Фитин

Глава XIV РАЗНЫЕ ДНИ ВОЙНЫ

Не удивляйтесь, но, кажется, большинство из нас имеет о Великой Отечественной войне весьма превратное представление, сформировавшееся ещё в школьные годы. Как, в нашем понимании, проходила война? Грубо говоря, по ключевым её пунктам: сначала были приграничные сражения и оборона Брестской крепости, потом — битва за Москву, началась блокада Ленинграда, затем был Сталинград, после него — Курская битва... И нам — проверьте себя, уважаемый читатель! — подсознательно кажется, что в то самое время, когда шли бои в городе на Волге или на Курской дуге, весь остальной фронт словно бы не существовал, словно бы по всей его линии, от Баренцева моря до Чёрного, тогда ничего ровным счётом не происходило.

На самом же деле это, конечно, было совсем не так: бои продолжались по всей линии соприкосновения противостоящих войск, ни на день не стихая, и вне всякой зависимости от тех генеральных сражений, что притягивали к себе напряжённое внимание всей страны и всего мира... И каждый солдат считал свой окоп главным.

Примерно так же шла та незримая война, которую вели сотрудники и соратники нашего героя — начальника 1-го управления НКВД старшего майора государственной безопасности Павла Михайловича Фитина. Две предыдущие главы мы посвящали таким важнейшим проблемам, решавшимся советской разведкой, как проект «Энормоз» и взаимоотношения со спецслужбами союзников. Но ведь это тоже были некие ключевые пункты, тогда как «фронт», которым руководил Фитин, проходил не только по оккупированной гитлеровцами территории Советского Союза и Европы, но и по тем столицам и городам многих иностранных государств, где находились наши резидентуры. На этом фронте незримые, а подчас и реальные бои также продолжались изо дня в день — и абсолютно по всем направлениям...

— Не знаю, насколько он глубоко вникал в конкретные оперативные дела, и вообще, было ли у него для этого время, — рассуждает председатель Совета ветеранов Службы внешней разведки. — Идёт война, чего ему сидеть, копаться в агентурных делах? Наверное, он доверял это своим заместителям — тем более, не будучи таким уж большим специалистом... Значит, он правильно организовал рабочий процесс!

...Генерал-лейтенант, с которым мы беседуем, — специалист высочайшего уровня, отдавший Службе несколько десятилетий, а потому его понимание вопроса имеет для нас очень большое значение...

Ну а теперь мы попытаемся рассказать о многогранной и разноплановой (да, штамп, но она действительно была именно таковой!) деятельности Павла Фитина во время Великой Отечественной войны.

Начнём, опять-таки, с воспоминаний самого руководителя внешней разведки:

«В этот невероятно тяжёлый для Родины период советская разведка ставит перед всеми чекистами-разведчиками и многочисленной агентурой задачу по добыванию разведывательных данных о фашистской Германии и её союзниках, о её военно-экономическом потенциале, переброске войск и военной техники. С другой стороны, разведчики всячески содействуют организации движения Сопротивления в странах, захваченных фашистами ещё до нападения на СССР. <...>

Первое управление, осуществляя главным образом руководство резидентурами за кордоном, стремилось оказывать им всемерное содействие в организации агентурно-оперативной работы в целях получения наиболее ценной информации. В течение первых двух военных лет нам удалось добыть большое количество крайне важных материалов о политике государств — наших союзников в войне с Германией а также нейтральных стран. Вместе с тем были получены важные материалы военного и научно-технического характера»[400].

Понятно, что первостепенное внимание научно-техническая разведка уделяла вопросам получения технической документации и образцов вооружения и боевой техники — и это, в том числе, позволило Красной армии превзойти войска противника по технической оснащённости, уровню и качеству вооружения.

Но главную роль, безусловно, играла политическая разведка.

Общеизвестно, что очень многие в Германии понимали опасность развязанной Гитлером авантюры — войны на два фронта. Однако ведь и руководство Советского Союза очень боялось того, что к Германии, Финляндии, Венгрии и Румынии, обеспечивавшим единый фронт с запада, присоединится кто-либо с востока или с юга. Пожалуй, особенно опасным было бы нападение на Дальнем Востоке, со стороны Японии, имевшей к России давние счёты и претензии, выигравшей в 1905 году войну и дважды побитой в пограничных конфликтах в конце 1930-х годов... Известно, что как только 22 июня 1941 года до Токио дошла информация о нападении Германии на СССР, министр иностранных дел Японии Ёсукэ Мацуока прибыл к императору Хирохито и стал убеждать монарха нанести удар по Советскому Союзу — фактически, с тылу. О том, что 13 апреля того же года между Японией и СССР был подписан Пакт о нейтралитете сроком на пять лет, министром как-то не вспоминалось.

26 июня токийская резидентура сообщала в Центр:

«...В связи с советско-германской войной внешняя политика Японии... следующая:

— Япония сейчас не имеет... намерений... объявить войну и встать на стороне Германии. Хотя неизвестно, как в дальнейшем изменится эта политика...

— СССР... не будет предъявлено каких-либо требований и не будет объявлено своего определённого отношения. Япония хочет молча смотреть на развитие войны и международные отношения.

Утверждают, что такая политика Японии объясняется следующим:

— Япония не готова воевать с СССР. Не следует спешить с войной, так как если это нужно будет сделать, то чем позднее это будет, тем меньше жертв понесёт Япония...

— Если Япония начнёт войну против СССР, то Америка объявит войну Японии и последняя будет вынуждена бороться на два фронта»[401].

Похоже, что резидентура поторопилась в своих оптимистических утверждениях. Императорское совещание в присутствии монарха, на котором было принято решение не спешить со вступлением в войну, было проведено только 2 июля.

Сообщение об этом решении Императорского совещания советская разведка передала в ГКО 17 июля — информация пришла от агентуры из Лондона, где была перехвачена и расшифрована японская телеграмма. Это была далеко не единственная информация по Японии, полученная из Туманного Альбиона: большую роль в добывании сведений о позиции руководства и военных кругов Страны восходящего солнца сыграли источники внешней разведки, находившиеся в Англии, США, Болгарии, Турции и, разумеется, в Китае.

Вот только на германских союзников решение Имперского совещания особенного впечатления не произвело:

«Посол Отт телеграфирован 14 июля Риббентропу: “...Я пытаюсь всеми средствами добиться вступления Японии в войну против России в самое ближайшее время... Считаю, что, судя по военным приготовлениям, вступление Японии в войну в самое ближайшее время обеспечено...”»[402]

Полковник Ойген Отт, ранее занимавший должность германского военного атташе в Японии, наивным человеком не был. К тому же, обманывать министра иностранных дел, выдавая желаемое за действительное, послу было совершенно не к лицу. Тем более военному человеку, ибо речь шла о подготовке к боевым действиям, и ошибаться в прогнозах недавнему военному атташе было бы просто несолидно. Но, как писал Редьярд Киплинг, «East is East»[403], а ещё лучше сказал незабвенный товарищ Сухов из кинофильма «Белое солнце пустыни»: «Восток — дело тонкое», — и японцы вели свою хитрую политику...

«Япония готовилась обрушиться на СССР при условии явного поражения советских войск в войне с Германией. Военный министр Тодзио подчёркивал, что нападение должно произойти тогда, когда Советский Союз “уподобится спелой хурме, готовой упасть на землю”»[404].

Вот только вместо, по-японски, «спелой хурмы» перед ними оказался, по-русски, «зелен виноград».

Однако за первые, критические для Советского Союза месяцы войны в Центр поступило порядка пятнадцати телеграмм по вопросу о том, начнёт ли Япония войну с СССР, и информация в них была различной. На случай японской агрессии советское руководство вынуждено было в начале войны с Германией держать на границах с Маньчжурией до сорока дивизий...

Понятно, что сообщения с Дальнего Востока привлекали особое внимание руководства внешней разведки.

Но ведь и сообщения с Ближнего Востока имели для Павла Фитина не менее — а может быть, даже и более — важное значение. Напомним, что в 1925 году здесь была низложена дружественная Советскому Союзу династия Каджаров, а Резахан Пехлеви, провозглашённый новым шахиншахом Ирана, явно симпатизировал Германии и её фюреру. Симпатия была взаимной и явно небескорыстной: германский генштаб весьма интересовала иранская нефть, к тому же Иран являлся для Германии основным поставщиком хлопка и шерсти, а его территория представляла собой удобный плацдарм для вторжения в Закавказье, Среднюю Азию и Индию...

А вот что говорилось в спецсообщении, которое в ноябре 1940 года было направлено Берии, Меркулову, Кобулову и Фитину начальником Главного технического управления НКВД СССР:

«По данным закордонной агентуры, немецкое влияние в Иране систематически возрастает, и особенно активизировалось в последнее время.

Немцы открыли в Иране целый ряд новых транспортно-экспедиторских контор с филиалами и конторами в Пехлеви, Тавризе, Джульфе, Бабольсере, Бендер-Шапуре, Баджигиране.

В Пехлеви работают немецкие разведчики: ВОЛЬФ и ПЛЯТ, проживающие в Иране с 1933 г., и РУТЕНБЕРГ — с 1940 года.

Много немцев работает в германских фирмах “Атлас”, “Вебер-Бауэр”, “Вилли Шнель”, “Ауто-унион”, “Мерседес-Бенц” и в представительстве известной германской фирмы “АЕГ”.

Возросло количество немцев, работающих в различных иранских учреждениях и предприятиях. В частности, много судетских немцев работает в качестве машинистов и машинистов-наставников, а также мастеров и механиков на ж. д., в депо и ж. д. мастерских. Работают немцы в министерстве путей сообщения, в оружейном арсенале в Тегеране, на различных фабриках и заводах, в порту Пехлеви, на строительстве мостов, дорог, в больницах и т. д.

С 1933 г. в иранском гос. университете работают 8 преподавателей немцев.

За последние годы вошла в практику посылка иранской молодёжи на учёбу в Германию. В 1939 г. было послано в Германию около 40 чел. молодёжи для усовершенствования знаний в военных школах Германии. <...>

Немецкие фирмы в широких размерах практикуют подкуп и взяточничество в отношении иранских чиновников.

Так, например, в целях установления близких связей с официальными работниками порта, представитель фирмы “Иран-экспресс” ВОЛЬФ систематически делает подарки начальнику Пехлевийской таможни НИКОНУ, начальнику морских операций этой таможни МАГРУРИ. НИКОНУ подарен радиоприёмник стоимостью 5.000 реал, МАГРУРИ неоднократно получал деньги и вещи.

Подарки являются одной из мер проникновения немцев в правящие круги. В этом году сыну шаха был подарен автомобиль “Мерседес-Бенц”. В связи с аварией, машина получила небольшое повреждение, не отразившееся на возможности её эксплуатации, однако немцы выписали из Германии другую машину для замены повреждённой.

Усилилась также германская пропаганда в Иране, в частности путём выпуска германских кинофильмов, рассылки журналов и др. печатных изданий. <...>»[405]

Скажем честно, при чтении этих строк невольно возникают параллели с совсем иной страной и совершенно другим временем... Итог же работы германских спецслужб был вполне закономерным.

«Чем ближе была Вторая мировая война, тем сильней Резашах Пехлеви, диктатор Ирана, тяготел к Берлину, сближению с Германией во всех областях, и в особенности в военной. Лишь за апрель-июнь 1940 года из Германии в Иран было поставлено 3000 пулемётов и артиллерийских орудий. Поставки вооружения и боеприпасов продолжались и в 1941 году. На военных предприятиях страны тогда было занято 56 германских специалистов, в иранской армии, жандармерии и полиции работали десятки немецких советников и инструкторов. Накануне Второй мировой войны в Иран въехало более 6500 немецких граждан. В 1940—1945 годах на долю Германии приходилось до 45,5% общего товарооборота Ирана, тогда как на СССР — 11%, а на Британию — 4%. Более половины машин и оборудования на крупнейших предприятиях страны и три четверти всех паровозов, практически весь обслуживающий персонал центрального управления железными дорогами Ирана, были германскими. На трансиранской железной дороге немцы трудились на всех уровнях, вплоть до паровозных бригад. Руководящие посты в 50 государственных учреждениях Ирана занимали профашистские элементы и агентура гитлеровских спецслужб»[406].

Нет, видать совсем не случайно Павел Фитин побывал в январе — феврале того самого 1941 года в спецкомандировке в Турции! И даже если он и не посещал Иран — никаких свидетельств такого посещения у нас нет, но мы такой возможности всё-таки не исключаем, — то информацию по этой стране он, очевидно, получил исчерпывающую. Ведь, помимо всего, Иран был ещё и громадным шпионским перекрёстком.

А когда началась война, персы — назовём жителей этой страны таким старинным именем, — подстрекаемые германцами, захотели ещё и побряцать оружием.

29 июня 1941 года тегеранская резидентура сообщала:

«С 22 июня... иранцы перебрасывают к границе с СССР войсковые части, вооружение и боеприпасы. 22 июня из Тегерана в направлении Тавриза проследовало 8 большегрузных автомашин с орудиями и снарядами, примерно столько же — в Мешхед.

Вооружение и боеприпасы перебрасываются также в Решт, Пехлеви, Горган... В направлении Горгана и Туркменской степи по железной дороге происходят переброски войсковых частей, следующих с юга.

На побережье Каспийского моря во многих пунктах выставлены войсковые подразделения. Форсировано строительство военных объектов. В города побережья заброшено из южных и центральных областей Ирана несколько сот сотрудников тайной полиции»[407].

Однако когда Германия посредством дипломатической ноты потребовала, чтобы Иран открыто вступил в войну с СССР, Реза-шах заколеблется. Всё-таки рейх был далеко, а Союз — рядом, и мог успеть разгромить Иран до подхода германского «союзника». Точно так же решило и большинство членов высшего военного совета, высказавшихся против войны. Положение не спасло даже германское предложение военной помощи... Ну что ж, «если друг оказался вдруг», фюрер решил этого друга сменить, и усилиями германской разведки в Тегеране стал спешно готовиться военный переворот. В начале августа столицу Ирана даже посетил большой специалист по разного рода тайным операциям адмирал Вильгельм Канарис, шеф Абвера.

«Дворцовый переворот» был намечен на 28 августа.

Конечно, иранскую опасность с японской было не сравнить, но всё же она была достаточно серьёзной, её обязательно нужно было предупредить. Возможности для этого были, ведь ещё в 1921 году был подписан Советско-Иранский договор, в соответствии с 6-й статьёй которого, в случае, если «третьи страны» будут как-то угрожать РСФСР с территории Персии, советское правительство имело право ввести туда свои войска.

Внешней разведке, соответственно, следовало провести комплекс мероприятий по нейтрализации гитлеровской агентуры и обеспечению ввода войск... Для того чтобы обеспечить эту работу, в августе 1941-го «легальным» резидентом в Тегеран был направлен блистательный разведчик Иван Иванович Агаянц. Ну а 25 августа, перечеркнув тем самым германские планы «дворцового переворота», на территорию Ирана вошли советские и английские войска.

К этому будет не лишним добавить свидетельство историка:

«Органы безопасности изучали развитие политической и оперативной обстановки в Иране после ввода туда в 1941 г. советских и британских войск, а также добывали информацию о деятельности в этой стране английской разведки»[408].

Пожалуй, основными требованиями, предъявляемыми к разведывательной информации, являются правдивость и объективность (есть ещё много чего другого, но это — самое главное). Можно себе представить, как улыбался в усы товарищ Сталин, читая следующее спецсообщение от 16 августа 1941 года:

«Сообщаем выдержку из сводки материалов английской разведки за время с 3 по 10 августа с. г. Выдержка получена Разведуправлением НКВД СССР из Лондона агентурным путём.

“В первую неделю августа в Стокгольме было получено следующее сообщение шведского военного атташе в Берлине:

1) В германском генштабе усиливается озабоченность, в связи с непредполагавшимся советским сопротивлением. Германский план быстрого уничтожения Красной армии сорван.

2) По его подсчётам к 20 июля уничтожено 6 бронетанковых и 20 пехотных германских дивизий полностью. Потери военных материалов, особенно танков, колоссальны.

Немцы вынуждены сейчас использовать танки старой модели К. 2.

3) Немцы испытывают исключительно большие трудности в обеспечении своих войск снабжением.

4) Советские танки оказались первоклассными, а их броня значительно лучше, чем немцы предполагали.

5) Задержка кампании дала русским время для полной мобилизации, которая должна быть закончена к 15-му августа”.

Начальник Разведуправления НКВД Союза ССР

(Фитин)»[409].

Что ж, понимал Верховный, дела обстоят совсем не так плохо, как можно было думать, получая сводки о сданных городах и потерях наших войск. Противник также несёт серьёзные потери и, что главное, постепенно выдыхается. План «блицкрига» — закончить войну за шесть недель — провалился с треском. Не могло не радовать и то, что советская боевая техника оказалась лучше немецкой — теперь бы только наладить выпуск этой техники на эвакуированных заводах, которые всё-таки, несмотря ни на что, сумели вывезти на Урал... К. тому же, эта информация должна была произвести соответствующее впечатление на Западе, где многим думалось, что Красная армия уже напрочь разбита и Советская Россия доживает последние дни... Нет, не только тревожные вести, как это было перед войной, может приносить разведка!

Наверное, примерно об этом думал товарищ Сталин, раскуривая свою знаменитую трубку...

А двадцать шесть разгромленных германских дивизий — это много или мало? В «Истории Второй мировой войны» приводятся следующие данные:

«К середине июля противник имел на советско-германском фронте 182 дивизии. Четырнадцать дивизий находились в резерве главного командования германских сухопутных войск»[410].

Остальное считайте и сравнивайте сами. Однако напомним, что после разгрома двадцати двух дивизий в Сталинграде Германия облачилась в трёхдневный траур. На потери, понесённые по пути к Москве и, соответственно, к победе, пока ещё можно было не обращать особого внимания...

...Сегодня всё чаще приходится слышать одну и ту же легенду: мол, на оккупированных гитлеровскими войсками советских территориях зверствовали разного рода предатели-коллаборационисты — и в первую очередь украинские националисты из «западенцев», полицаи из уголовников, а также представители не немецких войсковых частей — румыны, венгры...

Что ж, не будем отнимать «позорную славу» этих вояк, исправно «компенсировавших» своими «подвигами» в тылу собственную нестойкость на передовой. Но вот документ, который Павел Михайлович Фитин адресовал известному уже нам Александру Сергеевичу Щербакову, секретарю ЦК ВКП(б) и начальнику Совинформбюро. Это спецсообщение от 13 сентября 1941 года, повествующее об отнюдь не боевых делах «истинных арийцев» — военнослужащих вермахта, то есть именно немецких солдат и офицеров:

«Немецкие власти на временно оккупированной ими территории Белорусской ССР продолжают творить неслыханные, чудовищные зверства над мирным населением.

Озверелые фашисты врываются в дома советских граждан, грабят их имущество, насилуют женщин и девушек, убивают стариков и детей.

При занятии г. Петрикова немцами в городе был учинён погром. Районные и городские учреждения подверглись разрушению.

Под угрозой расстрела и предлогом избежания жертв от бомбёжки советскими самолётами выселено всё население города и ряда деревень, расположенных в радиусе 18 км от Петрикова. Как только население оставило свои квартиры, оно уничтожалось, а ценные вещи увозились.

Колхозный скот немцы, как правило, не трогают, так как считают весь колхозный скот и хлеб принадлежащим германскому государству.

В дер. Вородни (район Жлобина) немецкий солдат застрелил 16-летнюю девочку за то, что, целуя его ноги, просила, чтобы немцы не забирали последнюю корову. В этой же деревне убили женщину за то, что она просила немцев не грабить имущество.

В дер. Полянка Житковичевского района немцы расстреляли 4-х учеников ремесленного училища за то, что последние положительно рассказывали населению о Красной армии.

В г. Минске немецкими оккупантами создано несколько притонов для офицеров и солдат. В эти притоны немцы насильно забирают молодых девушек.

В г. Бресте на футбольном поле немцы публично расстреляли больше 200 чел., в том числе много женщин и детей.

В дер. Роговский Прудок Пропойского района немцы открыли пулемётный огонь по местному населению, после чего стали грабить, забирать продукты, домашнюю птицу и др. предметы.

Одновременно с этим немецкие солдаты насиловали женщин и малолетних девушек.

В м. Пуховичи Минской обл. немецкие солдаты грабили местное население, в магазинах взламывали запоры, разбивали окна, а находившиеся там товары разбирали и распределяли среди солдат.

В г. Пинске с 3-го августа по 12-е августа немецкие фашисты расстреляли около 10 тыс. человек евреев в возрасте от 12 лет и выше.

Для этого зверского убийства немцами было расклеено объявление, в котором было предложено всем евреям в возрасте от 12 лет и выше явиться в милицию на перерегистрацию и назначение на работу.

Пришедшие на перерегистрацию были выстроены по 4 человека в ряд и отправлены за город, где их заставили выкопать ров под видом окопа, а затем расстреляли, уложив в вырытый ров.

В г. Луцке немецкие солдаты организовали повальные грабежи местного населения. При грабежах берут все, вплоть до самых мелочей — кастрюли, чугуны, ложки и т. д.

Встречая по дороге идущего в сапогах или башмаках, немецкие солдаты снимают их без разговоров.

В дер. Ночи Клецкого района Барановичской обл. карательный отряд расстрелял целую семью по фамилии БУСЕЛЬ (муж, жена и двое детей) за то, что БУСЕЛЬ в прошлом состоял членом ВКП(б).

В целях борьбы с партизанским движением и волнениями в тылу германской армии карательный отряд задерживает и расстреливает всех лиц, проходящих по дорогам.

Трупы расстрелянных карательным отрядом убирают и хоронят только через 2-3 дня, и то местные жители.

Солдаты регулярных частей немецкой армии на привалах делают обход дворов колхозников, требуя яички и масло. Продовольственные обозы изымают у колхозников и крестьян хлеб, одежду, скот, применяя при изъятии физическую силу.

Колхозницу колхоза им. Кирова Домановичского района КОВАЛЕНКО Аксинию немецкие солдаты избили до полусмерти прикладом только за то, что она пыталась просить об оставлении для её семьи хоть сколько-нибудь хлеба.

Немецкий карательный отряд в Дрогиченском районе из пулемётов расстреливал на месте большое количество советского актива и организаторов колхоза.

В деревне Серники собрал всех активистов и заподозренных в большевизме около 250 чел., заставил их вычистить снаряжение на лошадях, после чего им было предложено петь песни и плясать, а потом заставили рыть яму. В заключение все 250 чел. активистов карательным отрядом расстреляны из пулемёта.

После расстрела в дер. Серники был устроен еврейский погром и грабёж.

С занятием г. Луцка был издан приказ, чтобы все евреи носили повязки на рукавах; также указывалось, что еврей, проходя по тротуару и встречая немца, должен сойти на мостовую, снять головной убор и поклониться немцу, кроме того, ежедневно в вывешенных объявлениях предлагалось евреям в возрасте от 16 до 60 лет явиться в определённое место с лопатами. Из явившихся половина направлялась на работу, а остальные в тюрьму, где впоследствии расстреливались.

В Ганцевическом районе карательный отряд расстрелял свыше 400 чел. еврейского населения.

Немецкие власти в м. Щедрин Гомельской обл. евреев запрягают вместо лошадей в повозки и вывозят на них из болотных лугов сено.

Немцы никакой оплаты труда не производят, даже людям хлеба не дают.

В г. Луцке существует один лишь хлебный магазин, в очереди около которого собирается 1 тыс. людей. Из магазина отпускается хлеб по 250 грамм на человека и то только украинцам, а остальным ничего не подают.

В г. Давид-Городке Пинской обл. с приходом немцев несколько дней населению раздавали хлеб на каждую семью по полбуханки, а сейчас ничего не дают, народ голодает. Промтоварные магазины закрыты. Немецкие солдаты питаются за счёт местного населения, у которых отбирают продукты и скот.

В целях сохранения урожая и использования его для своих нужд немецкое командование стремится сохранить колхозное хозяйство, обязывая колхозников, а в отдельных случаях единоличников, продолжать работать в колхозах.

12 августа 1941 г. германское командование издало в дер. Ломавичах (Полесская обл.) письменный приказ: колхозники сельхозартели им. Кирова урожай нынешнего года обязаны убирать и молотить не в одиночку, как это многие делают, а сообща коллективно.

Немецкие власти на оккупированной ими территории Щедринского и Жлобинского районов вывесили приказ, обязывающий колхозников наладить учёт колхозного имущества и немедленно возвратить колхозу разобранный скот, сельхозинвентарь и др. имущество.

Одновременно всем колхозникам, а также единоличникам предложено под угрозой расстрела ежедневно выходить на работу по уборке урожая.

Несмотря на это, в большинстве своём колхозники указанных выше деревень хотя на работу выходят сообща, но урожай убирают каждый для себя.

В дер. Слобода Полесской обл. всему населению под угрозой расстрела предложено в обязательном порядке работать в колхозе по уборке урожая.

В конце июля с. г. в г. Бобруйске были расклеены объявления немецкого командования, содержание которых гласило: “Колхозники, убирайте урожай, кто не будет убирать, тот будет голодать”.

На временно оккупированной территории немецкие власти в отдельных случаях пытаются расположить к себе местное население.

С этой целью ими организована продажа хлеба, муки, махорки и т. п. <...>»[411]

А здесь мы делаем небольшую паузу, чтобы уточнить, что «раса господ» без холуёв существовать не может — и при нападении на СССР эту «вакантную» должность поспешили занять украинские националисты. То есть поначалу-то они сами возомнили себя чуть ли не «сверхчеловеками», а потому сначала расстреляли в захваченном гитлеровцами Львове цвет интеллектуальной элиты города — сорок пять выдающихся учёных и общественных деятелей, поляков, евреев и украинцев, а затем провели так называемое «Национальное собрание», на котором был составлен «Акт провозглашения Украинского Государства». В третьем пункте этого акта говорилось: «Восстановленное Украинское Государство будет тесно взаимодействовать с Национал-Социалистической Великой Германией, которая под руководством вождя Адольфа Гитлера создаёт новый порядок в Европе и мире и помогает Украинскому Народу освободиться из-под московской оккупации. Украинская Национальная Революционная Армия, которая создаётся на Украинской земле, будет бороться в дальнейшем с Союзной Немецкой Армией против московской оккупации за Суверенное Соборное Украинское Государство и новый порядок в целом мире...»[412]

Когда «самостийникт-untermensch провозгласили «независимость» Украины, да ещё и возымели наглость объявить себя союзниками немцев, тем самым сравняв себя с «высшей расой», гитлеровцы сразу навели порядок и расставили всё по своим местам. Они объяснили, что Украина должна стать немецкой колонией; Бандеру просто-напросто возвратили «на нары», ибо при поляках он отбывал пожизненное заключение, как террорист; ещё кого-то также усадили, а самых крикливых и нахальных — расстреляли. Абвер, который поддерживал бандеровское крыло ОУН — ведь Бандера был его агентом, — всяческую финансовую его поддержку прекратил... И ничего! Получилось, что гитлеровские хозяева «самостийникам» в морду плюнули — а те с угодливой улыбочкой утёрлись: 1 августа 1941 года Ярослав Стецко верноподданно призывал украинцев «помогать всюду немецкой армии разбивать Москву и большевизм».

О том, как националисты помогали гитлеровцам, рассказывается далее в этом же спецсообщении:

«Украинские буржуазные националисты совместно с немецкими оккупантами проводят среди населения активную антисоветскую агитацию, направленную к распространению контрреволюционных лозунгов “за самостийную Украину”.

В сёлах Кобринского района Брестской обл. украинскими националистами с ведома немецких властей были расклеены листовки за подписью известного украинского националиста — агента немецкой разведки БАНДЕРА с призывом к украинскому народу не складывать оружия, пока Украина не будет самостийной.

Немецкие оккупанты широко пользуются услугами к/р элемента, который добровольно участвует в репрессиях, применяемых фашистами против лиц, поддерживающих советскую власть.

С занятием г. Луцка немцами был поставлен во главе города комендант. Одновременно из числа украинских националистов был организован украинский комитет допомоги. Названный “комитет” занялся регистрацией населения города Луцка и их имуществом. Этот же комитет строго учитывает людей, прибывших с восточных областей СССР, сообщая о них немецким властям.

По непроверенным данным, немцы проводят мероприятия по созданию самостоятельного украинского государства. Одновременно с этим проводится общая мобилизация мужчин на войну против СССР. <...>

Начальник Разведуправления НКВД СССР

Фитин»[413].

Япония... Иран... Оккупированная гитлеровцами Белоруссия... И всё это — зона ответственности старшего майора госбезопасности Павла Фитина, которому ещё только тридцать три года, и лишь три неполных года из них он прослужил в разведке. Как сумел он наладить всю эту огромную работу? Как смог выдерживать на своих плечах всю эту сумасшедшую ответственность? Ответ на этот вопрос мог дать только он — да, к сожалению, вовремя спросить не удалось...

А ведь в это время гитлеровцы уже подошли к Москве...

— По-моему, Фитин был хороший информационный работник, поскольку информация шла взвешенная, — рассказал нам один высокопоставленный сотрудник Службы внешней разведки. — В частности, по операции «Тайфун» — гитлеровскому наступлению на Москву. Наша разведка чётко сообщала, куда наступает 9-я армия, куда — 4-я, куда нацеливает удар 2-я танковая группа генерала Гудериана... По-моему, удалось даже создать психологический портрет фельдмаршала Фёдора фон Бока — командующего группой армий «Центр»... А там интересно было: с одной стороны — генерал армии Жуков, командующий войсками Западного фронта, с другой — фельдмаршал фон Бок. Жукову — 45, весь его довоенный полководческий опыт ограничен Халхин-Голом; Гражданскую войну он закончил эскадронным командиром. Фон Боку — 61, за плечами — Польская кампания 1939 года, когда он командовал группой армий «Север», вторжение в Голландию, Бельгию и во Францию. Теперь, в 1941-м, войска Жукова оборонялись и отступали, войска фон Бока вели, как казалось, победоносное наступление. И всё-таки, в конечном итоге, Жукову удалось переиграть фон Бока — думаю, что немалую роль здесь сыграла информация, полученная от разведки, хотя в своих «Воспоминаниях и размышлениях» маршал Жуков эту тему и не отмечал... А вы обратили внимание на то, что контрнаступление Красной армии под Москвой началось как раз в день рождения гитлеровского фельдмаршала — 5 декабря? Такой вот был сделан «подарок»...

В разведке не принято раскрывать источники информации. Поэтому нам остаётся только гадать, каким образом и через кого пришли в 1-е управление НКВД эти сведения, в принципе, относящиеся к компетенции военной разведки.

Но в это время каждый старался сделать всё от него зависящее, и советские спецслужбы работали в очень тесном контакте, используя оперативные возможности друг друга.

Так, например, когда военная контрразведка получила информацию о том, что гитлеровцы намереваются применить на своём Восточном фронте боевые отравляющие вещества, эту информацию — через возможности внешней разведки — передали в британскую прессу. Англичане опубликовали скандальную информацию в своих ведущих газетах, сообщая, что в этой ситуации и они начнут «газовую войну» против войск вермахта. Предупреждение подействовало.

А вот запрос, который Павел Фитин направил в Управление особых отделов НКВД 23 января 1942 года:

«1-му Управлению НКВД СССР срочно необходимы сведения о внутреннем режиме в Италии, которые можно получить путём допроса военнопленных.

Просим дать указание соответствующему отделу Вашего Управления о производстве допроса нескольких итальянских военнопленных солдат и офицеров, проживавших до отправки их на фронт в Риме, Милане, Турине, Триесте, Неаполе, Палермо и Бриндизи.

Желательно детально выяснить следующие вопросы:

1. Условия передвижения из города в город: нужны ли специальные разрешения для переездов и от каких именно органов, какого рода документы требуются при переездах, как осуществляется контроль на железнодорожном транспорте, водных путях, авиалиниях.

2. Какие города и зоны находятся на особом режиме. Условия переезда с материка на острова и на территории итальянских владений по северному побережью Африки и обратно.

3. Условия проживания в гостиницах: какие формальности необходимо соблюсти для прописки в гостиницах.

4. Условия поступления на работу.

5. Условия получения продкарточек.

6. Возможность открытия мелких торговых предприятий.

7. В связи с введением карточной системы почти на все продукты и товары, сохранились ли рынки, ярмарки, базары.

8. Какие возрастные контингенты призваны в армию и какие категории лиц освобождены.

9. Часты ли проверки лиц, подозреваемых в дезертирстве, и каким образом они проводятся. <...>

Просим также выслать в адрес 1-го Управления все образцы документов, обнаруженных у пленных: внутренние паспорта (carta d’Identitia), удостоверения с места работы (carta dee laworo), членские билеты фашистских организаций (tessera dee Pwe), воинские и другие документы.

Начальник 1-го Управления НКВД СССР старший майор госбезопасности Фитин»[414].

Думается, нет необходимости уточнять, с какой целью нужна была эта информация внешней разведке.

Мы уже говорили о директивах и приказах, определявших сферу деятельности каждой из спецслужб. Естественно, определённая корректировка происходила уже и, так сказать, в процессе работы.

«Во время Второй мировой войны спецслужбы освоили новую сферу противоборства — радиоэфир. Здесь, в так называемом “четвёртом измерении”, разгорелась настоящая битва. Радиоигры с разведкой противника стали одним из направлений деятельности контрразведки. Первой на вооружение приняла их немецкая контрразведка, затем — контрразведка НКВД и ГУКР “Смерш”.

“Война в эфире” с германскими спецслужбами была начата в 1942 году. Её вели 4-е Управление под руководством П. А. Судоплатова, 1-й (немецкий) отдел 2-го Управления, в составе которого функционировало отделение по радиоиграм, а также территориальные органы НКВД СССР»[415].

Из сказанного можно понять, что у каждой из этих структур была, как говорится, «своя игра», в которую, разумеется, «соседей» и даже ближайших коллег не посвящали. А в результате могло получиться не только так, что дезинформация, допустим, Управления особых отделов противоречила бы той дезинформации, что передавало гитлеровцам ГРУ РККА, но и то, что различные наши разведывательные и контрразведывательные подразделения могли, в конце концов, начать «играть» друг против друга. Необходимая во избежание этого координация усилий сразу нескольких ведомств в разы повышала бы возможность утечки информации.

Поэтому Ставка приняла решение передать почти все радиоигры в ведение военной контрразведки, имевшей наиболее близкие отношения с руководством РККА и Генеральным штабом, которые оказывали активное содействие в подготовке дезинформационных материалов. Правда, по решению Верховного Главнокомандующего, Управлению особых отделов передали не всё:

«За нами оставили две радиоигры: операция “Монастырь” и “Послушники” <...>. Абакумов остался крайне недоволен, поскольку знал, что результаты этих операций докладываются непосредственно Сталину»[416], — вспоминал генерал Судоплатов, руководивший 4-м управлением НКВД.

Непосредственно внешняя разведка радиоиграми не занималась, и по таковой причине развивать эту очень интересную тему мы дальше не будем.

Упомянутый выше генерал-лейтенант Виктор Семёнович Абакумов[417] в то время был ещё начальником Управления особых отделов и заместителем наркома внутренних дел СССР; в апреле 1943 года он возглавил Главное управление контрразведки «Смерш» Наркомата обороны СССР, а 4 мая 1946 года был назначен министром госбезопасности СССР, но... Впрочем, рассказ об этом у нас ещё впереди.

Как видим, Виктор Семёнович был ещё моложе Павла Михайловича — Сталин, кажется, в большей степени доверял молодым, нежели старым партийцам, имевшим связи с троцкистами и причастным к различным «уклонам»... Конечно, доверял он в определённых пределах.

...Есть много моментов, о наличии которых мы знаем, но ничего не можем рассказать, ибо наше знание не распространяется дальше самого факта.

Известно, например, что вскоре после начала войны часть подразделений внешней разведки — чуть ли не все основные службы — была передислоцирована в город Куйбышев, бывшую (и нынешнюю) Самару. Там, в частности, был расположен приёмо-передающий центр. А ещё, что туда вместе с оперативными делами 1-го управления был отправлен Павел Матвеевич Журавлёв, место которого во главе германского отдела в Центре занял Александр Михайлович Коротков...

И всё, нам больше ничего не известно!

Над такими тайнами время не властно — по определённым причинам их не раскрывают и не раскроют даже многие десятилетия спустя. Так что ездил ли Павел Михайлович в город на Волге, не ездил, а если ездил, то когда, на сколько и что он там делал — этого нам, к сожалению, не узнать.

Да нам даже и то не известно, как строился рабочий день Фитина: во сколько он начинался, когда заканчивался — ведь в те времена многие руководители (а уж руководство НКВД так и вообще без всякого сомнения[418]) подстраивались под Сталина, который привык работать по ночам, а потому преспокойно мог потревожить любого... Судоплатов пишет в воспоминаниях, что «по нашим правилам мы могли уйти с работы только после того, как позвонит секретарь наркома и передаст разрешение шефа идти домой»[419]. Но тут для руководства разведки в работе допоздна была своя выгода: кто ж не знает, что «шпионские» радиограммы приходят по ночам, да ещё и с учётом разницы во времени между нами и Европой?

Хотя, думается, сугубо «кабинетным» работником Фитин не был. Вот эпизод, который вспомнил в своей книге легендарный разведчик Павел Георгиевич Громушкин:

«В середине 1942 года меня вызвал начальник разведки П. М. Фитин и по просьбе болгарского лидера устроил мне встречу с Георгием Димитровым[420]. Она проходила в здании Коминтерна, недалеко от ВДНХ, и продолжалась несколько часов»[421].

Можно понять, что с руководителем Коминтерна Георгием Димитровым Павел Фитин был знаком достаточно близко — в противном случае, контакт был бы установлен через партийные органы или руководство НКВД.

А есть загадки, которые в полном смысле находятся на поверхности, они видны буквально всем и каждому — но ответа всё равно не найти.

Если посмотреть на фотографии Павла Михайловича, то среди его наград можно увидеть такие, скажем так, достаточно «экзотические» ордена, как орден «Красное Знамя» Монгольской Народной Республики и орден «Красное Знамя Тувинской народной республики» (именно так указано в очередном наградном листе Фитина — представлении на медаль «За боевые заслуги», где перечислены его предыдущие награды). Оба ордена получены в 1942 году.

И возникает вопрос: за что даны эти награды? Время же было совсем не то, когда соответствующие ведомства социалистических стран обменивались официальными делегациями, ну а при том осуществлялся и этакий официальный «обмен» орденами.

Напоминаем к тому же, что такое Тува. В 1944 году она вошла в состав СССР на правах автономной области, а вот до этого... Берём «Политический словарь»:

«Тувинская Народная Республика — государство в Центральной Азии, между СССР и Монгольской Народной Республикой. Площадь — 170 тыс. кв. км; население — 86 тыс. (⁴/₅ — тувинцы). Столица — Кызыл. С 1921 г. Тувинская республика — народная антиимпериалистическая республика нового типа, закладывающая основы для постепенного перехода на путь некапиталистического развития. Верховная власть принадлежит Великому народному хуралу — Съезду народных представителей. Единственная политическая партия — Тувинская народно-революционная партия, сочувствующая Коминтерну. Важнейшая отрасль хозяйства — кочевое скотоводство; в долинах рек — поливное земледелие. Много полезных ископаемых; пока разрабатывается только золото»[422].

Очень интересная и весьма необычная справка!

Но нас всё же больше интересует, почему два соседних государства отметили вдруг своими орденами Красного Знамени руководителя советской разведки НКВД? Ответа нет... (Об этих орденах и о том, что Фитин был награждён ими в 1942 году, написано в вышеупомянутом наградном листе. Между тем в разного рода современных справочных материалах про монгольский орден не упоминается вообще, а тувинский относится к 1943 году, но называется он «Орден Республики», и написано, что Фитин был награждён указом — чьим-то — от 18 августа 1943 года.)

В том же наградном листе написано, что Павел Фитин был награждён шестью медалями — и теперь представляется к седьмой. Медаль «За боевые заслуги» следовала ему за выслугу лет — была такая система, когда при очередном сроке выслуги следовала сначала медаль, а потом ордена. Награда-то совсем не генеральская, но ведь общей выслуги Павлу Михайловичу насчитано, в соответствии с этим документом, двенадцать лет и три месяца. Другому бы с такой выслугой за счастье в майорах быть, а он-то — генерал-лейтенант... Но если посмотреть на его медали, запечатлённые на фотографии, то вновь натыкаешься на загадку: на орденских планках, в числе других наград, с очень большой вероятностью можно атрибутировать медали «За оборону Москвы» и «За оборону Кавказа». С Москвой — вопросов нет, а вот Кавказ? По статусу, эта награда вручалась «военнослужащим и лицам вольнонаёмного состава частей, соединений и учреждений Красной армии, Военно-морского флота и войск НКВД только фактически участвовавшим в обороне Кавказа не менее трёх месяцев в период июль 1942 года — октябрь 1943 года». Все эти очень уважаемые награды, вручённые потом, в 1944-м, Павел Михайлович заслужил именно в 1942—1943 году, но за какие отличия — мы, к сожалению, сказать не можем. Сам же он, перечислив в одной из анкет все свои награды — названия орденов и количество медалей, — написал так: «За добросовестную работу в органах госбезопасности». Кому следует — тот и знает, за что.

В феврале 1942 года ему был также вручён знак «Заслуженный работник НКВД СССР».

Как приятно рассказывать об успехах и достижениях! Однако в то же самое время внешняя разведка несла и чувствительные потери.

В июле 1942-го были схвачены сотрудники внешней разведки Владимир Молодцов, руководитель подпольной группы в Одессе, и Иван Кудря, руководитель разведывательно-диверсионной группы в Киеве; оба они после жестоких пыток были казнены. В то время Кудря и Молодцов работали по линии 4-го управления НКВД, но разве это могло сделать для Фитина гибель его людей менее горькой?

Большим ударом — и лично для Фитина, и вообще для разведки — стала и трагическая смерть легендарного Арнольда Дейча. После того, как его группа не смогла добраться до Южной Америки по азиатскому маршруту и возвратилась в Москву, в Центре было принято решение направить её пароходом через Северную Атлантику. Но 7 ноября 1942 года танкер «Донбасс», на котором находился разведчик, подвергся торпедной атаке немецкого эсминца и был им потоплен. Известно, что Арнольд Дейч геройски погиб, самоотверженно спасая других пассажиров...

Горькие вести приходили в 1942-м году и из Германии. Насколько мы знаем, с началом Великой Отечественной войны радиосвязь Центра с антифашистами «Красной капеллы» была утрачена, а несколько попыток её восстановления успеха не принесли. В частности, в Великобританию были направлены два опытных агента, которых должны были сбросить с парашютом на германскую территорию, однако во время тренировок один из них получил травму, был госпитализирован, и десантирование отменили.

Всё-таки через другие каналы «Старшине» удалось передать в Центр ряд очень ценных сообщений — в частности, о том, что люфтваффе понесло большие потери в летних боях 1941 года и что в немецкие ВВС с заводов поступает меньше самолётов, чем необходимо; что германская разведка не только разгромила на Балканах разведывательную сеть англичан, но перевербовала нескольких радистов и начала радиоигру; что, вопреки усиленно продвигаемой дезинформации Абвера, направление основного удара вермахта в кампании 1942 года будет нацелено не на Москву, а в сторону Сталинграда и Кавказа.

Последняя информация опять-таки не нашла должного понимания в Кремле: после разгрома гитлеровцев под Москвой Сталин думал, что война закончится довольно скоро, так что в приказе Верховного Главнокомандующего от 1 мая 1942 года было даже сказано: «Ещё полгодика, ещё, может быть, годик, и гитлеровский зверь рухнет под тяжестью своих преступлений». Вот и ждали, что в последнем своём усилии этот самый зверь всё-таки попытается дотянуться до Москвы, от которой немецкие войска стояли всего-то в ста пятидесяти километрах... Но ведь даже глава польского правительства в изгнании Владислав Сикорский[423] считал, что гитлеровцы поступят по-иному — в своём письме британскому министру иностранных дел Антони Идену он писал:

«Мы верим, что Россия не потерпит военного поражения. Она может проиграть ещё одно или несколько сражений. Значительных усилий потребуется Красной армии, чтобы сохранить за собой нефтяные месторождения на Кавказе. Если немцы удержат существующую на сегодня линию фронта, то вполне вероятно, что они ударят в скором времени в направлении Ростова и Краснодарского края»[424].

Сикорский был человек военный и профессионально оценивал обстановку — а у нас всё ещё продолжали верить в «политическую мудрость» и «классовое чутьё», что, как известно, чуть было не привело Советский Союз к катастрофе в 1942 году. Силы Красной армии были распылены для наступления буквально на всех основных направлениях, вследствие чего не смогли сдержать удар гитлеровского «кулака» в сторону Сталинграда и Кавказа...

...В августе 1942 года на территорию оккупированной гитлеровцами Белоруссии были заброшены два агента — антифашист Альберт Хесслер («Франц»), эмигрировавший из Германии задолго до войны, и бывший солдат вермахта Роберт Барт («Бек»), из числа военнопленных, получившие подготовку в советской разведшколе. Под видом отпускников они добрались до Берлина, но вскоре оказались в руках гестапо... Агенты исчезли в начале сентября, но потом вышли на связь в середине следующего месяца.

«14 октября 1942 года Барт передал в Центр радиограмму, которая была особенно несвойственна его манере работы на радиоключе и расшифровать которую так и не смогли. Вскоре поступила радиограмма от Хесслера. Её содержание также не поддавалось расшифрованию. Никто из тех, кто непосредственно был связан с приёмом и докладом телеграмм, не обратил внимания на необычный характер сообщений из Берлина. Мало того, спустя какое-то время Роберту Барту, доложившему об исчезновении Хесслера, были переданы явки к ценным связям. По-видимому, в Центре сочли, что в этих обстоятельствах ему следовало взять на себя роль групповода оставшихся в Берлине источников информации.

Однако вместо ценных сведений от Барта поступили путаные объяснения, из которых следовало одно: все явки по какой-то причине провалены.

Последующий анализ, проведённый в начале 1943 года, показал, что от имени Хесслера с Центром работало гестапо...»[425] Чтобы сообщить в Центр «работаю под контролем», радисту следовало всего лишь «случайно сбиться» и вновь повторить несколько групп текста. Опытные работники на приёме сразу бы заподозрили неладное, вот только опытных-то в результате известных нам событий оставалось не так-то и много, да и связь по причине огромного расстояния оказалась отвратительной... Сигнал опасности услышан не был.

В общем, по этой, но также и по целому ряду иных причин (если нам когда-нибудь поручат написать соответствующий учебник, мы эти причины проанализируем детально, а в биографической книге делать это не имеет смысла) агентурная сеть была провалена. Были захвачены разведывательные группы «Красной капеллы» не только в Германии, но и в оккупированных Бельгии, Франции, Голландии. К суду по делу «Rote Kapelle» было привлечено свыше шестисот человек, многие из них были казнены...

Когда мы говорим о «Красной капелле», то называем «Старшину» — Харро Шульце-Бойзена одним из её руководителей, но не задумываемся о том, какой же группой он руководил. На этот вопрос отвечают историки:

«Группа Шульце-Бойзена являлась важным звеном советской разведывательной сети в Западной Европе, которой нацисты дали название “Красная капелла”. Осенью 1942 г. эта группа была раскрыта гестапо и немецкой военной разведкой. До конца года была арестовано 130 её членов. Пятеро из них были замучены ещё в ходе следствия, сорок девять казнены по приговору суда, остальные отправлены на каторгу и в тюрьмы»[426].

Заметим: сто тридцать из шестисот, то есть почти четвёртая часть, — это и была группа Шульце-Бойзена...

Сложно сказать, насколько был виноват в провале агентурной сети начальник 1-го управления НКВД — но всяко, определённая доля вины лежит и на нём, как на руководителе...

Вот как писал об этом ветеран внешней разведки Виталий Чернявский[427], лично знавший Павла Фитина и работавший под его руководством:

«Генерал-лейтенант П. Фитин бесспорно обладал выдающимися организаторскими способностями. Но этого мало. Не зря говорят: “Настоящим разведчиком, как и поэтом, нужно родиться”. Вот таким самородком и был Павел Михайлович. Приход его в разведслужбу совершился не по его желанию. Судьба распорядилась так, что он быстро поднялся по карьерной лестнице, не имея, в сущности, достаточного понятия о разведывательном деле. Ведь Фитин возглавил такую специфическую службу, не побывав ни разу в долгосрочной загранкомандировке. У него не было ни малейшего опыта в работе с агентурой. Он не провёл ни одной вербовки. Психология оперативного работника была ему совершенно чужда. Вот почему центральный аппарат внешней разведки НКВД особенно в 1939—1942 годах совершил такие крупные ошибки, так грубо нарушал конспирацию, как это было с берлинской резидентурой «Корсиканца» — «Старшины». У Павла Михайловича просто не хватало разведывательного чутья, конспиративного инстинкта...»[428]

И на том мы обрываем цитату. Те качества, о которых писал Виталий Геннадьевич, вырабатываются долгими годами и опытом работы «в поле», и никакая «партийная убеждённость», «опора на труды классиков» — и даже изучение учебников, которых тогда, впрочем, ещё и не было, не заменит практического опыта. Но ведь допущенные нарушения — об этом далее пишет Чернявский — просмотрели даже «опытные разведчики П. М. Журавлёв и А. М. Коротков, возглавлявшие тогда немецкое направление».

Далее автор делает фатальный вывод: «Что делать? И на старуху бывает проруха!» Профессионал высокого класса, уж он-то в этом понимает и не старается, опираясь на свой впоследствии накопленный опыт, кого-либо осуждать, как это порой любят делать историки, прекрасно знающие, что к чему приведёт...

Ну а мы в очередной раз вспоминаем анекдот времён Первой мировой войны: «Война, господин капитан...» Нет сомнения, что в другое время всё делалось бы гораздо более аккуратно и тщательно!

Это подтверждает и Виталий Геннадьевич Чернявский:

«Одна из основных причин провалов наших нелегальных резидентур — это нарушение Центром правил безопасности. Сейчас мы понимаем: так поступали вынужденно, как говорится, не от хорошей жизни. Высшее руководство требовало всё больше секретных сведений о противнике, развернувшем против нас молниеносную войну, не считаясь с тем, что нелегалам-радистам приходилось буквально часами “висеть” в эфире, передавая растущий поток информации. Но объективно это был подарок немецким контрразведчикам: они успевали точно засечь координаты раций.

Наши разведчики видели серьёзную для себя опасность, но шли на большой риск, лишь бы своевременно передать в Москву полученную важную информацию. Вольно или невольно они становились своего рода камикадзе»[429].

В том же проклятом 1942 году гестаповцами был арестован и тайно казнён гауптштурмфюрер СС Вилли Леман, их гестаповский коллега, он же — агент советской разведки «Брайтенбах». Сберегая «честь мундира», происшедшее постарались скрыть. Известно, что Лемана «провалил» агент «Бек», слишком торопливо подготовленный к заброске в германский тыл. Оказавшись в Берлине, Барт, вопреки инструкции, поспешил навестить жену, которая, как супруга пропавшего без вести солдата, находилась под наблюдением контрразведки... «Бек» был задержан Абвером, признался в своих связях с советской разведкой и навёл контрразведчиков на Хесслера и на Лемана.

Кстати, Роберт Барт дожил до конца войны, оказался в американском плену, был передан советской стороне — и приговорён к расстрелу...

...Может показаться, что вся агентурная сеть советской внешней разведки в Германии и оккупированных гитлеровцами странах была провалена и разрушена, однако руководитель германской политической разведки Вальтер Шелленберг впоследствии вспоминал:

«“Красная капелла” продолжала действовать до самого конца войны. Эта молчаливая борьба становилась всё более упорной и охватила, в конце концов, не только Германию и оккупированные ею страны, но и другие страны мира»[430].

Действительно, мы можем признать, что на немецкой земле продолжали работать агенты внешней разведки «Ян», «Десяток», «Шустрый»... К концу 1943 года на территории Германии и союзных ей стран действовало 97 разведчиков-нелегалов, десять человек из них — немцы. Можно также уточнить, что всего на этот период в 27 странах мира действовало порядка 190 разведчиков-нелегалов.

Можно понять, что не всё было так просто, как это может показаться с первого взгляда...

К сказанному выше необходимо добавить, что в 1942 году — по крайней мере, в первой, а то и в большей, его половине — наше высшее руководство ещё до конца не научилось верить спецслужбам. Да и вообще — специалистам. Мы уже говорили о том, как Верховный Главнокомандующий, вопреки мнению военачальников, построил летнюю кампанию по своему разумению, и что из этого вышло. Мы должны также сказать, что мнение разведки вообще не было услышано...

Первую информацию о том, что главный удар в летнюю кампанию 1942 года гитлеровские войска будут наносить на юге, внешняя разведка передала в Ставку ВГК ещё в начале января, когда немцев гнали от Москвы. 17 января поступило сообщение о заметном увеличении военных перевозок в южном направлении.

«23 марта 1942 г. НКВД СССР представил в ГКО специальное сообщение о готовящемся наступлении на советско-германском фронте. В частности, говорилось, что к предстоящему наступлению немецкое командование сосредоточит на Восточном фронте до 300 дивизий, из которых до 200 — немецких, а остальные 100 — от союзных Германии стран... Все эти дивизии будут снабжены новейшим оружием и артиллерией, танками и самолётами. Главный удар будет нанесён на южном участке фронта с задачей прорваться через Ростов к Сталинграду и на Северный Кавказ, а оттуда — по направлению к Каспийскому морю, этим путём немцы надеются достигнуть источников кавказской нефти и в последующем через Иран и Ирак выйти в тыл английским и советским войскам, действовавшим на Ближнем Востоке. В случае удачного исхода операции с выходом к Волге у Сталинграда, немцы намерены повести наступление на Север и предпримут основные операции против Москвы и Ленинграда, так как захват их является для немцев делом престижа.

Информация НКВД СССР о планах вермахта шла непрерывно»[431].

Точнее, не только о планах, но и о конкретных мероприятиях по подготовке к сокрушительному — как казалось гитлеровцам — наступлению.

Но по той причине, что разгильдяи встречаются даже среди дисциплинированных и педантичных немцев (хотя, конечно, гораздо реже, нежели у нас), советское командование получило ещё и неоценимый, как казалось, подарок.

Гитлеровское руководство держало план операции «Блау» — летне-осеннего наступления на южном фланге своего восточного фронта — в строжайшем секрете. Но 19 июня 1942 года начальник оперативного отдела 23-й дивизии майор Рейхель решил взглянуть на район дислокации своего соединения с воздуха и уточнить планы совместных действий с соседями, а чтобы как следует во всём разобраться, он взял с собой все имевшиеся у него карты с нанесённой обстановкой и оперативные документы. Рекогносцировка не удалась: лётчик лейтенант Дехант немножко заблудился, в результате чего самолёт был сбит над нейтральной полосой. Майор погиб, его портфель с документами оказался в руках нашей войсковой разведки, ну а затем — в штабе фронта.

Казалось бы, всё предельно ясно! Но кто-то стал говорить, что это — подстава, что нам таким путём просто подбросили дезинформационные материалы...

Но ведь немцы-то готовились к своему наступлению всерьёз, в том числе и по линии Абвера. В частности, чтобы скрыть направление главного удара, в ОКХ был разработан дезинформационный план «Кремль». По этому плану, в соответствии с легендой, командующий группой армий «Центр» генерал-фельдмаршал Ханс Гюнтер фон Клюге подписал 29 мая приказ о наступлении на Москву, в котором войскам якобы ставилась задача: «Разгромить вражеские войска, находящиеся в районе западнее и южнее столицы противника, прочно овладеть территорией вокруг Москвы, окружив город, и тем самым лишить противника возможности оперативного использования этого района». Насколько известно, было сделано девять экземпляров этого «документа».

Ну а далее Абвером было предпринято всё возможное, чтобы этот план стал известен командованию Красной армии. Нет сомнения, что хотя бы один экземпляр с подписью генерал-фельдмаршала коим-то совершенно естественным образом оказался в руках советского командования... Подробности нам неизвестны.

Зато известно, что документ с «руководящей» подписью перевесил всю информацию от наших источников — даже ту, что удалось получить от надёжнейшего «Старшины» очень окольным путём, через Бельгию, — перевесил сведения, добытые войсковой разведкой, оперативными отрядами 4-го управления НКВД, ну и так далее... Хотя кто тут скажет, что именно оказалось весомее: подпись германского генерал-фельдмаршала или уверенность нашего Верховного Главнокомандующего?

Ведь Сталину очень хотелось, чтобы всё было именно так, как говорилось в подброшенном Абвером документе, — это вполне соответствовало его «полководческой концепции»...

В 1942 году вновь произошли перемены в руководстве у «соседей»: в августе генерал-майор Панфилов стал заместителем командующего 3-й танковой армией, остановившей наступление гитлеровцев южнее города Козельска, прозванного ещё татаро-монголами, в XIII веке, «Злым городом». Исполняющим обязанности начальника Главного разведывательного управления Красной армии на целых два года стал генерал-лейтенант Иван Иванович Ильичёв, который с июля 1941-го был военным комиссаром сначала Разведуправления, а затем и Главного разведуправления Генштаба Красной армии; в должности начальника ГРУ он будет утверждён только в августе 1944-го. Заметим, что это уже был четвёртый начальник военной разведки за тот самый период, когда Павел Фитин бессменно руководил Разведуправлением НКВД—НКГБ.