Гарольд, последний король англосаксов

ГЛАВА 8 ГАРОЛЬД КАК ЛИЧНОСТЬ

Мы уже видели Гарольда в роли эрла Восточной Англии; мы видели его изгнанником и могущественным эрлом Уэссекса и теперь оставили его у подножья английского трона, но что можно сказать о нем как о человеке? Как только мы пытаемся разглядеть личность за событиями и поступками, возникает множество вопросов. Как он выглядел? Какой имел характер? Какие отношения были у него с его родными? Кто были его друзья и соратники? Когда речь идет о человеке, жившем в раннем Средневековье, ответить на эти вопросы очень сложно. Главная трудность состоит в отсутствии источников, на основании которых можно обсуждать эти темы; а поскольку правление Гарольда оказалось недолгим, а затем его имя было сознательно предано забвенью, проблема стоит особенно остро. Немногие дошедшие до нас свидетельства, очевидно, пристрастны; в зависимости от отношения к событиям 1066 года, в которых Гарольду довелось сыграть центральную роль, авторы стремились представить его в белом или в черном цвете. Тем не менее крупицы сведений, разбросанные по разным источникам, позволяют набросать его портрет.

Что известно о внешности Гарольда? Применительно к человеку Средневековья ответить на подобный вопрос нелегко, поскольку в те времена в искусстве символ и аллегория значили гораздо больше, чем внешнее сходство. Немногие сохранившиеся раннесредневековые «портреты» передают скорее впечатление, чем реальный облик. Глядя на них, трудно понять, как человек на самом деле выглядел; они отражают, скорее, его представление о себе, а также тот образ, который видели (или желали видеть) другие. Нам отчасти повезло, поскольку в нашем распоряжении имеются два разных, независимых друг от друга, изображения лица Гарольда — на гобелене из Байо и на монетах⁵²⁶, которые он выпускал, пока был королем. Оба «портретa» условны и исполняют репрезентативные функции, но у них есть достаточно общих черт, чтобы предположить, что они соответствуют, более или менее, внешнему облику Гарольда. Он изображен с длинными волосами и с усами, по обычаю англосаксонской знати⁵²⁷. Усы, столь удивлявшие позднее нормандцев⁵²⁸, вероятно, считались отличительным знаком воина: недаром составители Англосаксонской хроники указывают, что Леофгар, воинственный капеллан Гарольда, продолжал носить усы после того, как его назначили епископом⁵²⁹. На монетах у Гарольда имеется аккуратно подстриженная борода: возможно, он отпустил бороду после того, как стал королем, но не исключено, что борода являлась просто знаком, подтверждающим важность его нового статуса. В связи с последним предположением следует заметить, что король Эдуард изображен на гобелене из Байо с бородой; поскольку бороды присутствуют почти во всех изображениях разных англосаксонских королей, трудно сказать, является ли в данном случае борода реальной деталью или указанием на возраст и положение. «Портрет» Гарольда на монетах по стилю (в том числе характерной прорисовкой шейных мышц) весьма напоминает изображения на монетах первых римских императоров и, похоже, создавался под их влиянием. Он не столько передает подлинный облик короля, сколько показывает, каким Гарольд хотел себя видеть. При выборе рисунка для монеты последнее слово было за королем, даже если — как в случае с монетой Agnus Dei короля Этельреда II — первоначальная идея принадлежала архиепископу. Вероятно, желание Гарольда сказалось в том, что на монетах он представлен в облике решительного и сурового воителя.

Автор «Жизнеописания короля Эдуарда», ориентируясь на сведения, полученные от королевы Эдит и, возможно, на свое мнение, утверждает, что Гарольд был статен, изящен и силен⁵³⁰. Позднее он добавляет, что Гарольд был выше своего брата Тости и «закален и бесконечных трудах». При всей схематичности и традиционности этих характеристик не следует рассматривать их просто как панегирик. Доказательством силы Гарольда служит знаменитый эпизод гобелена из Байо, в котором он вытаскивает двух воинов Вильгельма из зыбучих песков во время переправы через реку Куэнон⁵³¹. О его выносливости лучше всего говорят события осени 1066 года, когда он совершил подряд два марш-броска по 190 миль и после каждого из них выдержал жестокую битву⁵³².

Обращаясь к следующему вопросу — о характере Гарольда, стоит заметить, что в том же «Жизнеописании короля Эдуарда» говорится, что он был мудр, терпелив, великодушен, доблестен, сдержан и предусмотрителен, суров по отношению к противникам⁵³³. Такое описание весьма льстит Гарольду, и следует проверить его, сопоставив с тем образом, который складывается из действий Гарольда в бытность его эрлом и королем.

В характере Гарольда четко прослеживаются две стороны, воплотившиеся в двух символах, сопровождавших его на жизненном пути. Первый — это знак на его личном штандарте, представлявший собой, по свидетельствам источников, фигуру воина, вышитую золотом и драгоценными камнями⁵³⁴. Он характеризует Гарольда как достойного наследника воинских традиций его англосаксонских и датских предков. Среди имен его сыновей присутствуют имена Эдмунд и Магнус⁵³⁵, не встречавшиеся ранее в его роду. Эдмунд почти наверняка был назван так в честь Эдмунда Железный Бок, доблестного короля-воина, защищавшего Англию от Кнута, а Магнус — в честь Магнуса Норвежского, завоевавшего Данию. Оба эти властителя, вероятно, воплощали для Гарольда героический идеал. Если вспомнить о предположительных личных связях Годвине с Эдмундом Железный Бок, гипотеза, что его внук получил имя в честь короля, кажется весьма правдоподобной; относительно Магнуса сомнений быть не может, поскольку это имя, повторяющее прозвище Карла Великого[41], было придумано специально для Магнуса Норвежского, ставшего первым его обладателем. Гарольд, по-видимому, подбирал в свое окружение людей под стать себе: вспомним Леофгара, его личного каппелана, который после назначения на епископскую кафедру продолжал носить усы на воинский манер и отправился в военный поход против валлийцев⁵³⁶. Военные кампании 1063 и 1066 годов⁵³⁷ неоспоримо доказывают, что Гарольд имел воинские навыки и талант. Это признает даже Вильгельм из Пуатье⁵³⁸, который описывает его как человека воинственного, доблестного и жадного до наград и восхищается его победой над Харальдом Суровым, королем Норвегии.

Однако имелась и другая грань. Ее символическим выражением может служить монета, которая должна была быть выпущена по случаю вступления Гарольда на трон. На одной ее стороне помещен портрет короля, а на другой — латинское слово «рах», «мир». Можно было бы расценить это как случайность или злую иронию судьбы, но мы знаем, что для английских королей того периода изображения и надписи на монетах являлись важным средством саморепрезентации. Гарольд в этом смысле не был исключением: известно, что после его вступления на трон монеты стали чеканиться по новым штампам. Монеты типа «рах» выпустил в начале своего правления король Эдуард, по-видимому, в знак того, что смутные времена миновали и отныне в королевстве воцарится мир⁵³⁹. Возможно, Гарольд повторил надпись, чтобы подчеркнуть преемственность с королем Эдуардом, чьим законным наследником он являлся. Но не исключено, что слово «рах», как призыв к миру и обращение к Христу, имело для него более глубокий смысл, поскольку оно соответствовало его глубинным желаниям. Можно вспомнить, сколько раз Гарольд искал пути к примирению, а не начинал войну, даже в тех случаях, когда такая тактика не отвечала его непосредственным интересам. Он неоднократно договаривался с Гриффидом Уэльским и эрлом Эльфгаром, хотя окончательное изгнание Эльфгара пошло бы на пользу родичам Гарольда⁵⁴⁰. В 1065 году он согласился на изгнание Тости, чтобы избежать междоусобной войны, нанеся серьезный урон своей семье⁵⁴¹.

Сочетание военных умений и талантов с искренним миролюбием, вероятно, и породило те качества, за которые восхваляет Гарольда автор «Жизнеописания короля Эдуарда». Есть ли у нас подтверждения его правоты? Об уме и доблести Гарольда говорят практически все его действия, и даже настроенные враждебно нормандские хронисты не отказывают ему в этом⁵⁴². Терпение и сдержанность проявились в полной мере в его взаимодействиях с эрлом Эльфгаром и королем Гриффидом, а также с нортумбрийскими мятежниками: во всех этих случаях Гарольд вел переговоры, вместо того чтобы применить силу. Он проявил великодушие по отношению к Олаву, сыну Харальда Сурового, после блистательной победы у Стемфорд Бридж. Меры, которые Гарольд принял, чтобы подготовиться к нападению Вильгельма и наладить отношения с северными эрлами, свидетельствуют о его предусмотрительности. Но при необходимости он мог быть суров; достаточно вспомнить его расправу с Гриффидом, отказ поддержать Гости и реакцию на вторжение Харальда Норвежского в 1066 году⁵⁴³.

Как мы видим, характеристика, которую дал Гарольду автор «Жизнеописания короля Эдуарда», подтверждается фактами и представляет собой нечто более серьезное, чем панегирик. Мало того, в «Жизнеописании» не все поступки Гарольда оцениваются положительно, упоминается по крайней мере о двух его недостатках. Говорится, что он не делился с другими своими планами, а также слишком легкомысленно относился к клятвам⁵⁴⁴. Оба этих утверждения могут являться независимыми свидетельствами, но могут оказаться и умозаключениями, сформулированными задним числом, когда стала известна история о визите Гарольда в Нормандию. В таком случае, очевидно, они представляют меньший интерес, хотя их все равно стоит обсудить. Если, как пишет Эадмер⁵⁴⁵, Гарольд отправился в Нормандию по своей инициативе, чтобы выручить родичей, первый упрек, адресованный ему автором «Жизнеописания», может подразумевать, что он никому не сообщил о своих намерениях. Поступи он иначе, другие отговорили бы его от этой затеи. В какой-то мере подобная версия подтверждается полным отсутствием упоминаний о поездке Гарольда в Нормандию в английских источниках. Однако, как мы уже говорили, едва ли кто-то в Англии реально мог предупредить Гарольда, поскольку о планах герцога никому не было известно. Соответственно, у нас нет оснований считать, что Гарольд из-за собственной беспечности угодил в расставленную для него ловушку. Другое дело, если в более ранней версии той же истории, на которую опирались и Эадмер, и автор «Жизнеописания», говорилось, что король Эдуард предупреждал Гарольда об опасности поездки в Нормандию, но тот не внял совету.

Слова о «легкомысленном отношении к клятвам» также могут подразумевать «нормандский эпизод». Хотя, как мы уже сказали, клятва не была добровольной, а значит, не имела силы, у близких к Гарольду людей она вызывала серьезное беспокойство. В раннем Средневековье нарушение клятвы расценивалось как покушение на общественные устои. Как бы то ни было, ни одну из перечисленных гипотез невозможно проверить, и разумнее всего не заниматься этим более.

Обратимся теперь к характеристикам, которые дают Гарольду нормандские хронисты. Первое, что бросается в глаза — откровенно неприязненное отношение авторов к Гарольду, которое у Вильгельма из Пуатье доходит до почти истерической ненависти. В разных местах своего сочинения хронист именует Гарольда «подлейшим из людей», «безумцем», «жестоким убийцей», «врагом добра и справедливости», утверждая одновременно, что он был «развращен богатством и роскошью»⁵⁴⁶. Среди поношений изредка проскальзывают расплывчатые одобрительные высказывания, касающиеся ума и доблести Гарольда. Сам тон высказываний Вильгельма из Пуатье порождает обоснованное недоверие. Обвинение в убийстве несправедливо, поскольку оно относится к гибели этелинга Альфреда, к которому Гарольд непричастен (хотя бы в силу возраста). Если Гарольд был таким негодяем, каким его описывает нормандский хронист, почему англосаксы так твердо стояли за него, что он сумел «заставить весь народ англов нарушить верность герцогу»?⁵⁴⁷ На самом деле негативные характеристики, которыми наделяют Гарольда нормандские источники, основаны на одном-единственном обвинении, из которого проистекает все прочее: обвинении в нарушении священной клятвы, данной в Нормандии.

Тот факт, что Гарольд принес Вильгельму клятву на святых мощах, а потом нарушил ее, расценивался как свидетельство его порочности, поскольку любой человек, нарушающий клятву, наверняка лжец и обманщик, которому нельзя доверять. Клятвопреступление рассматривалось как серьезное нарушение закона, подрыв важнейших социально-политических установлений и измена Богу. Однако если Гарольд действительно оказался в ситуации, когда только принесенная клятва могла избавить его от заточения у герцога, то он наверняка полагал, что его действия можно оправдать. Его последующие поступки ясно свидетельствуют, что он не считал себя связанным этой клятвой. Возможно, он попросил и получил у кого-то из священнослужителей освобождение от нее. У нас нет сведений о том, что Гарольд нарушал клятвы в других случаях, скорее, факты говорят об обратном. В 1055, 1058 и 1065 годах король поручал ему сложные переговоры, которые, несомненно, предполагали торжественное принесение клятв в качестве гарантий нерушимости достигнутого соглашения. Даже Вильгельм из Пуатье пишет, что до поездки в Нормандию Гарольд был «самым... уважаемым»⁵⁴⁸ из эрлов короля Эдуарда. В 1065 году, когда Тости обвинил его в подстрекательстве нортумбрийцев к бунту, Гарольд опроверг обвинение клятвой, и автор «Жизнеописания короля Эдуарда», несмотря на симпатии к Тости, полностью принимает это доказательство. Ложная клятва, данная в Нормандии не укладывается в логику характера Гарольда и была принесена под давлением обстоятельств.

Все вышеприведенные рассуждения подводят нас к вопросу о религиозных чувствах Гарольда, повлиявших, как можно предположить, и на его отношение к священной клятве, вырванной у него Вильгельмом. Его каппелан Леофгар был скорее воином, чем священником, но Гарольд, насколько нам известно, искал духовного руководства у благочестивого епископа Вульфстана⁵⁴⁹. Он содействовал назначению Вульфстана на кафедру Вустера в 1062 году⁵⁵⁰ и много раз лично просил у него совета. Говорится, что Гарольд совершил паломничество в Рим и раздавал там щедрые пожертвования⁵⁵¹ (вероятно, это было в 1056―1057 годах). На гобелене из Байо показано, как он молится в церкви в Бошеме о благополучном путешествии в Нормандию⁵⁵²; он также останавливался и молился в церкви Святого креста в Уолтеме по дороге к Гастингсу в 1066 году⁵⁵³. Обсуждая земельные владения Гарольда, мы видели, что он числился среди дарителей многих монастырей, в том числе в Мальмсбери, Питерборо и Абингдона, а также кафедрального собора в Вустере. Кроме того, подобно многим другим влиятельным людям в Англии того времени, он взял под свое особое покровительство религиозную общину Уолтема, и это дало весьма впечатляющие результаты.

В четвертой главе мы упоминали, что Гарольд щедро одарил земельными владениями и прочим драгоценным имуществом церковь Святого Креста, построенную им в Уолтеме в 1060 году, на земле, пожалованной ему королем Эдуардом. Гарольд даровал общине, находившейся под началом декана Вульфвине и состоявшей из 12 регулярных каноников и школьного наставника, 70 гайд земли, а также золотую и серебряную церковную утварь и роскошные богослужебные облачения; некоторые из этих вещей были византийской работы. Он также преподнес в дар церкви пятьдесят девять священных реликвий, приобретенных в Англии и на континенте, в частности, в Риме⁵⁵⁴. Каноники Уолтема были так благодарны Гарольду, что хранили память о нем в течение столетий и спустя почти два века составили житие своего прославленного основателя и покровителя. В этом плане Гарольд был человеком своего времени: король Эдуард покровительствовал подобным образом Вестминстеру, эрл Леофрик — Ковентри, а эрл Одда — Дирхерсту.

Невзирая на эти проявления благочестия, Гарольда обвиняют в том, что он не раз совершал святотатство, отнимая земли у религиозных обителей (особенно щедра на такие обвинения Книга Страшного Суда). Мы уже касались этого вопроса в четвертой главе, рассматривая земельные владения Гарольда; но в контексте данной главы нам важно понимать, что в этом плане Гарольд мало отличался от других светских магнатов той эпохи⁵⁵⁵. Известно, что Кнут, эрл Леофрик и его родичи, Вильгельм Нормандский, многие влиятельные нормандские бароны и даже сам король Эдуард становились время от времени жертвами подобных обвинений. Если говорить о Гарольде, общая площадь якобы присвоенных им церковных земель невелика, и создается впечатление, что по крайней мере некоторые из этих угодий попали к нему через третьи руки. Следует также вспомнить, что к тому моменту, когда выдвигались эти обвинения (т. е. ко времени составления Книги Страшного Суда), Гарольд уже давно был мертв. У него не осталось ни родичей, ни соратников, которые могли бы отстаивать его права, и он был удобной мишенью для разного рода инсинуаций.

Как относился Гарольд к проблемам английской церкви, состояние которой вызывало много нареканий? На самом деле если кто и мог в силу своего положения заняться реформой церкви, то это король Эдуард, однако, по политическим соображениям, он предпочел не предпринимать никаких кардинальных действий. Трудно сказать, собирался ли Гарольд последовать его примеру или просто не успел ничего изменить за время своего недолгого правления. Единственное церковное назначение, проведенное Гарольдом, не вызвало ни противодействия, ни интереса. Впрочем, герцог Вильгельм, несмотря на свои якобы благие намерения «очистить» английскую церковь, стал заниматься церковными делами только в 1070 году, и то под давлением папы⁵⁵⁶. Все сказанное убеждает нас, что Гарольд был религиозен в той же степени, что и все его современники.

Нормандские источники порицают Гарольда за то, что он поддерживал дружеские и деловые связи с архиепископом Стигандом⁵⁵⁷. На самом деле это утверждение по меньшей мере спорно. Стиганд — в отличие от Эалдреда или Вульфстана — обладал достаточно обширными земельными угодьями и, соответственно, достаточной властью, чтобы не нуждаться в могущественном покровителе⁵⁵⁸. Его назначение на архиепископскую кафедру в 1052 году противоречило нормам канонического права, поэтому с церковной точки зрения он был сомнительной фигурой. Гарольд, вероятно, был знаком со Стигандом с тех пор, как он был эрлом Восточной Англии, а Стиганд — епископом этой области. Они, должно быть, сотрудничали в управлении провинцией и в совершении правосудия. Гарольд и Стиганд вместе подписывали королевские грамоты о земельных пожалованиях монастырю Бери-Сент-Эдмундс, и оба получили собственность по завещанию Кетеля, сына Вульфгют⁵⁵⁹. В те времена статус Стиганда не вызывал ни у кого сомнений. Позднее, когда королю Эдуарду потребовалось назначить на архиепископскую кафедру Кентербери человека с хорошими административными навыками, стремящегося к политической стабильности, он избрал для этого Стиганда; в результате чего тот оказался архиепископом с неканоническим рукоположением и плюралистом, занимающим одновременно две кафедры. Поскольку Стиганд исполнял роль посредника во время конфликта 1051―1052 годов, до этого момента он, скорее всего, имел неплохие отношения и с королем, и с семейством Годвине, не будучи близким другом или горячим сторонником ни того, ни других. Впоследствии Стиганд также не входил в число лиц, близких Гарольду, скорее, он оставался приближенным короля и поддерживал связи с прочими влиятельными представителями англосаксонской знати. Папские легаты, посетившие Англию в 1062 году, не сняли Стиганда и даже не попытались его игнорировать. Вопреки позднейшим утверждениям, что Вильгельм, убеждая папу благословить вторжение в Англию, ссылался в том числе на необходимость сместить неканонического архиепископа, Стиганд занимал кентерберийскую кафедру еще четыре года после завоевания. В данном контексте тот факт, что Гарольд за девять месяцев правления не предпринял никаких мер в отношении Стиганда, отнюдь не указывает на их тесное сотрудничество.

Другим обстоятельством, якобы бросающим тень на Гарольда, является его своеобразная семейная жизнь⁵⁶⁰. В течение двадцати лет он был женат more Danico, то есть «на датский манер», на некоей Эдит Лебяжья Шея (др.-англ. Swanneshals) и имел от нее как минимум шесть детей. В Англии XII века Гарольд и Эдит не считались бы супругами, и их детей называли бы незаконнорожденными, но в XI веке, особенно среди тех, в ком текла скандинавская кровь, такие семьи были в порядке вещей. Союз Кнута и Эльфгиву из Нортгемптона, например, был именно таким, что не помешало светской знати признать их детей законными наследниками. Церковь, разумеется, порицала невенчанные союзы, и церковные авторы именуют Эдит «любовницей» или «наложницей» Гарольда⁵⁶¹, но в светской среде их брак расценивался как законный и полноценный. С учетом того, что мать Гарольда, Гюта, была датчанкой, его поступок, полностью соответствующий скандинавскому обычаю, не должен вызывать удивления. Подобные браки заключались по договоренности сторон, с изначальным условием, что супруги смогут разойтись без долгой процедуры церковного развода, если этого потребуют интересы их семей или королевства. На континенте уже в XI веке отношение к невенчанным бракам даже со стороны светских людей было отрицательным, в чем Вильгельм, незаконнорожденный сын герцога Роберта и его любовницы Херлевы, убедился на собственном опыте. Учитывая более строгие континентальные нравы в отношении «законности» брака⁵⁶², Вильгельму очень повезло, что он сумел унаследовать герцогство и удержать власть.

Об Эдит Лебяжья Шея сохранилось мало сведений, и некоторые из них мы уже обсуждали в четвертой главе. Гарольд, судя по всему, женился на ней в самом начале своей карьеры на государственном поприще. Трое его сыновей от Эдит в 1068 году были достаточно взрослыми, чтобы возглавлять войско⁵⁶³; соответственно старшему из них, Годвине, должно было быть около двадцати, а это означает, что он родился в середине 1040-х годов. Получается, что Гарольд женился на Эдит примерно в то же время, когда стал эрлом Восточной Англии, и данное обстоятельство позволяет нам предположить, кем была его жена. Гарольд, только что назначенный эрлом, был чужаком в Восточной Англии и нуждался в сторонниках из числа местной знати; как говорилось выше, одним из способов быстрого решения этой задачи являлась женитьба⁵⁶⁴. У нас есть множество примеров подобных брачных союзов: Кнут и Эльфгиву из Нортгемптона, Эдмунд Железный Бок и Эалдгют, вдова Сигеферта из Пяти Бургов, эрл Леофрик и Годгиву из Восточного Мидленда, его сын Эльфгар и Эльфгиву из тех же мест. Гарольд, по-видимому, искал жену из влиятельного местного рода, связанного родственными узами с другими семействами, и Эдит, которую в Книге Страшного Суда называют «Прекрасная», «Красивая» или «Богатая», оказалась подходящей кандидатурой. Как уже упоминалось в четвертой главе в 1060-х годах, она владела обширными землями в Кембриджшире, Суффолке, Эссексе, Бакингемшире и Хертфордшире⁵⁶⁵. В середине 1040-х годов Эдит, вероятно, являлась наследницей всех этих угодий и могла составить хорошую партию для двадцатипятилетнего Гарольда, который, в свою очередь, был готов защищать и ее саму, и ее собственность.

Некоторые исследователи высказывали сомнения по поводу того, что Эдит Лебяжья Шея, жена Гарольда, и Эдит, упомянутая в Книге Страшного Суда, — это одно лицо. Хотя тот факт, что все ее земли лежат на территориях, переданных под управление Гарольда⁵⁶⁶, сам по себе ничего не доказывает, для отождествления двух женщин есть и другие основания. Прозвище Лебяжья Шея, вероятно, было придумано в более поздние времена, исходя из прозваний Прекрасная или Красивая, под которыми она фигурирует в Книге Страшного Суда. По-видимому, ее шея напоминала лебединую из-за очень светлой кожи, которая считалась одним из признаков красоты у англосаксонских знатных женщин, подчеркивающим их отличие от загорелых простолюдинок, трудившихся под открытым небом. Слово «blanhleor», буквально — «белощекая», многократно встречается в древнеанглийской поэзии в значении «прекрасная» и выражает идеал благородной женской красоты⁵⁶⁷. В Книге Страшного Суда упоминается также некая Эдит, которая именуется «графиней»; подобное указание вполне может относиться к жене Гарольда. Однако имя этой женщины написано не совсем обычно Aedgeva, вместо более типичного Ediva, которое встречается там, где речь идет об Эдит Прекрасной. Едва ли Эдит-«графиню» можно отождествить с женой эрла Эльфгара, чье имя в других случаях пишется как Aelveva, или с сестрой Эдвина и Морара, ставшей женой Гарольда в 1066 году, фигурирующей в Книге Страшного Суда как Aldgit. Соответственно, речь, скорее всего, идет о некоей неизвестной нам женщине⁵⁶⁸. Наиболее веским основанием для отождествления Эдит Лебяжьей Шеи и Эдит Прекрасной служат действия графа Алана Ричмондского, который в 1093 году похитил дочь Гарольда Гуннхильд из монастыря в Уилтоне. Этот поступок обретает смысл, если предположить, что Алан пытался узаконить свои права на земли, которые, до того как попасть в его руки, принадлежали Эдит Прекрасной, и с этой целью хотел жениться на ее наследнице⁵⁶⁹.

Если принять, что Эдит Прекрасная и Эдит Лебяжья Шея, жена Гарольда, — это одна и та же женщина, что можно о ней сказать? Она была красива — настолько красива, что красота стала ее отличительной чертой и отразилась в прозвищах⁵⁷⁰; кроме того, она была богата, в полном соответствии с другим прозвищем — Dives⁵⁷¹. В 1066 году она держала — лично или через людей, которым она покровительствовала, — примерно 280 гайд и 450 акров земли в восточной части Англии; общая стоимость этих земель составляла более 520 фунтов⁵⁷². Она владела поместьем, в котором жили двадцать девять мужчин и три женщины, подчинявшиеся непосредственно ей, в том числе золотых дел мастер Гримбальд, ее личный слуга⁵⁷³. Быть может, Вульфвине, «ювелир Эдит», изготовивший оклад Евангелия из монастыря Торни, также имел отношение к жене Гарольда, и сама книга некогда принадлежала ей⁵⁷⁴. У Эдит было четыре дома в Кентрбери; одного из ее детей, умершего во младенчестве, похоронили в Кентерберийском соборе, рядом с гробницей святого Дунстана. Известно также, что она делала пожалования монастырю св. Бенедикта в Хольме⁵⁷⁵. Гуннхильд, ее дочь от Гарольда, воспитывалась в монастыре в Уилтоне, хотя подобной чести удостаивались только дочери из богатых, знатных родов. Все сказанное свидетельствует о том, что Эдит, вопреки стремлению позднейших церковных авторов представить ее просто наложницей Гарольда, была — как и первая жена Кнута Эльфгиву из Нортгемптона⁵⁷⁶ — знатной и уважаемой женщиной.

Брак Эдит и Гарольда оказался долгим и дал им много детей; хотя материальные выгоды от этого союза слишком очевидны, он, похоже, был заключен по любви. В позднем «Житии Гарольда» говорится, что Эдит «хорошо знала его и очень любила»⁵⁷⁷. В Уолтемской хронике сказано, что именно она опознала тело Гарольда на поле Гастингса, чтобы уолтемские каноники могли увезти его и похоронить в своей церкви⁵⁷⁸. Однако в начале 1066 года Гарольд по политическим соображениям решил жениться на Алдите, сестре северных эрлов Эдвина и Моркара. Подобные браки также характерны для того периода; Кнут поступил аналогичным образом, оставив Эльфгиву и женившись в 1017 году на Эмме⁵⁷⁹. Возможно, Гарольд предполагал, что рано или поздно ему понадобится заключить брачный союз ради достижении политических целей, и именно поэтому не обвенчался с Эдит. Церковь, конечно, не позволила бы ему обвенчаться с другой женщиной, пока первая жена была жива. Но невенчанный союз не был препятствием к тому, чтобы вступить в «законный» брак. Неизвестно, отрекся ли Гарольд от Эдит после того, как обвенчался с Алдитой. Кнут, судя по всему, признавал права своей первой жены даже после женитьбы на Эмме, и их сын, Харальд Заячья Стопа, после смерти Кнута мог с успехом претендовать на английский трон. Поскольку после гибели Гарольда его сыновья от Эдит пытались отвоевать корону, он, по-видимому, также сохранил за ней ее статус. Нельзя не отметить, что матримониальные стратегии Кнута и Гарольда очень похожи, вероятно, из-за влияния на них обоих датских обычаев. Насколько можно судить, Эдит признала брак Гарольда с Алдитой как политически необходимый шаг; другой вопрос, насколько согласны были с этим его сыновья. Вполне возможно, что если бы Гарольд победил в битве при Гастингсе и прожил еще достаточно долгое время, то после его смерти в Англии началась бы борьба за власть между ею сыновьями от Эдит и его сыном от Алдиты (продолжая аналогию, вспомним о соперничестве между сыновьями Кнута — Харальдом и Хардакнутом).

Второй брак Гарольда получил благословение церкви; в результате его новая жена Алдита, в угоду политическим интересам, оказалась связана нерушимыми узами с человеком, ответственным за гибель ее первого мужа Гриффида Уэльского. Имело ли это для нее значение, мы не знаем; возможно, и нет, поскольку ее первый брак также преследовал дипломатические цели и должен был скрепить союз ее отца, эрла Эльфгара, с валлийским королем⁵⁸⁰. Новый брачный альянс, вероятно, предполагал, что Алдита приобретет статус королевы; Эдвин и Моркар наверняка рассчитывали, что сыновья Алдиты получат приоритет при наследовании трона⁵⁸¹. Существует мнение⁵⁸², что брак в действительности так и не был заключен, поскольку в Книге Страшного Суда за Алдитой не значится никаких существенных земельных владений. На это можно привести два возражения. Во-первых, Иоанн Вустерский называет Алдиту «королевой»⁵⁸³ и упоминает о ее сыне, рожденном от Гарольда. Во-вторых, учитывая, что свадьба состоялась в начале 1066 года, период до завоевания, в течение которого новые пожалования принадлежали Алдите, был слишком короток, чтобы память об этом сохранилась у местных жителей через двадцать лет. Даже в тех случаях, когда владелец земли сменился раньше (но незадолго до завоевания), в записях Книги Страшного Суда нередко возникают несообразности и противоречия.

Гарольд и его новая жена прожили вместе недолго, но их союз оказался плодотворным во всех смыслах: его результатом стало, с одной стороны, сближение двух могущественных семейств, с другой — появление на свет наследника, юного Харальда, родившегося, по-видимому, в начале 1067 года в Честере⁵⁸⁴.

Оба брачных союза Гарольда, при всех различиях, сыграли свою роль в его жизни и в его политической карьере. Союз с Эдит сразу же дал ему союзников и опору для того, чтобы править в Восточной Англии, а позже — наследников и, возможно, любовь. Но он оставлял простор для того, чтобы впоследствии заключить новый альянс с дипломатическими или политическими целями⁵⁸⁵. Второй брак обеспечил ему могущественных соратников для защиты своих прав на корону и наследника, на которого делали ставку и он сам, и северные эрлы. Увиденные в таком ключе матримониальные действия Гарольда хотя и несколько отступают от общепринятых норм, вовсе не являются чем-то необычным, особенно в Англии, где ощущалось влияние скандинавских обычаев. Как мы знаем, Кнут спокойно правил Англией, будучи, по сути, двоеженцем, хотя (как и у Гарольда) только один из его брачных союзов признавался церковью.

Скандинавские традиции, усвоенные в семье и определившие, в частности, его подход к брачным союзам, Гарольд передал и своим детям. Пятеро из них носили скандинавские имена Магнус, Гюта, Ульф, Гуннхильд и Харальд, и только двое — Годвине и Эдмунд — английские. Что можно сказать об отношении Гарольда к детям? Сын Гарольда от Алдиты, получивший имя отца, родился после его смерти, и о нем не имеет смысла говорить. Однако старшие дети от Эдит к 1066 году успели вырасти и вышли в люди. Если Гарольд женился на Эдит в середине 1040-х годов, его старшему сыну Годвине должно было быть в 1066-м около двадцати лет, и двое его братьев приближались к этому рубежу. Известно, что Годвине в 1066 году владел землями в Сомерсете⁵⁸⁶; скорее всего, он получил их от отца, и это подтверждает правоту Иоанна Вустерского, который, перечисляя сыновей Гарольда, называет Годвине первым⁵⁸⁷.

О детях Гарольда мы почти ничего не знаем, однако, собрав по крупицам разрозненные факты, можно представить, какое воспитание дал им отец. Вероятно они, как подобает сыновьям могущественного эрла, учились дипломатии и военному искусству. Годвине, Эдмунд и Магнус, очевидно, были слишком молоды, чтобы сражаться на Гастингсе, но они продемонстрировали (хотя и безрезультатно) свои успехи в овладении этими навыками, когда попытались вернуть семейные владения после завоевания. Они сумели заручиться поддержкой короля Диармайта Лейнстерского и возглавляли войско наемников, совершавшее набеги на юго-западные области Англии. Хотя в итоге братья не достигли цели, усилия, которые потребовались, чтобы отразить их натиск, свидетельствуют об их способностях к военному делу. Не исключено, что они участвовали в обороне Эксетера, в течение восемнадцати дней упорно сопротивлявшегося войскам Вильгельма, хотя здесь их вклад оказался менее заметным⁵⁸⁸. Дочери Гарольда тоже получили подобающее воспитание. Гуннхильд (как ранее ее тетя, королева Эдит)⁵⁸⁹ воспитывалась в монастыре Уилтон; позднее утверждали, что она принесла монашеские обеты⁵⁹⁰, но если это произошло, то, скорее всего, после завоевания. Возможно, она решилась на такой шаг, чтобы не попасть в руки нормандцев, но не исключено также, что таково было повеление Вильгельма, видевшего в ней угрозу своей власти. Как мы видим, Гарольд, в полном соответствии с обычаями своего времени, стремился обеспечить будущее своих детей. До нас дошли сведения о том, что один из новорожденных детей Гарольда, умерший до крещения, был похоронен в соборе Христа в Кентербери, рядом с гробницей святого Дунстана. Монахи в более поздние времена воспринимали этот поступок как богохульство, но мы легко можем увидеть здесь искреннюю заботу отца о своем умершем ребенке (по-видимому, матерью была Эдит)⁵⁹¹.

В те времена семья являлась важным инструментом в деле сохранения и расширения угодий, власти и влияния. Человек получал все это от родителей, увеличивал с помощью братьев и сестер и передавал детям. Отношения с кровными родичами занимают важное место в биографии Гарольда. Рассматривая события его жизни, мы уже узнали многое о его взаимоотношениях с родителями, братьями и сестрами, но сейчас стоит вернуться к этой теме. Гарольд твердо стоял за отца в драматических перипетиях 1051―1052 годов, хотя сам не конфликтовал с королем. Его верность не поколебал тот факт, что Годвине, очевидно, больше любил своего сумасбродного старшего сына Свейна, за которого он с таким упорством заступался перед королем и другими людьми. А вот мать Гарольда, Гюта, судя по всему, предпочитала Гарольда всем другим своим детям. По свидетельствам нормандских источников, после битвы при Гастингсе она готова была заплатить огромную сумму, чтобы выкупить тело Гарольда⁵⁹²; но нет данных о том, что она пыталась получить тела его братьев. Она также встала на сторону Гарольда в его ссоре с братом в 1065 году, хотя в «Жизнеописании короля Эдуарда» сказано, что она плакала из-за изгнания Тости⁵⁹³. Возможно, конечно, что Гюта, будучи вдовой, нуждалась в поддержке Гарольда, чтобы сохранить за собой свои обширные владения. В Книге Страшного Суда давно умерший эрл Годвине значится как владелец земель в восьми областях, на самом деле в 1066 году этими землями, скорее всего, владела его вдова⁵⁹⁴.

Гарольд в целом старался помогать своим родичам и поддерживать их. Он, вероятно, содействовал назначению Тости эрлом Нортумбрии и поспособствовал тому, что двое младших братьев — Леофвине и Гюрт — также стали эрлами. После смерти короля Эдуарда он заботился о своей овдовевшей сестре, королеве Эдит. Гарольд приложил усилия, чтобы похоронить подобающим образом своего двоюродного брата Беорна в 1049 году. В общую линию поведения не укладывается отказ Гарольда помочь возвращению своего блудного брата Свейна; однако предпринятая им в 1064 году попытка вызволить из Нормандии сына Свейна, Хакона, свидетельствует о том, что вышеупомянутый эпизод был исключением, а не правилом. По-видимому, Гарольд ясно сознавал, как много значит поддержка сплоченной семьи; в свете этого становится ясно, насколько тяжело ему было в 1065 году выступить за изгнание Тости.

Следующей по значимости после семейных отношений системой социальных связей в то время были связи с друзьями и союзниками. У такого известного человека, как Гарольд, давно подвизавшегося на государственном поприще, наверняка имелось множество друзей и сторонников. К сожалению, на основании дошедших до нас сведений определить более или менее полно круг этих людей невозможно. Приходится довольствоваться теми скудными данными о друзьях Гарольда, которые мы можем почерпнуть из сохранившихся источников; но даже они кое-что сообщают нам о Гарольде как человеке.

О сторонниках Гарольда из числа людей, уступавших ему в знатности и влиянии, мы уже говорили в четвертой главе, поэтому здесь мы расскажем о его друзьях и соратниках из числа высшей знати.

Среди церковных лиц самым близким другом Гарольда можно, пожалуй, назвать епископа Эалдреда⁵⁹⁵. Он был первоначально епископом Вустера, а затем — архиепископом Йорка и сыграл значимую роль в жизни Гарольда как его верный сторонник и, возможно, наставник. В погодной статье 1051 года Англосаксонской хроники говорится, что Эалдреду повелели схватить Гарольда, пытавшегося бежать в Бристоль, но он «не сумел или не пожелал это сделать». Данное утверждение прозрачно намекает на то, что Эалдред позволил Гарольду ускользнуть. Он также преподнес богатое собрание реликвий основанной Гарольдом церкви Святого Креста, очевидно, в знак расположения к ее основателю и покровителю⁵⁹⁶. Не исключено, что король Эдуард подозревал Эалдреда в пособничестве Гарольду и другим родичам Годвине: именно поэтому он был обойден, когда в 1051 году встал вопрос о преемнике умершего архиепископа Эльфрика Йоркского. Если так, то он смог вернуть себе расположение короля верной службой и в 1060 году, после смерти архиепископа Кюнесиге, получил желанную кафедру. Вспомним, что Эалдред, помимо прочего, возглавлял посольство, которое отправилось в 1054 году на континент, чтобы найти и вернуть в Англию этелинга Эдуарда.

В 1056 году, после гибели воинственного епископа Леофгара, бывшего каппелана Гарольда, Эалдред присоединил Херефордшир к своему диоцезу⁵⁹⁷. В 1062 году, когда Эалдред (уже ставший архиепископом) по распоряжению папских легатов вынужден был оставить вустерскую кафедру, Гарольд содействовал назначению на этот пост ближайшего помощника Эалдреда, Вульфстана. Хотя можно было ожидать, что после назначения Эалдреда в Йорк их тесное сотрудничество с Гарольдом прекратится, этого не произошло. Самым весомым подтверждением доверия Гарольда к Эалдреду служит то, что именно Эалдред короновал его в 1066 году. Конечно, подобное решение было вызвано, в первую очередь, сомнительным статусом Стиганда, однако Эалдред составил для коронационной церемонии совершенно новый чин⁵⁹⁸, и это является несомненным свидетельством его не совсем формального подхода к возложенным на него обязанностям. В отличие от Стиганда, Эалдред не был богат, поэтому он нуждался в помощи такого влиятельного человека, как Гарольд, чтобы охранять владения своей кафедры от покушений светских магнатов, в том числе мерсийских эрлов. Гарольду, в свою очередь, могли пригодиться опыт Эалдреда в административных делах и его знание церковных уложений.

В определенном смысле дружеские отношения между Гарольдом и епископом Вульфстаном строились на тех же основаниях. Вульфстан также нуждался в покровительстве и поддержке Гарольда, хотя в ответ предлагал духовное наставничество, а не советы в вопросах управления. Благочестие Вульфстана признавалось всеми, и позднее он был канонизирован⁵⁹⁹; нет ничего удивительного, что Гарольд обращался к нему как к своему духовнику. В те времена все люди, сколь бы могущественными они ни были, считали, что находятся во власти Бога; Гарольду казалось естественным соотносить свои поступки с мнением Вульфстана и искать его дружбы, чтобы снискать благосклонность Господа через одного из его выдающихся служителей. Именно Вульфстана Гарольд избрал в качестве спутника, когда в 1066 году отправился на север, чтобы убедить нортумбрийцев признать его королем.

Что касается друзей и союзников Гарольда среди светской знати, то мы уже много обсуждали его взаимоотношения с собратьями-эрлами, в которых он не всегда проявлял последовательность. Так, он приветствовал первоначально продвижение своих братьев в обход Эльфгара, но потом изменил линию поведения и, смирившись с неизбежным смещением Тости, активно искал сближения с сыновьями мерсийского эрла. Гарольд относился по-дружески к эрлу Ральфу, племяннику короля Эдуарда, и тот факт, что сын Ральфа носил имя Харальд, заслуживает внимания. Возможно, мальчик был назван в честь эрла в благодарность за ту помощь, которую Гарольд оказал Ральфу в 1055 году, защитив его провинцию от нападений валлийцев. Поскольку известно, что в 1066 году Харальд, сын Ральфа, еще находился на попечении королевы Эдит⁶⁰⁰, он вполне мог родиться в 1055 или 1056 году. Впрочем, жена Ральфа носила датское имя Пота⁶⁰¹, и мальчика вполне могли назвать в честь какого-нибудь ее родича. Это, пожалуй, все, что можно сказать о взаимоотношениях Гарольда с его родичами, друзьями и союзниками.

Мы также знаем кое-что о его увлечениях, не имеющих прямого отношения к государственным делам, управлению земельными угодьями, свершению правосудия или военным кампаниям. Как многие люди его времени, Гарольд любил охотиться, особенно с собаками и ястребами. Известно, что он построил охотничий домик в Портсквете, на территории, захваченной во время военного похода в Южный Уэльс, и собирался пригласить туда короля Эдуарда⁶⁰². В нескольких сценах на гобелене из Байо Гарольда сопровождают его ястреб и охотничьи собаки. В одной из них показано, как этих ценных животных заботливо несут на корабль эрла, отправляющийся через пролив в Нормандию⁶⁰³. В Книге Страшного Суда упомянут «большой лес для охоты», располагавшийся во владениях Гарольда в Эйли в Херефордшире⁶⁰⁴. Там же говорится, что в поместье Гарольда в Лимпсфилде имелись три ястребиных гнезда⁶⁰⁵; некоторые из появлявшихся в них птенцов, несомненно, становились охотничьими птицами эрла.

В более позднем источнике упоминается о том, что у Гарольда было несколько книг о ястребах и ястребиной охоте⁶⁰⁶; если верить этому свидетельству, мы должны предположить, что он умел читать. В подобном допущении нет ничего невозможного, поскольку в «Жизнеописании короля Эдуарда» сказано, что его сестра, королева Эдит, «преуспела в изучении букв»⁶⁰⁷. Обучению мальчиков в ту эпоху уделяли больше внимания, чем обучению девочек, а умение читать и писать, безусловно, могло пригодиться англосаксонскому эрлу XI века, жившему в королевстве с развитой административной системой⁶⁰⁸. Возможно, конечно, что Гарольд не читал книги сам, а слушал, когда другие читали их ему по его повелению; хотя в действительности грамотный мирянин для поздней англосаксонской Англии — явление редкое, но не исключительное⁶⁰⁹. Впрочем, все это только гипотезы.

Из того немногого, что мы знаем о личности Гарольда, складывается впечатление, что он в целом был человеком своего времени. Он умел сражаться и вести людей в битву, заниматься дипломатией и управлять провинцией. В меру своих представлений он был богобоязненным человеком, но никто не назвал бы его святым. Он чувствовал себя как дома в англосаксонском Суссексе, англо-датском Йорке, норвежко-ирландском Дублине и на континенте. Он всегда поддерживал своих родичей, но не в ущерб собственным интересам, которые выходили далеко за рамки семейного круга. У него была небольшая группа друзей и союзников самого разного толка, сведущих в различных делах и обладавших каждый своими возможностями; эти люди, безусловно, могли поддержать Гарольда в разных ситуациях.

И сейчас этот человек готовился вступить на трон. Он обладал многими качествами и возможностями, необходимыми для короля, но оставалось неясным, как он ими воспользуется.