Галерея Миров

13

В бункере было темно. Лампа погасла за ночь, или ее специально погасили, чтобы не тратить зря керосин. Хотя почему зря? Дениса все еще преследовали неприятные мыслишки насчет крыс. Не хотелось бы проснуться с отгрызенным ухом… Но крысы пока вели себя мирно. Надо будет подкинуть им еще еды, чтоб даже и не помышляли…

Сколько сейчас времени? Денис попытался прикинуть по своим «внутренним часам»… «А ведь сейчас утро! — подумал он. — До Войны в это время пели бы птички, и выходило бы из-за горизонта солнце… что-то я размечтался…».

Денис встал и попробовал пройтись по бункеру. Идти-то он мог, но чувствовал невероятную слабость при ходьбе. Ноги будто налились свинцом, а тяжелая голова никак не хотела держаться прямо. Денис прикоснулся рукой к затылку и поморщился от боли. Здоровенный синячище. Можно, конечно, взять старый добрый ножик и выпустить кровь… а ножика нет, забрали. Ладно. Оставим это на усмотрение Рон. Чувствуется, что в лекарском деле она не новичок.

Шаг, еще шаг… так он, наверно, учился ходить давным-давно. Оказывается, это совсем не просто…

— Ты куда собрался? — спросил Ив откуда-то из темноты.

— Никуда, — вздохнул Денис. — Я ходить учусь.

— Плохо же у тебя получается. Кстати, где это тебя так потрепали? Пуля через плечо навылет прошла, а на затылке синячище с полголовы…

— Да мы с братом с разведки возвращались, по пути, там, трофеями разжились, — сказал Денис, делая еще один неуверенный шаг, — потом на отряд «Змей» набрели. Брат сдался, а я попробовал удрать… Не получилось. Вот в плечо попали — ладно хоть не задели кость, — а головой я сам обо что-то треснулся, когда упал.

— Верю. Рон видела все это дело в бинокль, — сказал Ив, зевая. — Повезло тебе, что «Грифам» не попался. Они, говорят, людоеды. Подстрелили бы тебя и поджарили бы вкусный шашлычок.

— Что-то не очень охота с ними встречаться, — Денис нервно кашлянул. — Я уже нормально хожу, может, пойдем?

— Ты слаб еще, — вступилась Рон. — Слишком много крови потерял. Поешь, поспи, время еще есть.

Денис сделал неосторожный шаг, споткнулся и грохнулся на пол, загремев всеми костями. Притихшие было раны моментально проснулись…

— Ну вот! Что я говорила? — Рон, соскочив со своего ящика, помогла Денису встать. Она была сильная, несмотря на кажущуюся хрупкость.

Пока Рон возилась с Денисом, Ив спокойно продолжал вскрывать ножом еще одну банку консервов… нож, кстати, был не консервный, а самый обычный. И так ловко открывать им банки! На это стоило посмотреть…

Все трое сели завтракать. Денис нарочно бросал объедки подальше в бункер, где за них началась настоящая крысиная баталия (этих зверей в бункере было около двух десятков, как можно судить). Ну что поделаешь, он всегда страдал крысофобией. Еще в детстве, в приюте насмотрелся, как стаи озверевших крысаков живьем пожирали людей, особенно тех, кто беспомощен, как раненые и дети… наземные пираньи… в тот день из всех приютских детей спаслись только трое… из раненых — никого… Серая приливная волна, нахлынула на живого, поглотила вопль о помощи, схлынула, оставив полуобглоданный скелет…

Кыш, кыш, проклятые воспоминания… это не мое, это не со мной…

Консервов было много, а вот вода кончалась. Не хотелось бы топить этот грязный снег… но Ив к предостережениям Дениса отнесся спокойно, сказал, что с водой проблем не будет…

— Куришь? — спросил Ив, доставая пачку Мальборо (трофей, наверно).

— Нет, — ответил Денис.

— Ну, тебе видней, — командир пожал плечами и вытянул из пачки пару сигарет. Одну взяла Рон. «Невидимки» долго сидели неподвижно на своих ящиках, курили, о чем-то переговаривались. Ни больше, ни меньше — военный совет, в который Дениса никто не приглашал. За равного, видно, не считали, и правильно делали…

Денис чувствовал себя здесь новичком, ребенком, которого оберегают двое взрослых. Да, он не думал об этих двоих иначе как о взрослых. Их тела — дети, их души — воины, прошедшие огонь, воду и медные трубы. Они родились после Войны и никогда не знали мира, который был до. Мира, который уничтожили их родители и прародители, не думая о своих детях. Эти двое умеют убивать, можно в этом не сомневаться. Более того, они мастера своего дела. Только вот за что они воюют, за что убивают себе подобных? За мир на Земле? Они не знают, что такое мир. За Родину? Так от нее ничего не осталось, кроме почти забытого названия, а Третья Мировая стерла все границы. Нет, они убивают, они рискуют жизнью за старые консервы, оружие, сигареты, за временную крышу над головой… как крысы… глупо, несправедливо. Может быть, в нормальном мире они стали бы какими-нибудь учеными или, там, политиками, да просто хорошими людьми. А кто они сейчас — двое из сотен «Невидимок» и все… не пушечное мясо, но и не люди.

Денис попытался представить Ива или Рон в довоенном мире. Мысль была интересной, темой «для помечтать», как он говорил в детстве… Ив, наверно, закончил бы школу и уже вовсю линял бы от армии, может быть, в институт бы поступал… Рон… может еще училась бы в школе или пошла бы в медучилище… а вообще были бы обычные девчонка и парень… тиновский жаргон, дискотеки, романы, весь мир на ладошке…

А сам Денис? У-у, уже был бы человек семейный… работа, дети взрослые (в возрасте Ива и Рон), любимая жена, мелочи жизни… обычное скучное счастье.

Грустно об этом думать, поэтому лучше не думать.

— Денис, — обратилась к нему Рон. — Ив говорит, что отправляемся через два часа. Можешь поспать, а мы пока соберем вещи… ну, не раскисай, солдат! Все будет хорошо, это я тебе обещаю.

— Верю на слово! — улыбнулся Денис. — А спать не хочется. Лучше помогу вещи собрать.

— Дело твое, — согласился Ив, — хотя лучше спал бы, однорукий…

Вещей было немного: по большей части консервы, вода, оружие, ну еще, пожалуй, одеяла… и что-то тяжеленное в ивовском рюкзаке. На сборы ушло минут двадцать, если не меньше.

Еще пять минут ушло, чтобы запрятать длинные лыжи за ящики. А оставшиеся короткие больше напоминали снегоступы. Видимо, сейчас важна не скорость, а умение хорошо держаться на снегу.

Денис впервые увидел Ива и Рон в полном вооружении. Просто две машины смерти. Через плечо Ива висел автомат, кажется «Гризли», к поясу крепился длинный изогнутый нож и граната, в карманах было штук по десять запасных обойм. Рон выглядела не менее грозно. За плечом — снайперская винтовка, почти касается высокого походного рюкзака, на поясе — две сумки — одна для патронов, другая для снайперских причиндалов (вроде прицела и инструментов для разборки винтовки) и два магнума. Один — в не подходящей ему по размерам кобуре, другой — просто заткнут за пояс. Ив нес что-то неизвестное и тяжеленное, а также консервы и другие съестные припасы, Рон — всякую медицинскую мелочь и первое одеяло (оно было не тяжелое, но занимало почти весь рюкзак), а Денис вызвался нести второе, просто свернув его в рулон, концы которого связал веревкой, и перекинув через здоровое плечо… хитро. Одеяло держится само — руки… то есть, рука свободна.

Последний взгляд на бункер, приютивший их, шаг из тьмы в тьму, и вот ледяной воздух уже щекочет ноздри, а зимний ветер упорно пробивается сквозь одежду. Душно. Холодно, а душно все равно…

На коротких широких лыжах идти было на удивление легко, а держать равновесие — еще легче. Идешь как будто по ровной земле, ни за что не поверишь, что под тобой метров десять снега и льда.

Издали показалось бы, что по снегу идет один человек, а не три — последнего выдавала черная форма «Грифа». Двое других, одетые в бело-серые камуфляжные комбинезоны были почти незаметны, как и должны быть настоящие «Невидимки». Ив шел впереди, а Рон — сзади, она держала за руку Дениса. Наверно, чтобы он не отстал. Да, наверно так, ведь удрать в нынешнем состоянии он бы просто не смог.

Сколько они шли? Час, два, больше? Денису казалось, что идут они наугад, но двое прекрасно знали дорогу. Сначала идти было легко, потом путь пошел в гору, даже лыжи пришлось снять, а под снегом все чаще оказывался предательский лед. Денис падал, разбивая коленки, царапая ладони, но вновь поднимался, сжав зубы. Он совсем выдохся и, если бы не Рон, не отпускавшая его руки, он сдался бы. А ведь сам предложил идти сегодня, понадеявшись на свои силы. Значит должен дойти. Должен.

Но это был самый тяжелый переход в его жизни. Хотелось упасть и больше никогда не подниматься… ничего не менялось, как будто он не шел, а все время топтался на месте… неизвестно зачем, да просто чтобы занять мысли, Денис начал считать шаги… досчитал до ста тридцати и сбился…

— Тебе тяжело? — спросила Рон. — Давай свое одеяло.

— Нет, я донесу. Лучше поговори со мной о чем-нибудь, чтобы легче было идти.

— Я расскажу тебе свой сон. Хочешь?

Денис кивнул.

— Начну с самого начала, с самого первого сна. Я видела лес, высокий, живой, а над ним возвышались горы. Так далеко, как… в тумане. Они были голубовато-белые. Наверно потому, что на них лежал какой-то особенный снег. А выше гор было небо, чистое и синее, как твои глаза. В этом небе летали птицы — самые свободные существа на свете…

Голос Рон как бы преобразился. Из хрипловатого, прокуренного он стал чистым, как звон ручья. И Денис, слушая его, забыл обо всем. Забыл, что вокруг серо-белая пустыня, что воет одинокий ветер, что впереди, как молчаливый проводник, ровно шагает Ив, что где-то за ними по пятам идет шайка людоедов. Он забыл, что болит простреленное плечо, раскалывается голова, и ноют разбитые колени. Сейчас для него существовал только голос Рон и тот сказочный мир, что она видела во сне. Денис не удивлялся, откуда человек, родившийся после Войны, может знать о лесе, он просто слушал, машинально шагая по колено в снегу… благодаря Рон, сил хватило еще на час.

Россыпь радужных брызг, как во сне. И чужая реальность, покачивающаяся на неспокойных волнах боли и зыбких — тошноты. Все в размытых пятнах, точно на картинах импрессионистов. Голос Рон единственное, что осталось более-менее четким. Звуки всегда исчезают последними…

Это действительно похоже на сон… сон ученика, который еле держится, чтобы не уснуть прямо за партой, сон солдата, которому нельзя спать на посту, сон, которому не дают воли, когда надо держаться реальности. Борьба с собой.

— Всё, пришли, — сообщил Ив, открывая дверь какого-то древнего бревенчатого домишки, который был покрыт кое-как обрывками серо-белого маскировочного брезента.

Денису не верилось, что это все. Ничего не соображая, он, точно раненый зверь, из тех, что всегда умирают в одиночестве, забился в угол, завернувшись в холодное, засыпанное снегом одеяло, которое всю дорогу тащил перевязанное веревкой. Рон это растаявшее мокрое одеяло у него забрала, а взамен дала свое, из рюкзака. Оно тоже было холодное… холод… так холодно, что зубы отбивают чечетку.

Пока шел, Денис из последних сил боролся с подступающим сном, а сейчас, когда можно спать, сколько хочешь, тот самый сон решил сыграть с ним злую шутку. Не дать того сладостного забытья, покоя и отдыха. Денис то и дело просыпался от малейшего шума, но, открыв на какой-то момент глаза, задремывал снова… его все время преследовало то отвратительное чувство, когда хочешь спать и не можешь…

Это блуждание между сном и явью длилось около часа, только потом он уснул крепко, без сновидений…