Фитин

Глава II «ВЫШЛИ МЫ ВСЕ ИЗ НАРОДА...»

О корнях — то есть об истории семьи — нашего героя известно до обидного мало. В автобиографии, написанной в декабре 1946 года, когда он полгода пребывал «в распоряжении Управления кадров МГБ», генерал-лейтенант Фитин указывал:

«Я, Фитин Павел Михайлович, родился в 1907 г. в селе Ожогино, Шатровского района, Курганской области в семье крестьянина-бедняка.

Родители до революции занимались своим хозяйством. После освобождения Урала от Колчака, они в марте 1920 года вступили в сельскохозяйственную коммуну “Звезда” Шатровского района. Отец был одним из её организаторов. В 1919 году отец вступил в члены ВКПб[31]...»[32]

Как видим, в этом тексте содержится минимум информации, а потому внесём некоторые уточнения.

Прежде всего, Павел Михайлович родился 28 (15) декабря (дату эту он в автобиографии не пишет) — и не в Курганской, а, как указано в более ранних документах, в Челябинской области, потому как Курганская область была образована лишь в 1943 году. Но и сам Шатровский район появился только в 1923 году, то есть уже при советской власти, а до революции село Ожогино числилось на территории Шатровской волости, Шороховского района Ялуторовского уезда Тобольской губернии... Вот такие вот пертурбации! Зато теперь, в наше время, три области с полным основанием претендуют на «своего» героя. И правильно делают!

Почему-то и в этой автобиографии, и в ряде других документов, оказавшихся в нашем распоряжении, напрочь отсутствуют какие-либо конкретные данные о родителях Павла — в них нет самого элементарного, то есть нет даже их имён и отчеств, нет дат рождения и кончины. По счастью, мы имеем возможность восполнить этот пробел на основании домашнего архива семьи Фитиных.

Итак, отцом его был Михаил Илларионович Фитин, родившийся в 1880 году; матерью — Евдокия Максимовна Фитина, 1882 года рождения.

Павел был первенцем, к тому же единственным мальчиком в семье, потому как дальше, одна за другой, родились четыре дочери: в 1910 году появилась Феоктиста, в 1912-м — Ефросинья, в 1914-м — Павла, и ещё через два года — Анна.

Заглядывая вперёд, скажем, что после смерти отца в 1934 году Павел Михайлович, который к тому времени давно уже проживал в Москве, принял на себя роль старшего в семье — этакого главы «Фитинского клана». Сёстры переехали в Москву, где жили скромно, в основном — в коммуналках, и потом не все они в Москве остались. Того, чтобы влиятельный брат кого-то куда-то пристроил, такого не было. Во время войны кто-то из них служил в зенитчицах, кто-то работал «в оборонке». В отличие от брата, каждой из его сестёр была суждена долгая жизнь: Павла умерла самой молодой, семидесяти девяти лет от роду, Феоктисте и Ефросинье было за восемьдесят, Анна ушла в 2011 году, девяноста пяти лет.

Мать нашего героя, Евдокия Максимовна Фитина, прожила совсем не так много: она скончалась в 1952 году.

Вот, в принципе, и вся информация о «корнях» Павла Михайловича. Про его дедушек и бабушек — ни с отцовской, ни с материнской стороны — нам вообще абсолютно ничего не известно. К сожалению, у нас, в русских семьях, предков своих знают очень и очень плохо. Причина тому не только в традиционной «российской лени», о чём любят порассуждать некоторые, но и в том, что порой излишнее знание оказывалось воистину смертельно опасно. Какие-то «скелеты в шкафу» были спрятаны во многих семьях, и лучше было о том молчать — авось, пронесёт. Так и в Ожогине нам сказали, что есть такой слушок — но только слушок, и говорил об этом только кто-то один, — что во время Первой мировой войны отец Павла, Михаил Илларионович (сочетание-то какое!) Фитин, служил офицером в одном из драгунских полков, но доподлинно ничего не известно.

Совсем исключать подобный факт нельзя: Фитин был грамотным, а по тем временам, после катастрофических потерь, понесённых Русской армией в боях 1914—1915 годов, когда практически был выбит весь кадровый состав, этого было вполне достаточно для того, чтобы, невзирая на сословную принадлежность, быть направленным после призыва в школу прапорщиков и через полгода именоваться «вашим благородием». Или, за отличие, быть произведённым из вахмистров в офицеры прямо на передовой... Драгунских полков к 1917 году у нас, насколько помнится, было двадцать один, а всего кавалерийских полков было двести шестьдесят шесть, и в каком-то из них вполне мог некоторое время — например, до первого серьёзного ранения — послужить немолодой прапорщик Фитин. В каком полку именно, сейчас уже, разумеется, не найдёшь, ведь большинство полковых архивов безвозвратно утрачено. Тем более что вся офицерская служба реально могла занять пару-тройку недель, до первого ранения, после которого могли и списать вчистую... Но и в таком случае при советской власти на человека всё равно могло лечь несмываемое клеймо — «царский офицер», «золотопогонник», которое впоследствии способно было исковеркать жизнь не только его самого, но и близких к нему людей.

Конечно, сказанное — не более чем версия, основанная на туманном слухе, хотя, повторим, почему-то в анкетах и автобиографиях Павел Фитин о своих родителях почти ничего не пишет.

Но есть и другой вариант биографии Михаила Илларионовича: что, вроде бы, во времена колчаковщины он был в своих родных краях командиром сводного партизанского отряда (хотя одно совсем не исключает другого).

А вот — будем считать, что это всё-таки в опровержение первой из предложенных версий, — такой весьма любопытный документ:

Дано Ожогинского с/совета[33] Шатровского р-на Челяб. обл. на Фитина Павла Михайловича 1907 г. рожд. <дописано над строкой> По соц. происхождению сын бедняка крестьянина Имели до революции следующее х-во[34] изба ...еням Тетрадный листок, на котором написана характеристика, подшит в дело, слово полностью прочитать невозможно — А. Б. > лошад корова посевы до 2-х га С/хоз машин не имели Батраков не держали Наёмной силы не было После революции до 1920 х-во вышеизложеное 1920 году зашли в колхоз в пьянстве и хулиганстве не замечен в родстве раскулаченых и лишоных права голоса нет отец Фитина — участвовал против подавления банды Комунистическом отряде 1921 году Фитин Павел М. был арестован бандитами 1921 году что и заверяет

Ожогинский с/совет

Пред с/сов Фитин <подпись от руки>

Секретарь Залесов»[35].

Какие-либо знаки препинания в характеристике отсутствуют напрочь, дата написания не указана. Председатель сельсовета — это родной дядя Павла, брат его отца.

В известной нам автобиографии, датированной декабрём 1946 года, Фитин так описывал свою «дореволюционную жизнь»:

«Я до революции помогал родителям по хозяйству, а в 1920 году вместе с ними вступил в с/х коммуну. В коммуне в зимнее время я учился, а летом работал на разных сельскохозяйственных работах»[36].

Так что всё совсем как в популярной в то время — можно даже сказать, официальной — песне «Смело, товарищи, в ногу!..», которую пели на всех митингах и во время революционных праздников: «Вышли мы все из народа, дети семьи трудовой...» Именно к такой «семье трудовой» изначально принадлежал Павел Фитин.

Несколько слов о его родных местах. Хотя и принято говорить, что Фитин — уралец, но то село, в котором он родился, находится уже в Зауралье, на территории, прилегающей к восточному склону Урала. Это лесостепная зона, плоская равнина, гор здесь не видно... В начале XX века село Ожогино было большое и, очевидно, зажиточное — сейчас-то его население составляет немногим более трёхсот человек, в основном представители старшего поколения. Рядом с селом расположены два озера, неподалёку — лес. Очевидно, рыбалка и походы за грибами были для ребят главным развлечением...

Где стоял дом, в котором жили Фитины, как он выглядел, когда и почему исчез — сегодня это здесь уже никому не известно. Однако память о своём замечательном земляке ожогинцы сохраняют. Посреди села, возле сохранившегося с прежних времён большого клуба, украшенного мозаичными панно на тему «Слава труду», установлен памятник односельчанам, погибшим в боях Великой Отечественной войны. На мраморной его плите высечено более двухсот фамилий павших воинов. По сторонам от фигуры каменного солдата установлены две стелы: на одной — мемориальная доска, посвящённая генерал-лейтенанту Павлу Михайловичу Фитину — мол, «здесь родился и начал трудовую деятельность» будущий глава советской внешней разведки, на другой — мемориальная доска, посвящённая Герою Советского Союза майору Прохору Денисовичу Залесову[37], совершившему свой подвиг ещё во время Финской войны, когда он был солдатом, военным водителем.

Вернёмся к автобиографии 1946 года: там просматривается один очень интересный момент, который, как мы видели, вскользь прошёл и в сельсоветовской характеристике. Фитин пишет:

«Во время бандитского восстания в 1921 году вместе с другими коммунарами я был арестован и содержался под стражей до прихода регулярных частей Красной армии»[38].

Звучит весьма мирно и спокойно, а ведь на самом деле тогда, в 1921-м, в Зауралье разворачивались жуткие, кровавые события, по масштабам своим превосходившие знаменитый Антоновский мятеж на Тамбовщине, и нам очень повезло, что Павел Фитин не оказался среди многочисленных жертв произошедшего. А вообще-то подобные события разворачивались тогда буквально по всей стране...

Энциклопедия «Гражданская война и военная интервенция в СССР» аккуратно затрагивает эту тему:

«К концу Гражданской войны настроение трудящегося крестьянства стало меняться. Сказывались усталость, трудности, обусловленные упадком сельского хозяйства, результатами войны и интервенции. Положение ухудшилось в связи с неурожаем 1920 года, охватившим ряд губерний Центральной России. В этих условиях большинство крестьянства выражало недовольство системой развёрсток. Белогвардейцы, меньшевики, эсеры стремились придать ему антисоветский характер. Усилились контрреволюционные вооружённые кулацкие мятежи, в которых участвовала и часть трудящегося крестьянства...»[39]

Вдумаемся: «большинство крестьянства выражало недовольство...». Известно, что в 1917 году крестьянство составляло три четверти населения России — и отсюда следует, что большинство граждан страны не одобряло политику новой власти. При этом вряд ли можно говорить про «антисоветский характер» — скорее, восстание было антибольшевистским, антикоммунистическим, чему и соответствовали его лозунги: «Долой коммунизм! Да здравствуют Советы!».

К тому же, как у нас чаще всего бывает, свою негативную роль сыграл «человеческий фактор» — ошибки и «перегибы» на местах, наплевательское отношение к людям и к порученному им делу теперь уже новых, советских чиновников.

Вот что было написано в датированной 25 ноября 1920 года «политической сводке» по Шороховскому району Ялуторовского уезда так называемого «продовольственного комиссара» М. В. Сухих:

«Большинство крестьян волостей Шороховского района относится враждебно к выполнению государственных развёрсток... Явление это вполне естественно, т. к. при выполнении хлебной развёрстки девятнадцатого года волости Шороховского района — Шороховская, Бобылевская, Красневская, Саламатовская, Исетская и Шатровская — только при усилии продотряда выполнили таковую.

Во всем Шороховском районе волисполкомы[40], а также и сельсоветы не отнеслись сознательно к заданиям губпродкома, а также и те съезды, на которых им выяснялось и требовалось от них самого серьёзного, точного и правильного разложения всех развёрсток как на общества, так и на отдельных граждан. Но несмотря на предупреждение, что на них падает ответственность за неправильную раскладку, они всё же произвели таковую, не считаясь ни с бедняками, ни с урожайностью и ни с крупными хозяйствами, а накладывали просто по десятинам, ввиду чего всё время приходилось на местах разбирать конфликты и в некоторых случаях выяснять через посредство беднейшего населения злоумышленное отношение волисполкомов и сельсоветов к таковым заданиям, благодаря чему укрываются кулаки и спекулянты.

Ввиду вышеизложенного приходилось применять репрессивные меры. Например, некоторые сельсоветы были в целом составе арестованы с применением принудительных работ при ссыппункте, а в общем нужно было все волисполкомы и сельсоветы всех волостей, за исключением В[е/ш/е]-Бешкильской, отдать под суд. Но, считаясь с тем, что это повлияет на ход всей продовольственной работы, приходилось заставлять их исправлять ошибки и принуждать к скорейшему выполнению развёрстки. В настоящее время, имея в распоряжении продотряды, будут применяться самые строгие меры, вплоть до конфискации имущества, что отчасти уже проводится в жизнь.

При выполнении всех государственных развёрсток члены волисполкомов, сельсоветов, а также и местные коммунисты тянутся в хвосте этих развёрсток за исключением немногих единиц.

Местный райком по проведении государственных развёрсток сделал только то, что провёл общее собрание, на котором вынес громкую резолюцию, и тем закончилась вся его работа.

Райпродкомиссар Сухих»[41].

Как мы помним, Шатровская волость входила тогда в Шороховский район Ялуторовского уезда.

Соответственно, действие рождало противодействие. 27 января 1921 года в Ялуторовском уезде начались волнения.

12 февраля в селе Шатровское был организован штаб повстанческой дивизии. Конечно, слово «дивизия» звучит слишком громко и красиво. Если мы скажем, что «Ожогинский эскадрон», входивший в состав 1-го Шатровского партизанского полка, состоял из двадцати четырёх человек, то можно понять, что это была за «дивизия». Ведь настоящий боевой эскадрон состоит из, примерно, полутора сотен шашек.

Тем более, что никто сейчас и не скажет, сколько реально шашек имелось у этих двадцати четырёх повстанцев, но гарантированно, что меньше, чем две дюжины, то есть чтобы хватило хотя бы по одной на брата. Гораздо меньше!

Тому в подтверждение приводим фрагмент из сводки оперативно-разведывательной части штаба Приуральского военного округа от 4 марта 1921 года:

«Боевые отряды повстанцев вооружены в самом незначительном количестве винтовками и револьверами, отобранными у продотрядников и милиционеров при восстании. Прочим вооружением служат топоры, вилы, копья, пики и т. п. В целях организации баз снабжения вооружением и боеприпасами повстанцами в некоторых волостях через сельские советы был организован сбор оружия, капсюлей, стреляных гильз, пороха, патронов, дроби, свинца и железа. Собранное сосредоточивалось во вновь организованных оружейных мастерских (мастерская в селе Красновское, изготавливающая пики)»[42].

...Не было винтовок, не было пороха и пуль, а потому повстанцы, расположенные в селе Ожогине (нельзя сказать — захватившие село, ведь это были их родные места!), коммунаров и всяких представителей «большевистской власти» не расстреливали. Они убивали их кувалдой по голове — там же, рядом с амбаром, в котором их содержали под крепким караулом. Как сейчас рассказывают в селе, иногда таким образом убивали до полусотни человек в день. Трупы сбрасывали на территории местной милиции, благо зимой дело было, мороз, и они не разлагались. Зато по ночам тут всякому зверью было раздолье, а вороны и днём клевали...

Павлу Фитину, как члену семьи коммунистов, сыну заместителя руководителя коммуны и племяннику её руководителя, к тому же очень активному парнишке, грозила, несмотря на его подростковый тринадцатилетний возраст, та же участь, которой он ждал два долгих месяца... Почему мятежники не уничтожили партийных активистов первыми? Очевидно, решили дать им возможность как следует помучиться в ожидании казни.

Чего хотели восставшие? На уровне лозунгов это можно узнать из той же сводки штаба Приуральского военного округа:

«Воззвание: “Товарищи красноармейцы, обращаюсь к Вам со следующим. Вам напевают, что это белая банда и офицерство, но я, товарищи, могу лишь сказать про всё вышесказанное, что это, товарищи, не что иное, как Ваши отцы и братья с мозолистыми руками, и идут [они] не против советской власти, а только против коммунизма. И потому, товарищи, ещё раз обращаюсь к Вам: добровольно переходите на сторону мозолистых рук крестьян и рабочих”. Лозунги: с нами Бог; да здравствует свободный труд, долой коммунистическое рабство; да здравствует рабоче-крестьянская власть советов, а долой коммунизм»[43].

Ну а реально... реально крестьяне хотели всего лишь того, чтобы новая власть выполнила данные им ею обязательства. Но власти нужен был хлеб, а взять его можно было только у крестьян, которые хлеб задарма отдавать не желали — тем более что подчистую забирали все запасы, не оставляя ни самим им на питание, ни на семена... Признаем, большевики руководствовались марксистским положением об «идиотизме деревенской жизни» и зачастую относились к крестьянству соответствующим скотским образом. Но, на свою беду, и руководители повстанческого движения не могли предложить трудящемуся крестьянству ясной альтернативы, чтобы решительно повернуть на свою сторону всё население, — а в результате сосед зверски убивал соседа, брат без всякой жалости шёл на брата. Люди, никогда ранее не конфликтовавшие между собой, десятилетиями жившие рядом друг с другом, внезапно становились смертельными врагами из-за каких-то смутных идей, в основном принесённых не понято кем и откуда, и весьма туманных ожиданий...

Вот что сообщалось в штаб Приуральского военного округа ещё 17 февраля 1921 года:

«Камышловский боеучасток[44]. Повстанцы при преследовании нашими частями разбегаются, вооружение ломают, частью закапывают в снег, бросают лошадей и упряжь. Наблюдается недоверие повстанцев к своим руководителям. Были случаи, когда повстанцы кричали руководителям: “Что вы наделали, нам будет беда!” Население сознает свои ошибки, женщины плачут. Отряд повстанцев силой около 1000 человек конных при незначительном вооружении находится у села Шатровское (60 вёрст юго-восточнее станции Юшала). В некоторых районах Камышловского боеучастка повстанцы вывозят из сельхозкоммун имущество. Ими же расхищено из ссыппунктов более 1000 пудов пшеницы. Руководителем боевыми операциями повстанцев Вагановым был отдан приказ о развозе из ссыппунктов хлеба. Но население приказа не выполнило, мотивируя тем, что если весь хлеб будет вывезен, то для посева ничего не останется. <...>

Установлены случаи недоверия повстанцев к их комсоставу, а также при занятии нашими частями деревень замечается перелом настроения у населения в сторону Советской власти»[45].

Красноармейцы пришли в Ожогино месяца через два — и это решило судьбу Павла Фитина, его отца и других уцелевших коммунаров. Между тем бои в различных районах Западной Сибири продолжались до конца 1922 года, хотя патронов и снарядов Красная армия не жалела, и жестокости, очевидно, со стороны властей было не меньше, нежели со стороны мятежников. А ведь ещё в марте 1921 года грабительская продразвёрстка была заменена продналогом, а от политики «военного коммунизма» большевики перешли к НЭПу.

Понятно, что эти два месяца, проведённые в застенке в ожидании казни, врезались в память Павла Фитина на всю его жизнь. К тому же, он чётко и до конца определил, на чьей стороне он находится. Советская власть создавала — и создала великую державу; что могли создать её противники, было неясно...

Лозунг великого писателя Максима Горького «Если враг не сдаётся — его уничтожают» взяла на вооружение и успешно претворяла в жизнь как та сторона, так и другая...

В 1922 году Павел вступил в комсомол и, судя по автобиографии, активно включился в общественную работу:

«В 1922 году был пионер-вожатым[46]. С 1923 по 1926 г. член бюро комсомольской ячейки в школе. С 1926 по 1927 год член бюро ячейки ВЛКСМ и пионер-вожатый на селе. В 1926 году был избран в члены Сельсовета, являясь членом президиума. С 1927 г. по 1928 г. член бюро РКВЛКСМ[47] и член Тюменского окружкома комсомола»[48].

Казалось бы, всё ясно. Уточнение сказанному можно найти и в «Аттестационном листе», составленном в Железнодорожном военкомате Москвы 10 октября 1938 года, на присвоение Павлу Михайловичу Фитину воинского (на официальном бланке типографским способом написано «военного») звания «младший лейтенант запаса». В графе «Образование», в рубрике «Гражданское» первым идёт запись «Начальная школа с. Ожогино в 1919 г.»; далее указано: «Школа II ступени г. Тюмень в 1926 г.». Межу тем осенью 2014 года на старинном здании школы в городе Ялуторовске была открыта мемориальная доска с портретом нашего героя и надписью: «В этом здании в 1922—1926 гг. учился и получил среднее образование Павел Михайлович Фитин, генерал-лейтенант, выдающийся организатор внешней разведки СССР в 1939—1946 гг.».

Так где же он всё-таки учился? Где и почему допущена ошибка? Почему вместо уездного города — Ялуторовска — названа Тюмень — центр Тюменского округа в составе Уральской области? Загадки эти возникают фактически на пустом месте, но разгадать их девяносто лет спустя вряд ли представляется возможным...

Ладно, будем считать, что на месте виднее и уральцы в своих проблемах разберутся сами.

Далее, как нам известно, в мае 1927 года Павел был взят на работу в Шатровский райком комсомола: в комсомольские и партийные органы не приходили работать сами, но активистов туда либо «брали», либо «выдвигали». Там до июня 1928 года он и трудился в качестве председателя «бюро Юных Пионеров», а также заместителя секретаря райкома. Что ж, «на раннем этапе своего развития» пионерская и комсомольская организации — пока их не «забюрократизировали» к концу 1970-х годов — были великой силой и очень много сделали для воспитания подрастающего поколения советских граждан. Изначально этими организациями руководили настоящие комиссары, воистину «горевшие на работе» и увлекавшие, «зажигавшие» своим примером ребят. Потом, постепенно, на смену им пришли «комсомольские чиновники» и «чиновницы», считавшие свою работу всего лишь «ступенькой» для прохождения в руководящие советские и партийные органы.

Без сомнений, Павел Фитин был из тех самых «комиссаров», кто вёл за собой. Известен случай, когда каких-то двух ребят-комсомольцев, направленных на учёбу в Тюмень по рекомендации Шатровского райкома, в вуз не приняли. Узнав об этом, Павел мгновенно собрался и сам отправился в окружной центр — за две сотни вёрст; это сейчас просто — сел на электричку, междугородний автобус или собственный автомобиль и за три часа доехал, — а тогда это было целое путешествие, требующее немалых трудов, сил и времени. Приехал, добрался до руководства вуза и убедил учёных мужей в том, что этих двух комсомольцев обязательно надо принять... Очевидно, было в этом невысоком, коренастом, светловолосом и светлоглазом пареньке, приехавшем из далёкой деревни, нечто такое убедительное, что руководители института пошли навстречу. И вообще, насколько нам известно, Фитин умел разговаривать с людьми и убеждать, ему верили.

Те, кто знал Павла Михайловича, также считают, что у него было не просто умение, но воистину дар разбираться в людях, с самого его юного возраста. Он мог, даже недостаточно хорошо зная человека, как-то интуитивно его почувствовать, понять, что за этим человеком правда, и после этого он уверенно за него ручался и, как правило, не ошибался. И ещё: он никогда просто так не отдавал людей — не устраивает вышестоящее начальство какой-то работник из его подчинённых, ну и ладно, в чём беда, снимем одного, поставим другого, а этого накажем. Мол, какая разница? Нет, Фитин отстаивал каждого своего сотрудника, в котором был уверен. А иных у него, в общем-то, и не было: он был уверен в каждом, с кем соглашался работать вместе, и потому он буквально бился за любого человека, несмотря на то что это порой очень не нравилось руководству. Особенно — в те времена, когда на всех уровнях усиленно занимались «поисками ведьм», именуемых «врагами народа». А ведь тогда и самому несложно было «загреметь» с формулировкой «за укрывательство врагов народа».

Впрочем, термин «враг народа» войдёт в обиход несколько позже...

В марте 1927 года Павел вступил в ряды ВКП(б) — партии большевиков, а на следующий год, в конце лета, отправился в Москву — на учёбу. Крестьянский сын, он не стал оригинальничать и выбрал Сельскохозяйственную академию имени К. А. Тимирязева — солидное учебное заведение с дореволюционной ещё историей.

В автобиографии об этом периоде своей жизни Фитин написал достаточно скупо:

«В сентябре <1928 г.> поступил на инженерный факультет Тимирязевской академии, впоследствии преобразованной в Институт механизации и электрификации сельского хозяйства. Окончил институт в 1932 году. Будучи на последнем курсе, работал заведующим конструкторским факультетом»[49].

Можно понять, что конструкторский факультет был факультативной структурой, и Павел успешно совмещал учёбу с научными изысканиями. Он также продолжал активно участвовать в общественной работе и, одновременно являясь коммунистом и состоя в рядах ВЛКСМ — в те времена, в отличие от последующих, одно не исключало другого, — все годы учёбы входил в состав бюро и факультета, и академии, вскоре ставшей институтом.

Хотя подробности нам не известны, но понятно, что эта работа заключалась не в одном только присутствии на заседаниях комсомольских бюро. В семейных хрониках Фитиных сохранились некоторые сведения о единственном таком мероприятии...

В том же 1928 году, когда Павел поступил в Тимирязевку (имя Климента Аркадьевича Тимирязева Петровской сельскохозяйственной академии было присвоено в 1923 году), он ездил на каком-то агитпоезде куда-то (ничего более конкретного не известно!) в Воронежскую губернию. Кого и как студенты агитировали, этого мы не знаем, но известно, что из поездки Фитин возвратился с молодой красавицей-женой. Звали её Александра Григорьевна, девичья фамилия — Мартынова. В 1932 году, в то время, когда Павел заканчивал институт, у них родился сын — Анатолий.

Учёба в Москве продолжалась четыре года. В свидетельстве об окончании Института механизации и электрификации сельского хозяйства указано:

«В сентябре месяце 1932 года гр. Фитин П. М. окончил прохождение полного курса по отделению конструкторско-исследовательского факультета.

На основании чего гр. Фитину П. М. присваивается квалификация инженера-конструктора по с.-х. машинам, что и удостоверяется подписями и приложением печати»[50].

На обороте свидетельства следует «Перечень сданных предметов» — целых тридцать восемь, не считая разделов (в разделе «Высшая математика», к примеру, таковых вообще семь), расставленных непонятно в какой последовательности. После «Сельскохозяйственные машины и орудия» следует «Диамат» («диалектический материализм» — направление в философии, для тех, кто этого уже не знает по своему юному возрасту), потом идёт «Ленинизм» (очевидно — «марксистско-ленинская философия»), вслед за ним «Почвоведение» и «Общее земледелие»... Как видно, тот священный трепет, что вызывали общественные науки в более поздние времена, когда их перечнем открывался любой диплом, тогда ещё отсутствовал напрочь.

Заключительным предметом значился «Теоретический и практический курс по военным дисциплинам». Отметки за изучение предмета не указывались.

За время обучения студенты прошли три производственных практики: одну, как сказано в документе, «совхозскую» и две «заводских». Третья из практик у Павла Фитина проходила на Сталинградском тракторном заводе. Ещё им были выполнены четыре курсовых проекта; последний из них значился как «реальное проектирование по заданию хозорганизации».

Можно понять, что образование и практическая подготовка Павлом Михайловичем были получены серьёзные. И вот именно с такой подготовкой он получил распределение на работу не в родные края или в какой-нибудь совхоз в центральной полосе России, но в Сельхозгиз — Государственное издательство сельскохозяйственной литературы, где Фитин принял под своё начало редакцию индустриализации.

Это было весьма серьёзное издательство, история которого началась уже в 1918 году — от издательского отдела Наркомзема РСФСР, преобразованного в 1929 году в государственное издательство, специализировавшееся на выпуске научно-технической, производственной, справочной, научно-популярной литературы по агрономии, овощеводству, садоводству, зоотехнике, ветеринарии, механизации и электрификации сельского хозяйства, гидротехнике и мелиорации, заготовкам сельскохозяйственных продуктов и тому подобным темам. Издательство также выпускало свою «Библиотеку классиков», куда, в частности, вошло «Происхождение видов» Чарльза Дарвина. (Просто удивительно! Одной рукой, как мы уже видели, новая власть откровенно грабила крестьян, но другой — усердно их просвещала).

Надо признать, что в нашей стране тогда очень даже понимали значение книги — недаром Советский Союз вскоре со всем основанием стали называть «самой читающей страной мира». Причём народ читал не то, что более-менее активно читают сейчас — то есть произведения коллективов безвестных авторов, объединённых популярным псевдонимом очередной «ироничной детективщицы», которые с полным основанием можно назвать иноязычным словом «garbage»[51]. Нет, в ту пору литература имела цели просвещения и воспитания, а потому её развитием и продвижением в массы трудящихся должны были заниматься специалисты. Так что совсем не удивительно, что руководителем редакции индустриализации стал инженер-конструктор по сельскохозяйственным машинам, имевший достаточно богатый опыт партийной, комсомольской и общественной деятельности. К тому же на новой работе Павел Михайлович этот свой опыт приумножил.

«С приходом на работу в Сельхозгиз в 1932 г. был членом бюро ячейки ВКПб[52], а в 1934 году был избран секретарём партийного комитета Сельхозгиза»[53].

Но вся эта деятельность продолжалась немногим более двух лет, потому как 15 октября 1934 года Павел Фитин был призван в ряды РККА — Рабоче-крестьянской Красной армии — и, как человек с высшим образованием, проходил службу в качестве «одногодичника», до ноября 1935 года. Местом службы был город Калуга, войсковая часть 1399, то есть курсы при танковой бригаде — войсковой части 1266.

Несмотря на своё положение рядового красноармейца — воинские звания в РККА были введены лишь под конец его службы, 22 сентября 1935 года, — Павел занимал в своём подразделении ответственные должности: был парторгом и к тому же «помощником комиссара по вопросу изучения истории ВКП(б)».

Более о военной службе героя нашей книги ничего не известно.

В автобиографии Павел Михайлович пишет, что по окончании службы «ушёл в долгосрочный отпуск в качестве среднего командира» («средними командирами» тогда именовали тех, кого в Русской армии называли «обер-офицерами», а в Советской — «младшими офицерами», то есть военнослужащие от младшего лейтенанта до капитана включительно). Но это не совсем так. Воинское звание «младший лейтенант запаса» ему было присвоено только 10 октября 1938 года.

Ну а пока Фитин не без успеха делал карьеру в Сельхозгизе, куда после службы в армии он возвратился сначала в качестве редактора, а затем возглавил подразделение, которое называлось «редакция массовых учебников». Но возглавил ненадолго: в конце 1936 года он был назначен заместителем главного редактора издательства. И опять служебные обязанности Павел Михайлович успешно сочетал с общественной и партийной работой: в феврале 1936 года был он избран председателем ячейки Осоавиахима[54], а в сентябре того же года, по поручению райкома ВКП(б), назначен пропагандистом в Управление пожарной охраны Метростроя, где руководил кружком по истории партии...

Казалось бы, всё шло по чётко намеченному пути, и со временем Павел Михайлович Фитин мог возглавить либо Сельхозгиз, либо какое-то иное государственное издательство, а то и перейти на партийную работу. Однако судьбе и руководству органов НКВД суждено было распорядиться иначе. В личном деле Фитина, хранящемся в Архиве Службы внешней разведки Российской Федерации, подшита целая кипа совершенно однотипных характеристик, по-настоящему отличающихся друг от друга только датами написания и, частично, подписями:

ФИТИН Павел Михайлович, год рождения 1907 г.; член ВКП(б) с 1927 г., имеет законченное высшее сельскохозяйственное образование; специальность — инженер-механизатор. Работает в Сельхозгизе зам. главного редактора, с работой справляется.

В парторганизации Сельхозгиза состоит с 1932 г., с 1934 по 1935 г. был призван в Красную армию. После армии снова вернулся в Сельхозгиз.

Политически грамотен. В общественной и партийной жизни активен. Партвзысканий не имеет. Политически устойчив. Ни в каких оппозициях участия не принимал.

Выдана для предъявления в Военкомат.

7.II.37 г.

Зав. Издательством /Михайлов/

Секретарь Парткома /Бузулуков/

Пред. Месткома/Захарова/»[55].

«Характеристика

ФИТИН Павел Михайлович, 1907 г. рождения, член ВКП(б) с 1907 г., партбилет № 1250430.

Тов. ФИТИН работает заместителем главного редактора издательства “Сельхозгиз”.

Тов. ФИТИН политически подготовленный, выдержанный и дисциплинированный член партии. Все партийные поручения выполняет чётко и аккуратно. Ни в каких антипартийных группировках и оппозициях участия не принимал. Партийных взысканий не имеет.

Настоящая характеристика дана для представления в Военкомат Железнодорожного района.

4. VIII.37.

Секретарь парткома /Бузулуков/»[56].

Обратим внимание: это серьёзный официальный документ, однако он как следует не вычитан, а в результате партийный стаж П. М. Фитина (если, конечно, верить тому, что он был записан в партию с рождения) гораздо больше, нежели был у тогдашнего главного идеолога партии тов. А. А. Жданова или у будущего наркома внутренних дел тов. Л. П. Берия. И ничего, сошло! Возникает вполне закономерный вопрос: а кто бы это читал?

Член партии с 1927 г. тов. ФИТИН Павел Михайлович работает в издательстве 4 года (с перерывом один год — пребывание в Красной армии). За время своей работы в издательстве тов. Фитин проявил себя как хороший организатор, квалифицированный инженер, в партийной жизни тов. Фитин проявлял активное участие, был пропагандистом, докладчиком и т. д., в работе тов. Фитин проявляет инициативу, политически грамотен, выдержан.

Секретарь парткома /Матузова/

Зам. зав. издательством /Бернадюк/

Предместкома /Захарова/»[57].

ФИТИН Павел Михайлович родился в 1907 году, член партии с 1927 года марта месяца. Состоял в комсомоле с 1922 по 1932 год. Соц. происхождение крестьянин-бедняк, в 1932 г. окончил Московский инст-т механизации с/х им. Молотова.

В сельхозгиз”е[58] работает с 1932 года по 1934 г. В 1935 г. служба в Красной армии. С 1935 г. декабря м-ца в Сельхозгизе в должности редактора, а затем заместителем главного редактора.

Партвзысканий не имеет, с работой справляется.

Секретарь парткома Сельхозгиз”а

/Безруков/»[59].

Ну вот, здесь опять «ляпанули», хотя бумага-то направлялась в НКВД, бывший тогда, насколько нам известно, всеобщей «страшилкой», ибо на дворе стоял недоброй памяти 1937-й или не менее суровый 1938 год (дата в характеристике почему-то не стоит). В Москве в то время, насколько помнится, имя Вячеслава Михайловича Молотова носил только Энергетический институт...

И ведь эти официальные бумаги выходили из издательства, в котором все выпускаемые тексты подвергались тщательной проверке, редактуре и корректуре! Просто поразительно, насколько формально решаются у нас на всех уровнях формальные же вопросы! Мол, нужна характеристика — пожалуйста! Глянул соответствующий чиновник, увидел, что положительная, — ну и ладно, можно не вчитываться, глаза не ломать...

Да, мы ж не сказали главного — того, с какой целью, для чего именно составлялись все эти многочисленные характеристики.

В 1-й главе нашего повествования мы уже говорили о том, какие репрессии обрушились во второй половине 1930-х годов на советские спецслужбы, и в частности — на внешнюю разведку. В конце концов даже в Кремле поняли, что руководство партийных органов и верхушка НКВД — те же самые партработники, только переведённые в Наркомат «на усиление» (был такой термин), переусердствовали в поисках «врагов народа», и решили дать «обратный ход».

А кстати, что означает собой это самое понятие — «враг народа»? Какое содержание вкладывалось в него в период его, скажем так, наибольшего распространения? За справкой обращаемся всё к тому же «Политическому словарю». Там объясняется чётко:

«Враги народа — троцкистско-бухаринские агенты иностранных разведок, остатки разгромленных классов помещиков, капиталистов, кулаков, отребье контрреволюционных партий эсеров, меньшевиков и буржуазных националистов, выполняющие задания иностранных разведок по шпионажу, по организации вредительства, диверсий и террора... Всех их объединила звериная ненависть к советскому народу, к победам социализма. Их программа — с помощью иностранных штыков восстановить в нашей стране гнёт капиталистов и помещиков...»[60]

Далее следует пассаж о том, что «советский народ разоблачил и разгромил...». В принципе — и пусть не возмущаются современные моралисты, — формулировка эта весьма правильна. Только совсем другое дело, что в эти «агенты иностранных разведок» спешили записать каждого по какой-либо причине попавшего под подозрение, имеющего свою точку зрения, а то и просто — вызвавшего у кого-то зависть своими успехами или чем-то иным...

Ну вот, в итоге, и доигрались со своими «разоблачениями». Уже много лет спустя Павел Михайлович Фитин, умудрённый своим опытом и многознанием, вспоминал:

«Обстановка настоятельно требовала принятия неотложных мер по перестройке всей работы внешнеполитической разведки. В марте 1938 года в органы государственной безопасности Центральный комитет партии мобилизовал около 800 коммунистов с высшим образованием, имевших опыт партийной и руководящей работы. После шестимесячного обучения в Центральной школе НКВД их направили как в центральный аппарат, так и в периферийные органы. Большая группа из них, в которой находился и автор этих строк, была отобрана для работы в 5-м (Иностранном) отделе НКВД СССР»[61].

Вот так подумать: буквально вырвали из каких-то сфер управления, производства, науки целых восемь сотен коммунистов «с опытом руководящей работы» и высшим образованием — и направили на службу в НКВД... Думается, что необходимость подобного решения была вызвана деятельностью истинных «врагов народа», и ничем иным!