Фитин

Глава XV УДАР ПО «ЦИТАДЕЛИ»

Новый 1943 год начался 2 февраля — в тот самый день, когда в Сталинграде капитулировала окружённая 6-я немецкая армия.

«Разгром на Восточном фронте зимой 1942/43 г. крупных сил вермахта и союзных Германии войск надломил хребет всему фашистскому блоку, и вскоре Италия, Румыния, Венгрия и Финляндия начали активные поиски контактов со странами Антигитлеровской коалиции с целью выхода из войны. Развернувшиеся события положили конец расчётам на вступление в войну против СССР Турции и Японии, явились решающим стимулом роста движения Сопротивления в Европе и Азии. “Победа под Сталинградом, — пишет известный британский историк Дж. Эриксон, — работая как мощный реактор, воздействовала на все последующие события на Восточном фронте и в целом”»[432].

Начало 1943 года было ознаменовано ещё несколькими громкими победами Красной армии: 18 января была прорвана блокада Ленинграда, 8 февраля войска Воронежского фронта освободили город Курск, а 12 февраля войска Северо-Кавказского фронта — Ростов-на-Дону...

Однако тут-то союзники и не преминули снизить наше победно-радостное настроение, аккуратно подложив нам «ложечку дёгтя».

Перед тем президент Рузвельт назвал Сталинградскую битву «эпической борьбой, решающий результат которой празднуют все американцы», а премьер-министр Черчилль оценил победу под Сталинградом как «изумительную» — но зато после этих красивых и вполне справедливых слов, 9 февраля, сэр Уинстон написал Иосифу Виссарионовичу, что открытие второго фронта переносится на август — сентябрь 1943 года... Это было уже третье перенесение сроков открытия давно обещанного второго фронта.

Хотя, конечно, данное пренеприятное известие и не было особым сюрпризом для Кремля, потому как сообщения на эту тему приходили на Лубянку с различных сторон. К примеру, японский посол в Турции пообщался с тамошним министром иностранных дел, и министр доверительно рассказал ему о переговорах сэра Уинстона Черчилля с президентом Турции Неметом Иненю, проходивших в конце января, после чего посол честно докладывал в свой МИД собственные соображения:

«А. Английские цели и стремления основаны, прежде всего, на надежде, что как Германия, так и Россия в процессе борьбы сильно ослабнут и погибнут. Исходя из этих соображений, Англия и строит свою основную политику...

Б. Признавая, что германское весеннее наступление будет серьёзным и значительным, англичане всё же совершенно определённо уверены, что это наступление не решит судьбу русских армий, во всяком случае, в течение 1943 г. Таким образом, они, очевидно, пока будут наблюдать за развитием этого наступления и, предпринимая одновременно специальные меры предосторожности, чтобы предотвратить заключение сепаратного мира между Германией и Россией, станут ждать взаимного ослабления обеих держав.

В. Если советские армии окажутся в критическом положении, англичане сделают всё от них зависящее, чтобы помешать Германии одержать решительную победу. В частности, чтобы сдержать германское наступление, они усилят свои наступательные операции в Северной Африке и на других фронтах и сделают вид, что собираются вторгнуться в Европу.

Г. Если дело плохо обернётся для германских армий и появится опасность, что они не захотят дальше сражаться, то, оценивая существующее положение, невозможно отрицать тот факт, что Англия поторопится заключить мир с Германией, чтобы таким образом предупредить опасность большевизации Европы... <...>»[433]

Спецсообщение это подписано Павлом Фитиным.

Ну как тут ни вспомнить сакраментальное черчиллевское «Что может быть хуже союзников?»! А японец, однако, молодец — весьма проницательный! Насчёт того, что «сделают вид, что собираются вторгнуться в Европу» — вообще блестящая оценка перспектив второго фронта! Ну а на пункт «Г.» следует обратить особое внимание.

Было также известно, что именно в этот период в США и Великобритании стали возникать различные тенденции и мысли, даже писались доклады о том, как дальше поведёт себя Россия. Не пойдёт ли она на замирение с Германией, чтобы создать некий континентальный блок и сделать невозможной высадку союзников во Франции и в целом в Европе?

Но так думали союзники, а нашему руководству и командованию было ясно, что летом 1943 года предстоят большие бои, и вполне возможно, что решающие.

Между тем опыт двух прошедших лет войны свидетельствовал: Красная армия побеждает в зимних кампаниях, но терпит поражение в летних.

А ведь впереди была именно летняя кампания, и командование вермахта, как и руководство Германии, рассчитывало взять реванш за Сталинград... Однако есть такая русская поговорка: играй, да не отыгрывайся! Но Гитлеру хотелось именно что отыграться — к тому же, как это нередко кажется излишне азартным игрокам, для этого у него складывались исключительно благоприятные обстоятельства.

«Замысел наступательной операции под Курском возник в ставке Гитлера сразу после окончания боёв под Харьковом. <Харьковская оборонительная операция советских войск продолжалась с 4 до 25 марта 1943 года. — А. Б.> Сама конфигурация фронта в этом районе подталкивала фюрера к нанесению ударов по сходящимся направлениям. В кругах германского командования были и противники такого решения, в частности Гудериан. В то время он отвечал за производство новых танков для германской армии и придерживался той точки зрения, что не следует использовать их в качестве главной ударной силы в большом сражении — это может привести к напрасной растрате сил. Стратегия вермахта на лето 1943 года, по мнению таких генералов, как Гудериан, Манштейн и ряда других, должна была стать исключительно оборонительной, максимально экономной в плане расхода сил и средств.

Однако большинство немецких военачальников активно поддерживали наступательные замыслы фюрера. Среди них шёл спор в основном только о сроках удара под Курском...»[434]

Советское командование хотело не только закрепить, но и развить достигнутый успех, и по завершении Сталинградской битвы Ставка работала над планом стратегического наступления с целью разгрома группы армий «Центр» и «Юг». Политическое руководство нашего государства рассчитывало тем самым сокрушить оборону гитлеровцев от Смоленска до самого Чёрного моря, освободить важнейшие экономические районы Левобережной Украины, изгнать войска противника с Северного Кавказа и из Центральной России и выйти за реку Днепр.

Однако оперативная обстановка и информация, получаемая всеми видами разведки, существенно переменили эти планы.

Приводимое спецсообщение в Государственный Комитет Обороны, основанное на полученных из Лондона материалах, подписал нарком Меркулов — очевидно, ввиду особой его важности. А может, Всеволоду Николаевичу просто захотелось «отметиться» перед членами ГКО СССР в своей новой должности: 14 апреля был вновь образован Народный комиссариат госбезопасности СССР, и Меркулов опять занял должность наркома.

«Резидент НКГБ в Лондоне сообщает полученный агентурным путём текст телеграммы, отправленной 25 апреля из Южной группы германских войск за подписью генерал-фельдмаршала фон Вейхса[435] в адрес оперативного отдела верховного командования армии:

“Исчерпывающая оценка готовности противника противодействовать проведению плана «Цитадель» остаётся такой же...

Основная концентрация сил противника, которые, очевидно, были ещё некоторое время тому назад на северном фланге группы армий «Юг», может быть теперь ясно определена в основном районе будущих операций: Курск — Суджа — Волочанск — Острогожск...

Однако сейчас неизвестно, преследует эта концентрация сил наступательные или оборонительные цели. В настоящее время бронетанковые и механизированные соединения равномерно распределены по группам за линией фронта как стратегические резервы в предвидении немецкого наступления. Пока нет никаких указаний на слияние этих групп в более крупные соединения или на появление их на линии фронта...

Для противодействия осуществлению плана «Цитадель» противник располагает сейчас приблизительно 90 соединениями, находящимися к югу от линии Белгород — Курск — Малоархангельск. Наступление частей группы армий «Юг» встретит упорное сопротивление противника в глубоко эшелонированной и хорошо подготовленной главной оборонительной зоне с многочисленными зарытыми в землю танками, с сильными артиллерийскими и местными резервами. Основные усилия обороны будут сосредоточены в главном секторе Белгород — Томаровка...”»[436].

Делаем остановку на этом важнейшем месте документа. Перечитайте последнее предложение — о том, где будут сосредоточены основные усилия обороны Красной армии: в секторе Белгород — Томаровка, то есть на южном фасе так называемого Курского выступа, прямо под левым его основанием. Гитлеровское командование это знало! (Конечно, фельдмаршал фон Вейхс докладывал в ОКХ[437] о положении на своём, южном направлении — а ведь был ещё и северный фас...) Запомним этот момент. Ну а пока вновь возвращаемся к спецсообщению:

«...“В настоящее время трудно предугадать, попытается или нет противник избежать угрозы окружения путём отхода на восток, которая <угроза окружения. — А. Б.> последует за прорывом основных участков на линии фронта Курск — Белгород — Малоархангельск...

В заключение необходимо отметить, что события указывают скорее на оборонительные, чем наступательные, намерения противника. Это является совершенно безошибочным в отношении сектора фронта, занимаемого 6-й армией и 1-й бронетанковой армией. Можно предполагать, что в случае переброски подкреплений в район севернее фронта группы армий «Юг» и с началом продвижения стратегических резервов к линии фронта и их слияния в более крупные соединения наступательные действия противника станут более реальными, однако и при этом условии противнику не удастся даже предупредить выполнения нами плана «Цитадель»...”

Резидент НКГБ СССР указывает, что название «Цитадель», упоминавшееся ранее в распоряжениях и донесениях германского командования, относится к подготовляемой операции по прорыву нашего фронта в районе Курск — Белгород, а не к городу Великие Луки, как это предполагалось ранее.

Народный комиссар государственной безопасности СССР Меркулов»[438].

Нет, очевидно, смысла объяснять, что получить этот материал советской разведке помог Джон Кернкросс, работавший в службе радиоперехвата и дешифрования, которую обычно именовали Блетчли-Парк, по месту её расположения. Дешифрованные материалы отсюда отправлялись всего нескольким официальным лицам: премьер-министру Великобритании, военному министру, руководителю разведки и ещё буквально двум-трём высокопоставленным чиновникам. Ну и ещё, как мы понимаем, комиссару госбезопасности 3-го ранга Павлу Фитину.

Историки так говорят про работу «Листа» в тот период:

«Он передал важнейшие данные о готовящемся наступлении немцев на Курской дуге, указал примерные сроки наступления, технические параметры нового немецкого танка «Тигр» и другие сведения.

Своей самоотверженной работой он внёс серьёзный вклад в нашу победу под Курском и на других фронтах»[439].

Через службу радиоперехвата и дешифрования проходило довольно много разнообразных материалов, и для британского руководства, разумеется, особый интерес представляли те из них, которые непосредственно касались Англии. Все остальные сообщения — а их, разумеется, было подавляющее большинство, — в том числе и информация относительно событий на советско-германском фронте, так сказать, «принимались к сведению», после чего в подавляющем своём большинстве уничтожались. Причём уничтожались они без всяких «актов о списании», да и вообще без какого-либо учёта. Так что разведчик без особых усилий забирал и передавал сотруднику резидентуры все документы, которые могли представлять интерес для Москвы. Не стеснялся он и заглядывать в «ящик для уничтожения», куда сбрасывали расшифрованные сообщения его коллеги... Также, в силу положения, занимаемого им в британской контрразведке, знакомился с материалами дешифровки документов германского командования Энтони Блант — «Тони». А в результате Центр получал достаточно большое количество документов, которые сами англичане не хотели передавать советским представителям, чтобы не раскрыть свою тайну «Энигмы».

В частности, Кернкросс передал в Москву шифры позывных люфтваффе, и это позволило советскому командованию организовать несколько ударов по скоплениям немецких самолётов, сосредоточенных перед началом больших сражений...

Уточним, кстати, относительно связи «Цитадели» и города Великие Луки, крупного железнодорожного узла и промышленного центра, входившего тогда в Калининскую область. Этот город, превращённый гитлеровцами в серьёзный оборонительный пункт, был освобождён 17 января 1943 года, но ещё до августа 1944 года (!) фронт стоял в 15—20 километрах от Великих Лук. В центре города находился и до сих пор сохраняется огромный земляной вал старинной крепости — последний оплот обороны гитлеровцев в январе 43-го. Очевидно, эта великолукская цитадель и дезориентировала наших стратегов — тем более что дорога через Великие Луки напрямую ведёт на Москву...

...Думается, каждому понятно, что в это время и Красная армия не сидела в пассивном ожидании — мол, чего там новенького сообщит разведка о планах противника, откуда нам его теперь ждать?

Вот что писал в своих знаменитых «Воспоминаниях и размышлениях» маршал Георгий Константинович Жуков:

«Войска фронтов, каждый в полосе своих действий, вели усиленную авиационную и войсковую разведку. В результате в начале апреля у нас имелись достаточно полные сведения о положении войск противника в районе Орла, Сум, Белгорода и Харькова. Проанализировав их, а также те данные, которые удалось получить с более широкого театра военных действий, и обсудив всё с командующими Воронежским и Центральным фронтами, а затем с начальником Генштаба А. М. Василевским, я послал Верховному следующий доклад:

Товарищу Васильеву.

5 ч. 30 мин. 8 апреля 1943 г.

Докладываю своё мнение о возможных действиях противника весной и летом 1943 года и соображения о наших оборонительных боях на ближайший период.

<...> Исходя из наличия в данный момент группировок против наших Центрального, Воронежского и Юго-Западного фронтов, я считаю, что главные наступательные операции противник развернёт против этих трёх фронтов, с тем чтобы, разгромив наши войска на этом направлении, получить свободу маневра для обхода Москвы по кратчайшему направлению.

2. Видимо, на первом этапе противник, собрав максимум своих сил, в том числе до 13—15 танковых дивизий, при поддержке большого количества авиации нанесёт удар своей орловско-кромской группировкой в обход Курска с северо-востока и белгородско-харьковской группировкой в обход Курска с юго-востока...»[440]

А вот что вспоминал начальник оперативного управления Генштаба генерал армии Сергей Матвеевич Штеменко:

«...Генеральный штаб неослабно следил за противником. Данные о нём носили несколько противоречивый характер. И разведчики, и операторы сходились на том, что у него появились признаки осторожности, иногда переходящей в нерешительность. Тем не менее, в районе Орла, Белгорода и Харькова он по-прежнему сохранял ярко выраженные авиационно-танковые ударные группировки, мощь которых всё время наращивалась. Это обстоятельство расценивалось как прямое доказательство наступательных намерений врага.

В конце марта и в апреле в Ставке и Генеральном штабе состоялся обмен мнениями относительно того, где и как решать главные задачи войны летом 1943 года. На сей счёт было запрошено мнение авторитетных военачальников, представлявших Ставку в действующей армии, а также некоторых командующих фронтами.

Вопрос “где” не являлся тогда слишком трудным. Ответ на него мог быть только один — на Курской дуге. Ведь именно в этом районе находились главные ударные силы противника, таившие две опасные для нас возможности: глубокий обход Москвы или поворот на юг. С другой стороны, и сами мы именно здесь, то есть против основной группировки врага, могли применить с наибольшим эффектом наши силы и средства, в первую очередь крупные танковые объединения. Все прочие направления, даже при условии успешных наших действий, не сулили Советским Вооружённым Силам таких перспектив, как Курская дуга. К такому выводу в конечном счёте пришли и Ставка, и Генеральный штаб, и командующие фронтами»[441].

В общем, было понятно место, но точное направление удара — или ударов, каковы силы противника и ряд иных, так сказать, технических вопросов оставались неизвестны.

Про сосредоточение гитлеровских войск на Курском направлении сообщал в Центр также и командир отряда «Победители» Дмитрий Николаевич Медведев — эту информацию получил от высокопоставленного немецкого офицера разведчик Николай Иванович Кузнецов. Собеседник также сообщил ему, что Гитлер намеревается взять реванш за Сталинград...

Но тут мы чувствуем, что можем увлечься описанием подготовки к сокрушительному контрудару на Курской дуге, — и возвращаемся к нашему герою. Какова была его роль во всех этих событиях? Об этом судить очень трудно, но мы можем предположить, что не без его участия — прежде всего, за счёт ранее полученных достоверных разведывательных материалов — удалось убедить Верховное командование отказаться от очередного «наполеоновского» плана сокрушать оборону противника на половине советско-германского фронта, как это вначале намечалось, — от Смоленска аж до берегов Чёрного моря.

Войска, сколько возможно, нужно было стянуть к решающему месту — разведка убедительно доказала, что таким местом явится Курский выступ.

Разведка — как научно-техническая НКВД, так и военная — сообщала также о новой технике, поступавшей на вооружение вермахта и войск СС. В боевые части противника в больших количествах поступали новейшие тяжёлые танки Т-VI «Тигр» и средние танки T-V «Пантера», превосходившие, как стало известно, «тридцатьчетвёрки» по огневой мощи и бронезащите. К началу сражения войска групп армий «Центр» и «Юг» получили порядка ста тридцати «тигров» и свыше двухсот «пантер», 76 новых штурмовых самоходных орудий «Фердинанд»; на старых, так сказать, немецких танках (они пошли в серию всего лишь в конце 1930-х годов) Т-III и T-IV была усилена броня и установлены 88-мм орудия. На вооружение люфтваффе поступили скоростные истребители «Фокке-Вульф-190А».

Было понятно, что при организации наступления противник сделает основную ставку на технику, танки и авиацию; пехоте будет отведена второстепенная роль, так как сейчас, на третье лето войны в России, она стала гораздо слабее, нежели была в прошлые годы...

Конечно, сообщения разведки теперь уже никто не укладывал «под сукно» — они передавались советским оружейникам, которые готовили свой достойный и адекватный ответ «фрицам»... Хороший «подарок» сделали нам и сами гитлеровцы: в начале 1943 года на Ленинградском фронте они усадили в болото новёхонький Т-VI «Тигр» (чего ему реально было делать в условиях лесисто-болотистой местности северо-запада?!), который затем был взят подразделением Красной армии в качестве трофея — и, разумеется, всесторонне и тщательно изучен советскими специалистами. Верховный Главнокомандующий обязал наших конструкторов в области боеприпасов и артиллерии создать средства для поражения этих танков, и задача была решена — появились новые виды снарядов, которые пробивали броню «тигров»...

Но всё это, опять-таки, не наша тема. А нас сейчас — как руководство страны и командование Советских Вооружённых сил в то время — больше всего интересует направление главного удара гитлеровцев.

И здесь снова сказала своё веское слово разведка. Генерал армии Штеменко свидетельствует:

«В начале мая переход противника в наступление приобрёл совершенно реальный характер.

Разведка доносила, что Гитлер намерен собрать руководящий состав своих вооружённых сил для окончательного решения вопроса о наступлении на советско-германском фронте. Такой сбор действительно состоялся 3—4 мая в Мюнхене — городе, ставшем когда-то колыбелью нацистской партии. В течение этих двух дней план операции «Цитадель» подвергся последним уточнениям...»[442]

План гитлеровского командования был предельно прост и даже очевиден — нанести концентрические удары на северо-восток из района Белгорода и на юго-восток из района Орла, с тем чтобы окружить наши войска, находящиеся западнее линии Белгород — Курск.

Ну говорят же: играй, да не отыгрывайся! Нет никаких сомнений в том, что фюреру хотелось именно отыграться — отплатить за сталинградское окружение «курским котлом». А для того чтобы окружить находящиеся на Курском выступе советские войска, требовалось нанести удары под основание этого выступа. Но тут, опять-таки, надо было учитывать хотя бы то, что — как писал в своём донесении фельдмаршал фон Вейхс — основные силы Воронежского фронта были расположены именно там, у основания...

Однако замечено, что чем дольше шла война на советской территории, тем более шаблонными становились действия противника. Как отработали гитлеровцы в 1941 году успешную тактику «котлов» — так и продолжали пытаться применять её и в 1943-м, в полной уверенности, что для советского командования это окажется неожиданностью.

А ведь если бы немецкие войска нанесли свой главный удар по Курскому выступу «в лоб» — на город Льгов, то вполне могли бы дойти и до самого Курска... Но, как это было известно разведке, на данном направлении гитлеровцы наносили лишь вспомогательный, отвлекающий удар.

Ну что ж, разведка успешно выполнила свою миссию, а высшее руководство её наконец-то услышало. Блестяще сработала и наша военная контрразведка «Смерш»: Абвер не имел информации ни о планах советского командования, ни о тех резервах, что постоянно и в больших количествах прибывали к войскам фронтов, изготовившихся к отражению германского удара. Гитлеровцы даже не предполагали, что Красная армия готовится перейти в наступление.

Накануне начала операции «Цитадель» к войскам обратился фюрер германской нации Адольф Гитлер:

«Солдаты!

Сегодня вы начинаете великое наступательное сражение, которое может оказать решающее влияние на исход войны в целом.

С вашей победой сильнее, чем прежде, укрепится убеждение о тщетности любого сопротивления немецким вооружённым силам. Кроме того, новое жестокое поражение русских ещё более поколеблет веру в возможность успеха большевизма, уж пошатнувшуюся во многих соединениях Советских Вооружённых Сил. Точно так же, как и в последней большой войне, вера в победу у них, несмотря ни на что, исчезнет.

Русские добивались того или иного успеха в первую очередь с помощью своих танков.

Мои солдаты! Теперь наконец у вас лучшие танки, чем у русских.

Их, казалось бы, неистощимые людские массы так поредели в двухлетней борьбе, что они вынуждены призывать самых юных и стариков. Наша пехота, как всегда, в такой же мере превосходит русскую, как наша артиллерия, наши истребители танков, наши танкисты, наши сапёры и, конечно, наша авиация.

Могучий удар, который настигнет сегодняшним утром советские армии, должен потрясти их до основания. <...>»[443]

Ладно, хватит, надоело! В обращении этом чувствуются паника и неуверенность... Особенно — пассаж с танками и про юнцов и стариков, словно бы германские солдаты не видели, кто реально противостоял им на поле боя. А вот про «могучий удар» — это оказалось очень точно. Правда, удар был не с той стороны: ровно за пятнадцать минут до начала германской артподготовки наступления — этот срок сообщила разведка — по немецким позициям внезапно был открыт ураганный артиллерийский огонь, который нанёс фашистам серьёзные потери и заставил их отложить на несколько часов время начала атаки. Хотя, если бы удар был нанесён минут за семь-восемь до назначенного времени, он тогда оказался бы ещё более эффективным — это признавал маршал Рокоссовский, командующий войсками Центрального фронта. Но нервы у всех были на пределе — всё-таки стопроцентной уверенности, что гитлеровцы начнут наступление именно здесь и в известный нам момент, не было. Так что когда стало ясно, что немцы всё-таки переходят в наступление, то сам Рокоссовский, член военного совета Телегин и начальник штаба фронта Малинин чуть было не обнялись от радости — но сдержались. Какая может быть радость, когда впереди такое ожесточённое сражение?

Вот так началась историческая битва под Курском. Об этом сражении можно рассказывать очень много, но... описание боевых действий — это, повторим вновь, уже не наша задача.

А потому мы завершаем рассказ о событиях лета 1943 года и возвращаемся в Центр, где как раз в то самое время — точнее, накануне начала сражения на Орловско-Курской дуге, — происходили немалые перемены, в том числе и внешнего порядка.

Ещё 6 января 1943 года Указом Президиума Верховного Совета СССР для личного состава Красной армии были введены новые (на самом-то деле весьма старые и традиционные) знаки различия — погоны. Тем самым победоносную Красную армию, сокрушившую (это к тому времени уже не вызывало сомнений) гитлеровцев в Сталинграде, как бы даже внешне отделяли от той армии, что с огромным трудом и большими потерями выдержала удар гитлеровских полчищ летом 1941 года, что отступала до Волги летом 1942-го... В Наркомате внутренних дел погоны с васильковыми просветами (для офицеров) были введены приказом от 18 февраля 1943 года. Павел Михайлович Фитин вскоре прикрепил к своему кителю золотые погоны без просветов и с двумя звёздочками — 14 февраля 1943 года ему было присвоено специальное звание комиссара государственной безопасности 3-го ранга.

Вскоре очередная реформа вновь коснулась Наркомата внутренних дел.

«Политбюро 14 апреля 1943 года приняло решение о выводе из состава НКВД в качестве самостоятельного органа Народного комиссариата государственной безопасности, который возглавил В. Н. Меркулов. Внешняя разведка стала 1-м управлением НКГБ, его начальником остался П. М. Фитин. Работу по Германии и оккупированным ею странам по-прежнему вёл 1-й отдел 1-го управления во главе с А. М. Коротковым. В ходе анализа деятельности разведорганов различных ведомств выявилось определённое дублирование их работы по ряду вопросов, что приводило к недостаточно эффективному использованию имеющихся сил и средств. Отмечалось неоправданное сосредоточение усилий на решении второстепенных задач в ущерб главным. Возникла необходимость более чёткого разделения полномочий отдельных разведорганов и конкретизации их задач.

Это было сделано в постановлении ГКО от 5 июня 1943 г. “О мероприятиях по улучшению зарубежной работы разведорганов СССР”. Документ чётко разграничивал функции 1-го управления НКГБ, Главного разведывательного управления Красной армии и Разведывательного управления Наркомата ВМФ СССР.

Что касается 1-го управления НКГБ, то к числу его задач были отнесены: ведение политической разведки в целях получения сведений о внешней и внутренней политике иностранных государств, их политическом и экономическом положении, политических партиях, группах и общественно-политических деятелях, достижениях и новинках в области науки и техники, данные об эмиграции и прочем. Подтверждалась задача концентрации основных усилий на работе против Германии и её союзников, а также дальнейшего усиления деятельности в Англии, США и Турции. Как показывает анализ данного документа, политическое руководство скорректировало задачи 1-го управления в целях придания им традиционного для внешнеполитической разведки характера. Обращает на себя внимание отсутствие ссылок на решение военных задач, хотя это, естественно, не означало прекращения работы внешней разведки по стратегическим военно-политическим проблемам. Постановление было, безусловно, востребованным и сыграло положительную роль в деле упорядочения деятельности за рубежом различных разведорганов. Принятые решения способствовали также совершенствованию работы 1-го управления»[444].

Надо заметить, что аппарат Берии после этого разделения вновь был чувствительно ослаблен. Но и НКГБ Меркулова был послабее, нежели в 1941 году, потому как из него, в качестве самостоятельного ведомства, была выведена и переподчинена Наркомату обороны — вернее, лично наркому обороны И. В. Сталину — военная контрразведка, центральный аппарат которой стал именоваться Главным управлением контрразведки «Смерш» НКО СССР. ГУКР «Смерш», в ранге заместителя наркома обороны — то есть заместителя товарища Сталина, возглавил генерал-лейтенант Виктор Семёнович Абакумов. (Может быть, именно с того времени — хотя, вполне возможно, какие-то причины на то были и раньше, — зародилась взаимная ненависть между Берией и Абакумовым?)

А вот как комментировал решение о воссоздании наркомата сам начальник 1-го управления НКГБ СССР Павел Михайлович Фитин:

«...Несмотря на ценность добытых разведывательных материалов, они ещё не удовлетворяли Ставку Верховного Главнокомандования, которая нуждалась в наиболее полных сведениях о военном потенциале Германии и политике США в отношении СССР, и особенно по вопросу открытия второго фронта.

5 июня 1943 года Государственный Комитет Обороны утвердил Мероприятия по улучшению зарубежной работы разведывательных органов СССР, в которых определялись и задачи Разведывательного управления НКГБ СССР. Лучшие работники Управления направлялись для работы в закордонных резидентурах, а также для организации новых резидентур.

Год неимоверных усилий аппарата внешней разведки органов госбезопасности дал свои плоды: повысилось качество политической информации и увеличился её объём. В больших количествах стала поступать ценнейшая научно-техническая информация, особенно военная»[445].

Как мы видим, дело налаживалось. В 1943 году Павел Фитин был награждён орденом Красной Звезды, но за что и даже в какое именно время — этого мы не знаем, в «открытых» документах ничего конкретного не указано...

...Коренным отличием разведывательной службы от любого другого ведомства является то, что чем лучше идут дела в разведке, чем больших успехов добиваются её сотрудники — тем меньше становится известно о том широким слоям населения. Да и вообще, всем тем, кто не имеет к этому самого непосредственного отношения. Разведка тщательно скрывает свои успехи, а достоянием широкой общественности обычно становятся её провалы, о которых знает противник; в других же ведомствах, опять-таки, всё по-другому, и неудачи обычно скрываются самым тщательным образом.

По этой причине конкретно говорить об успехах, достигнутых внешней разведкой на второй половине войны, нам очень даже непросто...

Зато об одном из личных достижений Павла Михайловича, именно того времени, мы вполне можем рассказать: 7 декабря 1943 года был подписан приказ о создании информационного отдела в составе 1-го управления НКГБ; это было первое информационно-аналитическое подразделение в Службе внешней разведки. По утверждению специалистов, все рассказы о том, что и раньше существовали некие аналогичные структуры, являются легендой — несмотря на то, что о них даже существуют воспоминания... Точнее, как мы уже говорили, информационные структуры были, а вот аналитические — нет.

— Это, конечно, огромная заслуга Павла Михайловича Фитина, что он поломал прежнюю практику, когда Сталину выборочно докладывалась пофактовая информация. В смысле, что ему сообщалось, кто что сказал, кто что написал — информация была не аналитическая, не прогнозная, а по конкретному факту, — объясняет ветеран Службы внешней разведки генерал-майор Лев Филиппович Соцков. — Но, во-первых, это искажало общую картину, а, во-вторых, постепенно поток информации становился таким, что человек был уже просто не в состоянии всё это читать... Очень нужно было придумать что-то другое. Сначала придумали разведсводки, а потом всё-таки Фитин пробил создание информационно-аналитического отдела в разведке, доказал необходимость его существования...

Конечно, Павел Фитин лучше, чем многие, понимал всю важность информационно-аналитической работы, а потому, насколько нам известно, занимался ею даже вопреки запретам. Однако не нужно считать, что это только он один был такой умный и всем открыл глаза. В разведке, вообще-то, дураков не держат, так что идея создания в ИНО информационно-аналитического отдела возникла и существовала задолго до прихода туда Фитина, ещё при прежних руководителях разведки. Известно, что были попытки сформировать такое подразделение, но каждый раз высшее руководство категорически выступало против. На удивление, дело было не только непростое, но даже и чреватое многими опасностями...

Сталин категорически запрещал разведке делать какие-то свои домыслы, писать анализы, выводы и прогнозы государственно-политического характера, но при этом «наверху» мало кто понимал, что разрозненная фактура немного чего давала. В частности, она не могла дать «базовой информации разведки» — то есть того материала, на основании которого выявлялась дезинформация, делались выводы и, в конечном итоге, писались бумаги. Ну а раз Сталин это запрещал, то, естественно, категорическими противниками подобной практики были Берия и Меркулов.

Хотя при этом руководители НКВД и НКГБ могли также ещё преследовать и свои если не корыстные, то сугубо личные цели...

Вот как объясняет ситуацию один из высокопоставленных сотрудников Службы внешней разведки:

— Беда была в том, что политическое руководство страны не имело опыта руководства разведкой — не у кого было этому поучиться. А в результате, загнав разведку в качестве отдела, потом — управления в громадный «контрразведывательный монстр», каковым являлся НКВД, они очень сильно её придавили и не дали ей работать так, как было надо. Естественно, что руководство контрразведки в первую очередь ориентируется на внутриполитические события, на «аппаратные игры»... Поэтому получаемая разведкой зарубежная информация, которая противоречила информации внутренней, а потому как-то могла подорвать авторитет начальника контрразведки — а может, и стул под ним покачнуть, — просто не шла далее, «наверх». Такая информация могла негативно сказаться и на судьбах тех, кто её добыл... Но так как эти сообщения имели гриф «совершенно секретно», то подшивались в соответствующие папки — и лежали там в ожидании своего часа.

И всё же Павлу Михайловичу удалось, говоря казённым языком, претворить в жизнь идею создания информационно-аналитического отдела, за что ему великая честь и хвала! Время вносило свои жёсткие коррективы даже в привычки «небожителей». Когда в день приходило по сотне телеграмм из резидентур и посольств, их не то что запомнить — даже и просмотреть не представлялось возможным, а потому в памяти тех, кому нужно было работать с этими документами, оставались лишь какие-то обрывки получаемых сведений...

В конце концов высшее начальство осознало, что оно не может запомнить — а может быть даже и осознать — всей получаемой информации. А ведь реально, начальству-то что нужно? Выжимка, полтора листочка по самой сути проблемы, чтобы оно могло вникнуть и согласиться или не согласиться, а затем дать соответствующие указания исполнителям...

Кстати, именно с «фитинских времён» в разведке утвердилась та метода подготовки аналитических документов, которая остаётся и сейчас. Документ начинается с выводов, после которых уже следует подтверждение. То есть главное излагается сразу, а если начальство заинтересуется, почему это именно так, оно может ознакомиться дальше, изучить вопрос. Хотя, если начальству всё и без того было ясно, то далее читать было не нужно...

Вновь созданный информационно-аналитический отдел — его стали называть ИНФО, и вскоре эта аббревиатура превратилась в официальную, — возглавил Михаил Андреевич Аллахвердов, опытнейший и блистательно подготовленный сотрудник. В ОГПУ он работал с 1919 года, окончил Военную академию им. М. В. Фрунзе; в 1920-е годы он был резидентом в Иране, потом находился на нелегальной работе в Европе, а перед тем, как стать начальником отдела, был «легальным» резидентом в Афганистане. В 1945 году — весьма редкий случай для того времени — он, продолжая возглавлять ИНФО, будет произведён в генерал-майоры. Наверное, это можно считать самым убедительным доказательством успешной работы нового подразделения.

Заместителем у Аллахвердова стала уже известная нам Елена Дмитриевна Модржинская, возвратившаяся из Варшавы в 1941 году. Ей были поручены такие важнейшие задачи, как разработка положения об ИНФО и подбор для него сотрудников. Этот документ был сделан настолько толково и профессионально грамотно, что некоторые требования из него остаются злободневны и сейчас.

Ну а теперь, что называется, информация для справки, чтобы лучше понять суть дела:

«ИНФО состоял из пяти отделений (направлений). Четыре из них определялись по географическому принципу. Пятое имело справочные функции. Создавалось бюро переводов, где работали всего семь сотрудников. Была образована группа спецсообщений. Если в ИНФО первоначально работал 41 сотрудник, то к концу войны информационный отдел имел уже девять направлений и насчитывал 126 человек.

Тем самым сформировалось информационно-аналитическое ядро внешней разведки СССР, а в её работе наступил качественно новый этап. Появился работоспособный аппарат, который помог организовать добычу и обработку информации, отсеивать дезинформацию и сомнительные сведения, от освещения отдельных эпизодов и событий перейти к планомерному слежению за международной ситуацией, давать обоснованные прогнозы на ближайшее, а затем и на более отдалённое будущее.

Если ранее оперативные подразделения разведки брали на себя весь цикл добычи, обработки и направления руководству страны информации по важнейшим военным и политическим проблемам, не имея подчас достаточно подготовленных переводчиков, редакторов, аналитиков, так сказать, вручную обрабатывая то, что удалось добыть, то теперь стала возможной планомерная информационно-аналитическая работа, нацеленная на обеспечение руководителей СССР проверенной и достоверной информацией по широкому кругу международных проблем»[446].

Информации становилось всё больше и больше — и она освещала глобальные мировые процессы. Если говорить о задачах, решавшихся информационным отделом, то их, примерно, можно сформулировать следующим образом: аналитическая обработка и реализация полученных агентурных материалов; определение достоверности и оценка этих материалов; обработка и редактирование — или, как оно было написано в приказе по наркомату, — «содействие улучшению качества информации» спецсообщений, поступающих из резидентур. Ну а для этого — кроме всего многого прочего — сотрудникам ИНФО нужно было глубоко вникать в политику, проводимую правительствами иностранных государств, а также хорошо изучить структуру и методы работы разведорганов иностранных государств, чтобы иметь возможность выпускать информационные материалы на эту тему.

В обязанность ИНФО также вменялось дважды в месяц выпускать разведсводки для руководящего состава НКГБ и готовить задания для резидентур — по своему направлению.

Про работу ИНФО очень интересно вспоминал ветеран разведки генерал-майор Николай Антонович Косов, пришедший в отдел чуть ли не в самый день его основания:

«Работать приходилось с утра до глубокой ночи, с небольшим обеденным перерывом. Каждый из работников подключался к материалам, где его способности более всего годились. Модржинская и Рыбкина были сильны в анализе, хорошо знали германскую тематику. Другие обрабатывали информацию по Востоку, Китаю, Японии.

Пользу от ИНФО вскоре почувствовали все работники, в том числе и те, кто испытывал к новой службе своего рода ревность, ведь раньше оперативники сами решали, что и как направлять “наверх”. Такие попытки предпринимались и в обход службы. И нам нередко возвращали эти материалы, с указанием довести их до нужной кондиции»[447].

Из сказанного можно понять, что это подразделение заняло в структуре 1-го управления весьма солидное, серьёзное и при том самостоятельное положение.

Работая над этой книгой, нам не единожды пришлось столкнуться с таким, ну просто милым по своей наивности, утверждением: мол, в то самое время, когда наши доблестные западные союзники относились к своим советским партнёрам со всей открытой душой, стопроцентно им доверяли и даже не могли ничего такого... так сказать... подумать, «команда Фитина» беззастенчиво похищала, покупала или получала от своих доброжелателей их военные, политические и технические секреты. Мол, так нечестно вели себя эти энкавэдэшные разведчики, что до сих пор за них стыдно...

Поспешим утешить и успокоить особенно совестливых товарищей! Западные союзники также не отказывали себе в возможности пошпионить в «нашем советском огороде». В доказательство тому — спецсообщение, поступившее 30 октября 1943 года в Наркомат госбезопасности из Управления НКГБ по Мурманской области:

«Нами секретным путём сфотографирован ряд документов, подготовленных английскими разведчиками Диксоном и Реем для отправки в адрес старшего британского офицера «Полярное» (база Северного военного флота и место стоянки британских кораблей).

Приводим полностью текст документа, представляющего наибольший интерес: “Старшему британскому офицеру «Полярное» от старшего британского офицера в Мурманске.

Я отдал указание собирать информацию по следующим вопросам:

1. Количество воинских частей военно-морского флота, прибывших в Кольский залив из портов Дальнего Востока, и причины увеличения количества воинских частей в Мурманске за счёт уменьшения количества воинских частей во Владивостоке.

2. Наличие на Севере русских авиационных частей и соединений, снаряжённых британским вооружением (самолётами), когда, по какой причине они оставили район Кольского залива.

3. Прохождение больших судов вдоль Кольского залива надводным рубежом. Прохождение подводных лодок подводным рубежом.

4. Ремонтные средства для работы Эпрона[448].

5. Стоянки судов, глубина водного пути в самых узких местах Кольского залива... Возможность прекращения навигации путём потопления барж.

6. Глубина вблизи стоянки судов. Сколько осталось свободных мест для судов (находящихся на якоре) соответственно потонувшим поблизости судам[449].

7. Минные и торпедные склады, перегрузка, пополнение и расходование запасов.

8. Изменение в системе заграждений Кольского залива. Влияние полного прилива и нижней точки отлива на систему заграждений. Возможности траления”.

Старшим британским офицером на Севере СССР является контр-адмирал Арчер. <...>»[450]

Понятно, что первый и второй вопросы волнуют англичан, именно как наших союзников. Но далее идёт откровенный сбор шпионской информации на дальнейшую перспективу. Кто-нибудь тут может возразить?

И вот, так сказать, финальная точка в этой «шпионской истории». В ориентировке НКГБ СССР от 30 октября 1945 года говорилось:

«...Английские разведывательные органы воспользовались (расширившимися) возможностями и активизировали шпионскую деятельность против Советского Союза. Всего за период Отечественной войны в СССР побывало около 200 английских разведчиков, из них в Москве — НО человек, в Мурманске — 30 и в составе различных делегаций свыше 20»[451].

Далее в ориентировке указывалось, что советскими контрразведывательными органами за «период союзничества» были выявлены резидентуры аж целых семи английских спецслужб: «классической» разведки СИС, разведки Министерства экономической войны, военной разведки и разведок ВМФ и ВВС, политической разведки британского МИДа и разведки Министерства информации.

Морализировать не будем — у разведки, знаете ли, свои законы, которые далеко не всегда сочетаются со столь милыми нам принципами высокой морали...