Галерные рабы

Индийский океан, Аравийское море, 1604 год

Купец не обманул. «Горячая вода» сотворила свое волшебство. Очнулся Мбенгу в трюме завы, арабского торгового судна. Правда, сам он это понял не сразу, сначала подумал, что похоронен заживо.

Густую, душную тьму над ним лишь кое-где пронизывали световые иглы, проткнутые через щели наверху. В голове два разъяренных носорога били изнутри по дискам. Во рту ощущался вкус жижи, зачерпнутой из зловонного болота. Мбенгу со всех сторон стискивали какие-то теплые, мокрые и скользкие существа. Духота и вонь превышали всяческое воображение, жажда раздирала горло, на веках будто налипли комки грязи.

С трудом, расталкивая потные тела вокруг себя, Мбенгу поднялся на ноги. На него зашипели, заворчали, кто-то больно ударил его в ребра. В приступе внезапной ярости Мбенгу с силой опустил кулак на голову обидчика. Послышались странный хруст, хриплый стон, звуки судорог. Несколько истеричных женских вскриков быстро затихли, наступила зловещая тишина. Вокруг Мбенгу вдруг образовалось пустое пространство, что казалось немыслимым в тесном трюме.

— Есть здесь кто-нибудь, понимающий меня? — спросил Мбенгу сначала на уветском, потом на языках йагов и нгуни.

Из угла отозвалась девушка-зулуска.

— Подойди и оставайся все время рядом со мной, — приказал Могучий Слон. — Ты знаешь еще какие-нибудь наречия?

— Да, хауса. Они меня похитили несколько лет назад…

— Спроси, есть ли тут хауса, которые говорят на других языках?

Нашлись трое, знавшие готтентотский и банту.

— Все приблизьтесь ко мне и держитесь рядом, будете моими переводчиками. А ты расскажи, где мы находимся.

— Мы в брюхе лодьи меднолицых. Они повезут нас за соленое озеро, где мы будем прислуживать тамошним вождям.

Мбенгу издал яростный рык. Ах гиена-купец! Обманул, продал в рабство, как военнопленного! Впрочем, в чем обманул? Он обещал Мбенгу отправить его на лодью — отправил. Сказал: «Если выпьешь „горячую воду“ — очутишься у чужеземцев». Это оказалось правдой. Мбенгу захотелось на охотничьи угодья белых племен — его туда отвезут. Купец даже честно предупредил, что Могучему Слону скорее всего там не понравится… Так кого же Мбенгу обвинять, кроме себя? Увлекся буйвол молодой травкой — и в пропасть свалился.

К тому же, раз он попал сюда, значит, так захотели духи. Может, они желают его глазами взглянуть на мир, лежащий за бескрайним озером…

Могучий Слон сдержал обуревавшие его гнев и отчаяние. Что проку злиться и горевать? Мужчине надлежит действовать.

Для начала он сосчитал всех находившихся в трюме. Их оказалось много, целый крааль, втиснутый в одну большую хижину: сорок шесть мужчин, девяносто восемь женщин, двадцать детей. Еще восемь трупов, включая убитого им самим.

— Где вы хороните мертвых?

— Мы не хороним. Раз в день нам спускают большой чан с едой на всех, — объяснила зулуска. — Туда мы кладем один труп, и его вытаскивают наверх. Нам еще дважды в сутки спускают бочонок с водой, однако туда тело не влезает.

— Где справляете нужду?

— Под себя, — ответила девушка без тени смущения. Она не стыдилась этого, как и своей наготы, наоборот, даже гордилась ею.[128]

— Когда я осматривал лодью снаружи, мне показалось, что она сужается книзу. В этой деревянной хижине внутри лодьи, насколько я могу судить, стены прямые, пол ровный. Шум воды я слышу с боков, но не снизу. Наверное, хижина стоит не на самом дне. Есть ли у кого-нибудь ножи, иглы, ожерелья из камней и ракушек, вообще острые предметы? Толмачи, переведите мой вопрос.

У рабов нашлись два металлических ножа, наконечник ассегая и четыре гвоздя, припрятанные от меднолицых, а также с десяток ожерелий из камней или клыков. Мбенгу забрал все острые орудия и сложил в кучку у стены.

— Пусть переводчики держатся рядом со мной. Всем остальным встать и разделиться. Мужчинам по одному подойти ко мне.

Мбенгу осмотрел, а точнее, ощупал всех мужчин, отправим в дальний угол несколько больных и раненых. Шестерых самых крепких молодцов он оставил возле себя.

— Вы составите мое импи.

Такой же процедуре подверглись женщины. Старые и квелые отправились в дальний угол. Трех самых здоровых и дебелых Мбенгу задержал:

— Вы теперь мои жены. Ты назначаешься старшей супругой, — обернулся он к зулуске. — Каждый из вас пусть возьмет себе по две женщины, какие понравятся, — разрешил он бойцам импи. — Переводчики-мужчины тоже удостаиваются чести иметь двух супружениц. Остальные мужчины после них могут подобрать себе пару. Каждый глава семьи отныне заботится о своих домочадцах и отвечает за них. Чтобы всем хватало места на полу, спать будете чередуясь: сначала мужья и старшие жены, потом младшие и дети.

Мбенгу принялся устраивать жизнь рабов, как в свое время порядки в зулусском импи. Несколько мужчин по его приказу за полдня вырезали примитивным инструментом дырку на стыке двух самых больших досок у стены. Женщины сгребли туда накопившиеся нечистоты.

— Вот отхожее место. Посещать его по очереди, не толпиться, чтобы подпиленный пол не провалился, — объявил Могучий Слон.

С помощью переводчиков отыскав старуху, немного смыслившую во врачевании, Мбенгу вместе с ней обследовал немощных. Шестерых, показавшихся ему безнадежными, приказал прикончить. Телохранители ловко и умело задушили несчастных.

— Жаль их, но они все равно умрут. А так нам достанется больше места, пищи и воздуха, — объяснил новоявленный вождь притихшей толпе.

Сверху открылся люк, на тросах спустили пищевой чан. Рабы заволновались и кинулись к нему, давя и оттесняя слабых и детей в стороны.

— Всем назад, иначе смерть! — проревел Мбенгу.

Крепыш-телохранитель ослушался, и Мбенгу раздавил непокорному кадык. Толпа отхлынула.

— Сначала, пока дверь наверху открыта, выкинем наружу трупы. Отверстие достаточно широкое и на высоте всего четырех локтей. Пусть мне помогут мои щитоносцы. Затем каждый муж съест по две горсти еды, по одной даст своим женам и детям. Все делать по очереди, быстро, но без суеты. Подошел, раздал доли домочадцам, взял свои две горсти, отошел, съел. Первой берет семья вождя, потом семьи телохранителей, затем переводчиков, далее все остальные. Если еда останется, можно взять еще. А пока выбросим умерших. Взялись…

К почтенному муалиму[129] Салему ибн-Джафару прибежал испуганный панджари — впередсмотрящий с расширенными от ужаса глазами. Заплетающимся языком он пролепетал, что в трюме бушуют джинны. Муалим сразу поспешил к люку, нахмурил брови при виде тел, вылетающих из-под палубы, и тут же рассмеялся.

— Зинджи додумались избавиться от мертвецов, — объяснил он обеспокоенному нахуде,[130] готовому поднять сигнал тревоги.

— Уверен ли высокочтимый муалим, что зава в безопасности? — взволнованно спросил судовладелец. — Не следует ли дать приказ пушкарям-топ-андазам подкатить пушку к люку, а матросам-харвахам приготовить оружие?

— Благословение Аллаха да не покинет нас, о достойный Саад ибн-Маруф! Мы плывем в зеленой воде, что означает: море под нами глубокое. Нигде не видно белых проплешин — признаков мелководья или бурунов от рифов. Берег достаточно далеко. Нет и примет, предвещающих изменение погоды, приближение урагана. Чужие корабли нас не преследуют. Что же терзает сердце храбрейшего из храбрых?

— Мне не до шуток, и я не понимаю причин твоей веселости, о Салем ибн-Джафар! Меня тревожат не природные стихии, а поведение зинджей! И я поражаюсь твоему спокойствию. Вспомни закон: если я потеряю судно, ты лишишься головы.

Муалим не успел ответить, как прибежал гунмати, откачиватель воды.

— Ручные насосы забиты дерьмом и грязью, о достопочтеннейшие! — завопил он, дрожа от страха.

— Поистине среди зинджей появился необыкновенный мудрец и вожак! — покачал головой муалим. — Он сообразил, как избавиться не только от тел, но и от нечистот. Рабы наверняка пробили дырку в полу трюма, и теперь грязь падает на дно завы, откуда вместе с забортной водой, просачивающейся через щели, попадает в насосы. Оставь все тревоги, мужественный Саад ибн-Маруф! Зинджи больше не причинят нам беспокойства! Этот их новый предводитель слишком умен, чтобы устроить бунт, он понимает: все чернокожие погибнут при попытке к мятежу. Наоборот, мы привезем рабов в лучшем состоянии и большем количестве, чем когда-либо раньше.

— Мир тебе, многомудрый, — поклонились Салему бхандари, хранитель запасов пищи, и каррани-писец, он же заведующий водоснабжением. — Мы теперь знаем точное число умерших рабов. Не стоит ли уменьшить количество выдаваемых им порций?

— Ни в коем случае! Пусть едят и пьют столько же, сколько раньше… Я хочу сохранить товар. Они и так живут впроголодь. Если это не сулит больших затрат, избранникам Аллаха наивеличайшего надлежит проявлять милосердие даже к презренным червям-неверным.

Торговля арабов с африканскими племенами началась с появлением у халифата собственного флота в конце VI — начале VII века и продолжалась более тысячи лет. Сокровища черного материка вывозились через пятнадцать гаваней восточного побережья Африки.

Торговлей это перекачивание ценностей с юга на север можно назвать только в очень приблизительном смысле, более правильные слова — грабеж, мошенничество. Золотые слитки, слоновые бивни, пряности, ценные породы дерева оплачивались горсткой начищенных медных монет или куском грубой материи для набедренной повязки, в самом лучшем случае — стальным клинком или штукой шелковой ткани.

Неравенство торговых отношений быстро переродилось в неравенство рас. Этому способствовала и мусульманская догма об избранном Аллахом народе, которая затмила ум арабам. Развернулась работорговля. Десятки веков акулы Индийского океана и Красного моря кормились миллионами черных тел, и лишь немногим зинджам — «счастливцам» удавалось добраться до северных стран, где они становились рабами.

«Повезло» и Мбенгу с его новым трюмным племенем. Еще не раз пищевой чан возвращался на палубу с грузом из мертвецов, но введенные Могучим Слоном строгие порядки сократили смертность. Когда рабов, наконец, вывели на палубу после многомесячного путешествия, Салем не удержался от довольной улыбки: зинджей осталось в живых даже больше, чем он рассчитывал. И самое главное, почти все женщины были беременны!

«Разумным» рабам в честь окончания плавания дали вдосталь еды. Чернокожие пели и плясали всю ночь, очутившись на твердой земле… Потрясенный муалим через переводчика спросил у Мбенгу, в котором сразу определил вождя:

— Почему вы так неистово веселитесь?

— Мы не радуемся. Мы вытанцовываем наше горе! — ответил чернокожий великан, вновь через много лет получивший от хозяев свое самое первое имя — Слон. На языке суахили, откуда его взяли арабы, оно звучало как Джумбо.