Гарем

Глава 25

Стамбул, нынешние дни

Прогулка Элизабет и Мехмеда по Босфорскому проливу была назначена на ближайшую субботу, которая пришлась уже на середину декабря.

Согласно инструкциям, полученным от Хаддбы, девушка вышла из пансиона ранним утром и на такси отправилась в сторону маленького дока, расположенного у моста Галаты, где у причала стояла лодка Мехмеда, а сам Мехмед должен был ее там встречать. Прибыв на место, она позвонила по телефонному номеру, названному предусмотрительной Хаддбой, сообщила о себе и теперь ожидала его прихода.

— Элизабет, доброе утро.

— Доброе утро.

Мехмед оказался выше ростом, чем она помнила.

— Похоже, что мы с вами выбрали удачный для прогулки день.

«До чего приятный у него голос», — мелькнула у нее быстрая мысль. Она ожидала, что он поцелует ее руку, как в тот раз при прощании, но почему-то он этого не сделал.

— Хаддба велела мне взять вот это.

И девушка показала ему корзинку для пикника.

— А-а, завтрак. Наша Хаддба никогда ни о чем не забывает. Но позвольте мне донести ее. — И он освободил девушку от довольно увесистой клади. — Вы, должно быть, сердитесь на меня за то, что пришлось субботним утром встать в такую рань?

— Совсем не сержусь. Я люблю рано подниматься.

— Похоже, мы с вами воспитаны в одинаковых правилах. — Он на ходу обернулся и бросил ей через плечо улыбку. — Мой дядя говаривал, что тот, кто просыпается рано, съедает все сливки дня.

Лодка Мехмеда оказалась небольшим катером. Взяв курс из устья залива Золотой Рог к Босфору, они отправились в путь. В такой ранний утренний час лодок на воде почти не было, день начинался холодным, но погожим рассветом, ясный небосвод переливался на востоке розовыми и золотыми красками. Со стороны Мраморного моря к входу в Босфор подступала целая флотилия огромных, как бегемоты, танкеров. Элизабет могла довольно отчетливо разглядеть столпившиеся там, выкрашенные в черный и красный цвета корабли.

Мехмед проследил за ее взглядом.

— Вам нравится это зрелище?

— У меня просто захватывает дух.

Он улыбнулся проявлению такого энтузиазма.

— О, вы смеетесь надо мной? — спросила она, тут же в душе отметив, что такое допущение ее почему-то совсем не обижает.

Мариус часто подшучивал над ней, но его отношение было донельзя обидным и унизительным. Сейчас же она ни в малейшей степени не чувствовала себя униженной, скорее даже наоборот, манера поведения Мехмеда волновала и слегка возбуждала ее. Возможно, на нее действовала необычность окружающей обстановки.

— Видите ли, как правило, люди предпочитают смотреть на скользящие по воде парусники, или, скажем, стройный корвет, или на один из тех океанских лайнеров, которые теперь стали заплывать и к нам. Но не на эти… постойте, дайте припомнить, как их называют у вас в Англии. — И он бросил на нее поддразнивающий взгляд. — Ах да, нефтеглоты.

— Но вы только взгляните на них, — сказала девушка. — Они ведь по-настоящему красивы: такие огромные и вместе с тем… такие легкие. Они кажутся невесомыми, как облака, так легко скользят они по воде на линии горизонта.

— Эти корабли поджидают своей очереди пройти Босфором по направлению к Черному морю. Фарватер тут очень узкий, и в прежние дни, когда люди селились в домах, стоящих у самой воды, им случалось проснуться и увидеть нос корабля в собственной гостиной.

Мехмед сначала выбрал курс ближе к западному берегу пролива, где они могли увидеть дворцы и маленькие причалы, изящные яхты и круизные лайнеры, стоящие в гавани Бебека.^[59] Здесь, на воде, шум большого города стих. Мимо лодки в глубине скользили розовые медузы, бледные и почти прозрачные, их щупальца казались похожими на волосы русалки. Девушка удивительно непринужденно чувствовала себя в присутствии этого человека, они говорили друг с другом с такой же легкостью, как и молчали.

— Вы сегодня очень задумчивы, — заметил Мехмед.

— Ничуть. Я пытаюсь вообразить, каким этот город был раньше, до того как…

— Вы хотите сказать, до того, как к нам явились эти ужасные автомобили и чуть не задушили до смерти своими выхлопными газами?

— Нет, — улыбнулась она. — Я имела в виду много, много раньше. В столетии примерно шестнадцатом.

И хотя она вовсе не собиралась этого делать, Элизабет рассказала ему историю любви Пола и Селии со всеми подробностями: о торговой компании Леванта и о том даре, который ее представители поднесли султану, описала механический орган с часовым циферблатом, фигурками ангелов и щебечущими птицами. Рассказала о кораблекрушении и о том, как в одной старой книге нашла отрывок из письма, написанного на древнем пергаменте.

— По этой причине я и приехала сюда, в Стамбул. Для того, чтобы попытаться отыскать утраченную часть этого документа.

Мехмед умел слушать. Он ни разу не перебил ее вопросом, глаза его смотрели внимательно. Когда девушка замолкла, он задумчиво произнес:

— Никогда не предполагал, что рассказ о научном исследовании может оказаться таким захватывающим. В ваших устах он звучал подобно приключенческому роману.

— Иногда я и сама воспринимаю эту историю как настоящий детектив, — отозвалась Элизабет. — Возможно, потому она меня так и занимает, хотя Хаддба считает, что сидеть над книгами целыми днями просто глупо.

Порыв холодного зимнего ветра заставил Элизабет вздрогнуть и поплотнее закутаться в пальто. О других причинах, заставивших ее помчаться в Стамбул, она не упомянула.

Над холмами восточных берегов Босфора наконец проглянуло бледное солнце. Лучи его скользнули по крышам домов, на мгновение превратили серые воды в голубые.

— А дальше? Что с ними случилось дальше? Вам удалось отыскать здесь, в Стамбуле, какую-нибудь нить?

— Относительно Селии — никакой. Я обратилась за разрешением провести изыскания в архиве, но ответа пока не получила. Они требуют все новых и новых бумаг, рекомендательного письма от моей руководительницы и прочего. С архивами всегда такая история, они хотят, чтобы вы точно указали источник, с которым намерены работать. — Она вздохнула. — А исследователь как раз и должен поработать в архиве, чтобы узнать, какой именно источник ему понадобится.

— Типично византийское коварство. — Он бросил на нее понимающий, смеющийся взгляд. — Значит, пока ваша прекрасная соотечественница из шестнадцатого века остается для вас полной загадкой, не так ли?

— Пока да. Но у меня есть чувство, что… Не знаю, смогу ли его описать.

— Что же это за чувство?

— Ну, понимаете, чем больше я думаю о ней, тем сильнее становится моя уверенность в том, что ей удалось спастись, иначе просто не могло быть. — Элизабет заметила, что для убедительности прижимает к груди руки. — Ведь в противном случае кто бы мог описать ее историю?

— Разве это не могло произойти при каких-нибудь других обстоятельствах? — высказал предположение Мехмед. — Не находите ли вы, что вероятно и более простое объяснение? Вы склонны думать, что под ярмом рабства люди оставались до самой смерти, но, судя по тому, чему нас учили в школе, могу сказать, что в Османской империи рабов очень часто отпускали на волю, причем делали это по самым разным причинам.

— Разве могли отпустить какую-либо женщину из сераля самого султана?

— Именно из сераля их чаще всего и отпускали. Если женщина за несколько лет пребывания в гареме так и не привлекла внимания повелителя, она получала приданое, и ее выдавали замуж за какого-нибудь высокопоставленного чиновника. Особенно часто это случалось с приближенными самой валиде. Такие поступки относились к числу ее благодеяний и сильно повышали авторитет повелительницы. К тому же, поскольку считалось, что женщины получают в гареме прекрасное воспитание, а их связи с обитателями дворца могли быть чрезвычайно полезны, честолюбивому чиновнику такой брак мог казаться очень желательным. Вполне возможно, что вашу Селию Лампри постигла та же участь.

— Возможно, вы и правы.

Элизабет задумалась над тем, какую непостижимо странную атмосферу она ощутила в тот день, когда находилась во дворце. Она испытала ее не только в апартаментах самой госпожи валиде с их двойными стенами и тайными проходами, скрытыми за деревянной обшивкой. Эта необычность чувствовалась гораздо сильнее в путанице крохотных комнаток, душных, без окон, с их прогнившими полами и вызывающей клаустрофобию теснотой муравейника, там, где обитали самые простые, незаметные обитательницы гарема. При посещении дворца она почти не усомнилась в том, что Селии удалось покинуть его. Объяснение Мехмеда, безусловно, логично, но не слишком ли оно примитивно?

— А если б ей удалось расстаться с дворцом, что в таком случае могло с ней случиться? — спросил он у девушки.

— Именно это я и хочу выяснить.

— Вы думаете, ей посчастливилось разыскать своего английского торговца?

— Да, я так думаю.

Он снова улыбнулся.

— В таком случае ваша очаровательная история не только имеет детективный сюжет, но и весьма романтична. Но если вас действительно интересует то, каким был Стамбул в шестнадцатом столетии, — Мехмед обернулся, — тогда взгляните сюда.

Элизабет посмотрела в указанном направлении и увидела, что представший перед ее глазами силуэт города походит на старинную картину. Поднявшееся солнце золотило окутывавший город туман; седые от древности стены прихотливо вились и тонули в зелени парков; позлащенные купола, стройные минареты, острые пики кипарисов мягко устремлялись к ясному небу. По прихотливой игре света в этом призрачном тумане город словно вырастал из водной глади, поднятый могучими руками джиннов.

Примерно к полудню их катер достиг Анадолу-хисар, деревушки, расположенной к северу от Бебека, там, где соединялись воды стремительного Босфора и Черного моря. Лесистые берега окаймляли пролив с обеих сторон, в них еще тонули клочья ночного тумана, и кое-где у кромки воды виднелись фигуры рыбаков с удочками.

Мехмед подвел катер к берегу, и они оказались в маленькой бухточке, где спокойно стыла вода, а в ее неподвижной глади отражались зеленые кроны деревьев.

— Прибыли. Я намерен пригласить вас на обед, Элизабет. А если повезет, то и показать вам танцующих дельфинов.

— А корзинка, которую приготовила для нас Хаддба?

— В декабре? Увольте. — Он рассмеялся и протянул руку, помогая девушке выйти на берег. — Не беспокойтесь, прошу вас. Думаю, Хаддба не обидится на нас.

Мехмед знал о существовании здесь рыбного ресторанчика, в котором, хоть время года и не располагало к тому, столы были выставлены на террасу под открытым небом, а предупредительный официант предложил им занять столик у самой воды. Дожидаясь заказа, Элизабет и Мехмед разговаривали, следили за рыбачьими шхунами и лодками, за неправдоподобно огромными чайками, подпрыгивающими на воде, словно невиданные поплавки.

Он рассказал девушке о своей семье — отец турок, мать француженка, четверо братьев. Она — о своих родителях, живших неподалеку от Оксфорда, не имевших, кроме нее, других детей, о своей подруге Эве, ставшей ей ближе, чем сестра. Они так легко понимали друг друга, что беседа текла без всякого напряжения.

— У вас есть близкий человек? — спросил он. — Я имею в виду друга, оставленного в Англии.

— Был. — Она не отвела глаз от больших бакланов, низко летевших над водой. — Мы расстались.

Никаких объяснений не потребовалось. В памяти возник образ Мариуса, «впервые за весь день», — подумала она и ужаснулась. Сейчас он представился ей в виде злого скачущего фигляра, который, махая рукой, все удалялся и удалялся, пока наконец не исчез совсем, превратившись в едва различимый клубок дыма.

Она с улыбкой повернулась к Мехмеду.

— А у вас?

— Та же история. Или примерно та же.

Чтобы время текло незаметно, он заказал порцию свежего миндаля, и в тот момент, когда он отвлекся, разговаривая с официантом, девушка бросила на него внимательный взгляд. Мехмеда нельзя было назвать красивым, подумала она, но его облик, безусловно, привлекал внимание и вызывал расположение.

— Какой ваш любимый напиток? — вдруг обернулся он к ней.

— Нужно подумать… А вы что будете пить? Мне, пожалуй, ананасового сока, — ответила она.

— Сок? В декабре? Не глупите, пожалуйста.

— Что же в таком случае?

— Водка. Конечно, это будет водка. Например, «Grey Goose». Вам тоже?

— Но вам ни за что не угадать, какой мой любимый напиток.

— Готов поспорить, что угадаю.

Она покачала головой.

— Могла бы поставить миллион фунтов, что нет.

— Шампанское.

— Шампанское? Гм, должна признать, что вы близки к истине, но нет, не угадали.

Беседа искрилась подобно золотым нитям.

— Что же в таком случае?

— Чай из термоса.

— Чай из термоса? — Мехмед от души расхохотался. — Да, не ожидал. Вы бы с легкостью могли выиграть у меня миллион фунтов. Но, — тут он откинулся на спинку стула и чуть прищурил глаза, — зато могу поспорить, что угадаю, какое ваше любимое блюдо.

— О?

Девушка улыбнулась, но, заглянув в его устремленные прямо на нее глаза, вдруг прочла в них такое откровенное желание, что оно буквально захлестнуло ее. На секунду она даже испугалась, что может прямо сейчас упасть в обморок.

— Пахлава. — Теперь его взгляд скользнул к ее губам. — Я бы многое отдал, чтобы увидеть еще раз, как вы едите пахлаву.

В это время принесли заказ, но Элизабет едва могла проглотить маленький кусочек. Не потому, что не испытывала голода, а потому, что совсем не хотела показывать, насколько она смущена. Конечно, мысленно девушка тут же отмела всякую двусмысленность из его слов, притворилась, что поняла их в самом буквальном смысле и не собирается над ними много размышлять. Но все равно боялась, что так или иначе выдаст себя: своей внезапной нагрянувшей неловкостью, скованностью движений, дрожью в руках, которая появлялась всякий раз, когда она бралась за вилку или поднимала стакан с водой, тут же проливая ее на скатерть. Итак, значит, все-таки он узнал ее. Но она должна была признаться себе, что в глубине души в этом и не сомневалась.

И хотя беседа их текла как раньше, чудесное настроение удачного дня резко изменилось. Вместо прежней легкости пришло напряжение такой мощи, будто воздух между ними, каждая его молекула были заряжены электричеством невиданной силы. Откуда оно взялось? Элизабет не могла — вернее, не решалась — дать ответ на этот вопрос.

«Я не готова, я не смогу пойти на такие отношения», — твердила она себе. Понимала, что он, безусловно, замечает охватившую ее внезапно враждебную настороженность, но обращается с ней не так, будто просит прощения, а с безукоризненной, но ласковой предупредительностью.

— Вы замерзли, Элизабет.

Это не было вопросом, он видел это сам, потому что наблюдал за ней.

— Нет, мне очень хорошо, — ответила она, прекрасно зная, что пробирающая ее дрожь не укрылась от его глаз.

— Я закажу вам вина.

— Не надо, прошу вас.

— Надо. Выпейте, и вам сразу станет теплее.

Он подал официанту знак, и вино было немедленно подано.

Поднося к губам бокал, она снова увидела, что Мехмед не отрывает взгляд от ее рта. Подчас его отношение к ней было почтительным отношением слуги к королеве, а подчас совсем другим, даже, она могла бы сказать, противоположным. Усилием воли девушка сумела подавить охватившую ее дрожь. Когда Мехмед перегнулся через стол и коснулся рукой ее губ, она едва смогла удержаться и не отпрянуть от него.

— Пушинка. — Она почувствовала на своих губах прикосновение его пальцев. — Пушинка была около вашего рта, вот и все.

Потом она ощутила тепло его руки на своей щеке.

— Элизабет… — начал он.

— Нет, не надо. Я не… Я не должна… — с лихорадочной торопливостью заговорила она.

И в эту минуту раздался звон лежавшего перед ним на столе телефона. Мгновение оба смотрели на него, ничего не предпринимая.

— Что мне следует сделать? — тихо спросил он. — Снять трубку или не надо?

Элизабет отвела рукой волосы от щеки.

— Думаю, вам лучше ответить на звонок.

И он нажал кнопку.

— Evet?^[60] — произнес Мехмед в трубку и заговорил по-турецки. Затем, к ее удивлению, перешел на английский: — Да, конечно, сию минуту.

И вдруг она увидела, что он протягивает трубку ей.

— Это вас, — произнес он. Глаза его смеялись.

— Меня? Как меня? — Ничего не понимая, она взяла из его рук мобильный телефон. — А… алло. Ах, здравствуйте. Да, я еще в Стамбуле. Да. Но откуда?.. Я рада, что вы позвонили. О, в самом деле? Какая прекрасная новость. Я сразу же проверю. Благодарю вас.

Когда она прекратила разговор, они некоторое время не могли оторвать друг от друга глаз.

— Но откуда?..

И тут оба от души расхохотались.

— Конечно же, ей дала ваш номер Хаддба.

— Разумеется. Кто это звонил, Элизабет? Ваша подруга Эва?

— Нет. Звонила моя руководительница из Оксфордского университета, доктор Эйлис. Не дождавшись ответа на звонок по номеру моего мобильного телефона, она позвонила в пансион, и Хаддба дала ей номер вашего.

Девушка протянула ему мобильник, он принял его и задержал ее руку в своей. В этот раз она не торопилась забирать ее.

— Она сообщила вам важные новости?

— Да. — Она опустила глаза и увидела, что ее пальцы утонули в его ладони. — И очень приятные. Возможно, ей удастся идентифицировать тот портрет Пола Пиндара, который я обнаружила здесь, в Стамбуле. Помните, я вам рассказывала? Репродукция в книге о торговой компании Леванта.

— Да-да. Конечно же, я помню.

Она чуть пошевелила пальцами, чувствуя тепло и гладкую кожу его ладони.

— Репродукция была такого плохого качества, что мне не удалось разобрать никаких деталей.

Не поднимая глаз, она следила за тем, как его палец чуть передвинулся и теперь ласкал кожу ее запястья.

— Возможно… — Девушка едва могла говорить, голос ее прерывался. — В общем, она написала мне на электронный адрес. Я потом посмотрю.

— Хотите сделать это прямо сейчас? — И он протянул ей свой телефон.

— Нет. — Она медленно покачала головой.

Опустилось молчание. С усилием Элизабет подняла глаза и вдруг увидела, что он улыбается. И тотчас все стало по-прежнему, снова между ними установились легкость и взаимопонимание.

— Ну и что вы собирались мне сказать? — мягко спросил Мехмед.

Может быть, это вино сделало ее чуть более смелой? Она наклонилась к нему и тихо произнесла:

— Мне кажется, меня хотели соблазнить.

— Да ну? — Он взял ее руки в свои, поднес к губам и поцеловал. Сначала запястье, потом раскрытую ладонь. — А у меня сложилось совершенно иное мнение.