Формула творения

Глава 17

Рогатин бежал по Невскому проспекту Санкт-Петербурга. Подтверждая постоянство ежегодных повторений «черёмухиных холодов», случающихся в середине мая, резкий ветер дул в лицо. Страх, давно терзавший Егора Сергеевича, словно локомотив, гнал его вперёд. Бразильская виза задерживалась, и Рогатин решил ехать в Бразилию без визы — на сравнительно непродолжительный срок это разрешалось без лишних проблем. Уйти, затеряться в Южной Америке, где иностранные разведки Советского Союза, Израиля и Великобритании с трудом находили когда-то даже беглых нацистских преступников вроде повинного в холокосте Адольфа Эйхмана и врача-маньяка Йозефа Менгеле, «крысиной тропой»[19] пробравшихся на южноамериканский материк из разгромленного Третьего рейха. Некоторых, например, шефа гестапо Генриха Мюллера, так и не нашли. Хотя, к слову, противники гипотезы исчезновения Мюллера в Латинской Америке утверждают, что он, будучи завербован, по разным версиям, НКВД или ЦРУ, умер в послевоенные годы в США или в Москве. Конечно, сравнение с судьбой Мюллера, вызванное игрой воображения, казалось Егору Сергеевичу чисто символическим, но незнакомое ранее сомнение в собственной порядочности не покидало его. Как угодно, но законопослушные люди не сбегают «крысиными тропами» в Латинскую Америку и не терзаются мыслями о справедливом возмездии.

Как бы то ни было, южноамериканские страны представлялись Рогатину наиболее приемлемым местом для убежища. Особенно нравилась ему огромная Бразилия с ее многолюдными городами, с одной стороны, и почти не исследованными районами тропических лесов, с другой. Там легко затеряться, лечь на дно. Итак, вперёд по следам несостоявшийся мечты незабвенного Остапа Бендера о солнечном Рио-де-Жанейро!

Рогатин грустно улыбнулся. Кто и что он теперь? Куда ему до Остапа Бендера! Жалкий изгой, продавший за тридцать сребреников то, что ему было раньше дорого. Но инстинкт самосохранения всё же не давал сложить руки и предаться бездействию. Необходимо было попытаться спастись.

Егор Сергеевич опасался предательски непредсказуемого руководства «Инсайда». Вдруг они всё же захотят избавиться от нежелательного свидетеля, каким теперь является Рогатин? Не исключено, что они не рискнули сделать этого в Финляндии под носом у финской полиции и в непосредственной близости от расположения «Текникал Темпл», боясь дискредитации. Можно было попробовать остаться в Финляндии, однако и это ничего ему не гарантировало, да и не хотелось оставаться. Во-первых, он жаждал долгожданной свободы и независимости от московского ненавидимого им начальства. Во-вторых, боялся как-то случайно выдать себя или быть подставленным «Инсайдом». Наконец, возникало обоснованное желание насладиться полученными немалыми деньгами, что в Финляндии, да и в России в его случае было бы непросто.

Обуреваемый сомнениями, Рогатин сел в автобус. Такси не для него; таксисты виделись ему переодетыми агентами ФСБ или «Инсайда», организаций, в равной степени страшных теперь для беглого дипломата. Егор Сергеевич не был чужд того, чтобы подозревать связь между некоторыми их представителями; не исключено, что «Инсайд» и ФСБ могли обменяться резидентами. Он чувствовал странное раздвоение в душе. Перед его мысленным взором промелькнули годы службы, полученные звания и награды. Почему так случилось, что верный России офицер сделался предателем? Ему трудно было ответить на этот вопрос.

В который раз он вспоминал то горное ущелье, где его отряд блокировали боевики, его бессильную злость и отчаяние загнанного в ловушку зверя. Почему его бросили? То, за что он боролся, оказалось скользким и ненадёжным, едва не стоив ему жизни. «Родина сама предала меня, стараясь успокоить взбаламученную совесть, — размышлял Рогатин. — Она, как древнегреческий Крон, способна пожирать своих детей. Но я не хочу быть принесённым в жертву, будто библейский Исаак. И ради чего? Ради финансового и политического процветания кучки ничтожеств, сделавших чеченскую войну источником доходов? Большая часть этих подлецов так и не понесла заслуженного наказания!»

Рогатин вспомнил подробности своего невероятного спасения. Тогда жарким южным вечером, отстреливаясь от наседавших басаевцев, он заметил неприметный лаз в каменистой земле и, втиснувшись туда, сумел задвинуть проход камнем, просидев в расщелине до утра. Басаевцы, видимо, решили, что он сорвался с кручи и, попав под камнепад, был погребён под обломками. Егора Сергеевича спасло то, что камнепад, вызванный рвущейся вниз по склону толпой боевиков, действительно случился неподалёку…

Именно тогда, вернувшись в Москву, Рогатин почувствовал глубокую ненависть к правящей власти. Он знал, что немало офицеров МВД и спецорганов, разочаровавшись в неудачной карьере и маленькой зарплате, ушли в коммерческие и криминальные структуры. Но он захотел большего, решив, что раз родная страна сделала гешефт на нём, то теперь настало его время вернуть утраченное с процентами. Дальнейшая встреча с «Инсайдом» была всего лишь удачным совпадением, позволявшим реализовать задуманное.

Помимо мести и денег был у Егора Сергеевича и другой, можно было сказать, идейный мотив, которым он в глубине души пытался оправдать собственные злопамятность и корыстолюбие. Способствуя реализации геополитических интересов «Инсайда», что неминуемо должно было вести к, мягко говоря, охлаждению взаимоотношений России и Запада, он надеялся изменить таким образом саму Россию. Как и ряд его коллег по спецслужбам, Рогатин считал, что приход в Россию западных ценностей и моделей поведения стал причиной краха былой великодержавной и патриотической ментальности. Запад, победивший Россию в холодной войне, смог сделать это лишь благодаря внедрению своей нечистой на руку собственнической морали, разложившей русский народ и его правящую элиту. По мнению людей, подобных Рогатину, Михаил Горбачёв своей прозападной перестройкой дезориентировал советских людей, что и привело к распаду СССР. Пожалуй, Егор Сергеевич не был сталинистом, но всё же испытывал некоторую симпатию к более чем решительным делам великого «отца всех народов», считая его образцом настоящего державника. Поэтому, стремясь очистить душу и плоть России от несвойственных ей, как он полагал, буржуазных наслоений, Рогатин видел осуществление планов «Инсайда» вполне позитивным для Российского государства. Продажа «Инсайду» схемы устройства сверхмощной электромагнитной бомбы была своеобразным вкладом Егора Сергеевича в дело евразийского антизападного преобразования России, его собственной маленькой, но серьёзной по возможным последствиям политической игрой, чем бывший офицер ГРУ и дипломат втайне гордился.

Выйдя из автобуса и пройдя в здание аэровокзала Пулково, Рогатин попал в плотную толчею. Видимо, готовились к отлёту сразу несколько рейсов. Разномастная толпа, увешанная пакетами и котомками, напирала, и Рогатин, протискиваясь сквозь живую баррикаду, пытался отойти хоть немного в сторону. Вокруг него мелькали лица, спины и головные уборы, а оживлённый говор смешивался с дружным перестуком колесиков многочисленных сумок и чемоданов, которые волокли по цементному полу.

В последний момент инстинкт опытного спецназовца заставил Егора Сергеевича быстро обернуться. Ещё не успев осознать, что именно происходит, он внутренним чутьём понял, почувствовал грозящую ему опасность. Но было уже поздно — убийца тоже отличался неплохой сноровкой. Неизвестно, успел ли Рогатин увидеть своего врага, но в следующий момент прозвучал почти неслышный в общем шуме глухой выстрел, сделанный практически в упор из пистолета с глушителем, и Егор Сергеевич, будто споткнувшись, неестественно взмахнул руками, заваливаясь на заляпанный тысячами ног грязный пол. Толпа шарахнулась, и когда всё её внимание обратилось на лежащего в растекающейся луже крови человека, высокий мужчина в плаще, не ускоряя шагов и не оглядываясь, спокойно вышел из здания аэровокзала.

В строгом и просторном кабинете за несколько сотен километров от Пулкова раздался звонок. Человек, сидевший в кресле, неторопливо взял трубку и услышал голос, чётко, как на плацу, отрапортовавший:

— Дело сделано. Аэропорт Пулково.

— Давно? Ах, вот оно что… Буквально полчаса назад? Ясно. Ждите дальнейших указаний, вам сообщат.

Повесив трубку, Леонид Борский протянул руку к аппарату внутренней связи и вызвал к себе руководителя Антитеррористического центра: похоже, события приобретали новый, но вполне предвиденный им оборот.