Фультон

СУДНО, ДВИЖУЩЕЕСЯ СИЛОЙ ПАРА

Даже настойчивости и упорству Фультона было не под силу переубедить человека, носившего имя Первого консула Франции. Фультон ясно видел, что Франции его изобретения сейчас не нужны. С болью в душе он решает уехать на родину. Может быть, там его идеи получат, наконец, лучшую оценку и применение…

Но этому от’езду не суждено было осуществиться.

В жизнь Фультона входит новое действующее лицо, ставшее для него лучшим другом, компаньоном и товарищем по работе, главной опорой в трудные дни. Этого человека звали Роберт Ливингстон. Биография его не так сложна, как биографии Барлоу и Фультона.

Сын состоятельного американского юриста, он был лет на двадцать старше своего знаменитого друга. Следуя семейной традиции и получив хорошее юридическое образование, молодой Ливингстон поступает в 1773 году на государственную службу и становится с 1775 года членом провинциальных конгрессов, принимая участие в их работе до 1777 года. Недюжинные ораторские способности и глубокие юридические познания быстро выдвинули Ливингстона в депутаты Национального конгресса и в члены комитета по выработке знаменитой декларации американской независимости.

С 1781 по 1 783 год исполняет обязанности первого секретаря министерства иностранных дел и вместе с Франклином составляет основы мирного договора с Англией. Таким образом, подпись Роберта Ливингстона встречается на двух важнейших исторических документах Америки. В 1794 году Ливингстону предложено было отправиться во Францию послом молодой республики, но, по разным причинам, он не принял этого назначения. Посольский пост принял Джемс Монроэ — впоследствии президент, будущий автор знаменитой «доктрины Монроэ», гласящей, что «Америка для американцев».

В 1801 году, в период президентства Джефферсона, Ливингстон снова получает — и на этот раз принимает — предложение взять на себя обязанности полномочного посла во Франции, заменив собою ушедшего в отставку Барлоу. На этом посту он остается до 1804 года, после чего возвращается на родину, где до своей смерти, в 1813 году, занимается сельским хозяйством и деятельно помогает Фультону в его работе над пароходом.

В историю техники Ливингстон должен войти об руку с Фультоном как человек, без которого замечательное произведение творческой мысли изобретателя вряд ли могло получить осуществление при его жизни.

Неприятности, говорят, не любят приходить в одиночку. Вместе с мечтой о подводной лодке Фультон должен был расстаться и со своим другом Барлоу.

Живая натура американского дипломата, не удовлетворяясь политической работой, толкнула Барлоу к предпринимательской деятельности, к которой он всегда чувствовал известную склонность. Дальнейшая невозможность совмещать дипломатическую работу с личными коммерческими делами заставила Барлоу выйти в отставку.

После ухода Барлоу освободившийся пост посла Северо-Американских Соединенных Штатов занял Ливингстон. Новый посол приехал во Францию в ноябре 1801 года, когда Фультон собирался покинуть Париж. Барлоу уезжал, подводная лодка не имела успеха, о новых водных путях никто не желал говорить… В это время и состоялось знакомство с Ливингстоном. Еще в Америке Ливингстон слышал о талантливом изобретателе. В его руках побывала записка о каналах, когда-то посланная Фультоном Георгу Вашингтону. Барлоу в беседах с новым послом дополнил эти отрывочные сведения восторженным отзывом о замечательных идеях и работах их соотечественника. Личное знакомство с Фультоном в полной мере подтвердило справедлив'ость этого отзыва. Фультон рассказал о печальной судьбе своего последнего изобретения и о намерении оставить страну, где слепое правительство отказывается от нового грозного оружия борьбы.

Глубоко откинувшись в кожаном кресле, сплетя тонкие узловатые пальцы и опустив на грудь свою седеющую голову, новый посол долго слушал взволнованный рассказ американского изобретателя.

— Я не могу согласиться с вашим решением, мистер Фультон, — начал Ливингстон, когда его собеседник кончил свою грустную повесть. — Я отлично понимаю вашу обиду. Французское правительство совершило огромный промах, отказавшись от вашего «Наутилуса». Джентльмены из морского министерства, повидимому, полагают, что такие изобретения должны появиться на свет сразу, во всем своем совершенстве… Они хотят собрать яблоки с однолетнего дерева… Я согласен с вами в том, что было бы бесполезным трудом пытаться переубедить Первого консула. Это человек, который не любит менять принятых им решений. Но покидать Париж для человека с вашими дарованиями неразумно. Здесь для них самая подходящая атмосфера. К вашим услугам лучшие научные силы Европы, лучшие, после Англии, лаборатории и мастерские. В Америке вы ничего не добьетесь. Румзей — тоже крупный изобретатель, вынужден был уехать искать счастья в Европу. Другой способный механик Джон Фич, один из пионеров пароходного сообщения, совсем недавно, не выдержав дальнейшей борьбы, бросился в Делавар… У Румзея не было средств, у Фича нехватило внутренней выдержки. Я недаром заговорил о Румзее и Фиче. Когда я вас слушал, у меня возник один план, который я хотел бы вам сейчас изложить.

Вы несколько раз упоминали о вашем интересе к созданию парохода. Какое странное совпадение! Я тоже интересуюсь этой новой проблемой. В Америке ею занималось немало людей, хотя и без большого успеха. В Англии построить пароход пытались Миллер и Саймингтон. Я читал об этом в газете.

Года четыре назад я тоже отдал дань этому увлечению. По чертежам инженера Брюнеля на мои средства была построена лодка с паровым двигателем. Конечно, я заранее обеспечил свои интересы правительственной привилегией на исключительное право устройства пароходного сообщения на некоторых реках Америки. Привилегия была получена мною при условии, что наше будущее судно разовьет скорость не меньше пяти километров в час. Я не инженер, я — деловой человек. Мне казалось, что дело пойдет лучше, если в него вступят люди, которые больше меня понимают в механике. В Америке есть инженер, у которого такая же изобретательная голова, как и у вас, мистер Фультон. Я говорю о старом Стевенсе, который и сейчас продолжает работать над постройкой паровой лодки. Я приглашал его войти в образованную мною компанию. Мы привлекли в нее также Рузвельта, способного молодого механика. Рузвельт построил в 1798 году катер с гребным колесом, который ходил по реке Пассаику со скоростью 12 километров в час. Я хотел ему поручить испытать двигатель водоструйного типа, как у Румзея. Стевенс настаивал на винте.

Мое назначение на пост американского посланника в Париже заставило меня прервать эти интересные опыты. Повторяю, я не механик, но у меня сложилось глубокое убеждение, что мы стоим на пороге нового способа водного транспорта. На смену старым парусникам скоро придет пароход. Я горячо желаю, чтобы наша страна была здесь в первых рядах. Создав пароход, мы станем серьезными соперниками Англии…

Ливингстон остановился, погладил свой бритый подбородок и продолжал, глядя поверх очков на внимательно слушавшего Фультона.

— Я знаю, что вы тоже интересуетесь проблемой создания парохода. Здесь не надо гоняться за чем-то новым и поражающим. Пароход уже изобретен Гуллем, Румзеем, Фичем, Стевенсом, Миллером, Саймингтоном… Видите, сколько отцов у этого капризного ребенка, — усмехнулся Ливингстон. — Но вся беда в том, что дитя еще не умеет ходить… Сейчас главная задача — создать судно, которое было бы так же надежно и выносливо, как обыкновенный корабль. А главное, чтобы оно приносило своему будущему владельцу доход.

Вот что я думаю, дорогой мистер Фультон. Во-первых, вы останетесь работать в Париже. При этом вас не должны в дальнейшем тревожить никакие материальные заботы. Я беру на себя все расходы по вашим работам. Во-вторых, мы вместе примемся за постройку парохода, более совершенного устройства, чем предыдущие. В случае успеха, мы продадим наше паровое судно французскому правительству, удержав право распоряжаться им у себя дома, на родине. А подводную лодку вы на время отложите в сторону… Ну, что вы скажете на мое предложение?

Фультон молчал. Он чувствовал, что тяжелый камень сваливается у него с сердца. Значит, можно еще продолжать борьбу? Значит, он снова может полностью отдаться своей любимой работе?

Молча встав, он подошел к Ливингстону и крепко пожал его руку. Союз, скрепленный этим рукопожатием, решил ближайшую судьбу парохода и неразрывно связал дальнейший жизненный путь Фультона и Ливингстона.

Чертежи «Наутилуса» были свернуты и запрятаны в дальний ящик стола. «Наутилус» был разобран. Железный остов «Наутилуса» напоминал Фультону скелет живого существа, к которому он успел привязаться. Ливингстон не пожалел средств на расширение мастерской, где работал Фультон.

С обычным увлечением Фультон принялся за подготовку к постройке судна, движущегося силой пара. Прежде всего надо было изучить все, что имелось в печатной литературе. Этого материала было очень немного. Описание парохода Гулля, несколько брошюр Румзея, десяток малограмотных газетных заметок — вот к чему сводилась в то время печатная литература о пароходе. В архиве Англии и Америки лежал еще десяток ходатайств о привилегиях, но доступ к этим документам был почти невозможен. Приходилось полагаться на свою память да на несколько чертежей Румзея, посланных им когда-то в Париж, еще больше — обдумывать самостоятельно каждую мелочь конструкций.

Зиму 1801 года и весь 1802 год Фультон провел в напряженной работе над проектами и расчетами. Где главная причина неудачи его предшественников? По мнению Фультона, она заключалась в том, что машины их были слишком слабы для достижения больших скоростей и чересчур тяжелы для судов, на которых они устанавливались. Надо, значит, выработать новый тип паровой машины, во многом отличный от прежнего неподвижного типа. Не менее трудна была и другая задача: каким способом заставить судно подвигаться вперед? «Лапами» Жуффруа? Водяной струей и шестами Румзея? Винтом Фича и Стевенса? Гребным колесом Миллера? Все это надо определить расчетом и опытом. Затем необходимо выяснить, какое соотношение существует между размерами судна и скоростью при одинаковой мощности двигателя? Этими вопросами никто еще вплотную не занимался.

Фультона не испугало обилие и трудность стоявших перед ним новых вопросов. Прежде всего он принялся за изучение сопротивления, которое вода оказывает движущимся в ней предметам. Строители кораблей знали из опыта, что иногда два как будто одинаковых судна при одной и той же парусности обладают совершенно различной скоростью. Почти незаметная разница в очертаниях подводной части двух во всем подобных друг другу судов создает неодинаковое сопротивление при их движении по воде. Одно судно хорошо режет волну, другое зарывается носом и плохо повинуется управлению.

Только в средине XVIII столетия форма судна стала предметом научного исследования. Труды Даниила Бернулли, Эйлера и Шапмана открыли новую эпоху в судостроении. Изучая научную и техническую литературу и подчас не находя в ней ответа на интересовавшие его вопросы, Фультон решил получить их из опыта.

Сохранилась целая папка рисунков и эскизов Фультона, выполненных им с замечательной ясностью. Они показывают, как глубоко и разносторонне подходил Фультон к разрешению главных задач, связанных с постройкой парохода.

В эскизах имеются чертежи лодки, движущейся при помощи двух боковых бесконечных цепей с насаженными на них, на манер четок, гребными лопатками. Есть несколько рисунков судна с боковыми гребными колесами и с такими же колесами, помещенными у кормы. Несколько чертежей относятся к выбору двигателя и способу его соединения гребным колесом — непосредственно через вал или при помощи зубчатой передачи.

В особом лотке с водой Фультон перепробовал десятки различных моделей. Рисунок дает представление о методе, примененном Фультоном. В лотке с водой помещалась испытуемая модель (2). От нее шла бечевка (3) перекинутая через два блока (4). К концу бечевки привешивался груз (5) и отмечалось время, требуемое для опускания груза на определенную величину. Чем больше сопротивление воды, тем больший груз надо привесить для получения одинаковой скорости движения модели в воде.

Опыты эти явились дальнейшим развитием такой же работы, произведенные одной английской судостроительной компанией между 1793 и 1798 годами. Таблица, составленная Фультоном, показывает, какое сопротивление испытывают модели различного вида при движении в воде с разными скоростями.

В таблице приведены данные о сопротивлении тела с одним и тем же квадратным сечением, но разной длины и с разными очертаниями передней и задней частей. При одной и той же скорости удлиненные тела дали сопротивление в пять раз меньшее, чем тела, имевшие форму куба. При одной и той же длине заостренные бруски двигались в воде почти в два раза легче, чем бруски с тупыми концами. Фультон проделал множество опытов, изучая как изменение скорости влияет на сопротивление. Для модели, помещенной в таблице под № 5, имевшей длину в десять раз большую ее ширины, сопротивление возрастало в следующей пропорции. Принятое за единицу при скорости одной мили в час, сопротивлений увеличивалось при скорости в две мили в 3,5 раза, при четырех милях — в 12,4 раза, при скорости в восемь миль (т. е. 13 км) — в 44 раза, или около 4 килограммов на 1 квадратный сантиметр наибольшего поперечного сечения модели. Результаты этих опытов близко подходят к цифрам, полученным впоследствии при более точных лабораторных исследованиях.

К лету 1802 года первая модель парохода близилась к окончанию. Движение по воде она должна была получать от бесконечной цепи, с насаженными на ней деревянными лопастями. Цепь натягивалась на два колеса, помещенных снаружи; с каждой стороны лодки имелось по паре таких колес. Чтобы избавиться от излишнего любопытства толпы, Фультон выбрал для своих первых опытов уединенный уголок на реке Оргон, около Пломбиера. Работы эти не были доведены до конца, так как Фультон узнал, что точно такую же цепь с лопатками испытывал на реке Саоне лионский механик Леблан. Неудачные результаты, полученные при испытании цепи с лопатками, заставили Фультона отказаться от этой системы. Расчеты показали ему, что еще менее удачным будет действие «утиных лап» и реакция водяной струи. Оставались гребной винт и колесо с гребными лопатками. Теория пароходного винта была тогда совершенно не разработана. Если не считать опытов Фича, то в практике винт еще не нашел себе применения. Фультон остановился на колесе с гребными лопатками, как на более верной и испытанной конструкции.

Летом 1802 года Фультону пришлось еще раз встретиться с Джемсом Уаттом. Маститый изобретатель почти отошел от практической деятельности, дав миру все, что мог дать его творческий гений. Крупные средства, которые давали заводы в Сохо, позволили Уатту осуществить свою старую мечту о путешествии по Европе. В этом году он вместе с женой проехал по Рейну до Франкфурта и на обратном пути задержался в Париже. Старый Уатт с снисходительной улыбкой слушал горячий рассказ Фультона о своих работах над пароходом. Уатт был убежден, что его паровая машина достигла возможного совершенства. На попытки Фультона внести в нее кое-какие конструктивные изменения он смотрел, как смотрит дед на шалости резвого внука.

Зимой 1802 года Фультон изготовил небольшую модель парохода. Испытания ее, произведенные на реке Сене, дали отличные результаты. Ливингстон снабдил Фультона необходимыми средствами для постройки паровой лодки больших размеров. Зима 1802–1803 года также прошла для него в напряженной работе. Колесо и передача к нему действовали прекрасно. Слабым местом конструкции была чрезмерная тяжесть двигателя — за такое короткое время нельзя было изготовить машину более облегченного типа.

По настоянию Ливингстона было решено произвести испытания парохода на Сене, в Париже. Фультон не возражал: он был уверен в успехе публичного испытания.

Весна 1803 года пришла дождливой и бурной. Несколько дней подряд сильный западный ветер гудел и носился над парижскими крышами. В одну из ночей разразилась буря. Валились столетние липы Тюильрийского парка. Сорванные с крыш черепицы с треском рассыпались по каменной мостовой. Ставни слетали с петель и разбивали оконные стекла. На Сене, ленивой и спокойной в тихую погоду, загуляли пенистые волны.

В раннее бурное утро на крыльце американского посольства загрохотал дверной молоток. Стучали двое сторожей, охранявших паровую лодку, причаленную к набережной у Нового Моста.

— Мосье Фультон! Мосье Фультон! — кричали они, колотя в двери. — Несчастье! Но что могли мы сделать? Нас самих чуть не сбросило в воду…

Из бессвязного рассказа Фультон скоро понял, что произошла непоправимая катастрофа. Его парового судна больше не существовало. Порыв ветра — так говорили сторожа — сорвал его с причалов и бросил на каменный выступ. Тяжелая машина — этого Фультон опасался всегда — сорвалась с креплений, пробила легкий корпус лодки и вместе с ней погрузилась на дно реки.

История этой первой катастрофы с паровым судном осталась невыясненной. Сторожа клялись, что они сделали все возможное, чтобы удержать лодку на месте. Но в их клятвах Ливингстону почувствовалась неискренность. Кроме того, было замечено, что, несмотря на раннее время, сторожа уже успели побывать в погребке. В дальнейшем выяснилось, что в момент катастрофы их не было на месте. Они утверждали, что отлучились всего на часок, чтобы согреться… Но лодка, по их словам, и тогда не оставалась без должной охраны. Двое славных парней, с которыми они познакомились за рюмкой абсента, согласились приглядеть за покинутым судном. Такая любезность совершенно незнакомых людей была тем более непонятной, что они же и угощали сторожей в кабачке.

— Это — добрые ребята, — говорили они, с сожалением вспоминая своих недолгих друзей, — хоть и не из наших…

Выяснилось также, что ночные приятели, проявившие такое подозрительное гостеприимство, неважно владели французской речью и называли друг друга английскими именами. Это обстоятельство бросало совершенно новый свет на происшедшую катастрофу. Более чем вероятно, что слухи о новой подводной лодке перенеслись уже по ту сторону Ламаншского канала. Английское правительство хорошо оплачивало всякое сведение, так или иначе связанное с вопросами обороны. Надо полагать также, что дом американского посольства был под постоянным наблюдением английского шпионажа. Мог ли остаться незамеченным для английских военных агентов исторический опыт с подводным судном Фультона?

Несомненно, что Ливингстон и Фультон тоже не выходили из круга наблюдений. И, кто знает, одним ли только недомыслием об’яснялось упорство некоторых чиновников французского министерства? У Фультона не было во Франции ни врагов, ни соперников. Уничтожение его парохода могло быть выгодным лишь англичанам, справедливо опасавшимся, что новое изобретение немедленно будет использовано против Англии.

Загадочная гибель паровой лодки не заставила Фультона опустить руки. Препятствия и новые трудности никогда не приводили этого человека в уныние. Не медля ни часа, он сам исследует место, где случилось несчастье. К великому удовольствию собравшихся зевак, Фультон раздевается и сам несколько раз ныряет в холодную воду, чтобы определить место, где. лежит разбитый корпус лодки и паровая машина. К счастью, Сена в этом месте не имела значительной глубины. Лодка была обнаружена на глубине двух-трех метров. Выяснилось также, что машина не пострадала, — сломанным оказался только корпус самого судна.

Фультон и Ливингстон быстро доставили в месту, где затонул пароход, все необходимые средства для его быстрейшего под’ема. На двух связанных баржах был укреплен прочный ворот, и с помощью цепей и канатов затонувшее судно через несколько дней вернулось с илистого дна Сены на поверхность воды.

Работа по ремонту машины и постройке нового корпуса потребовала от Ливингстона значительных денежных средств. Фультон давно уже отдал своему изобретению самого себя и все, что имел. С постройкой парохода надо было спешить. Из Америки приходили известия о новых работах Стевенса. В Англии не оставляли мысли о пароходе Миллер и Саймингтон. Сейчас речь шла уже не о новых оригинальных конструкциях, а о создании практичного средства речного и морского транспорта. Фультон не оставлял теперь места постройки ни на один час. Ливингстона от этих работ на время отвлекло поручение американского правительства приобрести у Франции принадлежащую ей западную часть Луизианы. Американский посол отлично справился с этой задачей, купив огромную территорию около реки Миссисипи за пятнадцать миллионов долларов.

Энергии Фультона хватало и на двоих. За короткие два месяца, к средине июня, он перестроил весь корпус, вычистил и поправил машину. В июле судно было на воде, а в августе уже могло подвергнуться самому строгому испытанию.

Паровое судно Фультона имело 32 метра в длину, при ширине в 2,5 метра. Корпус его был значительно прочнее, чем у затонувшего судна. Устройство парового котла было очень интересным: он имел кубическую форму, с внутренней топкой, над которой находилось несколько десятков железных трубок для увеличения поверхности нагрева воды. Это был первый котел трубчатой системы (если не считать более ранней попытки американца Рида в 1788 году). Он до сих пор хранится в одном из музеев Парижа и по имени своего изобретателя носит название котла Барлоу. Вряд ли это тот же Барлоу, друг и покровитель Фультона. Сомнительно, чтобы в год апогея революции (1793), увлеченный ее идеями, американский поэт занимался конструированием парового котла, ни раньше, ни позже не обнаружив своего изобретательского таланта.

Фультон и его друг решили не обращаться ни за какой поддержкой к правящим французским кругам. Фультон верил в жизнеспособность своего нового изобретения. Было решено, что пароход будет продемонстрирован перед всеми желающими. Чем больше народу увидит это средство передвижения недалекого будущего, тем охотнее общественное мнение Франции поддержит перед правительством дальнейшие шаги Фультона и Ливингстона. Это была смелая аппеляция к общественному мнению Парижа и здравому смыслу народа. Фультон отлично знал, что толпа не прощает ошибок. Малейшая неудача вызовет насмешки собравшихся зрителей, а французская пословица говорит, что «смех убивает». Зато в случае удачи за изобретателя будет голос всего Парижа, т. е. голос страны. Его расслышат даже министерские тупицы и ретрограды…

На испытание парохода, долгое время стоявшего на Сене против дворца, получили приглашение видные государственные деятели, ученые и военные. По просьбе Ливингстона Академия наук прислала особую комиссию, в составе которой встречаются имена Бугенвилля, Боссю, Карно, Прони и Перье. Приглашение академиков было тоже смелой ставкой, так как приговор такой авторитетной комиссии имел бы решающее значение для нового изобретения.

В комиссии был представлен цвет французской науки.

Первое место в ней принадлежит Лазарю Карно (1753–1823). Военный инженер по образованию, он еще перед революцией обратил на себя внимание работами по механике, воздухоплаванию и фортификации[11].

Другой член комиссии — академик Боссю (1730–1814), друг знаменитого математика д’Аламбера, выдающийся гидравлик и математик. Им написано несколько крупных работ по строительству земляных дамб, по механике, высшей математике и гидравлике.

Гаспар Прони (1755–1839) был также одним из самых выдающихся французских инженеров и математиков. Под его руководством была выполнена, в связи с введением метрической системы, колоссальная работа по переучету тригонометрических таблиц на стоградусную систему (при делении окружности круга на 400 градусов), не привившуюся, однако, на практике. Прони принадлежит большое число трудов по различным вопросам строительного искусства и практической гидравлики. В механике имя Прони известно изобретением тормоза с нажимом, служащего для измерения работы машин. В свое время Фультон получил от Прони немало ценных указаний при выборе формы корпуса своего первого парохода.

Участие в комиссии Бугенвиля тоже не носило случайного характера. Луи Бугенвилль (1729–1811) в то время считался лучшим знатоком всего, что относилось к морскому делу. Знаменитый французский мореплаватель, исследователь Океании, открывший ряд островов и архипелагов, Бугенвилль мог сказать свое авторитетное слово о полезности нового изобретения для французского флота.

Известие о том, что какой-то американский чудак будет кататься по Сене в лодке без весел и парусов, быстро распространилась по Парижу. Таинственные работы по извлечению со дна реки какой-то непонятной машины и постройка чуднОго судна с дымовой трубой вместо мачты давно уже интриговали падких до новизны парижан.

Бульварные острословы уверяли, что это усовершенствованная машина для жарения каштанов, другие с серьезным видом высказывали предположение, что это пловучая мельница с печью для хлеба.

Девятого августа 1803 года набережные и мосты Сены с утра были заполнены весело настроенной толпой парижан, нетерпеливо ожидавших начала спектакля. Появились экипажи с членами комиссии и представителями правительства. Из первой кареты показалась высокая фигура Карно в черном плаще. Приехавшие осторожно спустились по скользким ступеням набережной к причалу, к которому была пришвартована лодка. Фультон давно уже был на борту. Последние дни он вообще не возвращался в посольство, ночуя на судне. Он боялся повторения весенней «случайности».

— Вы совершенно уверены в действии всех механизмов? — с некоторой тревогой задал ему вопрос Ливингстон. — Иногда ведь самая пустячная случайность может иметь роковое значение…

Немного побледневший от бессонной ночи, изобретатель задумчиво ответил:

— Случайности, конечно, возможны всегда… Я гораздо больше опасаюсь случайностей там, а не здесь. — И Фультон кивнул головой на дворец, сверкавший своими окнами под лучами солнца.

Из длинной железной трубы повалили густые клубы черного дыма. Ветер относит искры в толпу любопытных, со смехом отмахивающихся от укусов огненных пчел. Два кочегара подбрасывают дрова в раскрытые дверцы котла. Человек в наглухо застегнутом сюртуке, в круглой черной шляпе, поворачивает какие-то рычаги. Из бокового отверстия судна со свистом вырывается пар, скрывающий от зрителей непонятное судно. Когда он рассеялся, в неподвижной машине проявились признаки жизни. Сперва тихо, затем все быстрее заходили какие то рычаги, со скрежетом завертелись валы. Человек в круглой шляпе наклоняется и тянет на себя блестящую рукоять. Два больших колеса по бокам лодки начинают медленно поворачиваться, хлопая по воде своими лопатками. В белой пене крутятся плавающие щепки и корки плодов.

— Э, он хочет сбить для нас суфлэ из воды…

— Этак от страха передохнут все рыбы в реке!

В толпе посыпались меткие словечки.

Судно содрогалось от ударов лопаток, но не двигалось с места, кое-где начали раздаваться свистки.

Но вот, — никто хорошо не заметил, когда это произошло, — лодка тронулась и пошла по реке. Все быстрее вертелись колеса. Лопатки стучали по воде, как сотня прачек, выколачивающих белье вальками. Из трубы вырвался целый сноп искр, но они не попали на зрителей, так как судно было уже на средине реки. Поворот руля — и, набирая скорость, оно исчезает под аркой моста. Вот оно уже совсем далеко, еще минута и его уже не видно за речным поворотом.

Толпа затихла…

— Плыть по течению — не хитрая вещь, поглядим, как эта штука вернется назад, — ворчали теперь немногие скептики. Но и они вынуждены были умолкнуть, когда через четверть часа на реке показалась «огневая лодка», быстро приближавшаяся к мосту.

Человек, управлявший ею, потерял свою шляпу. На похудевшем лице резко обозначались морщины. Но глаза… Кто видел глаза этого человека, стоявшего на борту лодки, среди облаков дыма и пара, тот нескоро мог забыть их выражение. Глаза эти видели перед собой не мутножелтые воды Сены, а синюю океанскую ширь, по которой, обгоняя ветер, скоро будут нестись железные колоссы, дышащие огнем и клубами пара…

Фигье в своей «Истории замечательных изобретений» приводит рассказ одного из очевидцев первого в Европе рейса настоящего парохода (не считая сомнительной попытки Папина в 1707 г. и лодки с «утиными лапами» маркиза Жуффура, 1783 г.).

«В шесть часов вечера с помощью трех человек судно пришло в движение и потянуло за собой еще две баржи. Целых полтора часа можно было наблюдать странное судно с колесами, как у повозки. Колеса эти были снабжены лопастями и приводились в движение огневым насосом(?). Когда судно шло против течения Сены, его скорость казалась равной скорости быстро идущего пешехода, т. е. около 2400 туазов (около 5 км) в чае. Когда оно шло по течению, скорость его значительно возрастала. Судно поднялось и спустилось четыре раза от Боном до водокачки в Шайо. Оно с легкостью поворачивалось во все стороны и становилось на якорь…»

Паровая лодка Фультона отлично выдержала все испытания. Она хорошо повиновалась рулю и даже могла тянуть за собой две груженых баржи. Несмотря на извергаемую трубой копоть, некоторые из членов комиссии выразили желание совершить прогулку по Сене. Белые перчатки Бугенвилля, державшегося за поручни палубы, скоро приняли ее темносерый оттенок. Знаменитый мореплаватель досадливо морщился, глядя на грязную топку и перепачканных кочегаров. На его великолепном фрегате, видевшем все океаны, никогда не было столько грязи и копоти. «Если будущие «огнепаровые корабли», — думал он, — будут так же запачканы сажей, во что обратятся их пассажиры после трехлетнего кругосветного плавания?»

Карно, насупив густые черные брови, пристально наблюдал за работой машины. Время от времени он поглядывал на Фультона, не отрывавшего руки от рычагов управления. В этом плотном серьезном механике Карно угадывал родственные черты — упорную волю и нравственное достоинство. Как уверенно лавирует он между встречными баржами и лодками. Нужды нет, что судно еще не отличается чистотой и удобствами. Все это будет современем. Важно другое… Этот черноглазый молчаливый американец, кажется, придумал дельную вещь. Если поднять борта, увеличить размеры самого судна и сделать так, чтобы машина издавала поменьше грохота, можно будет установить на носу и на корме по орудию и тогда…

Паровая лодка Фультона снова прошла под мостом и ошвартовалась у пристани. Впечатлительная толпа парижан получила полное удовольствие. Загадочное судно с железной трубой не обмануло их ожиданий — спектакль удался на славу. Правда, никакой катастрофы не произошло, никто не погиб, никто не упал за борт, но и без этих занимательных инцидентов вышло преинтересное зрелище. Возвращение судна с комиссией было встречено громогласным «ура». В воздухе замелькали платки и шляпы. Более изысканная часть публики аплодировала, как на удачной премьере. Те, кто попроще, кричали от восторга и колотили палками по каменным плитам.

Ливингстон горячо обнял своего компаньона и друга. День девятого августа крепко-накрепко связал этих двух людей. Мечта о создании надежного парохода стала отныне главным содержанием их жизни.

Вечер этого знаменательного дня прошел у них в оживленном обсуждении дальнейшей кампании. Решено было, заручившись благоприятным отзывом комиссии и пользуясь авторитетом Карно, ходатайствовать об отпуске средств на постройку нового, большого судна, которое могло бы принять участие в боевых действиях флота.

На этот раз Фультон не ставил никаких материальных условий. Вместе с Ливингстоном они решили обратиться к Первому консулу. Его проницательный ум не может не оценить значения нового изобретения, которое ему предлагалось. На этот раз никакой адмирал де Гре не посмеет встать между изобретателем и главой государства!