Пожарные погасили огонь, сожравший не только то, что осталось от автомобиля, на котором приехал перевербованный агентом ЦРУ майор КГБ, но и ни в чем не повинный автобус, принадлежавший «Интуристу». Вызванные милицейским нарядом саперы осмотрели окрестности, на предмет нахождения других взрывных устройств, в том числе и мою «Волгу». Она, к счастью, не пострадала. Персонал и гости пансионата, которые глазели из окон второго этажа на ликвидацию последствий взрыва, были опрошены, но ничего толком сказать, само собой, не могли.
Я тоже не стал рассказывать о неизвестном, который отирался возле взорвавшейся машины. Ведь я его своими глазами не видел. Пусть уж лжеклассик дает показания. Врачи, наверняка, вызовут милицию, ведь ранение у него ножевое. Меня сейчас больше всего занимало, почему раненный напомнил мне о бункере? Что он хотел этим сказать? В любом случае, не стоило тянуть с выяснением. Понятно, что Третьяковского беспокоил неизвестный противник, который, как оказалось, готов на все. Ночь выдалась беспокойная и я решил добраться до бункера, пока не рассвело. В крайнем случае, посплю в нем, на «жегловском» диване.
Уж не знаю, к разочарованию или к радости актрисы Неголой, но рассчитавшись с нею и ее коллегами за представление, я сел за руль и помчался к Старому Заводу. Путь лежал через город, однако я не стал в него заезжать, а обогнул по Круговой. Когда я свернул к руинам бывшего чугунолитейного предприятия фабриканта Свешникова, от ночной темноты не осталось ни клочка. Серая пелена рассвета растянулась от края до края видимого пространства, навстречу моей «Волге» ползли клубы тумана, словно я не в автомобиле ехал, а заходил на посадку на самолете, пронзая облака. Встречных машин на этом проселке я не опасался, а вот если кто-то поджидает меня на самом Заводе, то из-за тумана сразу и не разглядит.
Никто меня здесь не поджидал и не устраивал засады. Я поставил машину так, чтобы в случае нужды сразу прыгнуть за руль и дать газу. Пересек обширный, но заваленный ржавым хламом двор завода, вошел под гулкие своды литейного цеха. Я впервые был здесь в светлое время суток. Правда, солнце пока не взошло, так что сумеречный свет едва сочился через проломы в крыше, но все же можно было обойтись без фонарика. Через несколько десятков шагов я наткнулся на перила, огораживающие люк. Вынул из кармана ключ, присел на корточки и открыл замок.
Внутри было темно, но я уже знал, где находится выключатель. Спустился на несколько перекладин, нащупал пимпочку, нажал. Яркий свет ударил по глазам. Проморгавшись, я спустился в тоннель, отворил тяжелую дверь кабинета. И сразу увидел на зеленом сукне столешницы белый листок бумаги. Я взял его и прочел верхнюю надпись «Саша…». Уже интересно. Ноги меня не держали и не выпуская листка, я добрался до дивана, повалился на него и принялся читать.
«Если ты читаешь это, значит со мною, что-то случилось. Не важно, убит я или тяжело ранен, ты должен продолжать то, что делаешь и поступать так, как велят тебе совесть и здравый смысл. Твои действия не должны зависеть от степени тяжести случившегося со мною. Я кое-что предпринял, чтобы облегчить твою задачу. См. сейф, папка номер 4…» По-хорошему, надо было встать, открыть сначала несгораемый шкаф, за ним — разблокировать сейф, но все тело мое ломило и я решил немного поваляться. Вряд ли, написанное в упомянутой папке, настолько важно, что требует срочного прочтения.
Я и не заметил, как уснул. И мне приснилась война. Багровое зарево над городом и людская мешанина на улицах. Вдали все еще грохочет и вспыхивает, но уже понятно, что с востока неумолимо надвигается колонна боевиков, а вокруг опустевшие дома с окнами, заклеенными бумажными лентами крест-накрест. В лицо летит пепел, и от вони горелой бумаги трудно дышать. На крыльцо городского УВД, над которым еще реет в дымном воздухе государственный флаг, выходит военный в парадном мундире пехотного полковника и картинно стреляет себе в висок. Однако ободранных, окровавленных, преданных и проданных им солдат, которые уже почти дезертиры, это не впечатляет. Они свистят, ржут, матерятся, швыряют в его труп, чем ни попадя. И жутко, до рвоты, воют сирены противовоздушной обороны…
Вздрогнув, я проснулся. В бункере стояла мертвая тишина. От защищенных металлической сеткой плафонов распространялся яркий свет. Естественные надобности требовали немедленно удовлетворения. Я вскочил с дивана и кинулся искать удобства. Еще покойный Сумароков уверял меня, что здесь все есть. Туалет я обнаружил быстро. Сделав свое дело, отворил соседнюю дверь. За ней оказался душ и умывальник. Вымыв руки, я стал исследовать подземелье дальше. И нашел кухню. Мойка, электрическая плита, шкаф с посудой, большой стол, вокруг которого стоят стулья с высокими спинками. Холодильник.
Отворив его, я с изумлением увидел, что он набит продуктами и бутылками. Причем, этикетки сплошь импортные. Видать, все это доставлено прямиком из спецраспределителя, как минимум, горкомовского уровня. Я вытащил пару бутылок чешского пива и упаковку копченых колбасок, я таких не видал еще с момента своего попадания в 1980 год. Нашел среди ложек и вилок, корзинка с которыми стояла в посудном шкафу, открывалку и забрал всё в кабинет. Если уж знакомиться с документацией, то — с комфортом. Выставив и выложив добычу на стол, я принялся открывать сейф.
В прошлый раз так толком и не заглянул в него. Не до того было. И сейчас начал с любопытством вытаскивать картонные, но массивные коробки и раскладывать их на столешнице, рядом с пивом и колбасками. За коробками, в глубине сейфа, обнаружились пачки денег. Они были так туго набиты туда, что я с трудом вытащил одну. В ней оказались сотенные купюры, как значилось на штампике, в сто листов. Десять штук! Однако! Если все остальные пачки такие, то в этом железном бегемоте денег не меньше миллиона. Миллиона советских денег!
Проглотив слюну, я вернулся к столу и принялся открывать коробки. В одной лежали камешки — красные, зеленые, синие, желтые, прозрачные. Во второй — кольца, серьги, цепочки, кулоны из серебра, золота и платины. А в третьей — самой тяжелой — маленькие слитки. По виду это было не золото и не платина, какой-то другой металл, но, видимо, не менее ценный. Мне трудно оценить все это богатство в нынешних деньгах, и все-таки ясно, что в этих коробочках уж точно не меньше, чем на миллион. Я с трудом оторвался от созерцания сокровищ, но все-таки взял себя в руки. Закрыл коробки и поставил их внутрь.
Вытащил из нескольких, вертикально стоящих пронумерованных папок, помеченную четверкой, уселся за стол. Первым делом откупорил бутылку и приложился запекшимся от жажды ртом к холодному горлышку. Сделав несколько глотков, разорвал упаковку с колбасками. Почистил парочку и принялся жевать, время от времени, прикладываясь к бутылке. Желудок с урчанием принял угощение. Я открыл папку. На внутренней стороне клапана был список, содержащихся в ней документов. Всего их было десять, но меня больше всего заинтересовал, озаглавленный «Общее состояние проекта „УВ-ЛФ“ на 13 марта 1981 года». Само собой я им заинтересовался. Поэтому открыл первым.
Большую часть этого документа составляли таблицы, заполненные цифрами и аббревиатурами, которые мне ничего не говорят, так что я сосредоточился на пояснительной записке. И прочитал в ней следующее: «Появление в городе Данилова А. С., стало дополнительным стабилизирующим фактором. Кривая М достигла точки наивысшего роста (см. график 314), что позволяет сделать вывод о необходимости всяческого поощрения педагогической, в том числе и неформальной, деятельности вышеуказанного Данилова А. С. Любое препятствование его усилиям по консолидации группы „Г“ должно быть приравнено к преступлению против государства. В связи с чем, предлагаю выдать гр. Данилову, Александру Сергеевичу специальное удостоверение, предъявление которого обязывает все органы государственной власти РСФСР, а также Союза ССР оказывать ему всяческое содействие.»
Под этими строчками стояла, начертанная красным карандашом резолюция «НЕ ВОЗРАЖАЮ». Я полистал папку еще и наткнулся на плотный конверт, на котором было написано: «Данилову!». Вскрыл конверт и вытряхнул из него красные корочки. На обложке вытеснен золотом герб СССР, а также надпись «СПЕЦИАЛЬНОЕ УДОСТОВЕРЕНИЕ». Открыв его, на левой странице я увидел свою фотографию, фамилию, имя, отчество, а на правой грозную надпись «ВСЕМ ОРГАНАМ ГОСУДАРСТВЕННОЙ ВЛАСТИ СССР!ПРЕДЪЯВИТЕЛЮ НАСТОЯЩЕГО УДОСТОВЕРЕНИЯ НАДЛЕЖИТ ОКАЗЫВАТЬ ВСЯЧЕКОЕ СОДЕЙСТВИЕ. ЛЮБОЙ ОТКАЗ БУДЕТ РАСЦЕНЕН, КАК НЕ ОБОСНОВАННЫЙ». И две одинаковых печати «КОМИТЕТ ГОСУДАРСТВЕННОЙ БЕЗОПАСНОСТИ ПРИ СОВЕТЕ МИНИСТРОВ СССР.» А под печатями подпись председателя этой организации Андропова Ю. В.
Несколько минут я сидел, как пришибленный, машинально прикладываясь к бутылке. С такой ксивой я, пожалуй, могу пинком открывать любые двери. И никто мне не указ. Честно говоря, аж пот прошиб. Теперь пусть только попробует какая-нибудь чиновничья сволочь что-нибудь вякнуть. Эх, развернусь! Странно, что Третьяковский сам мне не вручил это удостоверение. Придерживал до худших времен? Опасался, что кривая М пойдет на спад и ему прилетит за слишком рьяное содействие гражданину Данилову А. С?
Как бы то ни было, отказываться я от такой привилегии не стану. Тем более, что на мне теперь не только школьные обязанности, секция, клуб, Орден и родственники, но весь преступный синдикат города Литейска. От последнего во многом зависит финансирование проекта, мое участие в котором не только одобрено словесно, но и утверждено в самых высоких инстанциях. Так что я с чистой совестью спрятал спецудостоверение в карман, закрыл папку, сунул ее в ряд других и захлопнул сейф.
Заперев несгораемый шкаф, повернулся к столу и увидел пачку с десятью тысячами рублей, о которой совсем забыл. Открывать всю эту железную требуху снова не хотелось. Да и деньгами мне Граф разрешил пользоваться. Так, что я сунул пачку денег в карман. Пора было возвращаться в город. А не захватить ли мне из холодильника толику импортной выпивки и жратвы? А в самом деле, чего ей тут зря портиться. Вдруг холодильный агрегат сломается, сколько добра зазря пропадет!
На кухне обнаружился пустой ящик. Я набил его выпивкой и снедью, и выбрался из подземелья, которое можно сравнить с пещерой Али-бабы. Запер тяжелую крышку люка. Подумал и завалил ее разным железным хламом. Для лучшей сохранности. Снаружи уже наступило утро. Разошлись тучи и солнце озарило окрестности Старого Завода, который в некотором смысле и впрямь оказался заколдованным замком. Алька прав! Я погрузил ящик в багажник, сел за руль и покатил к шоссе.
У поста ГАИ, что стоит на пересечении шоссе и Круговой дороги, меня тормознул товарищ в дождевике и с полосатой палочкой. В одном кармане у меня лежал пистолет «ТТ», в другом — десять штук. В багажнике — ящик с продовольствием иностранного производства. В общем для рядового гражданина Союза ССР весьма опасный набор предметов. К счастью, благодаря заботам Покровителя, я теперь не совсем рядовой гражданин. Поэтому, опустив боковое стекло, показал старшине свою новенькую ксиву с подписью Андропова, в раскрытом виде.
Рука гаишника словно прилипла к козырьку фуражки.
— Виноват, товарищ Данилов! — рявкнул он. — Можете следовать дальше!
— Я вроде ничего не нарушал, — лениво пробормотал я. — По какому случаю проверка?
Старшина мог бы не отвечать на этот вопрос или ответить уклончиво, но он отрапортовал:
— Получили ориентировку на особо опасного преступника, товарищ Данилов!
Отворив дверцу, я выбрался из салона и подошел к багажнику. Открыл, вытащил из ящика пару бутылок пива и палку сырокопченой. Сунул в руки ошеломленному такой щедростью стражу безопасности дорожного движения. Вернулся за руль, погудел в знак приветствия. Старшине было невдомек, что спецудостоверение я получил в руки не более часа назад, а угостил его и напарника, торчащего в стеклянном «стакане» поста ГАИ, в ознаменование того, что ксива сработала.
Теперь по городу пойдут легенды о молодом парне, на «Волге», с крутыми корочками, который угощает мерзнущих на посту стражей порядка бесплатным заграничным пивом и дефицитной колбасой. Не знаю, войду ли я в историю, но вот в — городской фольклор — наверняка. Теперь бы еще отмазаться от работы. Интересно, если показать спецудостоверение Пал Палычу, осмелиться ли он мне поставить прогул? Хотя, с другой стороны, сегодня закрытие нашей миниолимпиады, а с понедельника начинаются весенние каникулы. Кстати, на которых я собрался везти школяров в турпоездку.
И я решил взять себя в руки. Успею еще отдохнуть. Тем более, что занятий в секциях в каникулярное время все равно не будет. Надо заскочить сегодня в бюро молодежного бюро «Спутник», внести деньги, оформить все нужные бумажки. Уточнить время поездки и маршрут. Интересно, Вилена поедет со мною? В общем, я заехал домой, содрал изгвазданные шмотки. Интересно, как воспринял гаишник, что щедрый товарищ Данилов предстал перед ним в таком малопотребном виде? Засунул их в стиралку и, наконец, залез под душ.
Сегодня мне не до пробежки. Набегался уже. Душ меня освежил. Завтрак взбодрил. И я отправился в школу. Первым напоминанием о переменах, произошедших минувшей ночью, стало то, что трудовик не встретил меня возле школьного гаража, как обычно. Хорошо, что у меня свой комплект ключей. В школу уже сообщили, что Виктор Сергеевич Курбатов больше не будет преподавать труд, так что в учительской вовсю строили предположения и высказывали догадки о причинах столь внезапного увольнения. Я, понятно, молчал.
Уроки сокращать не стали, так что до большой перемены все шло, как обычно. Когда прозвенел звонок, я отправился в столовку, чтобы выпить кофе, потому что глаза мои все-таки слипались. Взглядом я машинально отыскал столик, за которым частенько сиживал Витек, и где мы с ним беседовали, а чаще всего — препирались. Нет, угрызений совести я по поводу того, что его нет сейчас здесь, я не испытывал. Он сам избрал свой путь, который в итоге привел его к разоблачению, а может быть — приведет к гибели.
Ко мне подсел Карл. Из-за всей этой детективной чепухи, я совсем перестал общаться со своим лучшим другом.
— Поздравляю с окончанием наших школьных олимпийских игр! — сказал он, пожимая мне руку.
— Спасибо! — откликнулся я.
— Что ты такой грустный?
— Устал… Ты прости, я совсем забросил наш клуб, а тем более — киностудию…
— Да ничего! — отмахнулся Рунге. — Главное, что дело движется… Парни из «Микрокристалла» мастера на все руки, а отец Веретенникова просто виртуоз… Только представь! Поспорил с моей Гретхен, убеждая ее, что эта вот стена должна быть выкрашена синей краской, а эта — красной. И ведь прав оказался! Что значит, профессионал!.. Он даже внешне изменился. Первое время приходил весь помятый, глаза жалкие, а сейчас с него хоть плакаты рисуй с изображением образцового рабочего… Да я, кстати, снимаю на пленку процесс ремонта, знаешь, очень интересно получается…
— Я очень рад, — откликнулся я. — Слушай, давай сейчас зайдем в тренерскую, пока не началось торжественное закрытие наших игр?
— А зачем? — удивился он. — Если по этому делу… — он щелкнул себя по горлу, — то сегодня я пас…
— Я — тоже. Не волнуйся, исключительно по деловому вопросу.