Галопом по Европам

Событие пятьдесят девятое

Янычар этот был прямо как из фильма какого турецкого, про их валиде-султан. Красное платье, или халат без рукавов, сапоги из тонкой кожи без каблуков, почти, как чулки, до колена, под платьем-халатом рубашка тоже красно-коричневого цвета. На голове стриженой коротко шапка. Как бы описать её. Она из фетра, снизу круглая, а потом, оставаясь круглой, её взяли и сплюснули параллельно роже, и загнули вниз за спину, до середины спины загнули почти, что им для элитных войск лишние полметра материала жалко, посмотрели, похмыкали, и перо в центр на лоб вставили. Опять посмотрели, решили, что вычурно и перо павлинье или петушиное заменили на изготовленное из того же материала, что и вся шапка. Опять похмыкали и догадались по периметру шапки металлических круглых блях нашить. И красиво и голову от удара саблей защитит. Для завершения картины — пояс чёрный кожаный на платье, бляшками тоже металлическими украшенный, и наплечники в комплекте, тоже, видимо, от удара сабли должны защищать. К поясу пристёгнуты ножны. Это не сабля, скорее, это меч, всё же приличная ширина у этой штуки … Но и не прямой меч, оружие загнуто, как сабля. Кривой, одним словом, меч. И он короткий. Сантиметров шестьдесят всего клинок. Да, удар получается мощнее, чем у русской или любой другой европейской сабли, но раз это оружие в Европе не прижилось, то есть у него недостатки. Тот же вес. Махать, ведь, надо, а где вес, там и инерция. У Брехта все его люди в этом походе вооружены шашками образца Первой мировой. Она в районе метра длиной, почти прямая, но от настоящей шашки отличается наличием гарды, хоть и не закрывающей всю руку. Гибрид. Все откованы из шведского железа и не просто абы как, а так, как проковывают катаны в Японии. Из нескольких слоёв металла спаянных кузнечной сваркой.

Хотелось бы испытать эти два оружия в личном поединке. Нужны равные примерно соперники. Так вот. Янычары — это воины, которых воспитывают с детства опытные, прошедшие не одну войну учителя. Достойный соперник. Ну, и он своих три года почти учил. Да, и подобрал не на улице. Уже все по многу лет отвоевали.

— Гр-гыр-гыр. Бр-дыр-кын. — Гаркнул Петру Христиановичу в физиономию, обрызгав слюнями, янычарский главнюк.

— Ты берега-то видь! — Отступил на шаг Брехт. — Зубер, скажи ему по-турецки, всё, что ты знаешь о похождениях его мамы и соседского осла.

— Гыр-кыр. Быр-дыр. Крак-вяк. Лан-гар. Базар. — Спокойно, с улыбкой безмятежной на лице, начал рассказ эротический Зубер Шогенцугов.

Первую минуту красный прислушивался. Ну, черкес же предупреждал, что его турецкий далёк от совершенства, но братика его — недоучившегося муллы не было, он остался в Дербенте писать букварь и рассказы для чтения для детей на вновь созданном языке письменном. Вторую минуту красный стоял с открытым ртом. Оно понятно. Их же малышами совсем от матерей изымают, и потому узнать что-то о матери этим ожесточившимся сердцем воякам всегда хочется. Детская травма. Все наши комплексы из детства. Ну, а тут пусть и на ужасном турецком этот крестьянин рассказывает новости о его матери. Заслушаешься. Минуту на третью красный стал красным не токмо одеянием, но и ликом. И ещё этим ликом он стал грозен.

— Гр-гыр-гыр! Бр-дыр-кын!!! — наконец возопил главнюк янычарский и сделал движение подразумевающее, что он свой погнутый меч сейчас достанет и рассказчика, ага, акына этого без акыновки оставит.

Бамс, это стоящий чуть левее князь Витгенштейн не стал, хоть и очень хотелось, сравнивать мастерство сабельного боя и преимущество холодного оружия. Он аккуратно хукнул с левой в правую скулу красную от гнева. Делается это так: сильным резким движением кулак направляется в цель по максимально прямой директории. Когда кулак достигнет цели его нужно напрячь, и ещё один важный момент — нужно сделать короткий шаг левой ногой по направлению к цели, чтобы перенести всю тяжесть вашего веса на эту ногу.

— Показываю ещё раз, — Пётр Христианович, отступив на шаг, сделал потом два резких шажка вправо, и теперь уже правой впечатал в левую скулу молодца, тоже красного, что стоял чуть за спиной главнюка.

— Ефим, твою налево! — засмотрелись помощники, третий янычар меч успел из ножен достать. Но тут егерь ему прикладом по затылку съездил. Э! Хрень у этих шапок, а не защита от удара. Хрюкнув и выронив кривулину свою, янычарский охранник рухнул на палубу. А нефиг форсить. Кивер носи, он, может, и выдержал бы такой удар.

Этому эпическому действу предшествовало несколько более долгих и менее зрелищных событий. На флотилии спустили паруса и стали якоря отдавать. При этом их «Аустрия» оказалась чуть впереди всей банды разномастных кораблей и практически вплотную подошла к правой галере янычар. Надо отдать должное их умению, в смысле умению управлять галерой янычарам. Они чуть сдали назад и, сделав пару гребков одним бортом, оказались впритирку носами с галеасом. Галера пониже на полтора метра где-то и снизу там хрен чего разглядишь. Да и чего разглядывать — эти товарищи ничего не боятся, они тут хозяева, а эти европейские бараны сами принесли им добычу, нужно только сделать так, чтобы бараны не успели разбежаться. Нужно их заманить подальше в город под пушки. Столько кораблей, столько добычи, столько рабов! Ах, какие молодцы эти безбожники, вон как порадуют сегодня Аллаха.

Брехт дал команду сбросить верёвочную лестницу на галеру с борта «Аустрии», а сам всё на вторую галеру поглядывал. Нет, ну что можно сказать. Ах, какие молодцы эти басурмане, эти безбожники, они взяли и тоже почти вплотную подошли к галеасу. А потом течение ещё чуть помогло, «Аустрию, чуть развернуло, и она притёрлось левым бортом ко второй галере. Теперь и на ней ничего не видно, что творится на борту у этих варваров гуяров, тьфу — гяуров.

Событие шестидесятое

— Вяжите басурман. — Брехт, чтобы не сильно выделяться, отобрал у главнюка бежевую шапку, нацепил себе на голову и выглянул из-за фальшборта.

Нормально. Красные столпились у борта рядом с лестницей, очевидно, ждут приказа, лежащего сейчас без чуйств, главного переговорщика. Ждёте, получите.

— Вашество, — Тьфу, блин, под руку.

— Чего тебе, Ванька?

— А можно и я стрельну.

— Стрельни уж, чего, — Пётр Христианович вновь повернулся к присевшим вдоль фальшбортов черкесам и егерям. — Всё готовы?! Поехали. — Он привстал и, махнув рукой столпившимся на галере у носа янычарам, прокричал, — Вana gel! (Ко мне).

План был прост. Снизу не видно. Чего не видно? Да, ничего не видно. Создатель «Аустрии» был тот ещё перфекционист. Волна может переплюнуться через фальшборт и унести Ганса в море. Хрен ей этой волне с маслом. С рапсовым. Он построил фальшборт на судне почти полутораметровый. А ещё сама галера на пару метров ниже. В результате янычар, спрыгнувший на палубу, виден с галеры не будет ни при каких условиях. Брехт бы наблюдателя на мачту послал. Как там эта штука у моряков называется «воронье гнездо» — (англ. Crow's Nest)? Но янычары не моряки, они пехота. Потому не послали. Так план был такой. Тащил же Пётр Христианович через половину мира с собой лучников. Целых три есть. Вот они должны спрыгнувшего янычара устрелить. А двое братиков брехтовских должны подхватить обезображенный стрелой в глаз труп и утащить подальше. Освободить место для следующей мишени. Почему братики? Да две целых причины. Во-первых, здоровее их просто нет у Брехта людей. Их в мире-то на пальцах одной руки можно сосчитать. Это два метра росту и полтора метра в плечах, а рожи, как у ангелочков, кучерявенькие такие, носы, правда, тоже семейные. Орлиные. А во-вторых, пора им вливаться в коллектив, хотели стать генералами, нужно с трупоносов начинать.

До пятнадцатого янычара конвейер работал без сбоя. Вжик. И оттащили. Вжик, вжик. Это второй лучник подстраховал. Не так-то просто движущейся мишени в глаз попасть. Оттащили. И тут братик младший Кристианушка поскользнулся в лужице небольшой крови и грохнулся об палубу всеми своими футами и дюймами, да и фунтами тоже. И появившийся следом янычар успел перед смертью тревогу прокричать.

— Sıkıntı noun! — и рухнул на палубу галеры со стрелой в глазу.

«Во всем важна сноровка, закалка, тренировка». Как там дальше у Лебедева-Кумача? «Умейте выжидать, Умейте нападать».

— Огонь! — Брехт подхватил и сам пару пистолей винтовальных.

Бах, бах, бабах, бах. Всё, кончились товарищи в красных платьях.

— Ко второму борту! — И сам, отбросив два разряженных пистолета, и подхватив из коробки следующие, туда потрусил.

Люди тоже не тратили время на перезарядку. У каждого кроме карамультуков есть и два пистолета. Бах. Бах. Бах. И тут кончились. Это же не абордажные команды были. Так человек по двадцать, двадцать пять. Привыкли янычары, что все их боятся и не сопротивляются, да и чего с обычных купцов ждать. Овцы. Жирненькие. А оказывается, что кроме шакалов, есть и настоящие хищники в мире. Львы, пантеры, да много их.

— По десять человек на галеру, пошли. — Ну, на первую просто, тут уже лесенка есть, на вторую пока забросили … Брехт думал, что там могут отчалить, и потом всё пойдёт наперекосяк. Нет. Стояли смирненько, притулившись к крутому борту «Аустрии». Минут через пять, когда старший над левым десантом — Зубер Шогенцугов поднялся, назад на флагман, оказалось, что перебили всех янычар, а гребцы — это рабы и почти все они сербы, есть несколько валахов, как потом оказалось, но это не важно, важно — что рабы. И они никуда удирать не собирались. Они и не могли. Прикованы.

Вернулся и Серёгин, что правый десант возглавил, там та же картина, только кроме белых рабов на галере есть даже два настоящих негра. Арапы Петра … Христиановича. Смешно звучит.

— Курт, твой выход, — перешёл на хохдойче Брехт. — Бери десяток своих гренадёров и спускайся на правую галеру. Зубер пойдёт с тобой, будет переводить. Пристраивайтесь нам в кильватер и ни на что никак не реагируете. Рабов, если начнут кричать, вырезать холодным оружием. Пошли.

Курт это лейтенант из присланных Вильгельмом гренадёров. Они эти гренадёры были гренадёрами и в прямом и в переносном смысле. Под рукой у Вилли готовая к продаже была рота гренадёров. Люди были обучены на дальние дистанции кидать полуторакилограммовые ручные гранаты, которые представляли собой полый чугунный шар с обычным ружейным порохом внутри. Из него торчит фитиль. Брехт всегда восхищался этим родом войск. Тут простой Ванька не сгодится. Гренадер должен был быть весьма смелым и дисциплинированным солдатом, так как от него требовалось подойти к вражеским укреплениям, поджечь фитиль гранаты, выждать определённое время, чтобы не дать противнику времени бросить гранату обратно, и далеко и точно бросить гранату в противника, причём всё это под вражеским огнём с близкой дистанции. Железные должны быть тестикулы у товарищей.

Кстати, гренадёрами их уже потом испохабили. Кидают эти железные парни гренады, а потому гренадеры. Но присланные Вильгельм немцы и под второе значение этого слова подходили, не иначе, как со всего Гессена собирали здоровых дядек. Ниже метра восьмидесяти никого не было. И плечи развиты. Этот чугунный шарик зашвырнуть нужно, и чем дальше, тем лучше. Кстати, Брехт пока в этом времени не сталкивался с гренадерами, и думал, что, как и на картинке, товарищи берут в руку круглый трёхфунтовый шарик и швыряют его, ну метров на двадцать — двадцать пять. Ничего подобного. К верху гранаты приделана ремённая петля и вот за неё и кидают эту бомбочку. И летит она метров на семьдесят. А картинки? Можно и как на картинке, но скорее всего, картинки эти рисовали не специалисты в более позднее время.

Кроме ста восьмидесяти гренадёров в роте было пять офицеров. Их пришлось нанимать отдельно. Потом ещё в довесок десяток всяких каптенармусов, поваров, и прочих будущих старшин. Всё, как и в русской армии. И как вишенка на торте три барабанщика и горнист. А, да, ещё писарчук при командире роты капитане Шварцкопфе.

— Матвеюшка, а ты тоже десяток бери и на левую галеру, всё, что и Курту сказал тоже и делаешь, но идёшь за Куртом. От нас третьим, не перепутай. Драй. — И три пальца, как Пугачёва показал.

На самом деле лейтенанта звали Манфред. Ну, пафосно больно, пусть будет Матвеем. Был лейтенант чутка тормознутым. Не в смысле, дурак дураком, а любил точность. Обязательно нужно ему все детали приказа разжёвывать. А так Матвейка и есть. Рожа рязанская конопатая, с голубенькими близко посаженными глазками, отчего кажется, что косит слегка увалень деревенский. Ростом Матвейка с Брехта. Прямо неуютно стал себя князь Витгенштейн ощущать. Все вокруг стали либо с него ростом, либо выше, как братики, то ходил на всех сверху вниз смотрел. Где-то шубуршатся в районе пояса. А тут бамс, и сам вверх смотришь. Прямо когнитивный диссонанс. Вечером ложился спать великаном, а утром проснулся карликом.

Событие шестьдесят первое

Про янычар спросил у того же Зубера, как мол у них структура их войска выглядит. Много черкес сказать не мог, что от младшего брата услышал, что из разговоров воинов между собой. Выходило следующее. Основной боевой единицей корпуса янычар был полк (оджак «ocak») численностью около 1000 военнослужащих. Там дальше Брехт ничего не понял, Зубер вплетал кучу турецких слов и терминов, но Брехт и без него знал, что основу корпуса составляют подразделения типа наших Суворовских училищ. Мальчиков тренируют долгие годы. И подготовка комплексная, как и должно быть: и бегают, и на мечах своих кривых дерутся, и стреляют, но и пишут тонким пёрышком в тетрадь. Все янычары грамотные. Все отлично владеют турецким, а вот свой сербский или болгарский, или украинский, либо греческий почти забыли.

Высшие офицеры корпуса — секбанбаши и кул кяхьясы. И что, что это даёт?!

— Марат, главнюка этого янычарского спроси, кто он такой. Звание какое?

Попинали по рёбрам, глаз пригрозили выколоть, шейку порезали. Заговорил, куда денется с подводной лодки. Это ещё пальцы не отрезали и в ране острым ножичком не ковырялись.

— Он байрактар, — сообщил Марат Ховпачев минут через десять, Брехт пока за перестроением галер наблюдал. А чего, слаженно сербы работают. Что с ними делать ещё?

— Байрактар? Беспилотник? Самолёт? — развеселился князь Витгенштейн.

— Это знаменосец в их полку или оджаке.

— Спроси его, сколько в Белграде янычар.

— А! У! Ой!

— Ещё раз спроси.

— А! У! Ой!

— Отрежь ухо.

— А-а-а. Гыр-быр-дыр.

— Три полных оджака. И несколько отдельных орт. — Размазывая кровь по роже байрактара, перевёл черкес.

Наверное, не правильно перевёл Марат. Не знаменосец, а прапорщик. Ну, не важно.

— В человеках это сколько?

— Гыр-быр-тыр-дыл.

— Около четырёх тысяч.

— Солидно.

Брехт отошёл от безухого языка. Четыре тысячи, пусть и не очень хорошо вооружённых бойцов, против его двух сотен. Это перебор. Так в сказках бывает. «Махнет направо — улица, махнет налево — переулочек». Если начать партизанскую войну, и с учётом того, что подкрепления им ждать неоткуда, наоборот, турки для них такие же враги, то можно за несколько месяцев силы уравнять.

Вопрос в другом. А нахрена ему воевать с этими янычарами? Чтобы они пропускали беспрепятственно его корабли?! Нда. Аргумент. Назад ведь этому флоту возвращаться. Выходит, что либо договариваться нужно, либо истреблять полностью. Как договор соблюдают мусульмане, Пётр Христианович знал. Выгодно им — соблюдают, не выгодно, так обещание, данное неверному, можно не исполнять. То есть, всё же остаётся поголовное истребление этих товарищей, либо, на худой конец, изгнание их без артиллерии из города. Но и тут не всё гут. Могут из кустов корабли на обратном пути обстрелять. Не потопят, но людей поубивают, не сильно и широк здесь Дунай. Пуля перелетит. Значит, нужно уничтожить? Четыре тысячи?

Стоять! Бояться! У Брехта была почти полная коллекция югославских монет. Такие монетки в радость собирать. Их не чеканят новых, государство прекратило своё существование. И их не так и много дореволюционных. Так вот, на самых древних монетах сербских был их царь или король или князь, сейчас уже не вспомнить, но звали этого отобразившегося на монетах индивидуума Карагеоргиевич. Или Карагеоргий? Где-то прямо сейчас поблизости находится. Не в переносном смысле, а в прямом. Именно он и выбьет из Белграда янычар.

— Зубер, — проорал на весь Дунай Пётр Христианович, найди мне среди гребцов того, кто знает Карагеоргиевича.

Забавно звучит прочитанное в свое время про монету происхождение этого Карагеоргиевича, который Брехту нужен. Он — србляка. переводится не так интересно — коренной житель. Интересно, а где всё же сейчас этот скрбляка.