же сакраментальную фразу — пусть она и звучит, как заклинание: не всё так просто. Ведь в истории «Кембриджской пятёрки» — будем называть эту группу таким привычным именем — оказалось, с точки зрения некоторых сотрудников Центра (а может и многих, сейчас не угадаешь), также и весьма уязвимое обстоятельство, да не одно. Самое, пожалуй, опасное из обстоятельств было то, что с 1934 года с Филби и ещё кем-то из «пятёрки» работал нелегальный резидент в Лондоне майор госбезопасности Александр Михайлович Орлов (он же — Лев Лазаревич Фельдбин), переметнувшийся на Запад в 1938 году. Как известно, он обещал Сталину — при условии, чтобы его не трогали, — не раскрывать противнику никого из советской агентуры за рубежом. Но, повторим, кто мог поручиться, что этот человек, «единожды солгавший», сдержит своё слово? И как узнать, «сдал» он агента или нет, если нормальная контрразведка не делает никаких резких и поспешных движений? Разведчик — это же не карманник, которого следует немедленно хватать за руку и с громкими криками тащить в милицию. За иностранным шпионом могут наблюдать и месяцами, и годами...

Один из недавних руководителей Службы внешней разведки говорил нам, что кое-кого Лев Лазаревич всё-таки аккуратным образом сдал, но про «Кембриджскую пятёрку» умолчал, так как, очевидно, просто позабыл про её существование. Не удивительно, ибо он знал очень и очень многих, причём людей гораздо более серьёзных и авторитетных, между тем как будущее созвездие наших блистательных агентов, со временем занявших очень серьёзные позиции в британском истеблишменте, тогда представляло собой всего лишь нескольких студентов, разве что с радужными перспективами на будущее...

Зато другой известный нам перебежчик, Вальтер Кривицкий, помнил и рассказал контрразведке, что с советской спецслужбой был тесно связан некий молодой и талантливый британский журналист, работавший в Испании во время гражданской войны. По счастью, Кривицкий, как сотрудник военной разведки, а не НКВД, про этого журналиста только что-то слышал, но лично его не знал, так же как и не имел представления о его имени. Британской контрразведке столь скудных «установочных данных» — «молодой и талантливый» — явно не хватило для того, чтобы идентифицировать блистательного Кима Филби: подобных журналистов у них было много. Но кто рискнул бы в этом поручиться на все сто процентов? Филби всё-таки мог попасть под подозрение, и вполне возможно, что его аккуратно и нечувствительно «разрабатывали»... Кто это знает наверняка?

Однако к тому времени, о котором мы ведём рассказ, известные нам представители «Кембриджской пятёрки» уже достигли немалых жизненных успехов и карьерных высот и могли поставлять в Центр ценнейшую и весьма актуальную информацию.

Так, в 1940 году Ким Филби, в недавнем прошлом корреспондент газеты «Таймс», поступил на работу в британскую разведку MI6; Гай Бёрджесс работал там же ещё с 1938 года, причём в секции «Д» (диверсии); Дональд Маклин, 2-й секретарь британского посольства в Париже, был после эвакуации диппредставительства из Франции зачислен в штат Foreign Office; Энтони Блант, высококлассный специалист по итальянскому искусству XV—XVII веков, служил в контрразведке MI5; Джон Кернкросс был личным секретарём лорда Хэнки — влиятельнейшего министра без портфеля и общественного деятеля.

Уже по одному перечислению должностей можно предполагать, какими агентурными возможностями располагала эта высокообразованная компания!

Кстати, данная последовательность расстановки имён является совершенно случайной, потому как каждый из этих агентов принёс советской разведке — и, соответственно, Советской стране, — огромную пользу, особенно в годы борьбы с фашизмом, так что строить их по какому-то ранжиру, рассуждая, кто сделал больше, кто меньше, просто бессмысленно, да и вообще неэтично.

Но вот ведь в чём закавыка... Во-первых, чем интереснее информация, тем меньшее доверие она вызывает, тем большей проверки подчас требует. Понятно, что противник, начиная «игру», будет подсовывать разведке как можно более интересный материал, ибо на малоценную информацию, соответственно, мало кто и клюнет. А ведь всем понятно, что ценную информацию получить трудно, обладают ею немногие — отсюда и возникают естественные сомнения. Тот ли это человек, за кого он себя выдаёт, и та ли это информация, которая нам так нужна? Во-вторых, мы уже не раз повторяли, что товарищ Сталин — а также ряд близких к нему людей, в том числе и из руководства НКВД, — искренне считали, что все сообщения о планах Гитлера по нападению на СССР являются «дезой» англичан. А тут ведь именно с Британских островов поступают десятки и сотни ценнейших документов по теме подготовки германской агрессии против нашей страны...

Вот, к примеру, несколько слов о той работе, которую как раз в описываемое время провёл в интересах советской разведки Дональд Маклин, чиновник британского МИДа:

«В конце этого года или в начале 1941-го Маклин передал в Москву мобилизационные планы Германии и Италии, сведения о производственных мощностях немецких военных заводов. Эти документы гораздо точнее любых политических деклараций свидетельствовали об агрессивных планах так называемых “стран Оси”. В первой половине 1941 года он же переслал советской разведке ещё ряд документов, свидетельствовавших о неизбежности нападения гитлеровской Германии на СССР — в том числе оперативные планы по разгрому вермахтом Красной армии. В то время он получил доступ к материалам, исходящим из военного бюро Кабинета министров, координировавшего вопросы ведения войны. К тому же к Маклину по роду его деятельности поступали документы из Генерального штаба, переписка Форин оффис с его заграничными представительствами и министерствами иностранных дел и правительствами других государств»[261].

Просто невероятно, насколько ценные материалы! И это один только источник из известной «пятёрки»!

Но может ли это быть подставой? Да, может — вне всякого сомнения. Всё-таки британская разведка — Secret Intelligence Service, SIS, она же MI6 — является старейшей в мире, и её специалисты много чего умеют. В том числе и делать подставы...

А значит, Павлу Фитину и его команде следовало во всём разобраться, убедиться в подлинности присылаемых сообщений — и прийти к единственно верному, безошибочному выводу. Но главное, что в данном случае Фитину опять-таки следовало принимать на себя ответственность за конкретных людей и за результаты их работы.

Ну что ж, разобрался, убедился — и принял на себя ответственность. В результате в конце 1940 года в Лондон было направлено четыре сотрудника «легальной» резидентуры, которые, восстановив связь с агентами, вскоре наладили регулярное получение разведывательной информации:

«Сообщение из Лондона

В сводке материалов английской разведки за неделю с 20 по 27 апреля 1941 г., в разделе “Германия и Финляндия”, сообщается:

Офицер финского Генштаба в конце марта с. г. сказал, что в финском штабе существуют следующие мнения:

1. В случае германо-русского конфликта Германия приложит все усилия к вовлечению Финляндии в войну против СССР.

2. Немцы немедленно начнут наступление на район Мурманска, используя для этой цели свои дивизии в Северной Норвегии.

3. Немецкие морские и воздушные силы окажут помощь финской армии, находящейся в южной части Финляндии.

В конце марта немецкие офицеры несколько раз заявляли в финском Генштабе, что советско-германские отношения вступят в критическую фазу в мае с. г. <...>

Начальник 1-го Управления НКГБ СССР

Фитин»[262].

Как и ожидалось, надеяться на «развитие добрососедских отношений» с Финляндией нам было преждевременно: обиженные финны мечтали о реванше и очень надеялись на гитлеровцев в качестве доброхотных союзников...

«Сообщение из Лондона № 3430 от 16.V.41 г.

<...> Специальный источник сообщает о продолжающейся переброске германских войск с Балкан в Польшу и о сильной концентрации германских войск в Восточной Пруссии. Этот же источник сообщил, что к 15 мая должны быть закончены все строительства военных дорог в Польше и в районе Мемеля. Усиливается антисоветская пропаганда среди русского гражданского населения и в Красной армии... Один из сотрудников Гиммлера заявил, что война с Россией может вспыхнуть скорее, чем ожидается, и что в этом случае немецкий план будет:

1. Быстрый захват Москвы и создание там нового правительства.

2. Организация этим новым правительством гражданской войны против большевиков при материальной помощи немцев.

3. Создание национальных правительств на Украине, в Белоруссии и в балтийских странах для политического и экономического сотрудничества с Германией.

4. Давление на Финляндию с целью заставить её предпринять войну “мщения” против СССР.

По данным польской разведки, между армией и политиками в Германии имеются расхождения по этому вопросу: военные высказываются за войну против СССР, в то время как политики настаивают на переговорах.

Политики, руководимые Риббентропом, доказывают, что в переговорах Германия добьётся всего того, чего она хочет, т. е. участия в экономическом и административном контроле Украины и Кавказа. Мирное разрешение даст Германии больше, чем управление завоёванной территорией, лишённой советского административного аппарата.

В конце апреля Гитлер ещё не принял определённого решения, какой из двух методов следует применить.

Начальник 1-го Управления НКГБ СССР

Фитин»[263].

Да, здесь чего-то германские политики загнули! Пока у власти в Советском Союзе находились патриотически настроенные и национально ориентированные лидеры, они не могли позволить иностранному государству никакого участия в экономическом и административном контроле над какой-либо частью нашей территории...

А вот то, что «Гитлер ещё не принял определённого решения», — это очень и очень важно. Эту фразу следовало бы подчеркнуть для доклада Сталину самым ярким красным карандашом.

<...> “26 мая высокопоставленный немецкий чиновник сообщил следующее: в Берлине растут убеждения, что германские требования к СССР являются слишком далекоидущими, чтобы можно было бы ожидать мирного урегулирования. Фюрер приходит к заключению, что быстрая кампания против СССР является необходимой на том основании, что Украина должна быть в германских руках ещё до сбора урожая. Обладание южной Россией существенно, так как она может быть альтернативной базой для продвижения на Ирак.

Капитан финского Генерального штаба, только что с группой других офицеров вернувшийся из поездки в Германию, 20 мая сообщил:

а) Германо-русские переговоры очень большой важности или уже начались, или должны начаться в самое ближайшее время.

б) Немцы, имея перед собой перспективу затяжной войны, считают необходимым ликвидировать всякую опасность со стороны Красной армии. Они также считают крайне желательным добиться от СССР более значительных экономических преимуществ.

в) Поэтому немцам мыслится предложить СССР две альтернативы: или экономическое и политическое сотрудничество с Германией, по существу равняющееся полному подчинению и включающее демобилизацию Красной армии, или же война с Германией.

г) Немцы предвидят, что война поведёт к аннексии некоторых территорий и раздроблению СССР на ряд мелких государств, которые будут находиться под германским доминированием. Они считают, что для победы над СССР им достаточно будет дойти до Москвы. <...>”

Начальник 1-го Управления НКГБ СССР

Фитин»[264].

Незнание истории — существенный недостаток. Мы прекрасно помним, как император Наполеон со своими «двунадесятые языков», которые уже упоминались в начале этой главы, более-менее успешно дошёл до Москвы и даже, вроде бы, расположился в ней на зимовку — да только что из того вышло? Как говорится, «пошли по шерсть, а вернулись стрижеными»... Армия Наполеона буквально исчезла в России.

Но вообще, как мы видим, в этих сообщениях нет ничего утешительного и ободряющего (в отличие от сдержанно-оптимистичных сообщений берлинского «Лицеиста»). И под каждой из этих тревожных сводок подписано: «Фитин».

Не знаем, как относился к таким материалам товарищ Сталин, но, по крайней мере, известно, что и Лаврентий Павлович Берия, и Всеволод Николаевич Меркулов их ему передавали. Хотя, иного варианта тут, в принципе, и не было. Вот что по этому поводу пишет Дэвид Мёрфи:

«В отличие от военной разведки, внешняя разведка НКВД никогда не создавала аналитическую составляющую или информационную часть. Она всегда полагалась на рассылку рапортов конкретным клиентам, оставляя им решение по толкованию. На этой процедуре настоял Сталин, пояснив, что только он один будет судить конкретные сообщения и их скрытый смысл. Однако его проблемой была ограниченная способность понимать иностранные дела... Ограниченный марксистско-ленинской идеологией и заговорщическим складом ума, Сталин был плохим экспертом по анализу информации. Самым убедительным доказательством этого является его зацикленность на идее, что Гитлер не сможет напасть и не нападёт на СССР, пока не завоюет Англию»[265].

Учитываем, что оценка Иосифа Виссарионовича — это личное мнение господина Мёрфи.

Разумеется, в то время внешняя разведка укрепляла не только берлинскую и лондонскую свои резидентуры. Но чтобы не утомлять читателя перечислением мероприятий — где, что и как было сделано, мы ограничимся кратким свидетельством самого Павла Фитина: «В результате принятых мер в предвоенные годы удалось укомплектовать около 40 резидентур за кордоном и направить в них более 200 разведчиков, а также вывести на нелегальную работу многих кадровых чекистов. Это сразу же сказалось на результатах»[266].

И вот ещё очень интересное свидетельство:

«Не забыли и о маскировке. В 1940—1941 годах увеличилось число ведомств, используемых для прикрытия оперработников внешней разведки. Кроме дипломатических и торговых представительств, разведчиков стали посылать в отделения ТАСС, Всесоюзного объединения “Интурист”, Всесоюзного общества культурных связей с заграницей. В первую очередь дополнительные оперативные сотрудники были направлены в легальные резидентуры, находившиеся в Великобритании, Соединённых Штатах, Германии, Китае, Иране, Турции, Афганистане, Японии, Болгарии, Польше»[267].

Серьёзные изменения произошли в то самое время и в Центре. 3 февраля 1941 года, в соответствии с Постановлением Политбюро ЦК ВКП(б), Наркомат внутренних дел был разделён на два наркомата: НКВД, которым продолжал руководить Лаврентий Павлович, и Народный комиссариат госбезопасности, который возглавил Всеволод Николаевич Меркулов, недавний начальник ГУГБ. Официально это решение объяснялось «необходимостью максимального улучшения агентурно-оперативной работы органов государственной безопасности и возросшим объёмом работы, проводимой Народным комиссариатом внутренних дел СССР».

К сожалению, по ряду обстоятельств можно понять, что решение «о разделении» было принято довольно спонтанно и неожиданно и потом дорабатывалось по ходу дела.

Ведь только «25 февраля 1941 г. Политбюро ЦК ВКП(б) приняло постановление “О назначении руководящих работников Народного комиссариата государственной безопасности Союза СССР”. Этим решением были утверждены — начальником Разведывательного управления П. М. Фитин, начальник 5-го отдела (ИНО) НКВД СССР; его заместителями: П. А. Судоплатов — заместитель начальника пятого отдела НКВД СССР; В. М. Зарубин — заместитель начальника отделения пятого отдела НКВД СССР»[268].

В новой структуре служба разведки получила название 1 -го управления НКГБ СССР и будет носить его (периодически сменяя свою принадлежность к НКГБ или к НКВД) на всём протяжении службы Павла Михайловича Фитина. Он же сам уйдёт из разведки через три месяца после того, как Первое управление получит статус главного...

Соответствующие директивы, в которых определялся «функционал» наркоматов, были подписаны только 1 марта.

О том, чем занимался НКВД — от охраны общественного порядка и государственных границ до борьбы с детской беспризорностью и записи актов гражданского состояния, — мы говорить не будем, это уже совсем не наша тема. А вот на НКГБ возлагалось:

«а) ведение разведывательной работы за границей;

б) борьба с подрывной, шпионской, диверсионной, террористической деятельностью иностранных разведок внутри СССР;

в) оперативная разработка и ликвидация остатков всяких антисоветских партий и контрреволюционных формирований среди различных слоёв населения СССР, в системе промышленности, транспорта, связи, сельского хозяйства и пр.;

г) охрана руководителей партии и правительства.

От проведения всякой другой работы, не связанной непосредственно с вышеперечисленными задачами по обеспечению государственной безопасности СССР, органы Наркомата государственной безопасности освобождаются...»[269]

В пункте 7-м той же директивы, подписанной Берией и Меркуловым, двумя наркомами, указано: «Разделение органов НКВД провести в декадный срок, выслав в НКВД СССР и НКГБ СССР соответственно докладные записки с приложением проекта штатов органов НКВД и НКГБ по республике, краю, области и расстановки личного состава»[270].

Вот так вот: в Центре месяц готовили бумаги, а на местах давайте-ка решайте всё и делайте в десятидневный срок!

Хотя, конечно, время уже не ждало, война буквально стояла на пороге. Однако никто реально не знал, когда именно она начнётся. Даже сам агрессивно настроенный фюрер ещё не был твёрдо уверен в собственных своих намерениях.

...Как известно, слово «разведка» звучит по-английски как «intelligence», что также ещё переводится как «интеллект» или «рассудок». Однако в те времена, а именно в конце 1930-х годов, говорить про «intelligence» применительно к нашей разведке было несколько проблематично; и пусть никто не примет этого в обиду. Просто тогда разведка выполняла, грубо говоря, одну-единственную задачу — добывала ту информацию, которую затем осмысливали и оценивали многомудрые политики. Так было не только в «тоталитарном», как о нём сегодня любят говорить некоторые, Советском Союзе, но даже и в славной своими демократическими традициями Великобритании. Несмотря на то что британская MI6 давно уже имела собственную информационную службу, сэр Уинстон Черчилль преспокойно заявил: «Я не верю в коллективную мудрость! Вы, разведка, давайте мне конкретные факты, документы, а я уж сам разберусь. Не надо мне ваших домыслов!» Более того, Черчилль высказал свои соображения американскому президенту Рузвельту — и тот стал вести себя по отношению к разведке примерно так же высокомерно... И ведь не то чтобы разведки не доросли до известной самостоятельности, скорее, не доросли до известного понимания сами политические деятели, традиционно считавшие себя самыми мудрыми и всё знающими...

Это подтверждают и современные историки:

«Со времён ВЧК во внешней разведке не было специального информационно-аналитического подразделения, которое на экспертной основе занималось бы таким важным делом, как анализ, проверка и оценка добытых данных, а также попадавшей в сообщения агентуры дезинформации. Кроме того, согласно установленному Сталиным порядку работы с разведывательными материалами, ему направлялись фактически нефильтрованные сообщения источников. Видимо, он опасался, что в ходе такой фильтрации может быть упущено что-то важное. Он также не требовал от разведки каких-либо разъяснений по поводу излагавшихся данных, выводов и прогнозов. Такая схема, естественно, снижала барьер для проникновения в сообщения руководству страны недостаточно достоверных и противоречивых сведений

В подобном подходе к разведывательной информации Сталин был отнюдь не одинок. Черчилль также “не довольствовался этой формой коллективной мудрости и предпочитал лично видеть оригиналы”»[271].

Тридцатидвухлетний Павел Фитин политиком не был, а потому всезнающим человеком себя не считал, и, к тому же, в мудрости великого вождя не сомневался. Просто, творчески относясь к порученному делу и стремясь как можно лучше выполнять свои обязанности, — тем самым, разумеется, оправдывая доверие товарища Сталина, — он понял, что разведке необходимо иметь собственное информационно-аналитическое подразделение. Сотрудники такого подразделения должны были бы оценивать получаемую информацию, отсеивать непроверенные и ложные сведения, выстраивать получаемые материалы в строгой логической последовательности, делать профессиональные выводы... В итоге — экономить время государственных руководителей, помогая им лучше понимать представляемые спецслужбами материалы.

Необходимость создания подобного подразделения особенно остро ощущалась теперь, в начале 1941-го, когда основательно увеличилось количество решаемых разведкой конкретных задач. В частности, германское отделение, впоследствии ставшее отделом, помимо всех прочих дел, выполняло ещё и некие диспетчерские функции: получало рапорты от разведки пограничных войск НКВД и их агентуры, а также поддерживало связь с Разведуправлением РККА, куда передавало имеющуюся информацию по немецкой армии. Военные разведчики признавали увеличение численности группировки немецкой армии, расположенной близ советской границы, но опасались того, что гитлеровцы создают впечатление её «массовости», передвигая одни и те же подразделения по разным направлениям. Поэтому руководство РУ просило разведку НКГБ уточнять наименования частей и подразделений, места их дислокации, маршруты движения... Таким образом, в 5-м отделе, а позднее — в 1-м управлении накапливались сообщения, получаемые от своих источников, а также из других подразделений НКГБ и НКВД и ещё из военной разведки.

Юрий Модин отметил в своих воспоминаниях интересный момент:

«В те годы НКВД не хранил подлинников расшифрованных телеграмм, опасаясь шпионажа в своей системе, признав за благо не сохранять никаких письменных следов нашего сотрудничества с иностранными агентами. Поэтому до прихода сотрудников, в обязанности которых входило уничтожение подлинников, мы должны были собственноручно составить их краткое резюме. Затем они направлялись спецсотрудникам, которые подшивали резюме в дело каждого агента. Хранились эти досье в сверхсекретных архивах...»[272]

И всё равно, грубо говоря, материалов были кучи, и если не заниматься их систематизацией, анализом и оценкой, то в них, в конце концов, можно было утонуть или окончательно потерять ориентацию...

Вполне возможно, что именно потому, что Иосиф Виссарионович Сталин получал информацию от различных спецслужб и эта информация была разрозненной, а зачастую — весьма противоречивой, он и терял доверие к разведке. Наступал и проходил очередной назначенный срок начала гитлеровской агрессии — но ничего не случалось, и реакция на крик «Волки!» становилась всё более вялой. К тому же, каждый из нас — вне зависимости от своего статуса и общественного положения — чаще всего верит именно в то, во что ему больше всего хочется верить.

Лидер Советского государства очень надеялся, что ему удастся оттянуть начало войны хотя бы на год, а то и на два, и за это время серьёзно укрепить Вооружённые силы и по-настоящему подготовить страну к отражению фашистской агрессии. Ему казалось, что он сумеет это сделать за счёт политики компромиссов и показного миролюбия, а также — не будем этого скрывать — своей общепризнанной мудрости. (Наши руководители всегда верили в свою мудрость, тем более что вера эта ревностно поддерживалась их ближайшим окружением и официозными средствами массовой информации.) Была у Иосифа Виссарионовича и надежда на то, что Гитлер, наученный печальным опытом своих предшественников, во-первых, не решится воевать на два фронта, а, во-вторых, не станет затягивать начало кампании, иначе в дело может вступить «генерал Мороз», который некогда пришёл на помощь императору Александру I и фельдмаршалу князю Голенищеву-Кутузову-Смоленскому...

Но если Сталин, как оказалось, несколько переоценивал разумность своего противника, то Гитлер своего противника явно недооценивал. Между тем уверенность в грядущей «шестинедельной войне» свидетельствовала не только о недальновидности германских стратегов, но и о слабости и недоработках немецкой разведки, которая не смогла дать руководству Третьего рейха объективного представления о силах, возможностях и экономическом потенциале советской стороны. Спасибо товарищу Берии, установившему в стране жёсткий контрразведывательный режим! Говорим без всякой иронии, потому как такая политика отвечала высшим интересам нашего государства.

Известно, что у Павла Михайловича давно уже возникла идея создания некоего, пока что нештатного, — ибо ни в структуре 1-го управления, ни в структуре НКГБ вообще такого подразделения предусмотрено не было, — «информационно-аналитического центра» или отдела. Решение это было реализовало весной 1941 года, причём заняться «аналитикой» было предложено всё тому же Павлу Матвеевичу Журавлёву, руководителю германского отдела, и его заместителю Зое Ивановне Рыбкиной. Это были опытные и безотказные сотрудники, в которых Фитин не сомневался, но главное — военная угроза исходила именно с их направления, они были, что называется, «в теме», так что поручать это дело кому-то иному было бы просто неразумно. Вот и получилось, как в той пословице: «кто везёт — на том и едут». Ну а что тут было делать?

Зоя Ивановна Рыбкина вспоминала:

«Нашей специализированной группе было поручено проанализировать информацию всей зарубежной резидентуры, касающейся военных планов гитлеровского командования, и подготовить докладную записку. Для этого мы отбирали материалы из наиболее достоверных источников, проверяли надёжность каждого агента, дававшего информацию о подготовке гитлеровской Германии к нападению на Советский Союз.

Из надёжных источников нам стали известны зловещие планы Гитлера. Среди наших агентов, действовавших в самых разных странах, были люди самоотверженные, беспредельно преданные и активно помогавшие нам»[273].

О том же самом, с некоторыми дополнительными подробностями, пишет и бывший заместитель начальника разведки генерал Судоплатов:

«...Журавлёв и Зоя Рыбкина завели литерное дело под оперативным названием “Затея”, где собирались наиболее важные сообщения о немецкой военной угрозе. В этой папке находились весьма тревожные документы, беспокоившие советское руководство, поскольку они ставили под сомнение искренность предложений по разделу мира между Германией, Советским Союзом, Италией и Японией, сделанных Гитлером Молотову в ноябре 1940 года в Берлине. По этим материалам нам было легче отслеживать развитие событий и докладывать советскому руководству об основных тенденциях немецкой политики...»[274]

Не секрет, что «мемуары» Павла Анатольевича Судоплатова, произведшие в своё время фурор и даже вызвавшие общественное потрясение своей откровенностью, создавались, если говорить объективно, зарубежными авторами или литзаписчиками (по таковой причине мы и взяли слово «мемуары» в кавычки), а потому при работе с ними внимательному исследователю частенько приходится отделять «плевелы от пшеницы». Вот и здесь: каких-либо предложений по «разделу мира» на переговорах наркома иностранных дел В. М. Молотова с рейхсканцлером А. Гитлером 13 ноября 1940 года сделано не было — обсуждался вопрос «о разграничении основных сфер влияния», или, как был озаглавлен проект секретного протокола, «о разграничении главных сфер интересов четырёх держав», а это совсем не одно и то же...

Зато тот факт, что материалами литерного дела «Затея» пользовалось и руководство 1-го управления, и руководство наркомата, и высшее руководство страны — это для нас представляет интерес. Но и тут нас несколько разочаровали.

— Реально никакого информационно-аналитического подразделения тогда создано не было, — уверенно возразил один из специалистов, прекрасно знающий Службу, что называется, изнутри. — Что-то типа информационной группы было, всё прочее — это легенда, желаемое выдаётся за действительное. Да, сотрудники собирали и подшивали материалы, вот только оценок этих материалов вы у них не найдёте. То есть аналитики-то и нет!

В подтверждение тому нам было предложено критически посмотреть на известный «Календарь сообщений агентов берлинской резидентуры...», речь о котором ещё пойдёт впереди. В «Календаре» этом имеются три графы: «Дата», «Источник», «Содержание материала».

— А где оценки этих материалов? Где аналитика? — спросил наш собеседник. — Как видите, налицо только краткое изложение фактов — пускай и в строгой последовательности. До аналитики мы тогда ещё не доросли...

...Как известно, последующие события внесли в работу внешней разведки большие коррективы, и, в частности, пока что была отставлена идея создания аналитического подразделения, как были приостановлены и некоторые другие проекты. А ведь тогда планировалось многое.

«Накануне войны структура Иностранного отдела эволюционировала в направлении создания специализированных подразделений: от структуры одно отделение — группа стран к структуре одно отделение — одна страна, создания новых отделений.

К сожалению, поздно, только в разгар войны, было создано аналитическое подразделение внешней разведки органов госбезопасности»[275].

Действительно, совсем скоро всё изменится, в том числе, безусловно, и стиль работы руководителей. А пока, очевидно именно к этому времени, у Павла Михайловича, который давно уже был на руководящей работе, определился свой, особенный стиль общения с людьми.

По воспоминаниям ветеранов органов государственной безопасности, работавших с Фитиным в более позднее время, он очень ценил своих сотрудников — он вообще душевно относился к любому человеку и никому никогда не делал ничего плохого. Если же Павел Михайлович замечал, что кто-то из его сотрудников относится к делу недобросовестно или равнодушно, работает, что называется, абы как, он прежде всего старался его заинтересовать. Как-то включить его в процесс, подержать его, помочь, когда что-то не получается, привлечь на помощь других сотрудников. Но если это не давало никакого результата, если Фитин видел, что это бездельник или случайный человек, он просто от него отходил, и к таким людям требование у него был одно — не мешай, вот и всё! При этом он не ругался, не склонял сотрудника на всех совещаниях, не «обвешивал» его взысканиями, не просил руководство наркомата, чтобы того куда-то убрали — он просто не обращал на него внимания, всё общение с ним происходило на уровне «здравствуйте — до свидания», и люди, понимая, что они в этом коллективе лишние, уходили сами, по собственному желанию и без каких-либо негативных для себя последствий... Вообще, Фитин очень быстро понимал людей — была у него на этот счёт какая-то интуиция. Несколько раз побеседует с человеком, присмотрится к нему, оценит его поведение в коллективе — и либо расположится к нему всей душой, либо, что бывало гораздо реже, как-то перестаёт замечать...

Конечно, во время войны такой «демократический» стиль работы с подчинёнными не подходил, но в мирное время, очевидно, был достаточно действенен и эффективен.

В «Личном листке по учёту кадров», заполненном, как мы помним, 12 сентября 1951 года, указано, что в январе — феврале 1941 года Фитин побывал в «спецкомандировке» в Турции. Что, как и зачем — опять-таки неизвестно, мы можем только догадываться.

Ведь если почти до конца 1938 года, пока у власти в сопредельном государстве находился Мустафа Кемаль Ататюрк, Турция занимала лояльную позицию по отношению к СССР и между нашими странами развивались добрососедские отношения, то после кончины первого турецкого президента новое руководство страны стало всё больше склоняться к сотрудничеству с фашистской Германией. В начале 1930-х годов советская разведка в Турции имела достаточно хорошие позиции. Основными задачами резидентуры были: работа по белоэмигрантским и антисоветским националистическим организациям, ведь через Турцию в своё время пролёг один из основных путей исхода из России, и многие наши бывшие соотечественники так и остались на турецкой земле; проникновение в иностранные спецслужбы, что обусловливалось тем, что Турция, как и соседние Иран и Афганистан, являлась одним из мировых «шпионских перекрёстков»; ну и третьей задачей считалось получение политической информации из этого неспокойного региона — и тут уже ничего объяснять не нужно.

Как и в других местах, резидентура в Стамбуле понесла немалые потери — в конце 1930-х годов в ней работали один-два сотрудника. Теперь, в преддверии германской агрессии, нужно было восстанавливать разведывательные позиции, возрождать ослабленную агентурную сеть. Вполне возможно, что Павел Михайлович приезжал именно для этой работы. Не исключаем также и того, что с территории Турции он мог без особых проблем посетить какие-то другие сопредельные государства...

Конечно, нам очень трудно судить, насколько была нужна и оправданна эта зарубежная командировка, но нельзя забывать и такой момент: очевидно, что большинство сотрудников 1-го управления выезжало за рубеж в длительные или краткосрочные командировки. Если же начальник управления ни разу не работал, как говорят разведчики, «в поле» и имеет чисто теоретические познания, то вряд ли у него может установиться должное взаимопонимание с коллективом. Неизбежны и конфликты, когда начальник — уж так ему положено по должности — будет прорабатывать подчинённого за какие-то ошибки или недочёты в его работе «на холоде», а сотрудник в ответ станет как минимум думать про себя: «А ты сам там был? Чего ты в этом деле понимаешь!» Иной же и вслух это выскажет, и возразить будет нечего... Поэтому вполне возможно, что в Турцию Павел Фитин ездил прежде всего для необходимого самоутверждения, приобретения личного опыта. Не исключаем и того, что после Германии и Турции в перспективных планах его могли быть Япония и США, чтобы познакомиться со всеми регионами. Но тут помешала война...

Предположений делать можно много, однако, как мы сказали, в «Личном листке» имеется только такая лаконичная запись: «1941.1. — 1941.11. Турция. Спецкомандировка». И ничего более!

А в подтверждение того, что наш герой прекрасно понимал, что руководителю важно получить опыт работы «в поле», — небольшой эпизод из воспоминаний генерала Виталия Павлова:

«Во второй половине 1940 года начальник внешней разведки П. М. Фитин предложил мне готовиться к ознакомительной поездке за океан.

— Ты, — сказал мне Павел Михайлович, — руководишь делами США, а сам там ещё не был. Поезжай в начале будущего года, посмотри, как работают те молодые разведчики, которых ты туда отправил»[276].

...Бригадефюрер СС Вальтер Шелленберг, перед самой войной возглавлявший отдел Е (контрразведка) в IV управлении РСХА, писал в своей книге «Лабиринт»:

«Для нас война с Россией уже началась. Секретные службы начали интенсивную работу. Основной нашей обязанностью была организация тщательной слежки за шпионскими группами, которые были уже раскрыты. Их надо было обезвредить до начала событий, причём так, чтобы иностранные разведки не знали о наших мобилизационных планах. Я приказал моим сотрудникам арестовать всех подозрительных лиц. Аресты проводились при содействии военной разведки Канариса и других учреждений вермахта. Особое внимание было уделено наиболее “чувствительным” участкам, таким, как железнодорожные вокзалы и пограничные посты.

Что касается шпионских групп русских, то их арест уже нельзя было откладывать. Сейчас необходимо было перекрыть все каналы информации. Только одна или две из этих шпионских групп были оставлены с тем, чтобы снабжать своих заведомо фальшивыми разведывательными сведениями. Нам удалось сообщить русским сфабрикованные материалы о вновь готовящейся высадке десанта в Англии под кодовым наименованием “Морской лев”»[277].

Звучит красиво! Причём то, что удалось передать в Москву «дезу» про якобы готовившуюся высадку немецких десантов на английское побережье, вполне соответствует истине. Но вот говоря про одну или две оставшихся «шпионских групп русских», господин Шелленберг уж слишком сильно загнул. Хотя, быть может, и нет — ведь он пишет об известных его ведомству группах. А сколько было других, неизвестных ему групп, не попавших в сети контрразведчиков гестапо и СД?

Достаточно сказать, что одна только «Красная капелла» насчитывала к началу 1942 года более 200 человек...

А значит, нет никаких сомнений в том, что разведчик Фитин сумел переиграть контрразведчика Шелленберга. Впрочем, и бригадефюрер СС Хейнц Йост, руководивший германской политической разведкой перед войной, не сумел создать на территории СССР разведывательной сети, подобной той, что была у старшего майора госбезопасности Фитина в Германии, — об этом мы уже ранее говорили.