Гарем

Эпилог

Оксфорд, нынешние дни

Ранним промозглым утром, на первой неделе зимнего семестра,^[78] Элизабет стояла на лестнице библиотеки восточных литератур, ожидая назначенной здесь встречи со своей руководительницей, доктором Эйлис. Выпавший накануне снег к этому раннему часу уже превратился в потоки грязи, и даже золотистый цвет кирпичной кладки театра Шелдона казался в это хмурое утро унылым и серым.

— Рада нашей встрече и скажу, что выглядите вы просто замечательно, — тепло приветствовала девушку Сьюзен Эйлис, маленькая энергичная женщина лет шестидесяти с небольшим. — Стамбул определенно пошел вам на пользу.

— К тому же мы с Мариусом расстались. Вы, наверное, и это имели в виду? — не могла не улыбнуться Элизабет.

— Ха! — Непосредственный возглас радости сорвался с губ немолодой женщины. — Я так и подумала. — Она снова клюнула быстрым поцелуем щеку девушки, и до той донесся слабый запах старомодной пудры. — Но возвращение все равно было радостью для вас, надеюсь?

— Конечно. Я бы ни за что на свете не согласилась пропустить предстоящий разговор.

— Вы имеете в виду наше свидание с экспертом по манускриптам ранней эпохи? Да, я бы тоже не согласилась. Надеюсь, им придется сознаться в несостоятельности некоторых смелых заявлений. «Не представляет интереса», — их первые слова, насколько мне помнится. Но, как вам тоже известно, это обычная их отговорка, особенно когда информация о сделанном открытии поступает от женщины.

Маленькие глазки ученой дамы сверкали воинственной решимостью. Издалека донесся звон часов, немногочисленная стайка студентов промчалась мимо, оседлав велосипеды и узкими лучами фонариков разрезая пасмурный свет утра.

— Должно быть, уже девять часов. — Доктор Эйлис постукивала теплыми сапожками друг о друга, чтобы не замерзнуть. — Пойдемте в здание, подождем его там. На улице можно просто умереть от холода.

Элизабет последовала за руководительницей, и обе женщины оказались в скудно освещенном коридоре, в конце которого виднелись двери читального зала. Здесь все выглядело как и всегда: пол, крытый линолеумом; не слишком просторный зал с рядами голых деревянных столов; стены, заставленные бесчисленными книжными полками; древние каталожные ящики с пожелтевшими карточками; на стене между двумя окнами портрет сэра Гора Узли,^[79] педанта с крючковатым носом.

Книги, переданные когда-то в дар библиотеке Полом Пиндаром, были уже отобраны для них и стопкой выложены на тележку. Элизабет, полная любопытства, стала брать одну за другой, она раскрывала их и рассматривала, любуясь красотой каллиграфии. Где-то за стеной послышался звонок служебного телефона.

— Это и есть подношение Пола Пиндара библиотеке Оксфордского университета? — с интересом осведомилась доктор Эйлис.

— Пол Пиндар дружил с Томасом Бодли, и, по всей вероятности, тот обратился к нему с просьбой приобретать во время путешествий книги для собрания, которое он начал в то время формировать. Перед нами последовавший за просьбой результат.

— Когда эти книги были приобретены Оксфордом?

— Подношение датируется тысяча шестьсот одиннадцатым годом, хотя сами книги, разумеется, много старше.

— О, это безусловно так. Много, много старше. — Доктор Эйлис взяла одну из книг, взглянула на последнюю страницу. — Обратите внимание на инвентаризационные номера, эти книги числятся среди первых нескольких тысяч, составивших Бодлиану. Каким темам они в основном посвящены, вам известно?

— Главным образом, астрономии и медицине. Насколько понимаю, это учебники, я выписала из старого латинского каталога аннотации на них.

Элизабет стала рыться в своей сумке в поисках блокнота с записями.

— Довольно необычный выбор для профессионального коммерсанта, не находите?

— Можно так сказать. — Но, подумав, девушка возразила: — Нужно заметить, Пол Пиндар был весьма неординарным человеком. Ученым его можно назвать с таким же успехом, как купцом или отважным предпринимателем.

— Звучит чрезвычайно привлекательно. — Доктор Эйлис разразилась неожиданным смехом. — Нет ли у вас случайно его телефона?

Она достала из сумки пару очков в модной овальной оправе и надела их, затем продолжила:

— К тому же его отличала любовь ко всякого рода техническим новшествам, насколько я помню по портрету, где он изображен с компендиумом в руке. Нужно сказать, что для елизаветинской Англии увлечение разного рода новинками характерно в той же степени, что и любовь к головоломкам. Например, этот компендиум являлся великолепным образцом научных достижений своего времени. Он давал возможность определять время суток, причем не только в дневные часы, но и ночью, — по положению звезд можно было устанавливать направление с помощью компаса, измерять высоту зданий. Этот прибор обладал еще и другими полезными приспособлениями. Мне любопытно, на каком именно из нынешних изобретений остановил бы свой выбор такой человек, как ваш герой, в наши дни, если б был жив? Думаю, что скромный мобильный телефонный аппарат его бы не удовлетворил. Скорее он бы обзавелся последней моделью ноутбука или даже карманным компьютером.

— Наверное, скромная книга показалась бы ему не слишком привлекательной.

— Разумеется, такой человек читал бы только с экрана.

— И уж наверное, не стал бы водиться с библиотечными работниками.

— Он? Ни в коем случае! При том, что нынче можно ознакомиться с работами первоклассных специалистов в Интернете.

Элизабет рассмеялась. Энтузиазм доктора Эйлис в отношении последних технологических достижений был общеизвестен среди ее молодых коллег, большинство из которых, по ее насмешливому замечанию, едва научились справляться с видеоплеерами.

С волнением девушка раскрыла старинную книгу, странным образом она показалась ей чуть меньше, чем в тот ноябрьский день. «Бодли, 10», так и есть, она сверилась с записью в собственном блокноте.

— Вот именно здесь, в этой рукописи, и находился фрагмент текста, написанного на пергаменте. Он был вложен в этот томик, название которого: «Opus astronomicus quaroum prima de sphaera planetarum».

Кожаный переплет книга получила много позже того времени, когда была написана, но запах — слабый, чуть пряный, солоноватый, такой, словно ее долго хранили в матросском сундуке, — бумага сохранила. Девушка пристально всматривалась в наклонную вязь черных и красных букв, скользнула пальцем по обрезу манускрипта, ощутила грубый край толстых липких на ощупь страниц.

«И книга тоже, — мелькнула у нее знакомая мысль, — она тоже дожидалась четыре сотни долгих лет, прежде чем ею заинтересовались».

— Вы не находите довольно забавным то, что нам до сих пор приходится пользоваться каталогом, составленным на латыни? — прервала ее размышления доктор Эйлис.

— Думаю, из-за этого не стоит волноваться. Я не сомневаюсь, что в самом ближайшем времени мы получим возможность знакомиться с такими рукописями в режиме онлайн, — заметила Элизабет. — Но это будет уже совсем не то, не правда ли?

— Что вы имеете в виду?

На девушку строго смотрели стекла очков ее руководительницы.

— Э-э, видите ли, я помню волнение, которое испытала, когда впервые взяла в руки пергамент с написанным на нем отрывком из письма. И то удивительное чувство, когда я держала на ладони компендиум Пола Пиндара. И ощущение, когда я смотрю на такие манускрипты.

Элизабет взглядом указала на небольшую стопку книг, покоящихся перед ними.

— Моя дорогая, вы всегда остаетесь безнадежным романтиком.

— Я? Мне так не кажется. Уверена, так думают многие, и это потому что… — Элизабет помялась мгновение, подыскивая нужное слово, — потому что такие вещи — плод человеческого труда. Вспомните о тех людях, кто задумывал и писал их, о других, кто читал и размышлял над ними. Над этими книгами склоняли головы многие поколения людей. Потому и кажется, что подобные вещи хранят в себе прошлое, историю людей, которым они когда-то принадлежали. Строки на вот этой странице когда-то писал ныне забытый всеми сирийский ученый, и я могу прикоснуться к ней. — Она беспомощно пожала плечами. — Кто это был, как вы думаете? Наверное, это навсегда останется неизвестным, как и то, каким образом английский торговец-предприниматель стал обладателем научного труда по астрономии.

— Вы совершенно правы. Я с вами полностью согласна, но хотела бы заметить, что такие происшествия сугубо случайны, и мы должны быть чрезвычайно осторожны, моя дорогая, пытаясь прочесть историю книги. — Доктор Эйлис потянула из рук девушки книгу и перелистала несколько страниц. — Прежде всего следует отметить прекрасный почерк автора, — задумчиво проговорила она, разглядывая аккуратные черные и красные строки. — И еще кое-что: что бы ни содержалось в каталожном описании, я не поверю, что эта книга была учебником. Скорее это была записная книжка какого-то ученого-астронома. Обратите внимание, некоторые страницы так и остались незаполненными.

— Да, а я и не заметила.

Элизабет тоже стала присматриваться к книге. Некоторые из страниц сохраняли свою девственную чистоту, другие были аккуратно заполнены странными символами и непонятными цифрами, которые она никак не могла интерпретировать, на третьих написанное вдруг неожиданно обрывалось, как будто автора внезапно отвлекли в середине работы.

— Доктор Эйлис? — окликнул их чей-то голос сзади.

— Да, Сьюзен Эйлис — это я. А вы, должно быть, эксперт по рукописям раннего периода?

— Ричард Омар. — Молодой человек обменялся рукопожатием со старшей из женщин. — Это вы обнаружили фрагмент текста, написанного на пергаменте?

— Нет, увы, не я, хоть с радостью приписала бы себе честь такого открытия. Эта удача выпала на долю моей молодой коллеги, она перед вами. Элизабет Стейвли, научный работник.

— Добрый день. — Он обернулся к Элизабет и тоже поздоровался. — Думаю, вы будете рады новой встрече с этим материалом.

Молодой человек достал из портфеля пластиковый конверт. Среди других бумаг, содержавшихся в нем, Элизабет разглядела пергамент и немедленно узнала его по водяному пятну.

— Рада, что вы захватили его с собой. — Сердце ее подпрыгнуло от счастья. — Вы позволите вынуть пергамент?

— Конечно, конечно. — И молодой человек протянул ей конверт. — Можете рассмотреть его как следует.

Элизабет достала пергамент, поднесла к лицу и потянула носом.

— О-о, — вырвался у нее разочарованный возглас.

— Что-нибудь не так?

— Он перестал пахнуть.

Молодой человек весело рассмеялся, белые зубы ярко блеснули на темном негритянском лице.

— Разумеется, запах исчез. Пергаментам полагается пройти необходимую обработку, прежде чем мы получаем к ним доступ. Таким образом, работа становится безопаснее для старых документов. А чем он пах, не припомните? — с любопытством спросил он.

— Ничем особенным. — Элизабет чувствовала себя довольно глупо. — Знаете, как вообще пахнут старые книги.

Она положила пергамент на стол, та же хрупкая страница цвета настоявшегося чая, расплывшееся пятно от пролитой на него когда-то воды.

Глаза ее быстро бегали по знакомым строчкам.

Элизабет сунула пергамент в конверт и закрыла его.

— Вам известно, кем она была?

Устроившись за соседним столом, Ричард Омар уже настраивал свой ноутбук.

— Селия Лампри? Дочерью капитана одного торгового судна.

— Это-то я знаю, — усмехнулся он. — Представьте, я его прочел, этот фрагмент. Я хотел сказать, не удалось ли вам узнать больше, предполагал, что вы провели исследование. Всегда ведь интересно узнать, чем закончилась история, не так ли? Девочка получила своего мальчика или нет?

— Кого вы подразумеваете под словом «мальчик»?

— Хм, мальчик всегда найдется. — Омар нахмурился и принялся сосредоточенно разбирать путаницу проводов, настраивать соединение. — Я говорил вот о чем. Этой англичанке удалось спастись после кораблекрушения, но удалось ли ей спастись от своих спасителей?

— Вопрос довольно каверзный, знаете ли, — задумалась на минуту Элизабет. — Долгое время я была убеждена в том, что Селия Лампри сумела освободиться из плена и что впоследствии ей тем или иным способом удалось покинуть гарем. В противном случае, каким образом до нас мог бы дойти рассказ о ней, такой живой, подробный, — помните фразу о намокших юбках, ставших тяжелыми как свинец? Как вы считаете, мужчина мог бы так написать?

— Э-э, возможно, нет.

— Вот и я так думаю. Поэтому мои мысли и шли в этом направлении. Но теперь я допускаю и другую возможность, более того, я положительно уверена в том, что спастись Селии не удалось. Как вы выразились, девочка своего мальчика не получила.

— Но если не она написала эту историю, то кто же в таком случае?

— И по какой причине она была написана? Вот над этим-то я и ломаю голову, стараясь узнать как можно больше.

— На мой взгляд, — вмешалась в беседу доктор Эйлис, — это письмо производит впечатление свидетельства очевидца, человека, видевшего все своими глазами.

— В таком случае если автором письма была не Селия, то нам остается только предположить, что на корабле оказался кто-то другой, тоже спасшийся в катастрофе, — высказал свое предположение Ричард. — Это допущение кажется весьма вероятным, не так ли? Например, этим кем-то могла оказаться одна из монахинь.

— Одна из монахинь? — рассмеялась доктор Эйлис.

— Я так думаю.

— Вы всерьез допускаете мысль о том, что кто-то из экипажа турецкого военного корабля мог содействовать спасению монахинь? Да я не сомневаюсь в том, что их в первую же минуту побросали за борт одну за другой!

— Но почему вы считаете, что монахини — это обязательно старухи? Насколько я припоминаю, по крайней мере одна из них была молодой женщиной.

— Вы правы, Ричард, — подхватила Элизабет, — я и сама об этом думала. Но даже если одну из них увели в плен вместе с Селией, то, по всей вероятности, их тут же разлучили. А содержание письма заставляет нас думать, что рассказчику была известна история всей жизни Селии. Как могла одна из этих монахинь знать о том, что происходило с девушкой на протяжении всей жизни?

— Ладно, какая разница. — Он пожал плечами, словно внезапно потерял интерес к предмету разговора. — В конце концов, вы историк, вам и думать над этим.

— А теперь, мистер Омар, — перешла на деловой тон доктор Эйлис, — что вы нам можете сообщить по поводу указанного пергамента? Признаться, меня удивило ваше внимательное отношение к нему — как правило, наши обращения к вам, компьютерным специалистам, остаются без ответа.

— В общем, вы, наверное, правы. Сначала он меня не заинтересовал. Обычно я работаю с источниками более раннего времени и теми, которые записаны на веллумах. Но в данном случае, к счастью для вас, как оказалось, парень, который обрабатывает материалы позднего периода, сейчас в отпуске и этот пергамент переслали мне. Когда же я стал знакомиться с его содержанием, история заинтересовала меня: английская девушка в гареме Большого Турка, о подобном мне слышать не приходилось. — Ричард обратился к Элизабет: — Потом я заметил кое-какие особенности, что-то, что натолкнуло меня на мысль… Впрочем, лучше посмотрите сами, это легче показать, чем объяснить.

Пальцы молодого человека забегали по клавиатуре.

— Первый этап работы с такого рода источниками в наши дни — это цифровая фотосъемка. Довольно незамысловатая процедура, в результате которой получается вот такое изображение. Видите?

На экране появился четкий фрагмент письма.

— Почерк опытного писца, чувствуется твердая, уверенная рука. — Доктор Эйлис внимательно вглядывалась в экран. — Легко читается. Ну с этим справился бы любой студент. Можете ли вы нам сообщить что-нибудь поинтересней?

— Что касается материала носителя, на котором создан источник, могу сказать, что, несомненно, он был изготовлен в Османской империи. Хотелось бы только отметить одну деталь, которая может вам показаться любопытной: сохранились следы печати, видимо находившейся на первой странице, которая до нас не дошла и ныне является утраченной. Следы довольно четкие, и они указывают на итальянское происхождение. Если быть более точным — венецианское.

— Ах, так вот откуда взялась ваша теория о монахинях. — Элизабет улыбнулась Ричарду и обернулась к руководительнице, поясняя свою догадку: — Помните, в письме было упоминание о том, что на борту корабля находились монахини из конвента Святой Клары в Венеции?

— Прекрасно. Есть что-нибудь еще?

— Вы знаете, действительно есть. Первое, что меня очень удивило, это не содержание письма, а то, как оно было написано. Обратите внимание на широкие поля, оставленные автором. — Ричард указал на оригинал. — А еще более удивительна оборотная сторона пергамента. Она оставлена совершенно пустой! — На экране компьютера появилась вторая фотография. — Как видите, на ней не имеется ни единого знака, она совершенно чистая.

— Что из этого?

— Но пергамент в шестнадцатом столетии был исключительно ценным предметом! Слишком ценным для того, чтобы оставлять его неиспользованным. Как я уже сказал вам, я работаю с источниками, составленными на веллуме, это рукописи, созданные много ранее данного письма. Так вот, эти веллумы имели такую ценность, что монахам случалось соскабливать предыдущий текст, чтобы получить возможность записать какие-то более новые данные.

— Вы говорите о палимпсестах, конечно? — уточнила доктор Эйлис.

— Именно о них. С недавнего времени в нашем распоряжении имеется технология, так называемое получение флюоресцентных изображений, которая позволяет нам видеть уничтоженные ранее тексты. Так сказать, читать между строк.

— И вы хотите сказать, что использовали рентгенофлюоресценцию при работе с этим пергаментом? — Глаза доктора Эйлис загорелись интересом.

— Нет, при работе с ним я ничего не использовал, — рассмеялся Ричард Омар. — Но данная технология подсказала мне саму идею. С этим пергаментом я работал по принципу старого доброго фотошопа. — Едва заметная пауза и замечание невинным тоном: — Хотя с этим справился бы любой студент.

— Принимаю. Ваше замечание справедливо, — торжественно заявила доктор Эйлис. — А теперь будьте хорошим мальчиком и расскажите, что вы тут обнаружили, мы буквально сгораем от нетерпения.

— Так вот, пока я размышлял, к чему было оставлять так много пустого места, мне вдруг пришла в голову мысль, что это место вовсе и не являлось пустым. Метки, нанесенные пером и чернилами, сохраняются прекрасно, как вы сами видите, но если предположить, что они были нанесены с помощью другого инструмента, хоть карандаша, например?

— Вы имеете в виду, что здесь могли иметься карандашные строки и они впоследствии оказались стертыми?

— Совершенно верно. С течением времени знаки, нанесенные грифелем, исчезают сами по себе, но остаются мельчайшие углубления от надавливания его довольно твердым концом. По крайней мере, именно такое явление я часто наблюдаю на веллумах. Как бы то ни было, существует довольно несложный способ разобрать исчезнувшее изображение, для этого надо только подвергнуть носитель облучению волнами различной длины, то есть различных участков спектра, и изучить полученное изображение. Облучение ультрафиолетом мне ничего не дало, но когда я использовал инфракрасное облучение…

Омар на мгновение замолкает, так опытный артист делает короткую паузу перед тем, как предъявить зрителям кролика, вынутого из собственной шляпы.

— И?

Короткий полет пальцев над клавиатурой.

— И я получил вот это.

На экране возникло негативное изображение первоначального текста: по черному фону бежали белые строки письма. Элизабет пристально всмотрелась в них.

— Но они абсолютно идентичны прочитанным нами.

— На этой стороне пергамента — да. Но я говорил об обратной его стороне.

Еще несколько «кликов» по клавиатуре — и на экране вместо пустой страницы внезапно возник новый текст. Едва различимая, почти хаотичная паутина строчек была выведена такими крохотными буковками, что в первую минуту Элизабет не могла разобрать ни слова. Но они, эти слова, были — и сейчас светились перед ее глазами неземным синим цветом, будто нанесенные рукой призрака.

Несколько минут собравшиеся перед компьютером, пораженные, молча смотрели на экран.

— Ну и ну, — первой нашлась доктор Эйлис. — Что же тут написано?

— Мне ничего не различить, — нервно сказала Элизабет. — Вы не могли бы увеличить изображение?

Ричард молча кивнул.

— О боже!

Она почувствовала, как слезы подступают к ее глазам.

— Что? Что там?

— Кажется, это стихи.

— Прочтите же их, Элизабет.

И она начала читать.

Пронзительный звонок телефона на столе библиотекаря нарушил глубокую тишину. Первой заговорила Сьюзен Эйлис:

— Что ж, примите мои поздравления, молодой человек. Находка абсолютно уникальная. Редкостная, скажем так.

Ричард Омар поклонился, благодаря за комплимент.

— Я понял, что это не вся утерянная часть найденного вами письма, — обратился он к Элизабет, — но похоже, ваше предположение оказалось в конце концов верным. История кончилась довольно печально.

— И когда вы меня спрашивали о девочке с мальчиком, вы, оказывается, уже все знали?

— Только в том случае, если стихотворение было написано Селией Лампри. Вы полагаете, что она действительно могла быть его автором, не так ли?

— О, я думаю, да. Даже уверена в этом, хоть предполагаю, что документально это не может быть доказано. И знаете, — тут она обратилась к своей руководительнице, — я склоняюсь к вашему мнению о том, что природа наших предположений о событиях прошлых времен несколько двойственна. Подчас нашего очень ограниченного познания, познания вот на столько, — пальцами она отмерила микроскопическое расстояние, — оказывается достаточно для того, чтобы мы сами задали себе вопрос о том, сколько мы, собственно говоря, не знаем. Что ушло из мира реального навсегда?

И она снова обернулась к экрану.

Какой дверью? Неужели Селия действительно сумела отыскать ту дверь с заржавленными толстыми прутьями, сквозь которые загляделся на обитательниц гарема Томас Даллем? Хотя нет, это, похоже, было в другом месте, она ведь ни словом не упомянула об этой решетке. Элизабет нетерпеливо провела рукой по волосам.

— Похоже на то, что, когда Селия написала эти стихи, она видела Пола в последний раз. Вернее, надеялась увидеть. Что же с нею случилось на самом деле? Кажется, этого мы так никогда и не узнаем.

Доктор Эйлис поняла ее сразу и подхватила мысль:

— Но кто-то же знал. Кто бы ни написал это стихотворение — вполне возможно, что его автором действительно была Селия Лампри, — он с полнейшей точностью знал, что она не вышла на свободу. Вполне вероятно, что послание было написано — а случиться это могло годы спустя после описанных в нем событий — совершенно иным человеком, возможно, даже другой наложницей, но тем, кто знал ее историю и знал саму Селию. И даже больше того, тем, кто любил ее настолько, чтобы записать все и послать письмо Полу Пиндару, назвав его «мой возлюбленный друг».

— Мне кажется, что догадка Ричарда верна. Очень похоже на то, что автором письма оказалась одна из монахинь, бывших на корабле.

— Вы хотите сказать, что они обе остались в живых после кораблекрушения? — Доктор Эйлис вопросительно подняла брови. — Что ж, в конце концов, это вполне вероятно. Но при этом их обеих должны были купить в одно и то же время, возможно, это сделало одно и то же лицо, после чего обе молодые особы, скажем так, были одновременно переправлены в сераль султана. Какова вероятность такого события, как вы считаете?

— Очень мала, конечно, — согласилась печально Элизабет.

— Но разве не с событиями примерно такой степени вероятности мы с вами и имеем дело почти постоянно? — Ричард укладывал свой переносной компьютер в портфель. — С той или иной долей удачи. Везение. Совпадение. Наиболее невероятные, почти невозможные события происходят едва ли не ежесекундно. Например, каковы были шансы на то, что через столько лет отыщется фрагмент чьего-то письма? Или что я обнаружу это стихотворение? Примите во внимание и то, что два года назад подобное открытие не могло бы состояться, ведь данной технологии еще не существовало. Мы бы просто не сумели ничего увидеть!

Они уже собрались оставить читальный зал, когда Элизабет взяла в руки пластиковый конверт и в последний раз взглянула на пергамент.

— Она будто выждала нужный момент. Сама выбрала время появления.

— О чем вы? — Ричард надел пальто и теперь обматывал шею шарфом.

— О Селии. Я понимаю, как смешно и несерьезно это звучит, но, — она оглянулась на руководительницу, — у меня такое чувство, будто это сама Селия отыскала меня, хоть на самом деле произошло прямо противоположное. Не знаю даже, почему мне так кажется, понимаю, как это глупо, в конце концов. Возьмите его. Благодарю, мне он больше не понадобится.

На ступенях лестницы все распрощались. Когда Ричард Омар оставил их, Сьюзен Эйлис восторженно принюхалась к чуть морозному воздуху и воскликнула:

— Смотрите, каким замечательным оказался нынешний денек!

И вправду — небо прояснилось, под лучами солнца ярко сверкал снег.

— Ну, куда теперь? — Она бросила на девушку лукавый взгляд.

— Вы имеете в виду, не собираюсь ли я обратно в Стамбул? — Элизабет смущенно рассмеялась. — Да, видимо, в самом скором времени я туда отправляюсь.

— Вообще-то я говорила о том, куда вы идете сейчас.

— Мы договорились встретиться с Эвой, но чуть попозже. Поскольку мне рано идти к ней, — Элизабет взглянула на часики на запястье, — можно я провожу вас обратно в колледж?

— Буду признательна.

Некоторое время обе женщины шли в молчании.

— Знаете, я все время спрашиваю себя о том, что же, что случилось с Селией на самом деле? — задумчиво проговорила девушка. — И мне кажется, что конец ее истории именно в этом: в том, что я наткнулась на фрагмент пергамента, потом отыскался компендиум. А теперь стихотворение. Вот так, по кусочкам, мы и складываем ее историю.

— Четыре сотни долгих лет не видеть света дня.

— Что? — Элизабет остолбенела от изумления. — Что вы сказали?

— Я сказала: четыре сотни долгих лет не видеть света дня, а что?

— Нет, ничего, конечно. Но именно эти слова только что пришли мне в голову.

Обе женщины остановились и уставились друг на друга.

— Как странно, — хмыкнула доктор Эйлис, окидывая собеседницу недоуменным взглядом. Потом чуть склонила голову набок, будто к чему-то прислушиваясь: — Почему я, собственно, так сказала?