Фультон

ФУЛЬТОН НА ПУТИ В АМЕРИКУ

По своему внешнему виду Лондон остался тем же, что и семь лет назад, когда Фультон решил переехать в Париж. По сравнению с доками Соутгемптона, где ключом кипела напряженная работа по оснащению военного флота, Лондон даже показался Фультону каким-то странно спокойным. Так же важно, с сознанием собственного достоинства шествовали в суд адвокаты и стряпчие; шумной стайкой из темных контор Сити выбегали в обеденный перерыв молодые клерки; так же грохотали кареты и кэбы. Только чаще, чем обычно, маршировали по улицам отряды волонтеров и моряков. Немного гуще были, пожалуй, кучки зевак перед книжными ларьками и лавками. В бесчисленных памфлетах и ядовитых лубочных карикатурах, изображавших Первого консула, бесследно исчезла британская сдержанность. Глядя на эти раскрашенные листки, можно понять ярость Наполеона против зарубежных «писак» и «сочинителей пасквилей», выдачи которых он требовал от Англии.

В Лондоне Фультон повидался с лордом Стэнгопом. Он горячо приветствовал возвращение Фультона в Англию и выразил надежду, что его пребывание в ней будет на этот раз более продолжительным.

Фультон рассказал Стэнгопу о своих последних работах. Едва сдерживая волнение, передал он свою беседу с Наполеоном.

— Первый консул дал мне ясно понять, что считает меня обманщиком и авантюристом! Посмотрите, разве это обман!

И Фультон развернул перед Стэнгопом связку чертежей и рисунков. Подводная лодка, подводная мина, судно, движущееся силой пара… Десятки новых идей и интересных конструкций.

Стэнгоп знал уже из газетных сообщений и из правительственных кругов о новых работах Фультона, но то, что он увидел на этих помятых листках, поразило его до глубины души. Будучи дилетантом в технике, Стэнгоп мог, тем не менее, оценить и понять огромное значение фультоновских изобретений.

Особенно поразили его результаты опытов с подводной лодкой и миной. Перед глазами лорда Стэнгопа возникла возможная картина уничтожения английского флота. — И такая возможность была упущена Наполеоном! Поистине судьба хранит добрую старую Англию… Стэнгоп взял с Фультона обещание ни с кем не говорить о своих изобретениях, обещая ему полное содействие во всех его новых планах.

Но эти планы были еще неясны для самого Роберта Фультона. Ближайшая задача заключалась в заказе машины для будущего парового судна, которое вместе с Ливингстоном они решили построить в Америке. Ливингстон был прав — никто, кроме завода «Уатт и Бултон», не мог лучше справиться с этой задачей.

Путь от Лондона до Бирмингама, где около Сохо находились уаттовские заводы, занял день езды в почтовой карете. Дорога эта была хорошо знакома Фультону. За его долгое отсутствие на ней почти ничего не изменилось. Разве что прибавилось несколько заводских труб, также коптивших серое небо. Выросло несколько новых заводов. На окраинах Бирмингама выстроились новые дома и дачи заводовладельцев. Фабриканты не могли пожаловаться на плохие дела. Война приносила отличные барыши. Уаттовские заводы в Сохо тоже расширились. Паровые машины еще не обслуживали военную технику, но они были необходимы английским заводам и рудникам. Скромная механическая мастерская «Бултон и Уатт», еле сводившая концы с концами четверть века назад, сделалась одним из крупнейших английских заводов. Кроме правительственной монополии, защищавшей права компаньонов, у фирмы был опыт, оплаченный первыми неудачами и годами упорной работы. Вот почему завод «Бултон и Уатт» был тогда фактически единственным заводом в мире, который мог удовлетворительно выполнить паровую машину по любому заказу.

Нужны были годы, чтобы машины Уатта завоевали доверие и клиентов. С 1775 по 1785 год, за первые десять лет своего существования, завод в Сохо построил всего 66 машин общей мощностью в 1 238 лош. сил. Иначе говоря, средняя мощность машины была около 19 лош. сил. В следующее десятилетие, с 1785 по 1795 год, общая продукция завода достигла 2 009 лош. сил, а с 1795 по 1800, т. е. до конца истечения срока главных патентов Уатта, его завод дал еще 79 машин общей мощностью в 1 296 лош. сил.

Фультон мечтал о «сверхмощной машине», в полсотни лошадиных сил, но скоро убедился, что даже лучшим в мире заводам не справиться с постройкой такого гиганта, по масштабам того времени. Он ясно отдавал себе отчет в их несовершенстве. Машины стучали, были тяжелы, занимали много места, потребляли огромное количество топлива. С этими недостатками можно было еще мириться при стационарных установках на фабриках и копях. Но для будущих пароходов эти отрицательные качества могли сыграть роковую роль. Чересчур тяжелая и громоздкая машина потребует слишком об’емистого корпуса парохода, а это, как убедился Фультон, снизило бы его скорость. Большое потребление топлива вызвало бы необходимость делать большие запасы дров или угля, а это уменьшило бы полезную грузовместимость.

После длительных переговоров с заводскими инженерами и самим Джемсом Уаттом, потревоженным в его спокойном уединении, решено было остановиться на мощности машины в 18–20 лош. сил, как на типе, освоенном лучше всего.

Детально ознакомившись с техникой производства, Фультон остался недоволен рядом отдельных его моментов. Почти все работы производились по-старинке, вручную. Наибольшие трудности представляла обточка внутренности парового цилиндра. Супо, изобретенный Модслеем в начале XVIII столетия, — приспособление, поддерживающее и автоматически перемежающее резец, еще не был известен. Резец приходилось держать рукой, опирая его на небольшую подставку. От искусства, внимательности и силы токаря зависела точность обтачиваемого изделия. В начале своей деятельности Уатт писал кому-то, что он чрезвычайно удовлетворен аккуратностью, с которой был изготовлен один из цилиндров машины. Зазор между цилиндром и поршнем настолько мал, что в него с трудом проходит серебряная монета… Поковки тоже производились на заводе вручную. Паровой молот Нэсмита появился значительно позже. Литые части готовились чаще всего из чугуна. Паровые котлы делались еще из медных листов. Тревитик, единственный серьезный соперник Уатта, начал строить их из чугунных колец, соединяемых друг с другом болтами. Он же, одним из первых, перешел к сооружению котлов из листового железа.

Фультон несколько раз имел возможность видеть Джемса Уатта. Старый изобретатель давно уже отошел от непосредственного участия в заводских делах, оставив их почти целиком на долю своего компаньона и друга Бултона. В своем Хиттфильд-Хаусе, двухэтажном, удобно обставленном доме около Бирмингама, Уатт деятельно занимался садоводством и разведением цветов. Мягкие лепестки азалий и георгин ничем не напоминали шершавых чугунных отливок, а нежный аромат резеды и левкоев не походил на едкий запах дыма кузнечного горна. Но Уатт ничего иного и не желал для себя. Он слишком устал от своей прежней напряженной работы. Наконец-то, он избавился от мучительных частых мигреней.

Иногда, впрочем, прошлое тянуло его назад, к станкам и машинам. Тогда лопата садовника ставилась в угол, и Уатт, тяжело ступая по крутой деревянной лестнице, поднимался в свою мастерскую под черепичной крышей. Там хранились его старые инструменты, которыми он работал в юные годы. Небольшой горн, печь, токарный станок, несколько шкафов с химической посудой и длинный рабочий стол дополняли убранство комнаты, заботливо сохраненной до нашего времени. Здесь, никем и ничем не тревожимый, старый механик занимался любительскими экспериментами над воздухом, светом и электричеством.

Изобретательский гений Уатта целиком ушел на создание его паровой машины, — последние двадцать пять лет перед смертью он не создал ничего замечательного, что могло бы стать в уровень с главным делом лучшей поры его жизни. В этой маленькой мастерской Фультон беседовал с Джемсом Уаттом, не одобрявшим новшеств, о которых мечтал американский изобретатель. Особенно много возражений вызвало пожелание Фультона поднять давление в котле на несколько атмосфер выше того, которое было принято в машине Уатта. Уатт с большим скептицизмом относился к попыткам Тревитика и Эванса, не советуя Фультону увлекаться этими «опасными» мыслями. Впрочем эти мысли скоро нашли общее признание в технике машиностроения.

Уатт чувствовал большое расположение к американскому изобретателю. В нем он точно видел себя лет тридцать назад. Те же годы материальной необеспеченности (у Джемса Уатта она была все-таки меньше), то же упорство в преследовании намеченной цели. Уатт, как все старики, любил вспоминать события прошлого. Он много рассказывал Фультону о своих прежних работах над проведением каналов, а также о построенном им мосте через реку Клайд, о Моле в порту города Глазгоу. От Уатта Фультон получил ряд ценных советов и указаний, использованных им впоследствии.

Рисунок дает представление о движущем механизме парохода Фультона.

Пар из трубчатого котла (1) поступает по паропроводу (2) в вертикальный цилиндр (3). Посредством штока (4) поршень цилиндра заставляет двигаться раму (5), скользящую в пазах двух боковых стенок (6). Два штока, идущие от рамы книзу, приводят в качательное движение двойной балансир (7), который посредством двух тяг (8) вращает два зубчатых колеса (9), сидящих на общем валу (10). Последние через сцепленную с ними другую пару меньших зубчатых колес (11) вращают коренной вал (12) с гребными колесами и лопатками шириной около метра (13). Цилиндр паровой машины двустороннего действия имел 24 дюйма (61 см) в диаметре, при ходе поршня в 4 фута (122 см), колеса с лопатками делали до тридцати оборотов в минуту. Конденсаторов не было, и отработанный пар выпускался на воздух.

Возможно, что Фультон знал о работах Горнблоуэра и корнуэльского инженера Артура Вольфа, создавших паровую машину с двумя степенями расширения пара, поступавшего сперва в цилиндр высокого давления, а из него в цилиндр с низким давлением. Машины эти оказались впоследствии значительно более экономичными, чем машины одноцилиндровые. Но в 1804 году (год, когда Вольф получил свой патент) они еще не доказали своих преимуществ, и Фультон, желая избегнуть лишнего риска, остановился на обычной конструкции машины Уатта.

Впоследствии Саймингтон, один из пионеров пароходного сообщения в Англии, обвинял Фультона в заимствовании у него ряда идей и конструкций, с которыми Фультон будто бы ознакомился в 1802 году во время испытаний «Шарлотты Дёндас» — небольшого парового катера с гребными колесами у кормы. В подтверждение своих слов Саймингтон указывал на одинаковые размеры его паровой машины и машины Фультона. Аргумент, по меньшей мере, неосновательный, так как размеры эти, в конечном счете, зависели от строившего их завода, а не от заказчика. Совершенно неверно также утверждение, будто Фультон лично был в начале 1802 года в Шотландии и видел, как испытывался пароход Саймингтона. В это время Фультон безвыездно жил в Париже, работая над своим пароходом.

Постройка машины подвигалась медленно — у завода было много заказов. Фультон к тому же был небогатым заказчиком, наоборот, не желая вводить Ливингстона в излишние траты, он торговался за каждый фунт стерлингов. Неудивительно, что сооружение паровой машины, с многочисленными ее переделками, заняло целых два года. Вынужденная бездеятельность была невыносимой для активной натуры Фультона. В свободное время он снова возвращался к своим прежним, отложенным, но не забытым, проектам подводной лодки и мины. К этому его толкнули и некоторые другие причины.

После разговора с Фультоном экспансивный лорд Стэнгоп решил, что он, как англичанин, не имеет права молчать. Через несколько дней он выступил в парламенте с горячей речью, указав на опасность, которая может грозить английскому флоту, если замечательные изобретения американца Фультона попадут в руки другой иностранной державы, которая использует их во вред английскому королевству. В ярких красках лорд Стэнгоп описал будущую сокрушительную силу нового рода оружия.

— Ни один порт, — восклицал Стэнгоп, — ни одна стоянка судов не будут в полной безопасности от нападения невидимого врага! Меткий удар подводной мины — и великолепный корабль его величества уничтожен!..

Речь кончилась традиционным парламентским запросом: а известно ли правительству, что… и т. д.

Правительство, конечно, имело сведения о многом из того, о чем говорил с трибуны Стэнгоп. Как бы то ни было, выступление лорда Стэнтопа заставило парламент насторожиться. Отечественный флот и неприступность английских берегов были наиболее чувствительным местом в системе государственной обороны. Для изучения поднятых Стэнгопом вопросов была выбрана парламентская комиссия, с участием членов правительства и видных морских экспертов.

Через лорда Стэнгопа Фультон получил приглашение приехать в Лондон для переговоров, имеющих первостепенную важность. Работы по постройке машины могли итти на заводе и без его непрерывного наблюдения. Фультон охотно принял приглашение, догадываясь, что речь идет о торпеде и подводных судах.

Стэнгоп сам повел его к одному из членов комиссии. В кабинете хозяина их ждало целое общество. Были здесь старые «морские волки», корабельные инженеры, лорды адмиралтейства и несколько членов парламента. С Фультоном вежливо поздоровались и попросили ознакомить собравшихся с сущностью его военно-морских изобретений. Этой просьбе предшедствовала, не лишенная пафоса, речь одного из членов правительства.

— Мы давно следим, мистер Фультон, за вашей работой. Мы знаем вас, как способного, талантливого инженера, давшего Англии немало ценных идей и изобретений в области инженерного дела. К сожалению, ваши предложения не могли быть использованы в полной мере правительством, так как внешние обстоятельства отвлекли его внимание. Я надеюсь, что недалеко то время, — это отчасти зависит и от вас, мистер Фультон, — когда мы снова будем иметь возможность вернуться к этой полезной области вашей деятельности. Но сегодня, — в голосе оратора послышались суровые нотки, — сегодня Англия обязана защищаться… На Англию нападают… Вероломно нарушив все договоры, Бонапарт открыто готовится к завоеванию нашей страны… Но возможно ли, чтоб свободная Англия подчинилась тирании одного человека, присвоившего себе титул императора Франции? Само провидение, — оратор поднял глаза к потолку из резного темного дуба, — наслало на Бонапарта умственное ослепление. Вместо того, чтобы оценить ваши замечательные изобретения, он, к нашему великому счастью, не понял их значения, отказался от предложенной вами помощи…

Мистер Фультон, мы — дети одной матери Англии! В американцах течет та же кровь, что и в нас, англичанах. Недавно мы поспорили с вашей страной… Вы захотели сами распоряжаться своей дальнейшей судьбой. Мы это поняли и примирились с исторической неизбежностью. Не будем вспоминать прежние счеты… Сейчас обе страны — старая и юная Англия, — да позволено будет мне так назвать вашу родину, должны подать руку друг другу.

Сейчас у нас один общий враг. Перед нами он уже сбросил свою личину. Но вы ему еще нужны в ближайшие годы. Вот почему он ищет содействия в нейтралитете Америки. Я знаю, вы скажете мне — Франция наша бывшая союзница в борьбе за независимость. Но Франция Лафайэта, разве это Франция Бонапарта? Разве корсиканский узурпатор не раздавил последние остатки свобод? Франция страдает под игом Наполеона. Тот, кто борется с дерзким захватчиком, борется за свободу Франции, за французский народ…

Плотный джентльмен с тройным подбородком, сидевший недалеко от Фультона, недовольно завозился в кресле и сердито уставился на говорившего. Сосед успокоительно кивнул головой обеспокоенному ' джентльмену.

— Да, — взволнованно продолжал оратор, — я утверждаю, что все народы, которые чтут свободу, должны ополчиться на борьбу с Бонапартом… Британцы никому не позволят растоптать их великую хартию вольностей… Я убежден, что и свободная Америка не захочет потерять свою независимость. Но убеждены ли вы, что после Европы не настанет очередь далекой Америки? Допустим на мгновение — я верю, что этого никогда не случиться, — допустим, что английский флот уничтожен… и новому Тамерлану будет открыта дорога на запад, к берегам свободной Америки…

Короткая пауза подчеркнула последнюю фразу.

— Честолюбие и алчность Бонапарта не знают границ. Сейчас он провозгласил себя императором — это его первый шаг на пути завоевания^ всего мира… Пока не поздно, народы, дорожащие своей независимостью, должны об’единиться в общей борьбе с грядущей опасностью. Если бы еще жил ваш великий Георг Вашингтон, он сказал бы вам то же самое. К сожалению, этого еще не понимают в Америке; но вы, мистер Фультон, с вашими обширными знаниями, с вашими замечательными изобретениями, вы должны помочь нам в борьбе с Бонапартом… Поверьте, Англия сумеет понять и вознаградить людей, которые придут к ней на помощь в эти труднейшие дни испытаний, — оратор сделал многозначительное ударение на слове «вознаградить» и оглянулся на собравшихся в кабинете, ожидая их безмолвного одобрения.

Несколько пудренных париков важно наклонились и снова застыли в монументальном покое, как бы скрепляя от имени Англии слова говорившего.

Фультон не был искусным политиком. Близкая дружба с Барлоу и Ливингстоном не научила его тонкостям дипломатической игры. Он не умел, да и не любил, разбираться в двойном смысле гладко построенных фраз. Из того, что Фультон услышал в этом мрачном кабинете с фамильными портретами елизаветинских вельмож, он понял одно: сильная, могучая Англия нуждается в его изобретениях и ценит его идеи.

Долго и внимательно рассматривали собравшиеся специалисты английского адмиралтейства привезенные Фультоном чертежи. Им уже были известны отзывы Монжа, Карно и Лапласа. Но даже без этих авторитетных заключений идеи Фультона, положенные в основу его изобретения, были вполне убедительны и понятны. Только слепая предвзятость могла считать фультоновскую торпеду и подводную лодку шарлатанской выдумкой фантазера.

Не связывая себя никакими обязательствами, Фультон согласился на производство нескольких опытов, которые могли бы лучше всего доказать практичность и выполнимость его изобретений.

Адмиралтейство отпустило средства для постройки подводной лодки и нескольких мин. Английские арсеналы работали иначе, чем мастерские военного министерства во Франции. Каждый намек, каждое указание Фультона понималось почти с полуслова. Все необходимые материалы имелись на складах. Не надо было вести длинной, мучительной переписки.

Сам Вильям Питт, первый министр, главный вдохновитель борьбы с Бонапартом, несколько раз приезжал посмотреть, как идет постройка нового оружия, которое он мечтал пустить в ход против французского флота. Вступив с мая 1804 года в управление английскими делами, Питт сумел организовать против Наполеона новую европейскую коалицию и отвлечь его силы от нападения на английскую территорию. Несмотря на слабое здоровье, Питт проявил необычайную работоспособность и организационные таланты. Недаром Наполеон не мог без ярости слышать имени первого министра Великобритании. Питт не пренебрегал ни одним шансом в борьбе. То, что он слышал о фультоновских торпедах и подводных судах, заставило его поближе познакомиться с новым средством морской борьбы. Решено было испытать их на практике и, в случае хороших результатов, любой ценой привлечь Фультона к делу обороны страны.

Для биографов Фультона этот период его жизни представляется наиболее темным.

Мы отнюдь не собираемся идеализировать личность Фультона. Попытаемся лишь разобраться в сложном клубке противоречий его дальнейшего поведения.

В первый раз Фультон покинул Англию в 1 796 году, не дождавшись осуществления своих проектов и планов. Во Франции он встретил поддержку научных кругов, но явную недооценку и враждебность правительства. Что могло быть ужаснее для такой горячей и убежденной натуры, чем эта глухая стена недоверия и тупого непонимания? И с чьей стороны? Со стороны человека, на которого он возлагал все надежды. Но самое непереносимое — это вздорное подозрение в шарлатанстве и полная невозможность протеста. Франция в лице Наполеона сама указала Фультону на дверь. Теперь он может заставить пожалеть о своем недомыслии тех, кто так оскорбил его…

Слова красноречивого представителя адмиралтейства на собрании, куда отвез его лорд Стэнгоп, упали на благодарную почву. В самом деле: разве Наполеон — это Франция? Францию Фультон любит как друга. Его оскорбила не Франция, а человек, именующий себя ее императором. С ним у него особые счеты. У Англии — тоже…

Некоторые биографы утверждают, что Фультон сам по приезде в Англию обратился к Питту с предложением услуг для постройки подводной лодки. Нам кажется, что это не меняет сущности дела. Совершенно неосновательны упреки в какой-то «неблагодарности». Кому? Фультон отблагодарил Францию за науку и гостеприимство тем, что передал в ее руки новое оружие борьбы с Англией. Чем ответило ему правительство Франции? Полнейшим пренебрежением и, более того, прямым оскорблением, едва ли не высылкой…

Христианское смирение и прощение обид никогда не были чертами характера Роберта Фультона.

Подводными лодками и минами, направленными теперь против французского флота, Фультон рассчитывал отплатить Наполеону за грубость и недальновидность. А Вильям Питт мечтал о скорейшей победе над грозным соперником.

Как увидим, оба они ошиблись в своих ожиданиях.

Наполеон никогда не понял или не показал виду, что понял свою ошибку по отношению к талантливому американцу. Французский флот потерпел разгром, но не от мин и подводных лодок Фультона, а от пушек адмирала Нельсона и Коллингвуда.

Как бы то ни было, Фультон согласился предоставить свои военные изобретения в распоряжение британского правительства.

В июне 1804 года английское адмиралтейство произвело детальное испытание подводной лодки в одном из портов. Опыты прошли удачно, и правительство подняло вопрос о применении подлодок на театре военных действий. Зима 1804–1805 года прошла в работах над усовершенствованием торпеды. Это оружие морского боя особенно понравилось английским военным специалистам. Изготовление заказанной паровой машины подвигалось вперед очень медленно. Многочисленные исправления, постоянно вносившиеся Фультоном, затягивали окончание работ. Вынужденная задержка позволяла ему отдавать больше времени работе над подводной лодкой и миной.

Мечта о молниеносном ударе на Англию не покидала Наполеона все эти годы. Удар должен быть нанесен из Булонского лагеря, где шла подготовка к морскому десанту в еще больших масштабах, чем два года назад. Это предприятие, которое некоторые историки считают ошибкой, было гениальным шахматным ходом Наполеона. Английский флот не давал ему возможности перебросить свою двухсоттысячную армию на территорию Англии. Мечты Наполеона об овладении Ламаншем на 24 часа так и остались мечтами. Зато шумные булонские приготовления к походу на Англию, подкрепленные личным присутствием Наполеона, были прекрасной завесой для подготовки к прыжку на армии коалиции. Булонский лагерь до поздней осени, пока не пришло известие о разгроме французского флота под Трафальгаром у Кадикса, был для Англии настоящим кошмаром.

Сюда-то, в логово французского льва, по желанию Питта, Фультон должен был направить удары своих торпед.

В начале октября 1805 года к Булони направилась часть английской эскадры. Некоторые ее суда были вооружены также и фультоновскими торпедами. Изобретатель лично наблюдал за их испытанием в деле.

В ночной темноте ясно были видны огни тысяч походных костров, растянувшихся на несколько километров. «Где-то, в одной из палаток, — думал Фультон, — склонился над картой человек, который еще недавно не захотел понять и оценить его смелые мысли. Что же, может быть, сегодня он пожалеет об этой ошибке…»

Фультону не разрешили принять непосредственное участие в атаке на французские корабли — это с успехом могли сделать юные мичманы, мечтавшие о лейтенантстве. Когда склянки на судах пробили полночь, несколько катеров, обернув весла тряпками, незаметно подкрались к французскому флоту и выпустили против него десяток пловучих торпед. Оттого ли, что нападающие еще плохо овладели новым родом оружия, или оттого, что сами торпеды были недостаточно совершенны, но атака не имела успеха.

Мины с грохотом поднимали лохматые водяные смерчи, окруженные клубами багрового дыма, но взрывы не повредили ни одного французского корабля. Моральный эффект ночной минной атаки был, тем не менее, достаточно ощутим: булонский флот, ожидая худшего, поспешно отошел под прикрытие береговых батарей. Фультон обвинял в неудаче атаки английских моряков, а те в свою очередь ссылались на конструктивные недостатки торпеды.

В данном случае можно, однако, согласиться с обеими сторонами.

Вот как выглядела торпеда Фультона в 1805 году. Главную ее часть составлял хорошо просмоленный деревянный ящик (В) с зарядом пороха. В особом отделении (А) находился часовой механизм, производивший взрыв мины через определенное время. Для уменьшения веса ящика с порохом к нему был присоединен поплавок (С). Последний был рассчитан так, чтобы ящик все-таки не мог подняться на поверхность воды. Другой небольшой поплавок удерживал мину за веревку на заданной глубине. Поплавок этот благодаря действию уравнительного поплавка (С) мог иметь небольшие размеры, делавшие его почти незаметным со стороны. Чтобы подкрепить мину к неприятельскому судну, надо было с некоторого расстояния выстрелить из особого мушкета (F) железным гарпуном (G), который должен вонзиться в деревянный корпус атакуемого корабля. Гарпун был связан веревкой (Е) с пороховой миной (В). Этот ядовитый укол обрекал корабль на тесное соседство с торпедой. Атакующий должен лишь дернуть за веревку (К), связанную с часовым механизмом, и поспешить убраться подальше от взрыва.

Все это очень остроумно, но напоминает известный рецепт ловли птиц, рекомендующий насыпать им соли на хвост. Фультоновская мина может действовать при наличии полдюжины «соли»: если порох ее не отсырел от воды, если часовой механизм в полной исправности, если минный катер сумеет подойти незаметно к атакуемому объекту, не будучи при этом расстрелян, если, наконец, гарпун вонзится в борт корабля… Читатель может судить теперь, кто был прав в этом споре Фультона с английскими моряками…

Неудача с торпедами до некоторой степени пошатнула веру английского адмиралтейства в новое средство борьбы с наполеоновским флотом. Тем не менее, по настоянию Питта, Фультону разрешили «реабилитировать» свою мину, доказав ее разрушительное действие на старом бриге, захваченном в Дании. Опыт был произведен на рейде Кентского графства, недалеко от имения Питта, в присутствии первого министра и членов адмиралтейства. Испытание мины было на этот раз проведено самим Робертом Фультоном и удалось как нельзя лучше. Двухмачтовый бриг «Доротея» силой взрыва был расколот на две половины и через несколько минут затонул. Этот эпизод изображен на рисунке, сделанном самим Фультоном в его книжке «Минная война и подводные взрывы», вышедшей в Нью-Йорке в 1810 году.

Успешный результат последнего испытания фультоновской мины произвел настоящую сенсацию в военно-морских и парламентских кругах Англии. Газеты подняли шум, обвиняя Вильяма Питта в поощрении опытов, которые могут иметь роковые последствия для мощи английского флота. Изобретение Фультона, писали газеты, совершенно бесполезно для Англии, и без того прочно владеющей океанами. Но где гарантия, что опасная выдумка талантливого американца не попадет в руки враждебной державы? Поддерживая и субсидируя опыты с подводными минами, не пригревает ли Англия змею, которая может когда-нибудь ее ужалить?

В конце октября пришло известие о блестящей победе под Трафальгаром. 19 октября 1805 года соединенная испано-французская эскадра из тридцати трех линейных кораблей и семи фрегатов, под командой бездарного адмирала Вильнева, была настигнута между Гибралтаром и Кадиксом английской эскадрой в составе двадцати семи линейных кораблей и четырех фрегатов, под командой Нельсона и Коллингвуда. В ожесточенном бою пал адмирал Нельсон, но поражение французско-испанской эскадры было полное: семнадцать неприятельских кораблей было захвачено англичанами и только десять французских судов вернулись в Кадикс. Результаты этого исторического сражения немного смягчили, хотя и не уравновесили капитуляцию Мака под Ульмом, происшедшую двумя днями раньше.

Трафальгарская победа усилила позицию противников фультоновских изобретений. Она еще раз доказала, что старая Англия сильна своим флотом и не нуждается в опасных новинках. Победы одерживает героизм адмиралов Нельсонов, а не подводный ящик с порохом!

Но Питт и руководители адмиралтейства смотрели на вещи более глубоко. Они не хотели повторить ошибки Наполеона, оттолкнув от себя американского изобретателя. Питта не легко было смутить газетной шумихой и болтовней в парламентских кулуарах.

И вот Фультон снова поднимается по широкой лестнице, устланной мягким ковром. Снова он — в высоком мрачном кабинете резного старого дуба, с теми же темными фамильными портретами в золоченых бронзовых рамах. Только народа теперь значительно меньше. Всего, не считая Роберта Фультона, Два человека. Хозяин дома, лорд адмиралтейства, и Вильям Питт, первый министр. Его худощавое тело, глубоко ушедшее в кожаное кресло у пылающего камина, казалось, никак не могло разогнуться под тяжестью известия о победе Наполеона под Аустерлицем. Рушилось с таким трудом возведенное здание коалиции против «корсиканского узурпатора». За позором Ульма — разгром Аустерлица. Австрии больше не существует. На очереди Пруссия. А дальше? Рассказывают, будто после получения известия о поражении русско-австрийской армии Питт воскликнул, указывая на карту Европы: «Сверните ее — эта карта скоро станет излишней…»

В изобретениях американского инженера Питт справедливо предугадывал ростки будущего могучего средства морского боя. Англия должна попытаться сговориться с этим угрюмым американцем, чтобы сохранить для себя его опасные изобретения или хотя бы обезопасить себя от того, чтобы они когда-нибудь обратились против нее…

Интересно отметить, что этой мечте Питта так и не суждено было осуществиться. Современная подводная лодка была создана позже, не в Англии, а во Франции и в Америке, а подводная самодвижущаяся мина — австрийским инженером Уайтхедом. Зато из Англии вышло другое грозное оружие современного боя — танки.

…Тихим, точно приглушенным голосом Питт изложил Фультону пожелания британского правительства. Они сводились к тому, чтобы Фультон навсегда отказался от работы над подводной торпедой и лодкой. Кроме того, он должен обязаться не передавать ни одному государству секрета их устройства и действия. Со своей стороны английское правительство обязуется ежегодно уплачивать двадцать тысяч фунтов стерлингов (около двухсот тысяч рублей золотом) пожизненной пенсии. Фультону дано было ясно понять, что английскому правительству было бы желательно, чтобы Фультон навсегда остался в Англии. Иначе говоря, Фультону предлагалась обширная золоченая клетка. Ценой отказа от творческой изобретательской деятельности ему обеспечивалась спокойная, приятная жизнь, полная лондонских удовольствий.

Очень многие ухватились бы обеими руками за такое блестящее предложение, успокоив себя рядом гибких софизмов о возможности работать над другими проблемами.

Но Вильям Питт плохо знал характер Фультона. Сознание связанности в выборе будущих тем для работы было совершенно неприемлемо для независимой натуры американского инженера.

Фультон вежливо, но решительно отказался.

Питт намекнул, что, материальные условия могут быть изменены и ежегодная пенсия увеличена, но Фультон об'яснил, что причина его отказа не в этом. Прежде всего, он гражданин своей родины и ей он обязан отдать свои силы и знания. Он очень признателен британскому правительству за его щедрое предложение, но свободная изобретательская деятельность для него дороже всего.

После своего возвращения на родину несколько лет, до 1810 года, Фультон не выступает с проектами торпед и подводной лодки. Трудно допустить, что это молчание — результат какого-то соглашения с английским правительством в 1805 году. Вернее всего, эта область изобретательства была временно оставлена Фультоном, так как постройка новых судов и организации пароходного сообщения целиком захватила его силы и время.

Весна и лето 1806 года прошли в наблюдениях за постройкой паровой машины на заводе Уатта. К этому времени Ливингстон, пользуясь своими личными связями в правящих кругах, закрепил за возглавляемой им компанией привилегию на устройство пароходного сообщения. Приближались сроки для пробы первого парохода, поставленные в одном из пунктов концессии. Последнее испытание заказанной паровой машины показало ее хорошее качество. В конце 1806 года в Фальмутском порту машина была погружена на корабль. Вместе с ней ехал Роберт Фультон, оставляя навсегда английские берега.

К своему удивлению, он не ощутил при этом никакого волнения. «Была без радости любовь — разлука будет без печали». Францию, чуждую ему по племени и по языку, Фультон покидал с гораздо большим чувством горечи и сожаления. Из-за встречных ветров переезд занял больше месяца. Фультон достиг Нью-Йорка лишь 13 декабря 1806 года.

Фультон вступил в последний, самый трудный и вместе с тем самый радостный период своего беспокойного жизненного пути.