Глава 18

Стамбул, нынешние дни


Вскоре после обеда Элизабет оставила старый дворец. За воротами первого дворика она почти сразу отыскала такси и, сев в машину, дала водителю адрес пансиона Хаддбы. Но, не успев проехать и половину пути — машина как раз пересекала мост Галаты, — девушка почувствовала, что слишком взволнована для того, чтобы отправляться домой в такой ранний послеобеденный час. Повинуясь внезапному импульсу, она наклонилась к таксисту.

— Вы не могли бы отвезти меня в Йилдыз? — четко выговорила она по-английски. — В Йилдыз-парк.

Она вспомнила, что всего несколько дней назад Хаддба рассказывала ей об открывающемся из парка великолепном виде на Босфор и маленьком кафе «Мальтийский павильон», очень популярном среди стамбульцев, которые любят приходить сюда по воскресным дням, чтобы выпить чашку чая. Но в тот день, когда она впервые услышала о нем, девушка чувствовала себя слишком апатичной и вялой, а на улице было чересчур холодно для того, чтобы посещение Йилдыз-парка могло показаться приятным.

Поездка продолжалась дольше, чем ожидала Элизабет, но зато к тому времени, когда она увидела перед собой парк, небо уже расчистилось. Таксист высадил ее из машины у подножия холма, предоставив возможность прогуляться к павильону пешком.

Старый парк больше напоминал лес, а не место отдыха столичной публики, соответствовавшее описанию Хаддбы. Над по-зимнему пустынными прогалинами по обеим сторонам тропы великаны деревья тянули огромные причудливые ветви с еще трепетавшими последними осенними листами, такими ярко-желтыми, что они напомнили Элизабет золотые монеты. Девушка быстрым шагом шла по дороге, радуясь сладкому влажному запаху земли и лесному воздуху. В кронах деревьев оглушительно стрекотали галки. То ли это была ясная синева неба после нескончаемых хмурых дней, то ли ласковое тепло солнца, которое ощущало ее лицо, — девушка не могла бы сказать точно, что именно разбудило в ней внезапный прилив энергии, удививший ее саму. Горькое и тяжелое чувство, последние дни камнем лежавшее у нее в груди, стало постепенно таять.

«Мальтийский павильон» оказался небольшим сооружением в стиле барокко, выстроенным в девятнадцатом веке и окруженным подступающими к нему деревьями. Элизабет заказала себе кофе и пахлаву и прошла на мраморную полукруглую террасу, смотревшую в парк и на синеющий далеко внизу Босфор. Опавшие листья вздрагивали на каменном полу, и даже в щедром солнечном свете здесь царило то меланхоличное чувство заброшенности, которое зимы обычно придают летним увеселительным аттракционам. Наверное, это место больше соответствовало ее вчерашнему настроению, но сегодня, после посещения дворца и тех странных комнат гарема, оно не привлекало девушку. Принесли кофе, и Элизабет с наслаждением сделала первый глоток, широкий поток оптимизма внушал самые смелые надежды. Она непременно отыщет недостающий фрагмент текста, если не здесь, то дома, в Англии, и обязательно разузнает, что случилось с Селией Лампри.

Более чем когда-либо испытывала она сейчас потребность поделиться с кем-нибудь своими мыслями, рассказать о необыкновенном переживании, испытанном ею в гареме дворца, но рядом никого не было. Может быть, стоит позвонить Эве? Нет, лучше дождаться возвращения в пансион и позвонить из своего номера, разговор по мобильному телефону обойдется слишком дорого. Поделиться впечатлениями с Хаддбой? Но она пока не хочет уходить из парка, с Хаддбой она поговорит вечером. На террасу, где до сих пор она сидела в полном одиночестве, поднялась какая-то пара. Мужчина и женщина, судя по виду, уроженцы Стамбула, заняли столик недалеко от нее, у самого края мраморного полукруглого выступа. На секунду у девушки мелькнула шальная мысль подойти к этим людям и подробно рассказать историю англичанки елизаветинских времен, оказавшейся в турецком гареме.

Нет, этого делать не стоит. Улыбнувшись про себя глупости подобной идеи, она уселась поудобней, откинула голову, подставила лицо солнцу и закрыла глаза. Чувствуя, как ласковое тепло согревает кожу, девушка приготовилась к тому, что перед ее мысленным взглядом возникнет лицо Селии, но вместо этого в ее памяти проплыли картины, увиденные сегодня. Череда маленьких комнат, дворики, потрепанные ковры на полах, диван, на котором словно сохранился отпечаток чьего-то тела, лохмотья покрывал.

Элизабет сунула руку в карман, нащупала гладкий прохладный осколок и достала его. На ладони лежало блестящее, белое с синим рисунком стеклышко.

— Амулет на счастье, — так сказала Берин, когда она показала ей свою находку. — Предполагалось, что подобные вещи отгоняют злых духов. Вы, наверное, видели, у нас в Стамбуле продают такие на всех углах?

— Мне нужно показать это на выходе?

— Да нет, — улыбнулась Берин. — Можете оставить себе. Дешевая безделушка с ближайшего базара. Их можно найти где угодно. Наверное, обронил кто-то из посетителей. — Взгляд, который она бросила на Элизабет, стал озабоченным. — Вы хорошо себя чувствуете?

— Почему вы спрашиваете?

— Мне показалось, что вы как-то побледнели, вот и все.

— Нет, ничего. — Пальцы девушки сомкнулись, крепко сжав гладкое стекло. — Я прекрасно себя чувствую.

Теперь, сидя на террасе зимнего кафе, она еще раз внимательно рассмотрела свою находку и осторожно опустила стеклышко обратно в карман. Затем вынула из сумки блокнот, авторучку и стала записывать приходившие в голову мысли, возникавшие вопросы, в общем то, что могло бы иметь значение для ее исследования. Поток догадок и загадок.

«Пол Пиндар», написала она в самом верху страницы. Затем «Селия Лампри. Кораблекрушение в девяностых годах шестнадцатого века».

«Почти четыре сотни лет отделяют меня от тех событий, — мимолетно подумала она, — а могло бы и четыре тысячи».


«Тогда главный между ними, — ручка побежала по листу блокнота, — отбросил ее прочь и, разгоряченный видом крови, ударил капитана в бок своим ятаганом и пригвоздил его прямо к двери в тайное то убежище, где женщины сидели, и разрезал его тело пополам, так что…»


Она остановилась, ручка замерла, потом принялась бездумно скользить, обводя написанные буквы.

«Итак, двойная травма. Эта девушка не только захвачена в плен накануне собственной свадьбы, она оказалась прямой свидетельницей жестокого убийства отца».

Элизабет невидящими глазами уставилась на страницу.

«А ее отношение к Пиндару? Любила ли она его? Горевала ли она? Оплакивала ли она свою потерянную любовь, как оплакиваю ее я?»

Прогоняя непрошеные мысли, Элизабет тряхнула головой и заставила себя вернуться на нейтральную почву.

Первый и главный вопрос: как могла оказаться записанной история о Селии Лампри? Возможно ли, что девушка сама рассказала о собственной жизни? Прожила ли она достаточно долго для того, чтобы выйти замуж за любимого человека, родить ему детей, уехать с ним в Алеппо…

«Национальный биографический словарь», многое рассказавший о Поле Пиндаре, разумеется, ни словом не упомянул о его жене, но это обстоятельство, конечно, не доказывает, что ее не было. Статьи на фамилию «Лампри» также не оказалось. Но факт остается: кому-то история этой женщины была известна настолько хорошо, что к нему обратились с расспросами о Селии.

Ручка продолжала лениво вычерчивать узоры, обводить некоторые из букв.

«Итак, тысяча пятьсот девяносто девятый. Тот самый год, когда Томас Даллем, органный мастер, построил замечательную диковинку, преподнесенную в дар султану. Что ж, по крайней мере его история известна».

Элизабет отыскала в записях отрывок, выписанный ею из книги Хэклита. Теперь она держала в руках сильно зачитанную фотокопию дневника Томаса Даллема. «Рассказ об чудесном органе, доставленном Великому султану, и других любопытных матерьях. 1599». В дневнике автор описывает свое путешествие на корабле под названием «Гектор», принадлежавшем Левантийской торговой компании, рассказывает о том, как после шести месяцев плавания этот подарок, на который возлагали столько надежд купцы-предприниматели, оказался основательно испорченным, так как весь его сложный механизм был погублен морской водой. Даллему вместе с помощниками пришлось восстанавливать его буквально из ничего, каждый день они отправлялись во дворец султана, где был установлен орган, и работали там дотемна. Далее дневник рассказывает о дружбе, возникшей между английскими работниками и турецкими янычарами, приставленными охранять их, и о том, как в один прекрасный день турки позволили Томасу украдкой бросить взгляд во дворик гарема.


«…однажды он провел меня маленьким, вымощенным мрамором двориком и показал окошко в стене, знаком пояснил, что сам он не пойдет к нему, а мне можно. Тогда я приблизился туда и понял, что это дверь, причем очень толстая и огражденная с обеих сторон железными прутьями, но через решетку эту увидал я султановых наложниц числом более тридцати, какие играли в мяч в соседнем дворике. С первого взгляда я принял их было за мальчиков, но потом увидал, что у них длинные волосы, убранные жемчужными нитями, и по некоторым другим признакам уразумел, что это девушки. Ох, это были самые красивые девушки в мире… Я стоял и не мог сдвинуться с места, и до того долго стоял, что тот, который привел меня туда, рассердился и знаками стал показывать, что надо уходить. Он кривил рот и несколько раз стукнул своей палицей о землю, чтобы я не смотрел, а мне больше всего в жизни не хотелось уходить, потому что такой красоты никогда не видывал.

Но я ушел все-таки с этим джемогланом[47] туда, где нас дожидался драгоман, что по-ихнему значит переводчик, и поведал ему, что видел человек тридцать наложниц их повелителя. А драгоман велел мне забыть об этом и никому никогда не рассказывать, особенно туркам, а не то тому, который привел меня, будет смерть, хоть сам он и не осмелился даже подойти к окошку, а не то что посмотреть на красавиц. Хотя я так долго на них смотрел, они меня вовсе не видали, потому что к стене той и не подходили. Если б они приметили меня, тоже б стали рассматривать и удивляться, как я сам удивлялся, глядя на них».


Элизабет опустила руку, державшую листы, и задумалась. Существует общеизвестное мнение о невозможности контактов с женщинами из гарема. Но дневник Томаса Даллема со всей очевидностью свидетельствует, что женская половина дворца оказалась гораздо более доступной. Для органного мастера и его проводника такая эскапада могла бы закончиться смертью, узнай кто об этом, но, по-видимому, искушение рассказать об увиденном английским друзьям было слишком велико. Кому он мог похвастаться? Снова подставляя лицо стамбульскому солнцу, Элизабет чуть прижала веки пальцами и опять увидела перед собой полутемные коридоры дворца. Что-то в этом зрелище не дает ей покоя, вселяет в нее недоумение. Что же это? Она снова принялась водить ручкой по бумаге.

«Я полагала, что это очень печальное место, — с внезапной ясностью подумала она. — Но оказалось совсем не так. Мне послышался легкий топот бегущих быстрых ног, где-то недалеко прозвучал веселый смех».

Она отложила блокнот и откинулась на спинку кресла, удобно закинула руки за голову. Мысли привольно бродили, но это не мешало ей. «Живи легко», — сказал кто-то из великих, только кто? Вот так и приходят в голову самые интересные идеи. Девушка ощущала растущую уверенность в себе, какой-то внутренний инстинкт ободрял ее. Скоро все прояснится, многое станет понятным, как только она сумеет обдумать имеющиеся факты и разложить их по полочкам. Мариус стал бы насмехаться над ее методом — если это вообще можно назвать методом.

«Ну и что?» — сказала она себе с легким пожатием плеч.

Террасу по-прежнему щедро заливало солнце, и Элизабет медлила уходить. Кофе она допила и теперь медленно отламывала маленькие ломтики пахлавы и клала в рот, после чего каждый раз тщательно облизывала кончики пальцев.

Вдруг что-то, чему она сама не могла бы дать названия, заставило ее обернуться и взглянуть в тот дальний угол, где расположилась стамбульская пара. Наверное, она почувствовала, что они смотрят на нее, их внимание сковало ее движения и заставило оглянуться. Но оказалось, те люди уже ушли, а на их месте сидит какой-то мужчина.

Взгляд Элизабет на мгновение утонул в его глазах, и она торопливо отвернулась, смутно надеясь, что он не заметил, как она на него посмотрела.

Чувствуя себя несколько глупо, она выпрямилась и, построже насупившись, уставилась перед собой. Девушка почему-то решила, что незнакомец подойдет к ней и сделает попытку познакомиться, но ничего подобного не произошло.

«С чего бы мне сейчас уходить? — отважно спросила она себя. — У меня есть еще немного пахлавы».

И девушка принялась медленно доедать лакомство. Отламывала по кусочку, подносила ко рту и проглатывала. На пальцах оставались вкусные медовые крошки.

«Наверное, это едят с помощью ложки, но руками оно как-то вкуснее», — подумала она.

Затем облизнула пальцы, тоже чрезвычайно медленно, один за другим. Она чувствовала, что незнакомец продолжает следить за нею.

«Что ты затеяла?» — гневно спросила она сама себя, но своего занятия не прекратила.

И не потому, что полностью игнорировала внимательный взгляд незнакомца, просто в его глазах было что-то такое, что лишало ее действия всякого неприличия. Он спокойно сидел и смотрел на нее. Смотрел с видом… Что было в его взгляде? Элизабет попыталась подыскать подходящее слово. Одобрение? Да, что-то вроде этого. Настоящий бальзам для ее измученной души. Солнечный свет после долгих дней холода и дождя.

«Но это же смешно, в конце концов, — снова шепнул ей внутренний голос, — ты его совершенно не знаешь».

А другая часть ее существа говорила, что это совершенно не важно. Она его никогда больше не увидит.

В какой-то момент Элизабет почувствовала — в этой уверенности присутствовала сюрреалистическая нотка: незнакомец догадался о том, что она знает, что он наблюдает за ней. Неожиданно для самой себя девушка встала, схватила сумку и, не оглядываясь, стала спускаться с холма.

Загрузка...