Галопом по Европам

Событие тридцать восьмое

Раненых уже пятеро, они, естественно, храбрятся, рожи лица обиженные корчат, мы, мол, ещё ого-го, если нас к тёплой стеночке поставить — прислонить. А уж пальнуть из чего, так вообще.

— Не нужно на базаре палить, вы в чужой стране, и тут смертная казнь есть. Это в варварской Росссссииии, её нет. А тут только так вздёрнут на столбе. Цивилизация!!! Вы лучше ребята бдите за Василисой. Она мне для одного суперважного дела нужна. Прямо супер-супер. Не дай бог, эти басурмане похитят.

В итоге набралось вместе с Брехтом и Ванькой всего двадцать человек. Пятерых Пётр Христианович посадил в кустах у дороги, двоих на всякий случай, ну, мало ли, отправил к тому шаткому мостику. Нет, козе понятно, не должны местные криминальные авторитеты жить в шалаше на берегу Дуная, но лучше перебдеть. Пусть два человечка возможный всего на один процент путь отступления воришек прикроют.

Остальные побритые и переодетые черкесы и егеря отправились на рынок.

Приманку с раздутым кошельком на этот раз изображал Емельян Сергеев, он был постарше остальных егерей и выглядел более солидно. Брехт с Ефимом Степановым и Ванькой тоже бродили поблизости, изображая семью со слугой. Полицейский, тот самый — голубой, чуть не помешал операции. Он Брехта узнал и двинулся в его сторону. Можно, наверное, было сунуть ему ещё десялик, но бог встал на сторону православных. А чего — Ванька православный. Да и Ефим тоже. Полицейского остановил на полпути военный с парочкой орденов на груди и чего-то к нему пристал. Воспользовавшись этим, Брехт с помощниками юркнули в толпу у конных рядов, стараясь всё же Емельяна из поля зрения не терять.

Давешний воришка нарисовался вскоре, он ухватил егеря за кошель, чуть приподнял его и быстренько ножом срезал ремешок к поясу. На этот раз всё было по-честному, и деньги в кошеле, и никакой второй верёвочки незаметной. Ну, разве чуть подстраховались, и в кошеле в основном были медные крейцеры и до трёх гульденов в сумме там не дотягивали монетки. Парнишка сделал круг небольшой и двинулся, как и вчера, к тем кустам за рынком. Сразу и помощники его нарисовались. Два парня постарше, очевидно, готовые всегда вмешаться, как и в случае с Маратом, распихивая зевак и покупателей, двинулась за воришкой.

Брехт руку с красным платком в ней поднял. Это был сигнал для тусующихся по базару черкесов и егерей, что всё, товарищи, рыбка на крючке, следуем к кустам. Там и встретились. Воришка уже шмыгнул в небольшой лаз, что ли, который вёл на тропинку и дальше на дорогу. Тут егеря и приняли помощников пацана. Милицейский приём с заламыванием руки, и тут же на вдохе кляп в рот из деревяшки тряпкой обёрнутой. И сразу рыльцем в траву пожухлую.

— Это что тут творится! — Брехт, который по разнарядке должен был тыл контролировать, полицейского прозевал. Тот, придерживая каску кожаную, нёсся к ним. Смелый! Или дурак?

Хрясь. Это каска хера от хука справа не спасла. Бумс и приличная его тушка, отлетев на пару метров, плюхнулась на дорогу. Морщась от боли в руке, Пётр Христианович вместе с Зубером Шогенцуговым подхватили блюстителя закона и быстренько втащили, все исцарапавшись, в кусты. Боярышник, наверное? Такие иголки длиннющие и острые, жуть просто. Чуть без глаза князь не остался, бровь распорол.

Оставив черкесов пеленать по рукам и ногам блюстителей и нарушителей закона, Пётр Христианович прорвался на дорогу и успокоился. Тут всё шло по плану. Парнишка чуть не вприпрыжку, довольный хорошо проделанной работой, шёл по дороге в деревню эту непонятную. Следом, изображая из себя подвыпивших мужичков, пошатываясь и обнимая друг друга, двигались двое черкесов. Плохо изображали. Брехт с ними репетипетировал, конечно, но тут опыт нужен. Говорят, для артиста хуже всего пьяного играть. А эти и не артисты совсем. Парнишка оглянулся пару раз, но видимо всё же поверил в «забулдыг», так как на бег не перешёл. Скрылся он за деревьями у третьего по счёту дома. Значит, нам туда дорога, как в песне поётся.

Брехт ускорился, догнал алкоголиков, и тут же остальные участники операции «Багдадский вор» подоспели. Двое остались в кустах караулить пленников. Дом саманный-то саманный, но побольше остальных и крыша черепичная. Колодец во дворе. Хорошо хоть собаки нет. Черкесы, пригибаясь и прикрываясь растущими вокруг дома яблонями, окружили эту «малину», а Брехт с двумя егерями двинулся к двери.

На стук вышла дивчина лет пятнадцати в сарафане.

— Мне бы с хозяином поговорить. — Как мог более радушно, улыбнулся ей Брехт.

— Кровь у вас, — пальчик с тоненьким колечком указал на глаз улыбчивого дядечки.

— Так, поговорить бы. — Пётр Христианович тыльной стороной ладони размазал кровь по лбу и виску.

— Гретхен! — точно, как иначе могут красивую девушку звать.

На пороге нарисовался невысокий, но крепенький мужичонка в тирольском прикиде. Шортики кожаные, жилетка, рубаха вышитая, прямо со съёмок фильма этнографического отпустили. Раз, и в руке тирольца нож нарисовался. Два, и Гретхен, выдернутая Брехтом за руку, стоит к нему спиной, и у неё у шеи торчит кортик. Конечно же, ничего бы господин посол девчонке не сделал, но обладателю кожаных шортов этого знать не обязательно.

— Ты, родной, брось ножичек, я просто поговорить пришёл. — Брехт чуть отодвинул лезвие от петушиной шейки девчонки.

— Только …

— Поговорить. Убери ножик, и все будет нормально. Пожалуйста. — В смысле «Битте». Вежливость — главное оружие вора.

— Иван! — крикнул мужичонка за спину. А, тут не надо переводить. — Иоганн!

Показался близнец киноактёра фольклорного. Брат видимо. Помоложе чуть. Но такой же чернявый и аутентичный.

— Скажи парням, чтобы не дёргались, поговорить господин пришёл.

— Аскерчи! — Десяток черкесов вышли из тени, ну, это чтобы бандюки иллюзий не строили. — Так я захожу? — и Пётр Христианович приподнял Гретхен и передал её на руки Зуберу. — Подержи пока заложницу и рожу нахмурь для зрителей. Всё по-взрослому. Аманаты не помешают.

Событие тридцать девятое

Не самый что ли прибыльный труд воровство? Бедненько в хате. Или этот парнишка, что сейчас зыркает волчонком из угла один работает, а остальные пятеро, что за столом сидят, да двое ещё в кустах колючих, да с полицейским делиться … Один с сошкой, а семеро с ложкой. Но мужички, что сидели за длинным столом в большой кухне, лодырями, жиром заплывшими, не смотрелись. Сухонькие мужички, и глазки злые, и из горячительных напитков только пиво на столе. Брехт «братцу» кивнул, тот выплеснул в окно из чьей-то кружки и Брехту налил. Ну, нет. Тут такую хрень подцепить можно, что сифилис лёгким триппером покажется.

— Вымой, как следует, с золой. И не дёргайся, мне вас убить, как руссака раздавить. (В России тараканов называют пруссаками, а в неметчине — руссаками.)

— Грет…

— Не зли меня, дядя.

Вспомнив, что дивчина занята, ангажирована уже Зубером, братец младший помыл в ведре кружку и налил в неё пива до краёв из большого, литров на пять, глиняного кувшина. Жарко же на улице, Пётр Христианович приник к деревянному краю посудины. Ну, не «Велькопоповице», но пить можно.

— Что херу надо от простых торговцев? — наблюдая, как у великана этого дёргается кадык, набрался смелости старший «братец».

— Поучаствовать хочу предложить вам, господа, в одной моей торговой операции. — Брякнул кружкой по толстой дубовой столешнице Пётр Христианович.

— Ха. — Выдохнули все пятеро сидящие за столом.

— Не буду ходить кругами, херы вы эдакие, у меня есть три миллиона фальшивых гульденов. Бумажных, естественно. Мне нужно, чтобы вы скатались все вместе во Франкфурт-на-Майне и купили на них золото, серебро, картины, дорогой оружие. Короче, всё там истратили, и чтобы часть этого товара, можно было бы, пусть и чуть дешевле реализовать здесь. Ваша доля десять процентов… Ладно. Ваша доля триста тысяч гульденов. Только не оставляйте их себе бумажками, а если и бумажками, то не моими.

— Так за подделку денег висилица, уважаемый господин. — Решил напомнить Брехту свод законов братец младший.

— Эти … очень высокого качества, лучше настоящих, — и Пётр Христианович положил перед товарищами две пачки ассигнаций австрийских. — Проверьте.

Народ забурчал и взял по несколько купюр, старший братец сходил в угол и достал завёрнутые в тряпочку белую настоящие, видимо, деньги, стали сравнивать, перешёптываясь.

— Выйдите на улицу, только не все сразу. — Темновато в хате.

Вышли братья, минут через пять вернулись.

— Да, они неотличимы от настоящих. Только новые.

— Правильно. Перед тем как ехать, и в дороге, мусольте деньги, держите в руках, над паром несколько штук подержите, по пыли вон за лавкой потрите. Нужно хорошо подготовиться. Выявить, что это подделка смогут только в банке, и то, если рядом будут две бумажки с одинаковыми номерами, и не факт, что подделкой посчитают именно мою купюру. Может, и наоборот случиться.

— А почему во Франкфурте? Это далеко.

— Это не обсуждается. Только во Франкфурте, и не вздумайте тратить по дороге, чтобы не вышли на след в Вене. Даже лучше наоборот, заедете чуть севернее или даже лучше западнее Франкфурта, и там немного в нескольких городах потратьте. Но основную долю нужно истратить во Франкфурте-на-Майне.

— Если всё так хорошо, то почему мы? Почему господин сам не сделает это?

— Хочу Гретхен сделать богатой невестой. Ладно, ладно. Мне нельзя уезжать из Вены. Дела. Могут хватиться в любой момент.

— А господин не боится…

Ой, а рожу-то скорчил, прямо страшно-страшно.

— Ты, больной, дядя? У меня Гретхен и парень, вон тот, останется. И братец твой ещё до кучи. Или нужен братец. Ну, нужен так ножен, к чему ссоры между своими. А! Стоп. Проблема у вас и у меня есть. Тут за мной ваш друг из полиции увязался. Сейчас в кустах у дороги связанный лежит. Что с ним делать?

— Оскар?

— Оскар, так Оскар.

— Пришить жирную гниду …

— Хорошо, как скажите. На вас не выйдут? — вытянул руки вперёд ладонями Пётр Христианович, успокаивая взлетевших из-за стола бандитов.

— Он, тут всем насолил, вообще обнаглел! — Хором спели бандиты. Правда, должно быть насолил. Кулинар.

— Да, без проблем. Его нужно убить или там утопить. В смысле нужно чтобы не нашли или можно чтобы нашли трупп.

— Лучше, чтобы нашли и подальше.

— Договорились. Давайте, братцы, выдвигаемся, ждёте нас на дороге, возле того сгнившего мостика, денег два мешка. Привезёт на лошади вот этот товарищ, — Брехт указал на стоящего за ним Зубера Шогенцугова.

— А Гретхен?

— Чего Гретхен? Девушку и вон того юношу мы заберём сейчас, а Зубер поменяет мешки на брата твоего. Он тоже с нами поедет. Хотя, пообещал же. Вы тогда честное комсомольское скажите, что глупостей делать не будете. Всё, расходимся. Парень пошли, не прячься. Ты не в домике.

Полицейского побили немного кувалдой по голове, что прихватили со двора, потом отнесли к Дунаю по лесной дороге и, привязав к приличному камешку, затопили, сбросив с шатающегося мостика. Оборотень в погонах, пустил пузырики и, окрашивая прозрачную воду в розовый цвет, затонул.

Почему Франкфурт? Да просто же всё — там банк Майера Ротшильда. Часть денег, несомненно, попадёт в этот банк. И тогда настанет время для второй части Марлезонского балета. Начнётся часть вторая — Патетическая. Неожиданно к Курфюрсту Гессена придёт, непременно придёт, письмо, что Майер Ротшильд печатает фальшивые гульдены. Сейчас с этим строго, отправят проверочку в банк. Должны найти двойные купюры, хоть несколько. Потом привлекут специалистов с монетного двора в Вене. Тот должен всё же фальшивки отличить. Профессионал же. Какой-нибудь завиток люди Брехта в Дербенте неправильно скопировали. Ну и что, что не найдут у семейства станка печатного, это ещё не повод, чтобы не повесить. Да и всех пятерых сыновей заодно. Уж больно большая сумма в три миллиона гульденов. А банк гессенцы национализируют. Так и на здоровье. По их душу князь Витгенштейн тоже заглянет. Уши им от мёртвого осла, а не его княжество. Не его? А чего, родственник может от широты души и отписать?! Да, точно отпишет. Брехт слово волшебное знает. «Пожалуйста». Битте.

Событие сороковое

Вино было сладкое. Даже чересчур. Пётр Христианович подвигал его щёками во рту и …выплюнул. Твою, же …! Мать вашу, Родину нашу. Читал, же сто раз, что в это время вино подслащают свинцом. Точнее, не прямо подслащали. Окись свинца (Свинцовый глёт) — белый порошок такой растворяли в вине, и раствор затем упаривали, получая сладкую жидкость. Её-то и добавляли в кислое вино. Таким способом из любой хрени, на мерло похожей и ргацетели ещё, делали вкусный, продаваемый напиток. Кларет получали. Его-то и налили Петру Христиановичу в фужер в приёмной Карла Фридриха Баденского из пафосного в голубой цветочек расписанного кувшина. Дедушка российской императрицы одеваться изволили и просил Петра Христиановича подождать, а чтобы князь не скучал, ему винишка и подали. Дедушка продолжал мутить, все хотел курфюршество своё расширить. Оказалось, что на севере Баден граничит не только с Гессен-Дармштадтом, но и с ещё какой-то мелочью. Вот новый коварный план дедулька и выработал, тем, более что по его сведениям, Талейран не очень благоволил к северному соседу. Брехт даже заморачиваться с картами не стал. Сейчас такая идёт компания по рисованию на картах новых государств, что лучше самому не лезть, можешь дров наломать, лучше пусть инициатива от дедушки исходит.

Пётр Христианович подозвал слугу, показал ему на лужу на полу паркетном, сам же выплюнул вино отравленное, и приказал принести воды и ёмкость, куда сплюнуть можно. Прямо до скрежета зубовного хотелось прополоскать рот. Свинец это не шутки. Не мышьяк, но хорошего, точно мало.

Пока слуга всем эти занимался, Брехт лобик морщил, что-то покоя в этом вине ему не давало. Что-то цепляло в голове, про свинец в вине, что-то нужное. Он прикрыл глаза, откинулся на спинку неудобного кресла и попытался вспомнить. Кого травили свинцом. Наполеона? Нет. Того точно мышьяком. Да и чёрт бы с ним пока. Ивана Грозного? Нет, того ртутью. Именно в этом времени. Кого? Кого?

— А, князь? У меня сегодня есть приглашение в Венскую оперу. Там будут давать … Бетховена, — Брехт трясанул головой. Дедушка уже в парадном костюмчике, весь в золоте, и с кучей орденов на старческой впалой грудке, стоял и чего-то ему втирал. Стоп! Бетховена! Бетховена травили вином со свинцом. Ну, не так, не специально. Сам себя травил. Во-первых, всем винам предпочитал Кларет, а во-вторых, пил его из свинцовой чаши. Ну, по слухам. И по этим же слухам пил не сильно умерено. Совсем не умерено. Алкоголиком был.

— Опера — это хорошо. Выше высочество, а не знаете, сам Бетховен будет в опере.

— Конечно. Это премьера.

— Мне два билета. Я буду с девушкой.

— У меня приглашение в ложу. Там нет никаких билетов. Я думал, вы будете кавалером моей Марии.

— Конечно. Девушка — это моя рабыня. Лекарка. Ну, не важно. Я с удовольствием побуду в этот вечер кавалером принцессы Марии Елизаветы. А вы герцог знакомы с Бетховеном?

— Нет, не имел чести. — Подумал, что пошутил Карл Фридрих. Хихикнул даже. Дурашка. Тебя забудут через десяток лет, а вот Бетховен навечно в Историю будет вписан. Попробовать его вылечить, раз уж так карта легла? Много чего про его глухоту Брехт читал в интернете. Одна из версий — это отравление свинцом. Да, даже если это и не правда, то убрав свинец из его жизни, хоть не глухоту вылечить, а жизнь продлить великому композитору. А ещё вылечить от алкоголизма. Можно попробовать его в Питер, а потом в Москву залучить, к Матрёне. Возможно, она сможет ему помочь?

Опять пропустил Пётр Христианович, о чём дедушка говорит.

— Ваше Высочество, голова просто раскалывается. Давайте я пойду отвара попью, а то, как с такой головной болью и в оперу.

— А как же предложение Талейрана? — поскучнел Карл Фридрих Баденский.

— Завтра с утра, как огурчик свеженький, я у вас. Один ведь день не даст ничего. Совет курфюрстов послезавтра.

— Хорошо, князь, не опаздывайте. Я жду вас в половине пятого. В оперу принято приезжать за час примерно. — Расстроился Карл с Фридрихом.

— Непременно.

Всю дорогу до казармы Пётр Христианович выуживал из памяти то, что читал про Бетховена. Полно всякой всячины в голове застряло. Нужно по полочкам разложить. Наверное, не всё так просто с его лечением. И в двадцать первом веке полно слабослышащих и глухих. А голова предмет тёмный и исследованию не подлежит.