#Бояръ-Аниме. Газлайтер. Том 28

Глава 10

Ресторан «Гурт», Москва

Семибоярщина снова собирается в арендованном только для них ресторане — роскошном, тщательно зашторенном зале на верхнем этаже, куда не поднимаются даже официанты, не то что посторонние. На столе — серебро, хрусталь, нарезки, баночки с икрой и, конечно, бутылки, много бутылок беленькой.

Пьют бояре. Пьют крепко, с усталостью в глазах. Атмосфера — как в морге перед вскрытием: тяжёлая, тягучая, насыщенная взаимными упрёками.

— Вот нахрена вы мне рассказали про Паскевича? — раздражённо бросает Воробьёв, стукнув кулаком по столу. — Я бы прекрасно жил и без информации о том, что он собирается устроить Филинову!

Трубецкой лишь равнодушно пожимает плечами, будто речь не о покушении, а о погоде:

— А чтобы за компанию, Тёма.

— Вот и я так же думаю — нахрена! — бурчит Шереметев, выдыхая перегар через зубы.

Мстиславский сдвигает брови, ставит бокал:

— А что нам, одним с Трубецким всё это разгребать? Нет уж, дорогие, так не пойдёт. Паскевич нас посвятил, а мы уже вас, в свою очередь. Давайте вместе решим — участвуем мы в кампании против Филинова или нет. Вы теперь с нами в одной лодке.

Остальные бояре зло смотрят на Мстиславского. Где-то щёлкает лёд в графине.

— Вот именно, — поддерживает Трубецкой и уже более бодро берёт бутылку. — Ну что, бояре… Надо ещё выпить.

Наливает себе беленькой в стопку — и залпом.

— Филинов нас в порошок сотрёт, если узнает, что мы тут воду мутим! — ворчит Хлестаков, ковыряя вилкой в оливье.

— С другой стороны, — со вздохом тянет Шереметев, закуривая, — это шанс. Шанс избавиться от парня. А потом, глядишь, и Междуречье вернуть. Он ведь нас оттуда вышиб, словно сопливых.

И тут — бах! — дверь резко распахивается.

В зал заходит князь Паскевич. Его сопровождает лёгкий запах дорогого табака и ментального превосходства. На губах — самодовольная улыбка, в глазах — ледяной расчёт.

— Все в сборе, я смотрю, — произносит князь, не спрашивая разрешения войти.

Боярин Годунов хмурится, лицо наливается кровью, борода топорщится от ярости:

— А Степан Алексеевич что здесь делает⁈ — кидает он на Паскевича взгляд, будто хотел бы вышвырнуть того из зала. — Не в обиду вам, князь, но почему вас впустили⁈ Кто распорядился⁈ У нас же закрытое собрание!

Паскевич с усмешкой садится на свободный стул и переводит взгляд на Трубецкого. А тот вздыхает, покачивая в пальцах рюмку:

— Это я позвал Степана Алексеевича.

Все бояре тут же поворачиваются к нему.

— Изволь объясниться, Руслан Русланович, — сурово требует Шереметев.

Трубецкой лишь разводит руками, как человек, усталый объяснять очевидное:

— Да ладно вам, бояре. Все мы прекрасно знаем, чего хотим. Избавиться от Филинова. И, похоже, мы действительно возьмёмся за предложение князя. Другой возможности, уж поверьте, больше не будет.

Годунов выходит из себя окончательно. Он хлопает по столу ладонью, водка в стопке подскакивает, почти проливается:

— Да нахрен мне это надо⁈ Вы что, забыли, кто такой Филинов? Этот парень — сам дьявол в человеческом обличье! Что он устроил в Междуречье? Мы потеряли миллионы! Землю, бизнес и всех наших людей, которых посылали его угробить!

Он резко разворачивается к Мстиславскому:

— Борис Семёнович, ты забыл, как сидел на мине у себя в кабинете? А ведь ты ещё и дурака-сына потерял на Авиавыставке! Филинов обладает какой-то дьявольской чуйкой! То ли артефакт, то ли какая-то тварь у него на привязи. Он может нас прямо сейчас подслушивать!

Бояре вздрагивают. Хлестаков, Шереметев и Воробьёв инстинктивно оглядываются по сторонам: один прикрывает рюмку ладонью, другой незаметно поправляет защитный артефакт на шее.

Паскевич в это время неспешно наливает себе коньяка, делая вид, что всё происходящее его почти не касается. Откинувшись на подлокотник, он произносит с ледяным спокойствием, будто читает сводку новостей:

— Филинов получил замок в Японии. На самой границе с Филиппинами. Я уже договорился с парой тамошних сановников — заплачу филиппинцам, и они науськают своего султана сравнять приобретение мальчишки с землёй. Это отвлечёт его силы, оттянет их в Японию из России. А мы тем временем размажем его Невский замок. А ещё, пока он будет суетиться в Тихом океане, Остров Некромантии займётся его таврами на Боевом материке.

— Что значит «мы займёмся», вашу мать⁈ — орёт Годунов, яростно дёргая себя за бороду. — Я ещё ни на что не подписывался! Это вы там себе уже всё решили, а я что, для мебели тут⁈

Трубецкой, не меняя тона, но уже с явным раздражением, произносит:

— Тише, Федот… Тише. Выхода нет, понимаешь?

Годунов оборачивается к остальным. Но в ответ — лишь тишина и опущенные взгляды. Никто не поддерживает его. Бородатые лица тяжёлые, хмурые. Кто-то молча кивает. Кто-то уткнулся в рюмку, как будто там можно найти ответ.

Решение принято. Без него.

Годунов сжимает кулаки, суставы хрустят. Выдохнув сквозь зубы, он бросает:

— Будьте вы все прокляты…

Но остаться всё равно приходится. Уйти сейчас — значит поставить крест на себе. Либо боярину придётся согласиться, либо свои же собутыльники его устранят. А значит, придётся выступать против Филинова. Помоги им Бог.

Через полчаса мы, наконец, распрощались с лордом Питоном и его войском. Лорд Змеиного рода всё же оказался в проигрыше — он не смог найти причину, по которой можно было бы меня запятнать перед Багровым, и, почувствовав это, решил удалиться в сторону западной Сторожевой крепости, которую сейчас держат огромоны. Ну и попутного ветра. Гюрзу — вообще-то, свою дочь — с собой не забрал. Не позвал, даже не поговорил на прощание. Просто проигнорировал, будто её не было. Видимо, у них теперь официальная семейная ссора. Ну, я в их дела не лезу. Гюрза меня не напрягает. Она больше тащится от Бруснички — вот и славно.

Ещё пару часов я дожидался, чтобы войско Питона удалилось на приличное расстояние. Затем, не теряя времени, по мысли-речи скинул Деду Дасару и Лакомке: мол, ухожу в Японию. Надо заглянуть в Замок Дракона. Всё-таки Ледзор меня сильно напряг. Не помешает проверить, каких филиппинцев Одиннадцатипалый уже достать успел. Вот вроде дядьке куева туча лет, а иногда он такое вытворит — ну прямо как… я, хм.

Захожу в свой шатёр. Полог с шелестом отодвигается, в тумбочке нахожу портальный камень — статуэтку змеи, которую как-то леди Масаса подарила. Кстати, надо бы уточнить у неё, не бросил ли ещё Хоттабыч затею породниться со мной через сестру.

В шатре никого — только Змейка. Красивая с Настей, наверное, опять охотятся на местную фауну. Горгона же подаёт мне кружку.

— Мазака, с пенкой, — сообщает с невинным оскалом.

Я делаю глоток — и зависаю. Надо же, это латте. Плотная пенка, густой вкус эспрессо, как будто выжат из кофемашины. Только кофемашинки в лагере как раз и нету, а лишь с туркой и кастрюлей такой кофе не изготовишь.

— Признавайся, Мать выводка, — говорю, прищурившись. — Как ты заварила латте?

Змейка скалится, хлопает себя по округлым, вызывающе выпуклым бёдрам:

— Фака-секрет.

Подозрительно. Очень. Это надо обязательно расследовать, но позже. Расспрашивать не стал — вдруг обидится и перестанет варить. А латте-то вкусный. Значит, пока молчу. Хотя, конечно, потом прослежу. Или натравлю Ломтика. Но одно точно — Змейку теперь беру в каждый поход на правах полевого бариста.

— Пошли со мной в Замок Дракона, — говорю. — Там Ледзор что-то намутил. Вдруг драка будет.

— Фака, — змейки-волосы зашевелились. Уж драки Горгоны любят.

Связываюсь по мысли-речи с монахом-гомункулом в Невском замке. Дело в том, что Портакл недавно взбунтовался и потребовал себе помощника. Конечно, у этого лоботряса не так уж много работы, но он всё-таки Высший Грандмастер порталов, и бегать, и открывать порталы ему, правда, не по чину. В общем, выделил Портаклу гомункула — их всё равно теперь у нас много, а куда их девать, непонятно. Портакл поставил помощника у портальной стелы в Невском замке. Портакл уже натаскал его на всё остальное: открывать порталы, запоминать координаты, настраивать удалённо портальные камни.

Привратник подтверждает готовность. Мол, координаты зафиксированы.

Берусь за руку Горгоны. Камень в руке пульсирует. Перенос — хлопок воздуха, лёгкий удар под дых — и мы уже стоим во дворе Рю но Сиро. Мощёная площадь под ногами, ровная плитка с гравировкой, прохладный океанский ветер тянет запах соли и зелёной хвои. Над башнями уже реет стяг с моим гербом — это, конечно же, Камила велела.

— Господин Филин Драконовладеющий, — вдруг из ниоткуда возникает Венглад, кланяется он низко. — Добро пожаловать.

— Ты меня прямо будто поджидал? — замечаю, вглядываясь в его мраморную физиономию.

Он делает удивлённое лицо. Настолько нарочитое, что стопроцентно — старикашка точно что-то скрывает.

— Как я мог знать, что вы появитесь именно здесь?

Смотрю на него подозрительно. Слишком уж точно стоял — ровно напротив нас со Змейкой, лицом прямо к месту появления портала. Но старик не телепат и, значит, не Провидец. Но вот точно он какой-то непростой.

Мы с Змейкой входим в замок. Минуя красочные гобелены в коридоре, на повороте меня перехватывает Камила. Жена выныривает из бокового хода в деловом костюме. Брови девушки взлетают:

— Даня⁈ Ты уже вернулся? — удивлённо хлопает длинными ресницами. — Ой, Змейка! Давно не виделись, милая!

— Я — Мать выводка, фака, — отвечает хищница лениво и без злобы, уже по привычке. Да и какая может быть злоба, особенно когда брюнетка её обнимает порывисто.

— Вернулся, — киваю. — Филиппинцы должны прийти. Ледзор разве не говорил?

Камила мнётся, хмурит лоб, вспоминая:

— Филиппинцы? А… да, говорил. Говорил. Просто не придала значения. Да и зачем? Всё-таки Ледзор с Кострицей же у нас — они разметают любых филиппинцев, как крошки со стола.

— Ну да. И правильно, нечего тебе заострять внимание на таком пустяке, — говорю. — Занимайся своими делами.

Она послушно кивает и вроде хочет ещё что-то сказать, но передумывает. Просто машет рукой и цокает каблуками в один из боковых проходов.

Змейку оставляю у одного аквариума с декоративными рыбками с наказом не есть, а сам двигаюсь в зал для совещаний. Именно оттуда ментальными щупами уловил знакомые импульсы Ледзора и Кострицы. Они обсуждают что-то громкое и с переходами на всё на свете: от филиппинцев до своих отношений. Когда вхожу, Ледзор сразу поднимает голову, радостно расплываясь в фирменной ухмылке:

— Хо-хо-холод, граф пожаловал!

— Ага, сложно было удержаться после твоей новости. Я, конечно, просил тебя слегка позлить филиппинцев, — говорю, приветственно кивая Кострице, которая как раз поклонилась мне, — но ты как-то чересчур быстро управился.

Кострица хмыкает или фыркает — в зависимости от того, с какого бока смотреть:

— Он съездил на ближайший филиппинский остров и устроил там драку, — сдала своего любимого с потрохами.

Ледзор бросает на неё укоризненный взгляд, потом на меня и грустно вздыхает:

— Вот так и доверяй после этого женщинам…

— Рассказывай, — говорю, подходя к столу, с интересом оглядывая накрытую под стеклом карту острова. Тут всё разрисовано — от больших на севере скал до единственной речки, что вьётся на юг. Рядом указаны соседние острова. — Что случилось-то?

Одиннадцатипалый разводит руками с видом «да вроде ничего»:

— Да так, одна неурядица. Но я не виноват, граф, что филиппинцы такие мелкие. Захожу я, значит, в местный бар на одном из их островов, приглядел скамью за столом — и сел. А оказалось, что я сел на филиппинца.

— Ты его раздавил, что ли? — приподнимаю бровь. Пока всё звучало как анекдот.

— Нет. Но он обиделся до глубины души. Позвал друзей. Мне пришлось пообщаться вежливо.

— Не убил никого?

— Ну я же говорю — вежливо, без жертв. Почти. Ну а потом, как водится, пришлось уходить, потому что больше мне в этом баре не наливали. В общем, теперь четыре больших катера собрались и идут к нам с того острова. Похоже, это местные пираты или кто-то вроде того — посудины ржавые, сами пассажиры в бронежилетах, с дрянными автоматами.

Ну, звучало пока приемлемо. К нам идут не регулярные части, а всего лишь бандитосы с острова.

— Ладно, — говорю, складывая руки на груди. — А гвардию ты успел призвать? Через портальный камень — не велика наука. Два десятка человек перекинуть запросто можно.

— А как же, — уверенно кивает Ледзор. — Я выбрал себе парней, граф.

И в этот момент Кострица почему-то делает такое лицо, будто вот-вот начнётся землетрясение. Грустное, с отстранённой обречённостью — как будто она знает, что сейчас я увижу и мне не понравится. Она даже отходит от Ледзора на пару шагов. От греха подальше.

Я прищуриваюсь:

— Что вы там опять натворили?

И тут со двора доносятся странные звуки — какие-то тяжёлые удары, хрюканье, вопли и… шуршание фольги?

Я поднимаю бровь:

— Кто на заднем дворе?

— Гвардия тренируется, — с гордостью отвечает Ледзор.

Подхожу к окну, заглядываю вниз. И офигеваю.

На заднем дворе по кругу бегают два десятка толстяков-гомункулов. Эти ребята из Южной Обители уже отъелись земной еды до отвала. Кто-то задыхается, кто-то падает, кто-то катится по гравию, как мясной шар. Один вообще жуёт на ходу шоколадный батончик. Но все телепаются еле-еле, с отчаянным хрюканьем. Бегом это сложно назвать.

Я медленно поворачиваюсь к Ледзору:

— Ледзор… — протягиваю. — Из всех гвардейцев ты выбрал себе в подручные гомункулов?

— Ага, хо-хо, — с гордостью говорит Одиннадцатипалый. — Я решил вырастить своих бойцов. Не брать готовых. Натуральный отбор и кастомная прокачка!

— Ты совсем охренел, — констатирую я.

— Почему, граф? Ты сам разрешил брать, кого хочу! Я из них сделаю машины для убийства! — морхал усмехается.

Кострица вздыхает, качает головой:

— Милорд, пожалейте этого отмороженного дурака. Его явно в детстве роняли не раз.

— Да нахрен ты взял гомункулов, Одиннадцатипалый… — поражаюсь я. — Эти колобки всегда едят даже на бегу! Это же антипехота!

— Ну я же говорю! — восклицает он. — Сделаю из них командос! Это будет моя Морозная гвардия!

Я снова смотрю в окно. Те же двадцать колобков бегают по кругу. Некоторые уже на четвереньках ползут. Один упал и делает вид, что отжимается, хотя просто брюхом по земле толкается, не поднимаясь. Но, с другой стороны, — все упорно стараются. Надо отдать должное. Их бы ещё на диету посадить, а иначе толку-то немного выйдет.

— А чем ты их так замотивировал? — спрашиваю с любопытством.

Ледзор самодовольно улыбается:

— Обещал сводить их к гейшам. Мы же в Японии, а местные бабы — сок…!

Кострица, не удержавшись, заехала Ледзору сапогом под колено — и свалила гиганта на пол.

Я хмыкаю, не обращая внимания на стонущего морхала, раскинувшегося, как поверженный идол. Вообще-то, в чём-то бородатый прав: лучшая мотивация для одиноких гомункулов — это женское внимание. Проверено.

— Как далеко филиппинцы? — уточняю.

— Через полчаса будут, — отвечает Ледзор с пола. — Катера у пиратов ржавые и долго тащатся.

Связываюсь по мысли-речи с Венгладом:

— Не занят, дружище?

— Всегда к вашим услугам, Господин Филин Драконовладеющий, — тут же отзывается старик.

— Какой транспорт есть на острове?

— Две яхты для снабжения и вертолёт — вместительный, на пятнадцать человек. Правда, почти не используем. Только для редких грузов на внешней подвеске. Последний раз применялся для доставки стройматериалов на ремонт.

— Пилот найдётся?

— Мой племянник имеет лицензию. Сейчас укладывает камни в саду, но готов приступить сейчас же.

— Давай, — говорю. — Готовьте вертолёт.

Мы поднимаемся в воздух. Вертолёт гудит так, будто вот-вот развалится от перегруза. И неудивительно: со мной — Змейка, Кострица, Ледзор и десяток толстячков-гомункулов. А вообще вертушка, хоть и старенькая, но видно, что о старушке заботились. Впрочем, новую мы себе можем позволить, а потом надо обзавестись транспортом для рода Баганида — в награду за годы службы этому острову. И это не считая военных вертушек, которые тоже надо пригнать на остров.

Гомункулы оправляют складки экипировки. Где Ледзор вообще откопал камуфляжную форму, которая налезла на этих колобков — загадка века. Но форма есть. Даже с нашивками филинов. Сверху — лямки парашютов.

Гомункулы сидят молча. Пот струится по лицам, глаза бегают, шеи вжаты в плечи до ушей.

Бывшие монахи друг друга подбадривают:

— Зато господин Ледзор к гейшам обещал сводить…

— Ням-ням! — пускает один слюни.

— Гейши — это женщины, а не еда, — толкает локтем его первый.

— Оу-у-у…

Геномантия у них, конечно, есть. Но гомункулы столько едят, что они замучаются править своё тело и выводить жир. Так что сейчас у нас десант тяжёлого типа. Очень тяжёлого.

Вскоре на горизонте всплывают четыре катера. Хотя «катера» — громко сказано. Баркасы какие-то: ржавые, раздолбанные, с почерневшими бортами. На палубах — фигуры. Оборванцы в бронежилетах, под которыми — цветастые гавайки. Автоматы, банданы, мачете на поясе. То ли пираты, то ли просто местные беспредельщики. Маленькие, чёрные филиппинцы. Зубастые и злые.

Слышатся хлопки. По нам летят мины.

— Вот зараза! — рычит Кострица, глаза полыхают.

Мы с наменицей почти одновременно заслоняемся огненными завесами. В воздухе сталкиваются огонь и металл. Гром, жар, в небе вспыхивают огненные шары, обломки снарядов сыпятся на волны.

— Штурм! — приказываю. — Высадка!

— Морозная гвардия! — радостно орёт Ледзор. — Десантируемся!

Гомункулы выстраиваются, как булки в духовке, у проёма. Смотрят вниз. И начинают пятиться назад.

— А может, и без гейш этих обойдёмся? — засомневался один гомункул.

— Хрусть да треск, что-то стряслось? Сейчас помогу, бойцы… — подскакивает к парням Ледзор — и просто выпинывает их с ноги. Одного за другим. Без лишней дипломатии. — Не благодарите, парни! Хо-хо-холод!

С визгом — натурально визжат! — они летят вниз. Парашюты, конечно, раскрываются. Раздуваются ветром, и десант — если это вообще можно так называть — начинает оседать прямо на первый баркас. Большинство, правда, мажут. Шлёп — и в воду. Шестеро, может, семеро. Одного вообще сносит ветром в другую сторону.

Такое ощущение, что Одиннадцатипалый взял с собой гомункулов, чтобы стебаться и угорать над ними.

Ледзор чешет затылок:

— Ну, для первого десантирования очень даже неплохо, я считаю.

— Дурак, — не сдерживается Кострица и показывает первокласс десантирование.

Ледзор с Кострицей, как водится, не заморачиваются. Прыгают без парашютов — просто включают доспехи и сигают вниз. Врезаются в палубу с грохотом, от которого у баркаса прогибаются доски. И понеслось. Началось настоящее мясо: мачете, дубины, длинные ножи филиппинцам несильно помогают. Крики, грохот, всплески. Наши лупят — те пищат. Кровь, щепки, визг, и между всем этим трое гомункулов носятся, визжа. Дело в том, что хоть толстяки и геноманты, но они далеко не воины. В Южной Обители были рабочими.

— Змейка, хочешь тоже прыгнуть? — спрашиваю, не отрывая взгляда от бойни.

— Фака! — отвечает хищница с явным удовольствием — и тут же сигает. На втором катере её уже ждут — и очень зря.

А я стою, смотрю вниз и думаю: а зачем, собственно, мне прыгать?

Поднимаю руку — и швыряю два пси-копья. Прямо в рулевых двух оставшихся баркасов. Поработка мгновенная — я ловлю их сознания, сдвигаю восприятие, и всё: рулевые разворачивают катеры и плывут друг на друга.

БАХ!

Посудины врезаются с грохотом. У одного нос раскалывается на две половины. Второй кренится боком и резко начинает тонуть. Филиппинцы визжат, кидаются в воду. Кто-то ещё успевает скинуть надувную лодку — но тут я снова поднимаю руку.

И над волнами всплывают плавники.

Подчинить акул несложно — у них ведь нет щитов. И вот теперь три зубастые торпеды вырываются из волн, взмывают к лодкам и кромсают филиппинцев, утаскивая их под воду. Кровавые струи, визг, бесполезное весло, бьющее акулу по носу — и месть от острозубой рыбы.

Морской приём, по сути, окончен…

И тут до меня доходит! Мои перепончатые пальцы увлеклись — я что-то! Блин, перебарщиваем же!

А ведь одно судно надо отпустить! Иначе как филиппинские власти узнают обо мне? Только как бы уже не поздно не было!

Поругать-то даже некого. Сам-то я хорош: два катера разбил, а их экипаж скормил акулам. Змейка на своём катере, как обычно, не оставила никого в живых. Там всё — «фака-финита». Ни одного живого филиппинца, вся палуба кровью залита.

Но у Ледзора с Кострицей кое-кто ещё шевелится. И, судя по ментальным всплескам, осталось их немного.

Бросаю Ледзору по мыслеречи:

— Не добивать! Оставь тех, кто ещё шевелится. Пусть плывут домой. А то кто потом расскажет о подвигах твоей Морозной гвардии? Ну ты понял.

Одиннадцатипалый, подняв голову к вертушке, кивает:

— Хрусть да треск! И правда, граф! Вот ты голова! Бойцы, остановитесь! На сегодня хватит! — передаёт команду гомункулам никого не добивать.

Правда, толстяки больше визжали, чем кого-то тронули. Это если говорить о тех четверых, что на катер десантировались. Шестеро героев, что промазали мимо цели, до сих пор барахтаются в воде. Наглядевшись на акул, пообедавших филиппинцами, они визжат, молотят по волнам, зовут на помощь, а параллельно хомячат прихваченные батончики. Но так как Морозная гвардия своих не бросает, Ледзор с Кострицей бросают спасательные круги плавающим.

— Ловите, бойцы! — орёт Ледзор сверху. — Как поплавали? Ого, сколько крови на вас! Жестокий бой принимали, смотрю!

Ну точно, Одиннадцатипалый стебёт толстяков. Те в крови, потому что море вокруг окрасилось кровью съеденных филиппинцев.

Так, а что у нас по трофеям?

Один катер — цел. Даже держится на воде без посторонней магии. Второй, где Змейка орудовала, тоже, но он сам по себе дырявый — даже удивительно, как он ещё плывёт. Ржавый, с обгоревшими бортами, мда.

«Ну, лишними не будут», — думаю. В хозяйстве пригодятся. Перетянуть на крохотную пристань при замке, подлатать, переименовать. Может, «Гроза Филиппин». Или… «Фака-Крейсер». Стильно. С намёком. Может, опять же, роду Баганида пригодятся в хозяйстве.

— Что с посудинами, милорд? — спрашивает по мысли-речи Кострица.

— Забираем, — командую. — Всё, что не тонет, — наше.

Манила, Филиппины

Султан Дату Лапу-Лапу восседал на резном троне из чёрного дерева, раскинувшись с видом человека, давно утратившего терпение к докладам. Дежурный сановник продолжал монотонно вещать, и голос его уже сливался с гудением мух под потолком.

Султан вздохнул, не открывая глаз, и лениво бросил:

— У тебя всё?

Сановник чуть сам не зевнул, тут же встрепенулся, вовремя прикрыв рот тонкой ладонью, будто вспомнил, что живёт при дворе, а не в тени мангового дерева:

— Ещё одна новость, Величайший. Возможно, заслуживает внимания. На спорных территориях у проклятых японцев приобрел землю один русский, некий граф Филинов.

— Кто? — Султан приоткрыл один глаз.

— Граф Филинов. Тот самый, что приручил Золотого Дракона, распространил порталы в иные миры и стал автором множества открытий, связанных с Той Стороной. По числу внедрённых инноваций его уже сравнивают — а то и превозносят выше — англосакса лорда Элана Маска.

Оба глаза султана распахнулись. Брови приподнялись с искренним интересом:

— Хм. И что же он?

— Он приобрёл небольшой островок. Один из тех пограничных. Формально японских, но на самом деле под их временной оккупацией.

Султан фыркнул, опустив взгляд на золотые кольца на своих пальцах:

— Ну и какая разница, кто там живет? Что нам до этого Филинова?

Сановник кашлянул в кулак, будто готовясь к части:

— Тут ещё князь Паскевич, тоже русский, шлёт вам дары и просит на условиях полной конфиденциальности позаботиться о наших же землях и не отдавать их «кому попало».

Султан прищурился, медленно выпрямляясь:

— Паскевич? Мы ведь с ним ведём какие-то поставки?

— Совершенно верно, мой султан. Он один из наших контрагентов по продовольствию: пшеница, сгущёнка, лапша быстрого приготовления.

— А этот Филинов… он нам мешает? — Султан задумчиво перебирал браслеты. — Он же тоже может лапшу продавать. Или пшеницу. Даже, возможно, по скидке.

Сановник развёл руками:

— Так-то оно так, но случился прецедент, Величайший. Один иностранец сумел купить пограничный остров у японцев — значит, завтра их будет десять. А потом — личная гвардия, укрепления и иностранный вооружённый контингент у нас под боком.

Султан замолчал. Несколько секунд постукивал пальцами по подлокотнику трона. Затем повернул голову и махнул рукой:

— Тогда дай поручение какому-нибудь из молодых генералов. Пусть выслуживается. Пусть сотрет этот остров с карты. Всех японцев и иностранцев там — уничтожить.

Сановник низко поклонился:

— Как прикажешь, мой султан.

Вернувшись в Примолодье, я сразу направляюсь к древозверю. Пора с ним поговорить. По-нормальному, без лесных рыков.

Сажусь в позе лотоса у подножия гигантского, поросшего мхом существа. Он словно спит веками, хотя и трёх дней не прошло. Подключаюсь ментально — тяжело, будто пробиваюсь сквозь кору и смолу. Сопротивление дикое, глухое, как у векового дерева. Но я продираюсь.

— Слушай, лиственный. Пора тебе просыпаться.

В ответ — ментальный рык. Ну-ну, порычи мне ещё.

— Растопчу вредителя! — гремит по мыслеречи энт, пытаясь проснуться и вскочить.

Я сдерживаю лиственного. Ловлю его импульс и глушу.

— Неа, и не мечтай. Ты не встанешь, пока не поймёшь: меня нельзя топтать.

— Ты — чужак, — ревёт он в моей голове, никак не утихомириваясь. А вообще прикольно, что он разумный, прямо как мы. — Тебе нельзя быть в Молодильном Саду. Это Сад великой Дианы! Растоптать! — снова заладил.

— Вообще-то, я здесь с разрешения её мужа, Багрового Властелина, между прочим.

Рёв становится злее, глубже. И ветви энта даже подрагивают.

— Я признаю только Диану как хозяйку сада! На тебе нет её метки. Потому — ты не можешь здесь быть. Потому — я тебя растопчу! Растоптать!

— Вот же заладил одно и то же, — хмыкаю.

Существо напрягается и пытается подняться. Усилие мощное, титаническое. Он начинает дёргаться, шевелить ветвями. На коре раскрываются глаза-дупла. Я чувствую, как он собирается подняться.

Рыпаться не позволяю. Держу, причём я так давно не напрягался. Аж испарина возникает на лбу. Уф! Его воля — прямо-таки железная… ну или дубовая, хотя какая, к чёрту, разница. Чуть отпусти — и он вырвется.

Так, ему нужна Диана. Тогда позовём одну сударыню.

Вызываю по мысли-речи:

— Сударыня, не могла бы ты подойти ненадолго?

Через пару минут Красивая приходит. Садится рядом, вылизывает лапу. Древозверь уставился дуплами на тигрицу.

— О-она… — удивляется он по мыслеречи.

— Диана Вторая, — говорю вслух. — Ты же сам сказал, что признаёшь только Диану. Ну так вот, время показать, чего на самом деле стоит слово энта.

Древозверь замирает — ментально тоже. Он смотрит на тигрицу глубоко, внимательно. Как будто пытается вспомнить… или распознать. Его взгляд древен, тяжёл, как корни многовекового дуба.

— Я чувствую… у вас кровь моей госпожи… — эхо мыслеречи доносится до нас обоих, но Красивая не обращает внимания и продолжает водные процедуры.

Энт снова напрягается, пытается встать. Я не даю. Ловлю и удерживаю.

И тогда он просит жалобно:

— Я лишь преклоню перед ней свои корни…

Эх, что же с тобой делать? Была — не была. Я отпускаю хватку. Он, скрежеща ветвями и деревянным телом, поднимается и склоняется перед Красивой. Корни уходят в землю, крона слегка наклоняется. Тигрица лишь коротко зыркает на энта и отворачивается, снова умываясь. Мда. Эту дамочку ничем не пробить.

И тут с неба спускается железный орёл. Раньше пташка-сканер принадлежала лорду-губернатору Химериэлю. Теперь птичка моя. Его глаза мерцают — в них отснятые образы. Я подключаюсь к мыслепотоку, врезаюсь в воспоминание.

Птица засекла группу огромонов. И не только. Среди лохматых затесался дроу. Вся компания, обвешанная артефактами, идёт в нашу сторону. Несложно догадаться — за кем. Они идут за деревянным.

Я поворачиваюсь к древозверю:

— Поздоровался со своей хозяйкой? А теперь ложись обратно.

Смотрю в его глазницы-дупла, в которых клубится тьма.

— Время устраивать ловушку.