Галерные рабы

Южная Африка, 1603 год

Побитый на чужбине вернется домой, побитому дома некуда идти. Опровергая эту мудрость зулу, Мбенгу пробирался на солнечный восход с мечтой увидеть бескрайнее соленое озеро, белоокрыленные лодьи, меднолицых пришельцев и волосатых белых человекообезьян, каменные хижины высотой с баобаб.

Стала ли эта мечта главной целью его жизни? Ни в коем случае. Не так он был взращен, а ведь от воспитателей слишком многое зависит: когда корова жует даже сорную траву, теленок смотрит ей в рот.

У кого дети, у того счастье. Продолжение рода — наиглавнейший долг мужчины и женщины. Холостяк в деревне прозябает, он — раб общины, не может стать вождем, не считается мудрецом. Бездетный ему подобен.

Мбенгу уже имеет много детей в различных племенах. Когда-нибудь он заведет себе собственный крааль, станет патриархом клана. Но это потом. Женщины рожают мужчин. Тем предназначено выйти из чрева, чтобы не только бросать семя, но и творить великое. Герой умирает героем. Ему, Мбенгу, не удалось поднять кабанов — зулу из пыли, в которой те любят нежиться. Не судьба. Что ж, к судьбе надо относится с уважением, не роптать на нее. Удача — лучший талисман. Однако если человеку не везет, ему ничто не поможет. Приходится уходить. Хижина, где капает, лучше самой благоустроенной могилы.

А куда направить шаги? Когда дома больше нет маниока, следует искать его у соседей. Каждая неудача прибавляет ума. Он найдет другое племя и приготовит его к мфекане — а еще лучше сам начнет мфекане, чтобы другие не опередили его и не застали врасплох.

Мбенгу отличался от подавляющего большинства африканцев, для которых будущее вообще отсутствовало. Но и он особо не думал о грядущем, не торопил жизнь, наслаждался настоящим. И верил в себя. Ящерица, свалившись с высокого дерева ироко и ухитрившись не сломать себе кости, сказала: если даже никто другой не восхищается моим подвигом, я восхищена им сама.

Отчаянного путешествия — сотни километров через саванны, джунгли, и горы в одиночку — не перенес бы менее здоровый и неприхотливый человек. А Могучий Слон процветал, питаясь мясом убитых животных, травами, кореньями и плодами. Не брезговал и саранчой, жуками, слизняками, если вдруг долго не везло на охоте. Селений избегал. Реки, удостоверившись, что поблизости не подстерегает крокодил или водяная змея, переходил вброд, переплывал, привязав скарб к надутому кожаному мешку.

Когда ему наскучило одиночество и истомило воздержание, он похитил первую попавшуюся молодую женщину из попутного крааля. Вскинул на плечо и утащил, как леопард козу. Отбежав на безопасное расстояние, насытил плоть, взяв пленницу силой. Заставил идти с собой. Первое время связывал на ночь, чтобы не убежала или не ударила спящего копьем. Потом спутница поняла, что не сумеет сама ни вернуться в родные места, ни выжить одна в дикой местности. Смирилась. Если тебя преследует слон, ты взберешься и на колючее дерево.

Мбенгу не обижал ее, досыта кормил, работой, сверх обычных женских трудов, не обременял, и пленница привыкла к нему, стала считать себя любимой и нужной. Но когда она забеременела и не могла продолжать путь. Могучий Слон оставил ее у встречного селения, а себе позже выкрал другую молодку. И поступил с ней точно так же.

Впрочем, женщины нужны были ему ненадолго — для утех. Он не скучал и наедине с собой.

Мбенгу делал немыслимое для любого нгуни — жил в одиночестве, вне общины, в отрыве от родины. И не только для нгуни — для любого члена племенного сообщества. Даже в просвещенной античной Греции остракизм, изгнание из полиса, приравнивался к смертной казни. Сократ, представший перед таким выбором, предпочел смерть.

До сих пор родные места для африканца — не просто какая-то территория, а мать, младшая по сравнению со всей землей. Она даже имеет свою физиологию и анатомию. Каждая гора, река, селение, поле — определенные части тела матери-родины, назначения и названия которых известны лишь вождям и жрецам. Тайну бережно хранят от врагов и вообще посторонних. С родной землей неразрывно связан и культ предков, пронизывающий быт, мораль и нравственность обитателей Африки. Незримой пуповиной прикреплен чернокожий к своей малой родине, и его самое страстное желание (как, кстати, у китайцев и других южноазиатских народов) — быть похороненным именно там, где родился.

Мбенгу не ведал родины, но в остальном оставался сыном своего времени и народа. Жизнь его, как и всех других африканцев, протекала на границе конфликта стихий. Не злых и добрых (это рационалистический европейский подход), а противоречивых, беспощадных, но нужных человеку. Мы не можем полностью понять его — не так воспитаны, не в то верим. Постараемся хоть чуть-чуть взглянуть на мир его глазами, ощутив при этом сердечный трепет: примерно так видели окружающее наши предки в ту эпоху, когда начали завоевывать себе звание гомо сапиенса.

Глупые зулу боятся изгнания из рода пуще смерти. Конечно, их доводы в пользу жизни в общине весьма весомы. Но и у одиночества есть свои преимущества, мало очевидные на первый взгляд. Не все на свете таково на самом деле, каким выглядит. Пантера прекрасна с виду, а мясо шимпанзе вкуснее ее отвратительного облика.

Когда ты один, можешь не опасаться, что кто-то наступит на твою тень.

Человек состоит из тела, тени и сердца. Тень только во сне покидает тело, а в миг смерти прощается с ним навсегда, переселяясь в другую рождающуюся плоть. Колдуны ловят тень жертвы, придавливая ее пятой к земле, запихивают в калебас и прячут сосуд в муравейник. Испорченная тень не меняется внешне, но хиреет — а с ней и тело.

Неизвестно, что лучше — жить вне племени, где тебе грозят лишь видимые опасности, или постоянно пребывать под угрозой такой напасти, как уязвленная тень.

Ноги Мбенгу привычно ступали по траве, колючкам, камням, по сухой поверхности саванны, по мягкой и сырой пружинящей почве тропического леса. Руки сжимали копья и ассегаи (щит он выбросил за ненадобностью). Спина гнулась под мешками с копченым мясом, водой и орехами кола. Уши и нюх искали советов у живых существ, с которыми у него было острое чувство общности. Их следы, помет, звуки подсказывали ему, где можно найти пищу и питье, как избежать гибели. Глаза обшаривали окрестности в поисках опасности, хороших и дурных примет, улавливали малейшую перемену в настроении природы и стихий. Вспорхнула птица в кустах — тайных знак. Нечаянно задетое растение — предвестье беды. Вырванный корень, если прочесть заклинание, превратится в чудодейственное лекарство. Стоит ему сейчас, не двигаясь с места, произнести имя Нделы, как он сойдется с вождем зулу в незримом поединке, уколет его прямо в мозг и сам получит магический удар от охраняющей Нделу инкатхи.

Впрочем, Могучий Слон не строил планов мести: был слишком занят мысленными беседами с духами. Мбенгу рассказывал им о своих победах, неудачах, замыслах, вожделениях. Иногда, чтобы услышать звук человеческого голоса, пел предкам песни о себе вслух.

Пращуры шептали слова одобрения или порицания, рисовали на белой поверхности его мозгов внутри черепа, как на стене в пещере, яркие картинки прошлого, до того взаправдашные, осязаемые, что Мбенгу и не понимал подчас, случилось ли это все давно или происходит ныне. Особенно зримо прошлое представало перед ним вечером, перед сном, когда исчезала очерченная светом граница между миром людей и царством кошмаров, когда таинственные силы подкрадывались к человеку вплотную и лишь огонь костра мешал тьме поглотить одинокого путника.

Духи плясали в пламени, прыгали искорками, перекликались друг с другом и с Мбенгу короткими фразами, которые непосвященный принял бы за простой треск сгорающих сучьев.

— Будущего нет, время идет назад, ибо только прошлое действительно существует и растет в тебе с каждым проходящим днем, — шептали они. — Вспоминай, Мбенгу, вспоминай…

Кровосмешение — табу для простых уветов, святая обязанность для их владык. Верховный вождь должен иметь наследника лишь от своей сестры, дабы священную кровь не разбавили посторонние примеси.

Тысячелетний опыт выращивания скота да и история самой королевской семьи предупреждали: браки между родными грозят вырождением. Поэтому старейшины советовали вождям брать побольше жен из других племен. Наследником становился только сын королевской сестры, но та могла быть и от другой матери. Царственная кровь обновлялась, не теряя первозданной чистоты и святости.

Мудрость веков научила также уветов случать самых больших быков и коров, чтобы от поколения к поколению приплод становился крупнее. Так поступали и с владыками: они по виду должны отличаться от своих подданных. Повелители вырастали гигантами даже среди своего народа, быть может, самого рослого в Африке.

Вот почему взликовали уветы, когда у верховного вождя Нджвалуи и его сестры — жены Хленгуи родился небывало большой сын. Радость их, правда, смешалась с горем пополам.

Эллины верили, что Геракл, сын громовержца Зевса и земной женщины, родился таким рослым и сильным, что еще в колыбели задушил двух змей, которых подослала ревнивая царица неба Гера.

Сын вождя своими размерами, появляясь на свет, убил собственную мать — та умерла родами.

И многие ворожеи и советники сказали: младенец — колдун.

А другие старейшины, знахарки и сам король возразили: новорожденный — будущий великий повелитель, коего еще не видела земля.

Ребенка купали в отваре коры баобаба, чтобы он вырос сильным и живучим, как дерево, перед которым бессильны ураганы, засухи и пожары. Лишь слоны опасны баобабу — они поедают его кору, и дерево гибнет. Поэтому младенца назвали Слоненком. Толстошкурые не станут вредить своему, так что теперь наследник мог не опасаться ничего под солнцем и луной.

Кроме людей, так как споры о его колдовской сущности не прекращались.

Чтобы пресечь раздоры в племени, раз и навсегда определить судьбу первенца, Нджвалуи объявил испытание ядом.

Пока знахарь готовил отраву, испытуемых заперли на сутки в тесные хижины для поста и молитв.

Наутро каждый, кто говорил за наследника или против него, выпил по чаше настойки из коры красного дерева. Содержащийся в ней яд сильно действовал на сердце. Жрец-судья легонько ударял испытуемых по голове, приговаривая:

— Ложь улетучивается, как роса при восходе солнца. Красное дерево, останься в нем и разорви желудок, если он виноват в клевете или защищает колдуна. Если же этот человек чист, пусть его вырвет.

Толпа вокруг кричала:

— Клеветник — как поле арахиса, которое не может укрыться и тем более укрыть другого! Ложь расцветает, но никогда не плодоносит!

Все противники Слоненка умерли и были похоронены тихо и скромно.

Сторонники наследника погибли тоже — но не все. И главное, выжил Нджвалуи. Он подорвал здоровье, зато укрепил духовную власть над племенем и сохранил первенца, доказав навеки: Слоненок не колдун и никогда им не станет.

Снова возликовал народ и уверовал, что возвеличен будет новорожденным, когда тот войдет в возраст.

Слоненок рос, оправдывая свое имя, и в восемь лет телом походил на двенадцатилетнего. Это и спасло его при нападении диких йагов.

После особенно сурового испытания ядом, в котором участвовало почти все племя, умерло более половины уветов. Оставшиеся были ослаблены и не оказали врагам достойного сопротивления. Захватчики забили и съели всех взрослых мужчин и женщин, а также маленьких детей.

Безвкусных костлявых стариков и старух просто прикончили. В живых оставили только мальчиков и девочек от двенадцати до пятнадцати лет, чтобы принять их в племя.

Йаги не знали языка уветов и не могли определить точного возраста Слоненка, да их это и не интересовало.

Размерами он не уступал подросткам, потому ему не прервали дыхание.

Обряд усыновления завершился торжественным пиром, на котором приемышей принудили есть убитых соплеменников. Слоненок рыдал над телом отца, которого завоеватели отложили в сторону от общей кучи. Нджвалуи сражался геройски, и такого замечательного воина, к тому же короля, нельзя было кушать как попало, мешать его священную плоть с мясом простых подданных. Поглотить, впитать в себя часть поверженного врага — значит перенять его силу, храбрость, ум. И одновременно — сохранить его самого, ведь съеденный как бы продолжает жить в тебе. Тем самым смывается осквернение убийством.

Из уважения к детскому горю йаги старались накормить новых членов племени мясом именно их родителей. Во многих случаях это оказывалось невозможным: отыскать нужные тела мешали и незнание языка, и оцепенение, охватившее подростков. А вот со Слоненком все было ясно. Утешая его, вождь йагов на пиру оказал ему честь: самолично поднес к губам сердце Нджвалуи.

Слоненок чести не оценил, ведь уветы не знали ритуального людоедства. Он выхватил кровавый кусок и метнулся в джунгли. Следопыты во главе с вождем быстро отыскали мальчишку, однако тот успел уже похоронить родное мясо. Йаги, оскорбленные в лучших чувствах, откопали зарытое и втолкнули в рот юному глупцу, отказывающемуся от своего счастья и не желающему продлить жизнь собственного отца. Мальчик сцепил зубы. Его отвели в лагерь, побили древками копий, чтобы поумнел, и в третий раз поднесли кусок. Красная ярость охватила Слоненка, он выхватил ветку из костра и сунул горящим концом прямо в лицо одному из мучителей.

Дерзкого измолотили до полусмерти: за неблагодарность, глупость и непокорство. Потом приложили к рубцам и ранам целебные травы, поили магическим отваром, заботливо выхаживали. Такого смельчака нельзя терять. Больше всего на свете йаги почитали в людях стойкость, презрение к боли, упорство и храбрость. А завтрашний бык находится среди сегодняшних телят.

Странный это был народ даже в те странные времена в том странном мире. Не племя, не род, а бродячее войско, которое уничтожало слабые народы, убегало от сильных и никогда не удерживалось долго на одном месте.

Похожий народ — матабеле — появился в начале 19-го века, но обычаи йагов были еще свирепее.

Воин не боится ни убивать, ни умирать, ни мучить, ни страдать, учили их «идеологи». Женщина — тоже воин, однако слабее телом и духом, чем мужчина, ей мешают сеять смерть беременность, младенец и глупая жалость.

Беременность — неизбежное зло, ее прерывать опасно, женщина может погибнуть или ослабеть. От младенцев же и от жалости избавиться нетрудно.

Лишь от извечной игры между полами не отказались йаги, а вот ее последствий научились избегать… Даже собственных детей они уничтожали всех без исключения, чтобы не обременять себя в походах лишней обузой. Свои ряды пополняли, принимая пленных подростков обоего пола, родителей которых убивали и съедали. Мальчишек и девчонок приучали к своим обычаям.

Таким образом, не имелось среди йагов никого, кто был бы связан кровными родственными узами, разве что сестры и братья, вместе взятые в плен, да и те с течением времени переставали испытывать друг к другу хоть какие-то теплые чувства.

И наследников после себя они оставляли только духовных…

Самые сильные связи рождались при обряде усыновления: на приемышей изливались те капельки доброты и нежности, что еще оставались в желчных мешках, служивших йагам вместо сердец.

Где, в каких колодцах времени почерпнуло это племя свои страшные нравы и взгляды? Какие враги, какие бури и невзгоды заставили их так ужесточить собственные души? Кто ведает…

И пришел черед новым йагам стать мужчинами.

Колья, вбитые в землю, обозначали площадку для священного действа. В середине ее росло гигантское дерево. Все его нижние ветви были обрублены, кроме одной, особенно громадной, которая резко выдавалась вперед. Через нее перебросили два ремня из гиппопотамовой кожи.

Слоненок проходил испытание первым.

Его приемный отец, сильнейший воин, вождь йагов Псенкало схватил сына за кожу на груди и каменными пальцами оттянул ее, нащупывая грудную мышцу. Отделив мускул от костей, он взял очень острый деревянный колышек, торжественно показал его солнцу, воткнул под мышцу и надавил, пока не остались на виду только два конца колышка.

Приемный дядя сделал то же самое со второй мышцей.

Вождь в этот момент смотрел в глаза юнцу, который выдержал ужасную боль, не моргнув.

Ремни привязали к колышкам, и Слоненка вздернули на них на высоту человеческого роста. Вес тела выдерживали лишь деревянные палочки.

Слоненок не издал ни звука, только подумал: «Сейчас я разорвусь на куски». Однако мускулы выдержали.

Как раз в этот миг солнце достигло вершины горизонта.

Пока светило медленно спускалось вниз. Слоненок шагал вверх по ступенькам боли. Терял сознание. В его замутненном мозгу ворочалась лишь одна мысль: крикнуть, чтобы прекратили обряд, и будь что будет.

Солнце прошло половину закатного пути — и он вдруг испытал неземное ощущение. Духи выпили из него боль в награду за терпение. Слоненок летел куда-то в могучем дурманящем трансе, чувствуя в себе неведомые силы, способность одолеть любого врага, необычайный подъем духа.

Слоненок дождался освобождения от пытки, которое не замедлило прийти, как только солнце село за горизонт. Оно словно ускорило свой ход, чтобы испытуемый меньше мучился!

Юношу, ставшего мужчиной, опустили на землю, вытащили колышки и втерли соль с пеплом в отверстия ран, чтобы очистить их и создать татуированные знаки, которые навеки прославят их владельца.

Несколько дней он пролежал в лихорадке. Знахари умерили его муки травяными настоями.

Когда Человек по имени Слон — уже не Слоненок — выздоровел, его впервые допустили на священный танец, доступный лишь тем мужам, кто имел подобные знаки.

На церемониальной площадке воины собрались в полдень, развели под большим деревом костер и затанцевали под удары тамтамов и звучание голосов, всегда оставаясь лицом к солнцу. Одобряемые соплеменниками, они не останавливались десять часов кряду, пока у них не начали разрываться икры. Их стали одолевать видения священных леопардов и ужасные воспоминания. Одни шептали что-то в полубреду, другие падали, а наблюдатели ободряли их криками, заставляли двигаться, покуда светило не закатилось за горизонт.

Так Человек по имени Слон сделался настоящим йагом. Он освоил их боевое искусство, привык убивать без раздумий. Однако кое-какие обычаи перенимать отказался: не ел поверженных врагов, несмотря на уговоры и заверения, что только это поможет ему стать сильным воином и заслужить благорасположение духов.

Самым лучшим бойцом и охотником он стал и без человеческого мяса.

Пытался он нарушить и второй закон: не позволил уничтожить своего первенца, рожденного от молодой уветки. Он взял в жены именно ее, так как в их венах текла кровь общего отца Нджвалуи. Человек по имени Слон тайно стремился блюсти заветы родного племени: король обязан иметь наследника только от сестры.

Вождь йагов пытался его переубедить, потом внезапно уступил. Младенца не тронули.

Через два дня Человек по имени Слон ушел на охоту. В отсутствие отца ребенка бросили крокодилам.

И Человек по имени Слон покинул йагов, взяв с собой жену-уветку. Он не желал оставаться в племени, которое отказывало мужчинам в их главном предназначении — продолжать род. Нельзя просто так, не выращивая потомства, бросать семя в женское лоно, это страшнейший грех, за него накажут духи. Он ушел открыто, предупредив йагов, что небо готовит им скорое мфекане в отместку за их черные дела.

Йаги не тронули дерзкого, ибо ведали его правоту. Их целью было спастись от мфекане, и пророчество Человека по имени Слон вселило смятение в их умы. Они не решились убить провидца и усугубить гнев духов, грозивший обрушиться на племя.

Почти год пробирался изгой с запада, края смерти, на восток, страну жизни. Жена его перешла в мир иной от укуса мамбы, сам же он целым и невредимым вышел к краалям зулусов…

А может, не вышел? Может, все происшедшее в селении Нделы было только сном, навеянным духами?! Разве четыре года назад он не сидел вот так же ночью у костра, не прислушивался к разговорам предков?

Его охватило странное томление, ему показалось: все, что происходит сейчас с ним, уже происходило. В глазах потемнело, окружающий мир сузился до точки размером с муравья. Потом тьма отхлынула из сознания, как вода из опрокинутого кувшина. Взгляд упал на острие огромного копья, изобретенного им самим. Мбенгу убедился: это не сон, он действительно водил в битву зулусское импи.

И понял Могучий Слон, что духи послали ему предупреждение: вскоре произойдет нечто очень важное.

Мбенгу ожидал, что это случится на следующее утро. Но «скоро» для мертвых совсем другое, чем для живых. Не через день — через поллуны показались развалины каменного крааля высотой с баобаб.

Он достиг и собственными глазами обозрел невиданное! От гордости и счастья Мбенгу впал в магический транс, похожий на тот, испытанный на священном дереве. Наверное, так себя чувствует зомби, оживший мертвец, если ему удается вернуться из привычного потустороннего мира в давно забытый земной.

Мбенгу дошел до безбрежного озера и выпил, не поморщившись, целую горсть воды, горькой и соленой, как вкус смерти.

Он нашел старого знакомца-торговца, хотя и не знал языка, на котором изъяснялись местные жители: просто называл его имя каждому встречному и направлялся в сторону, куда ему указывали.

Мбенгу был рад поговорить с купцом на языке нгуни, обменяться новостями. Торговец повеселел, узнав, что Мбенгу теперь сам себе хозяин, очистился от магических уз, которыми его связал обряд усыновления, и не имеет ничего общего с племенем зулу. Он с готовностью обещал гостю показать внутренности большой лодки и оружие меднолицых пришельцев.

— Никто так мало не знает, как тот, кто ни о чем не спрашивает и ничем не интересуется, — одобрительно кивал головой купец в ответ на вопросы Могучего Слона.

Любезность хозяина простиралась так далеко, что он угостил Мбенгу «горячей водой» — волшебным пивом белых человекообезьян.

— Чем больше ты его выпьешь, тем скорее очутишься на лодке арабов — так называют себя меднолицые, — смеялся торговец, подливая резко пахнущую жидкость в глиняную чашу, которую Мбенгу держал в руке.

— А белые существа, их я увижу?

— Сейчас их здесь нет, но я попрошу вождя меднолицых, и он отвезет тебя на пастбища белых людей. Учти, туда долго плыть!

— Ничего, я потерплю! Я сильно хочу туда попасть!

— Это всецело совпадает и с моими желаниями! — хохотал хозяин, снова наполняя чашу. — Ты обязательно попадешь в далекие земли за великим озером, если, конечно, не умрешь в дороге. Правда, не думаю, что тебе там понравится… Но ты должен выпить еще, а то магическое снадобье плохо сработает…

Могучий Слон вливал в себя обжигающую влагу кувшин за кувшином. Она валила с ног, странно веселила, как настойка из дурманящих трав, какими Тетиве приводила себя в транс, как пиво, какое варили зулу, только «горячая вода» действовала куда быстрее. Однако Мбенгу был крепок, и на лице купца нетерпение уже сменялось беспокойством: сколько еще надо влить в этого гиганта, чтобы он запьянел?

Мбенгу хотелось обнять хозяина, отблагодарить за доброту. Затем ему вдруг возжелалось сразиться, он попытался выйти из хижины, дабы найти соперника под стать. Купец сунул ему еще кувшин и строгим тоном приказал выпить его содержимое разом.

Мбенгу послушался — и магическое снадобье одолело его тело, выпустило душу наружу.