Фультон

ОШИБКА ВЕЛИКОГО ЧЕЛОВЕКА

Годы, когда Фультон работал над созданием подводной лодки и парового судна, были временем всеобщей тревоги и ожиданий. О грандиозных приготовлениях Наполеона к походу на Англию кричали в 1801 году на всех перекрестках. О форсировании Ламанша не переставали мечтать в Париже уже несколько лет. Об этом, конечно, знал и Фультон. В 1801 году он тщетно предлагал Бонапарту воспользоваться новым средством морской войны, которое могло бы, в случае удачи, отогнать неутомимого сторожа, стерегущего английские берега. Мы знаем, чем кончилась эта попытка Фультона…

Сейчас он вторично стучался в двери Тюильри, чтобы передать властителю Франции новое средство для борьбы с ее главным врагом. Фультон не мог чувствовать к Бонапарту особой симпатии. Судьбы Франции тоже не волновали Фультона. Но Франция была страной, где он рассчитывал скорее всего осуществить свои смелые планы о создании новых каналов. Эти мечты не сбылись. Создавшаяся обстановка дала новый толчок его мысли. Фультон не терял надежды, что его изобретения скоро найдут применение на его родине. Но он хотел возвратиться туда, лишь получив признание в Европе. Франция должна была стать тем трамплином, откуда его идеи ринутся на завоевание мира. Подводная лодка обеспечит свободу морей и торговли всем странам. Пароход свяжет их когда-нибудь в одну дружную мировую семью… Франция станет тогда первой страной, которая пожнет будущие блага от его изобретений… Так думал Фультон, когда отправился на прием к Первому консулу для получения решительного ответа на свои предложения.

Аудиенции этой ему пришлось добиваться с немалым трудом. В ту осень Бонапарт не оставался в столице подолгу. Его скорее можно было встретить в Булони, чем в стенах Тюильри.

Наконец, однажды в сопровождении одного из дворцовых секретарей Фультон прошел мимо нескольких караулов. Несколько пар острых пытливых глаз «ощупали» всю фигуру Фультона. Приемная была полна посетителей. Здесь толпились видные деятели эпохи — в скором времени пэры, герцоги, маршалы, короли — будущие созвездия императорской свиты, полковники и генералы, только-что приехавшие с фронта на германской границе, темные дельцы и крупные коммерсанты, академики и бывшие аристократы. Скромная фигура Фультона в темно-коричневом сюртуке, застегнутом до самого горла, терялась среди блестящих военных и гражданских мундиров.

Немало времени пришлось потерять Фультону прежде, чем наступила его очередь.

Дежурный ад’ютант ввел Фультона в круглый кабинет Первого консула.

Сбоку, у огромного письменного стола, заваленного картами, в темнозеленом генеральском мундире стоял Наполеон. Бонапарту было в то время тридцать четыре года. Он мало походил теперь на худощавого, бедновато одетого артиллерийского офицера. В фигуре и овале лица начинала уже сказываться легкая полнота, никогда, впрочем, Не отражавшаяся на подвижности Бонапарта.

Держа в одной руке сверток чертежей, Фультон первым сделал поклон, полный достоинства.

Наполеон ответил легким кивком головы.

— Я имею немного времени, чтобы выслушать вас, мистер… — Наполеон на одно мгновение запнулся, но его громадная память тотчас же подсказала ему фамилию собеседника… — мистер Фультон. Я принял вас исключительно по просьбе министра, господина Карно. Расскажите, по возможности коротко, сущность вашего проекта и ваши дальнейшие пожелания.

С этими словами Наполеон снова наклонился над картой Германии, испещренной десятками карандашных цветных линий, кружков и квадратов.

Фультону уже сообщили, как надо говорить с Первым консулом. Кратко, ясно и четко. А главное, уметь во-время помолчать.

— Сущность моего изобретения и результаты его испытания вам, наверно уже известны, гражданин Первый консул. Я не пытаюсь создать невозможное. Я иду по пути, уже указанному другими изобретателями и учеными. Паровая машина Уатта оправдала возлагавшиеся на нее надежды. Заводы Англии…

— Об Англии — после, — прервал говорившего Наполеон, — переходите к вашему изобретению…

— Я и хочу это сделать, — спокойно продолжал Фультон. — Назначение моего изобретения — дать возможность морским и речным судам двигаться по воде в любую погоду, не завися от ветра. Цель изобретения — удешевить перевозку товаров, ускорить и облегчить сообщение между отдаленными странами, поднять благосостояние…

— … Увеличить счастье народов, содействовать всеобщему миру? Разве не так? Ах, господа идеологи, вы решительно неисправимы! — усмехнулся Наполеон, снова перебивая Фультона. — Расскажите-ка лучше, что может дать мне ваше изобретение сейчас, в самое ближайшее время. Не говорите только о тех благах, которые ваша машина даст нашим внукам… Я веду войну с Англией. Вы — американец, сами недавно закончили с ней воевать. И поверьте мне — скоро будете воевать снова. Если ваше изобретение может в чем-нибудь помочь мне и Франции в борьбе с тиранией Питта — я готов выслушать вас. Если нет — тогда не будем отнимать времени друг у друга.

Фультон должен был бы оценить вежливость последнего оборота. Через год конец фразы звучал бы иначе: «отнимать мое время…»

— Господин Первый консул, именно поэтому я и решаюсь вас беспокоить. Построенное мною судно, движущееся силой пара, может облегчить перевозку французских войск к берегам Англии. Я имею в виду, конечно, целую флотилию таких паровых судов, гораздо больших размеров. Кроме того, паровое судно может тащить за собой еще несколько груженых барж такой же вместимости. Сорок больших паровых судов с двумястами барж могут за сутки перебросить через Ламанш стотысячный корпус…

Наполеон иронически усмехнулся. Но усмешка мгновенно перешла в гримасу гневного раздражения. Он повернулся и быстрыми шагами подошел к широкому окну кабинета и отдернул бархатную портьеру. Из окна видна была набережная реки и пристань, с причаленной к ней паровой лодкой Фультона.

— И вы хотите уверить меня, — крикливо воскликнул Наполеон, — вы хотите меня убедить, что эта дымящаяся посудина способна заменить хороший парусный корабль или гребную галеру… Мне рассказывали о первом дебюте вашего судна. Оно дымило и грохотало так, что его слышали на Монмартре. Для рекламы это отлично… Парижане, говорят, были в полном восторге… Но на войне это никуда не годится… Хотел бы я видеть, как на таком шумном сооружении можно незаметно подобраться к врагу. Он должен быть слеп и глух, чтобы за пять миль не расслышать приближения вашего стим-бота, — кажется, так называется пароход по-английски?

Фультон, бледный от волнения, — в эти минуты решалась судьба его изобретения, — нервно мял сверток чертежей, который он так и не успел развернуть.

Наполеон остановился и, круто повернувшись, подошел к Фультону. Несколько мгновений оба они молча стояли друг против друга. Фультон — высокий, худощавый с черными, беспорядочно спутанными волосами, закрывавшими высокий, изрезанный морщинами лоб, и близко — на расстоянии вытянутой руки — Наполеон Бонапарт — плотный, коренастый и крепкий, на полголовы ниже своего собеседника.

Не такого приема ожидал американский изобретатель. Он рассчитывал на самую простую внимательность. От сдерживаемого волнения под глазами его обозначились синеватые тени. В такие минуты во французском произношении Фультона резко начинал чувствоваться английский акцент, невыносимый для Наполеона, как и все, что напоминало ему о Британии.

— Ну, короче говоря, что же вы от меня хотите? — спросил он Фультона.

— Я хочу продолжать мои работы над усовершенствованием парохода и передать мое изобретение Французской республике. — Фультон был плохим дипломатом, иначе он сказал бы — «в ваше распоряжение».

— Для этого необходимы средства, которых у меня уже нет. — Фультон сделал ударение на слове уже. Но до слуха Наполеона гораздо лучше дошло слово «средства».

— Ага! Так я и знал! Дело должно непременно кончиться этим! Денег, денег и денег… Вечное выманивание денег из государственного кармана… Один просит денег на усовершенствованную ракету, которая не будет летать, другой — на пушку, которая не будет стрелять, третий — на паровое судно, которое может лучше дымить, чем плавать… Знаете, что на пятьдесят тысяч франков, которые просит у меня Карно для вашего парохода, я могу оборудовать две полевых батареи?

Первый консул резко оборвал свою речь и снова склонился над картой.

— Сожалею, что не могу быть вам полезным, мистер Фультон…

При этих словах Наполеона обе половинки дверей кабинета раскрылись, точно сами собой. В их темном прямоугольнике уже показалась фигура дежурного ад’ютанта.

Аудиенция кончилась. С нею кончились и мечты Фультона о возможности продолжения его изобретательской работы во Франции. Вечер того дня, когда он беседовал с Первым консулом, был самым тяжелым днем в жизни Фультона. Ливингстон сделал для него все, что может сделать друг и товарищ. Товарищами по общей работе они стали с того времени, когда Ливингстон посоветовал Фультону начать работать над пароходом, друзьями сделал их отказ Бонапарта.

Никакое обычное деловое товарищество не выдержало бы такого удара, как полное крушение всех перспектив и надежд. Но два года совместной работы и близкого общения с Фультоном покорили американского дипломата. До знакомства с Фультоном идея создания судна, движущегося силой пара, казалась Ливингстону лишь интересной новинкой, не лишенной, однако, и некоторых надежд на материальный успех. Теперь мысль о создании нового способа сообщения стала содержанием его жизни, ее целью и смыслом. Для дальнейшей борьбы он готов был теперь пожертвовать карьерой и всем своим состоянием. Это о» и доказал в ближайшие годы.

В долгой ночной беседе оба признали, что дальнейшие попытки продвинуть идею парохода во Франции обречены на неудачу. Война с Англией была в самом разгаре. Сокрушительной лавиной неслись на запад наполеоновские полки. Все находилось в движении, все кипело кругом, как в котле. Франция стояла на пороге империи. Если новое изобретение было отвергнуто Наполеоном, — нечего было ждать поддержки ни от кого. Никакой капиталист теперь не даст и сантима на судно, движущееся силой пара.

Впрочем, Фультон и не намеревался искать этих капиталистов. Он мог еще примириться с тем, что его изобретение не было понято… Но мысль, что его, Фультона, подозревают в шарлатанстве и выманивании казенных денег, была совершенно невыносима. Аппелировать к общественному мнению Франции? Искать поддержки у научных кругов? Ливингстон и Фультон понимали, что теперь это не приведет ни к чему. Людовик XIV бросил когда-то крылатую фразу: «Государство — это я». Теперь ее с еще большим правом мог бы повторить Наполеон.

У Наполеона бывали редкие моменты, когда ему изменяло обычное уменье разбираться в делах и людях. Одним из таких моментов была недооценка значения парохода и его изобретателя Роберта Фультона.

Маршал Мармон, один из сподвижников Наполеона, в своих мемуарах, изданных в 1857 году, пишет об этой непонятной слепоте Первого консула.

«Американец Фультон предложил применить к мореплаванию паровую машину как наиболее могущественный из всех известных нам двигателей. Бонапарт, бывший против всяких нововведений вследствие своих предрассудков, отклонил предложение Фультона. Это отвращение ко всему новому об’ясиялось его воспитанием… Но благоразумная сдержанность, говоря мимоходом, не должна переходить в презрение к улучшениям и усовершенствованиям. Однако Фультон продолжал настаивать на дозволении ему сделать опыты и показать результаты того, что он называл своим изобретением. Первый консул считал Фультона шарлатаном и не хотел ничего слышать. Два раза я пытался разубедить в этом Бонапарта, но безуспешно… Невозможно и определить, что случилось бы, если б только удалось изменить его взгляды… Фультона послал нам добрый гений Франции. Не послушавшись его голоса, Первый консул выпустил из рук свое счастье».

Наполеон никогда не сознался в этой ошибке, тем более тяжелой, что он повторил ее дважды — в 1801 году с подводной лодкой Фультона и в 1803 году с его пароходом.

При создавшемся положении Фультону нечего было больше делать во Франции.

Два обстоятельства оказали решающее влияние на его дальнейшие планы. Первое было связано с письмом, недавно полученным из Америки Ливингстоном. Приехав во Францию, Ливингстон не порывал связи со своими прежними компаньонами, пытавшимися получить привилегию на устройство пароходного сообщения на реках Америки. От’езд Ливингстона, пользовавшегося в правительстве Северо-Американских Соединенных Штатов известным влиянием, задержал прохождение привилегий в законодательных учреждениях. Успех первых опытов, о которых Ливингстон не преминул написать в Америку, усилил действия компании. По ее настоянию Ливингстону была выдана Нью-Йоркским штатом монополия на устройство пароходного сообщения сроком на двадцать лет, считая от 5 апреля 1803 года, в дополнение к тем правам, которые им были получены в 1798 году. В новой привилегии имелся пункт, обязывавший Ливингстона в двухлетний срок построить и оснастить пароход, который развивал бы скорость не менее пяти с половиной километров в час. Впоследствии этот двухлетний срок был продлен Фультону и Ливингстону до апреля 1807 года.

Ливингстон решил твердо держаться выбранного пути. Он верил в гений и настойчивость своего друга. По предложению Ливингстона Фультон должен теперь направить свою изобретательность на скорейшее создание парохода, который закрепил бы юридические права американской компании, куда он вошел бы в качестве равноправного члена. Самое главное, не позже, как через два года, построить в Америке пароход, который удовлетворял бы поставленным требованиям. В этом судне наиболее существенной частью является, конечно, паровая машина. От ее исправной работы будет зависеть успех парохода. Но молодой американской машиностроительной промышленности были еще не по силам такие задачи, как постройка больших паровых машин. Больших, конечно, по масштабам того времени, так как паровой двигатель в каких-нибудь двадцать лошадиных сил считался тогда крупной машиной.

Для парохода Фультона требовались машины не только крупных размеров, но и довольно своеобразной конструкции. Нечего было и думать изготовить их на французских заводах, заваленных вдобавок заказами военного министерства. Такую машину можно было бы построить лишь в Англии, на заводе Уатта. Фультон вспомнил свой последний разговор с творцом паровой машины и его любезное приглашение посетить завод в Сохо. Лучше всего отправиться в Англию самому, чтобы заказать необходимую для парохода машину. Ливингстон горячо поддержал эту мысль Роберта Фультона.

Другая причина, заставившая Фультона выехать в Англию, заключалась в письме, полученном им от лорда Стэнгопа. Питтовские агенты хорошо осведомляли правящие английские круги обо всем, что происходило во Франции. Такое крупное событие, как испытание парохода Фультона, происшедшее на глазах половины Парижа, было, конечно, в подробностях описано и послано куда следует. Попытка уничтожить опасное изобретение не удалась. Надо было применить более тонкие меры. Одной из таких мер было приглашение приехать со своим изобретением в Англию. Возможно, что письмо лорда Стэнгопа было инспирировано английским правительством. Впрочем, учитывая экспансивный характер бывшего друга Французской республики, не исключается также и собственная инициатива в этом приглашении лорда Стэнгопа.

В переписке и в приготовлениях к от’езду прошла зима 1803–1804 года. Стараясь не думать о постигших его неудачах, Фультон занялся проектированием и составлением чертежей новой большой паровой машины для заказа ее на английских заводах. Паровая лодка, поглотившая столько средств и здоровья, была разобрана по частям. Дальнейшая ее судьба неизвестна. От первого парохода в Европе сохранился лишь трубчатый паровой котел, находящийся теперь в одном из парижских музеев.

Смешная лодка с железной трубой не привлекала больше внимания парижан. Любопытство толпы было вполне удовлетворено интересным зрелищем 9 августа. В эту зиму Париж волновали иные события. Раскрытие заговора Кадудаля и Пишегрю, замышлявших убить Первого консула, расстрел герцога Энгинского, загадочное самоубийство Пишегрю в тюремной камере Венсенского замка, подготовка к борьбе с будущей коалицией европейских держав и, наконец, рождение новой французской империи. Таковы были важнейшие события, промелькнувшие в недолгие месяцы между августом 1803 года и маем 1804 года.

Паровое судно на Сене было очень скоро забыто, а от’езд его изобретателя был отмечен лищь паспортистом у парижской заставы. Фультон покидал столицу Франции с двойственным чувством грусти и радости. Шесть лет упорного труда, знакомство с замечательнейшими умами своего времени, годы дружбы и совместной работы с Барлоу и Ливингстоном, успешные опыты с подводной лодкой и пароходом и— оскорбительный отказ в помощи для дальнейших работ.

Теперь все это позади, но все это было пережито здесь, в этом огромном городе, в стране, которая почему-то сама оттолкнула талант и энергию Фультона. Теперь он навсегда уезжает отсюда. Бесполезно делать новую попытку повидаться с Наполеоном, как советуют ему в министерстве. Генерал Бонапарт и Первый консул не пожелал иметь дела с американским авантюристом. Несомненно, что и Наполеон-император останется при том же решении.

Снова дорога… Обратная дорога из Парижа в Калэ. Яркая майская зелень полей и садов. Дорога полна бесконечными воинскими обозами и отрядами войск всех родов оружия. В порту таможенные чиновники долго вертели в руках паспорт Фультона. Паспорт как будто законный, выданный американскому гражданину Роберту Фультону. Возраст — тридцать девять лет от роду. Рост выше среднего. Волосы и глаза черного цвета. Нос прямой, лицо чистое. Особых примет не имеет. Едет по собственным торговым делам в Англию. Знаем мы эти торговые дела! Но паспорт в полной исправности — подписан американским послом и завизирован в министерстве.

— Можете ехать, гражданин Фультон. Все в порядке…

Крепостные башни Калэ как-то сразу потонули в дымке скоропреходящего весеннего дождика. Уже видны изломы Дуврской скалы. Совсем близко проносится дозорное английское судно. Вот и шумное устье Темзы. Фультон снова в Англии…