Геенна огненная

XX

— Он не скучает, этот каноник, — заметил де Герми, когда Дюрталь во всех подробностях живописал ему Черную Мессу. — Он сколотил настоящий гарем из истеричек и гомосексуалистов. Но все-таки он не развернулся как следует. Конечно, что касается богохульства, кощунства, рагу из чувственности, — тут он на высоте, можно сказать, настоящий виртуоз. Но утерян дух крови и инцеста, свойственный шабашам былых времен. Докр во многом уступает Жилю де Рэ, его поведение не так своеобразно, в нем есть что-то безвольное, какая-то недоделанность, если можно так выразиться.

— Тебе хорошо говорить! Не так-то просто раздобыть детей, которых можно было бы безнаказанно зарезать, не опасаясь хныканья родителей и любопытства полиции.

— Наверное, именно по этой причине он смиряется с тем, что ему приходится служить весьма скромные мессы. Но вернемся к тем женщинам, о которых ты говорил. Ты описывал, как они спешат надышаться парами горящей смолы и растений; точно так же те, кто хочет вызвать ритуальную каталепсию, почти ложатся лицом на жаровню. Что ж до других симптомов, о которых ты упоминал, то они известны, и их можно наблюдать в больницах. Интересно лишь то, что их появление связано с контактом с Сатаной. Теперь вот что. Ни слова об этом в присутствии Карекса. Если он узнает, что ты участвовал в величании дьявола, он запросто выставит тебя за дверь.

Они вышли из дома, где жил Дюрталь, и пешком отправились на площадь Сен-Сюльпис.

— Я не позаботился о провизии, так как ты все взял на себя, — сказал Дюрталь. — Но утром я отправил мадам Карекс кое-что к десерту, вино, голландские пряники, а кроме того, изумительные ликеры — настоящие эликсиры жизни. Мы отведаем их перед обедом вместо аперитива. Ну и еще баночку протертого сельдерея. Я обнаружил сии восхитительные напитки у одного весьма почтенного человека в винокурне.

— О!

— Да, весьма почтенного и честного. Он соблюдает в точности старинные рецепты, использует алоэ, кардамон, шафран, ароматическую смолу и еще кучу разных приправ. Горечь невероятная, но в целом вкус отменный!

— Прекрасно, хотя бы так отпразднуем выздоровление Гевэнгея.

— Давно ты его видел?

— Сразу после его возвращения. Он замечательно выглядит. Хотелось бы услышать подробный рассказ о его исцелении.

— А на какие средства он вообще-то живет?

— Ну, его кормит астрология.

— Неужели находятся богатые люди, готовые оплатить составление гороскопа?

— Наверное. По правде говоря, мне кажется, что дела Гевэнгея не так уж хороши. Во времена Империи он был придворным астрологом. Императрица была очень суеверна, она, как и Наполеон, с большим вниманием относилась к предсказаниям. Но после падения Империи все изменилось для него. Тем не менее считается, что во Франции он один владеет секретами Корнелия Агриппы и Кремона, Руджери и де Горик, Синибальда Дерзкого и Тритема.

Так, за беседой, они добрались до церкви, поднялись по лестнице и оказались у двери, ведущей в жилище звонаря.

Астролог опередил их. Все сели за стол, и Дюрталь наполнил рюмки ликером. Пригубив черной жидкости, друзья не удержались от легкой гримасы.

Мадам Карекс принесла суп. Она радовалась тому, что все снова в сборе. Разлив суп по тарелкам, она подала блюдо с овощами. Дюрталь нацелился на стрелку лука.

— Берегись, — засмеялся де Герми, — Порта, живший в конце XVI века, предупреждает, что лук-порей, на протяжении долгого времени служивший символом мужской силы, нарушает покой самых целомудренных душ.

— Не слушайте его, — махнула рукой жена звонаря. — А вы, месье Гевэнгей? Может быть, морковку?

Дюрталь посмотрел на астролога. Его голова по-прежнему походила на сахарную глыбу, темные волосы, смазанные целебными жидкостями, выглядели сальными, в его птичьих глазах застыло обычное выражение, на толстых пальцах сверкали кольца и перстни, он был верен своей манере держаться, величественно и вместе с тем заискивающе, говорил уверенным, безапелляционным тоном, но его лицо заметно посвежело, кожа разгладилась, глаза посветлели, утратили глянцевитость.

Дюрталь поздравил его с возвращением из Лиона в добром здравии.

— Да, месье, мне пришлось ввериться заботам доктора Иоханнеса, так как состояние мое было весьма плачевным. Я не обладаю даром ясновидения и не знаком ни с одной женщиной, наделенной этой способностью, поэтому не знал о том, что втайне замышлял каноник Докр. Я также по этой же причине был лишен возможности защититься, используя заклятья и право обратной посылки.

— Но, — прервал его де Герми, — даже если бы вы сумели, прибегнув к помощи крылатого духа, разузнать о приготовлениях этого священника, разве под силу было бы вам обезвредить его?

— Кое-что можно сделать. Встречное заклятье состоит в том, что человек, зная день и точное время нападения, заранее бежит из дома, путая следы и тем самым отводя от себя удар, или же в том, что он за полчаса до назначенного часа призывает ларва: «Вот я, порази же меня». В этом случае флюиды выдыхаются раньше срока, и могущество атакующего нейтрализуется. В магии заранее известная акция всегда обречена на провал. Что же касается ответного удара, то тут тоже необходимо иметь некие предварительные сведения, чтобы успеть переслать обратно отправителю то, что предназначается первоначальной жертве.

Итак, я был уверен, что погибну в считанные дни. Прошел день после того, как Докр напустил на меня порчу, я понимал, что еще сутки — и от меня останется груда костей.

— Но откуда вы взяли этот срок?

— Каждый, кто становится жертвой магии, имеет в своем распоряжении три дня. По их истечении зло уже не поддается изгнанию. Поэтому, зная, что Докр приговорил меня к смертной казни, и почувствовав себя плохо, я, не теряя ни минуты, упаковал чемодан и отправился в Лион.

— И что же?

— Там я пошел к доктору Иоханнесу и рассказал ему об угрозах Докра и о своем недомогании. Он сказал: «Этот священник умеет преподнести самые опасные яды в оболочке самых коварных чар. Борьба предстоит тяжелая, но я уверен в победе». Он тут же позвал ясновидящую, которая живет в его доме.

Он усыпил ее, и она, повинуясь его приказу, описала то, что произошло со мной. Она восстановила сцены приготовлений к нападению на меня. По ее словам, я был отравлен менструальной кровью женщины, питавшейся порубленными кинжалом облатками и принимавшей наркотики, тщательно дозированные и смешанные с ее обычной едой и напитками. Это средство настолько сильно, что ни один чудотворец во Франции, кроме доктора Иоханнеса, не осмеливается и пытаться излечить жертву!

В конце концов доктор сказал мне: «Вы сможете излечиться, только если вмешается несокрушимая сила. Некогда прохлаждаться, мы должны призвать на помощь Мельхиседека».

И он соорудил алтарь из стола, деревянной дарохранительницы в форме домика, с крестом наверху, а на его передней части, по кругу, похожему на циферблат часов, тянулась тетраграмма. Он приказал принести серебряный потир, пресный хлеб и вино. Сам же он сменил свое платье на облачение священника, надел кольцо, осененное благословлением свыше, и начал читать молитвы по специальному требнику.

И тут же ясновидящая воскликнула: «Я вижу духов, призванных для совершения злодеяния, это они принесли яд, повинуясь приказу заклинателя, каноника Докра!»

Я сидел рядом с алтарем. Доктор Иоханнес положил левую руку мне на голову и, подняв правую руку к небу, умолял архангела Михаила прийти ему на помощь. Он призывал верховного военачальника, небесное воинство обуздать силы Зла.

Мне стало лучше, жжение, мучившее меня в Париже, ослабло.

Доктор Иоханнес продолжал читать молитвы, затем наступил решительный момент. Он взял мою руку, возложил на алтарь и трижды возгласил: «Да разрушатся козни слуг беззакония, что были замыслены против вас, да падут оковы проклятий Сатаны к вашим ногам, да лишится силы удар, нанесенный вам, и да останется он без последствий, да претворится злодеяние вашего врага в благословение, ниспосылаемое с высочайших вершин холмов вечности, да обернется дух смерти животворящей манной… и да решат архангелы судьбу презренного священника, посвятившего себя служению Мраку и Злу!»

Потом он обратился ко мне: «Небеса смилостивились над вами, возблагодарите же всем сердцем Бога живого и Иисуса Христа и заступницу Деву Марию!»

Он дал мне немного пресного хлеба и вина. Я был спасен. Вы врач, месье де Герми, вы можете подтвердить, что медицина была бессильна против недуга. Но теперь я здоров.

— Да, — смущенно сказал де Герми, — должен признать, что, каковы бы ни были средства, использованные доктором Иоханнесом, результат налицо. И это не первый случай на моей памяти! Нет, спасибо, — отказался он от дополнительной порции горохового пюре и сосисок с хреном.

— Позвольте мне задать вам несколько вопросов, — вмешался Дюрталь. — Меня интересуют некоторые детали. Как выглядело облачение доктора Иоханнеса?

— На нем была длинная ряса из темно-красного кашемира, перетянутая витым красно-белым поясом. Поверх он накинул белый плащ из той же материи, с вырезанным впереди крестом вершиной вниз.

— Вершиной вниз?! — изумился Карекс.

— Да, крест был перевернут, как изображения на гадательных картах, и это означает, что Мельхиседек умирает стариком, чтобы возродиться в Христе и обогатиться могуществом Сына Божьего, положившего жизнь за нас.

Карекс заерзал. Его католицизм, подозрительный, неуступчивый, отказывался принять эту непредусмотренную форму ритуала. Он замолчал и перестал участвовать в разговоре, ограничиваясь только тем, что подливал вино, передавал блюда и заправлял салат.

— А что за кольцо он надел на палец? — поинтересовался де Герми.

— Оно сделано из чистого золота. На нем изображена змея, выпуклое сердце проколото рубином, и от него тянется цепочка к кольцу, запечатывающему уста гада.

— Все-таки мне непонятны истоки и цели подобных ритуалов, — признался Дюрталь. — Как все это связано с Мельхиседеком?

— А! Мельхиседек — один из самых загадочных персонажей библейских книг. Он был царем Салимским, священником Бога Всевышнего. Он благословил Авраама, и тот даровал ему десятую часть отнятого у побежденных царей Содома и Гоморры. Об этом рассказано в книге Бытия. О нем упоминает и святой Павел. Он считает, что Мельхиседек не имел ни отца, ни матери, вообще никакой генеалогии, что его бытие безначально и бесконечно, что он ветхозаветный Сын Божий.

С другой стороны, в Писании Христос назван не только «священником вовек», но и «по чину Мельхиседека».

Все это, как видите, довольно туманно. Одни истолкователи видят в нем пророчество о Христе, другие видят в нем святого Иосифа, но все признают, что хлеб и вино, которые он поднес Аврааму, перед тем освятив приношения, есть предтеча того, что Исидор назвал божественной мистерией, иначе говоря, мессы.

— Все это так, — задумчиво произнес де Герми, — но почему ритуал, совершаемый доктором Иоханнесом, имеет силу противоядия?

— Ну, вы слишком многого от меня хотите! — воскликнул Гевэнгей. — Об этом нужно спросить самого доктора. Могу дать лишь самые общие пояснения.

Теология учит, что месса в таком виде, как она сложилась, есть повторение искупительной жертвы Христа, принесенной на Голгофе. Но Месса Славы — это нечто другое, в какой-то степени это литургия будущего, воспевающая Царствие Святого Духа, обновление человека силой Любви. Когда душа человека очистится и преисполнится благодати, он станет неуязвим, и силы ада будут не властны над ним. Месса разгонит злых духов, обезвредит их. Возможно, с этим связаны целительные способности доктора Иоханнеса, его душа в момент церемонии сливается с божественной душой Иисуса.

— Довольно туманное объяснение, — спокойно заметил звонарь.

— Тогда нужно признать, — вновь заговорил де Герми, — что Иоханнес стоит ступенью выше остальных людей, что он опережает время, является апостолом Святого Духа.

— Это так и есть, — согласился астролог.

— Не могли бы вы передать мне пряник? — попросил Карекс.

— Сейчас я объясню, как с ним нужно обращаться, — сказал Дюрталь. — Отрежьте тоненький ломтик, намажьте его маслом, сверху положите столь же воздушный кусочек хлеба, — получится сэндвич. Вкус удивительный! Напоминает зрелые лесные орехи.

— Ну, — продолжил расспросы де Герми, — а как вообще поживает доктор Иоханнес? Я так давно его не видел!

— Его существование одновременно и весьма приятно, и тягостно. Он живет в доме своих друзей, которые почитают и любят его. Рядом с ними он отдыхает душой после всех неприятностей, которые ему пришлось пережить. Все это было бы замечательно, если бы не одно обстоятельство. Каждый день ему приходится опасаться покушений со стороны титулованных сатанистов Рима.

— Но что они имеют против него?

— Это слишком длинная история. Иоханнес послан самим небом, чтобы разорвать сети сатанизма и проповедовать пришествие Христа и Святого Духа. Дьявольская курия, находящаяся в Ватикане, конечно же, заинтересована в том, чтобы избавиться от человека, чьи молитвы нарушают все планы и сводят к нулю их усилия.

— А позволительно ли спросить, как этот бывший священник предвидит нападения и защищается от них? — воскликнул Дюрталь.

— Конечно. Доктор узнает о готовящемся ударе по полету и крику птиц. Соколы и ястребы — его часовые. В зависимости от того, летят ли они ему навстречу или удаляются на восток или на запад, по тому, прокричали ли они один раз или издали несколько звуков, он вычисляет час нападения и принимает необходимые меры. По его словам, ястребы хорошо чувствуют духов, и он прибегает к их помощи, как заклинатель использует сомнамбулу, а спириты запасаются грифельной доской и считают основным орудием стол.

— Получается что-то вроде телеграфных проводов для магических депеш, — усмехнулся де Герми.

— Да, впрочем, подобная практика восходит к глубокой древности. Гадание по птицам насчитывает столетия, следы этого обычая можно отыскать в Священном Писании, и Захарий замечает, что многое открывается тому, кто умеет наблюдать поведение птиц.

— А почему отдается такое предпочтение ястребу?

— Эта птица с давних пор считалась вестником потустороннего мира. В Египте бог иероглифики изображался с головой ястреба, и жрецы питались сердцем и кровью ястреба перед мистическими обрядами. И сейчас колдуньи, обитающие в Африке, вдевают в волосы ястребиное перо, напомню также, что эта птица почитается в Индии как священная.

— А как же ваш друг вскармливает и содержит этих птиц? — подала голос мадам Карекс. — Ведь они хищники!

— Да он вовсе не содержит их у себя. Ястребы вьют гнезда в высоких отвесных скалах по берегам Соны, недалеко от Лиона. Когда нужно, они сами прилетают к нему.

«Да, — в который раз подумал Дюрталь, окидывая взглядом гостиную и улыбаясь при мысли о том, сколь удивительные разговоры подслушивают стены башни, какими далекими кажутся отсюда нравы и язык современного Парижа!»

— И все это окунает нас в атмосферу средневековья, — сказал он вслух.

— Да уж! — Карекс поднялся, чтобы идти на колокольню.

— Действительно, — кивнул де Герми, — в нашу грубую эпоху, признающую лишь факты, трудно поверить в битвы, которые ведут в пустоте, над миром, священник из Лиона и прелаты из Рима.

— А на территории Франции — этот священник, розенкрейцеры и каноник Докр.

Дюрталь вспомнил, что мадам Шантелув уверяла его, что те, кто стоит во главе розенкрейцеров, пытаются заручиться помощью дьявола и владеют приемами магии.

— Вы верите в то, что среди розенкрейцеров есть сатанисты? — обратился он к Гевэнгею.

— Многие из них хотят быть сатанистами, но они очень несведущи. Они лишь механически воспроизводят отдельные манипуляции с газами и ядами, которым обучили их трое посвященных, приехавших в Париж три года назад.

— Что до меня, — заявила мадам Карекс, прощаясь с гостями перед тем, как отправиться спать, — то я испытываю большое удовлетворение от того, что не имею никакого отношения ко всем этим ужасным авантюрам и могу жить спокойно и молиться с чистым сердцем.

Де Герми, как обычно, занялся приготовлением кофе, Дюрталь извлек из буфета маленькие рюмочки, Гевэнгей набил трубку. Когда гул колоколов осел, впитался в поры стен, Гевэнгей выпустил первый клуб дыма и произнес:

— Я провел несколько восхитительных дней в доме, где живет доктор Иоханнес. После той встряски, которую я получил, было ни с чем не сравнимым блаженством укрепить свои силы в атмосфере любви и покоя. К тому же доктор Иоханнес осведомлен в теологии и в оккультных науках лучше кого бы то ни было. Никто, за исключением разве что проклятого Докра, не проник так глубоко в тайны сатанизма. Во Франции лишь эти двое сумели перешагнуть порог сверхъестественного и, каждый в своей области, добиться некоторых результатов. Разговоры с ним доставляли мне огромное удовольствие, и я вынес массу нового даже из бесед о судебной астрологии, знакомой мне до мельчайших деталей. Но меня особенно поразили его суждения о будущем перерождении народов.

Уверяю вас, он — пророк, посланный ради страдания и славы на землю Всевышним!

— Мне кажется, — улыбнулся Дюрталь, — что учение о Параклете, Духе-Утешителе, проповедь мессии официально осуждены Церковью как ересь монтанистов.

— Да, но все упирается в вопрос о том, каким представляется явление миру Параклета, — парировал вошедший в эту минуту звонарь. — Это и вполне ортодоксальная доктрина, развивавшаяся святым Иринеем, святым Юстинианом, Скоттом Эригеном, Амори де Шартром, и таким выдающимся мистиком, как Иоахим де Флор! В средние века верили в Духа-Утешителя, и, признаюсь, меня преследуют мысли о нем, они греют мою душу, отвечают моим самым горячим чаяниям.

Он сел и сложил руки на коленях.

— Возможно, все это лишь иллюзия, — продолжил он, — но она дарует утешение христианам, затерянным в этом хаотическом мире, который так трудно не возненавидеть!

— Каюсь, что, несмотря на пролитую на Голгофе кровь, я не чувствую, что искупление коснулось меня, — сказал де Герми.

— Существуют три царства, — заговорил астролог, приминая пальцем табак в трубке, — и первое — царство Ветхого Завета, Бога Отца, это царство страха. Второе — царство Нового Завета, Сына Божьего, царство искупления. А третье — это царство Евангелия от Иоанна, Параклита, царство любви. Это прошлое, настоящее и будущее человечества, его зима, весна и лето. Иоахим де Флор говорит: из ростков взойдут колосья, и колосья дадут пшеницу. Отец и Сын явились миру, так что очередь за Святым Духом, это логически вытекает из самого понятия Троицы.

— Да, и об этом настойчиво и авторитетно твердят многие тексты Библии, — подхватил Карекс. — Все пророки — Исайя, Иезекииль, Даниил, Захарий, Малахий — подтверждают это. В Деяниях святых апостолов, в первой главе, сказано достаточно ясно: «Сей Иисус, вознесшийся от вас на небо, приидет таким же образом, как вы видели Его восходящим на небо». Откройте эту книгу, почитайте! И Иоанн Богослов объявляет в Апокалипсисе, этом Евангелии второго пришествия: «Христос грядет, и продлится царствие Его тысячу лет». Подобные откровения встречаются и у святого Павла. В Послании к Тимофею он призывает Спасителя, «который будет судить живых и мертвых в явление Его и царствие Его». А во втором Послании к фессалоникийцам, говоря о мессии, он пишет: «И когда явится беззаконник, его же Иисус упразднит явлением пришествия своего». Он считает, что Антихрист еще не открылся миру, следовательно, в этом фрагменте речь идет о втором пришествии, а не о первом, ознаменованном рождением Спасителя в Вифлееме. Святой евангелист Матфей передает ответ Христа первосвященнику Каиафе, спросившему его, он ли Христос, Сын Божий: «Ты сказал; даже сказываю вам: отныне узрите Сына Человеческого, сидящего одесную силы и грядущего на облаках небесных». И в другом стихе апостол добавляет: «Итак, бодрствуйте, потому что не знаете, в который час Господь наш приидет!»

И еще множество тому подобных упоминаний, которые легко отыскать в Священном Писании. Бесспорно, те, кто ждет царства славы, опираются на богодухновенные тексты и могут смело, не боясь впасть в ересь, проповедовать доктрину, которая, по свидетельству святого Иеронима, в IV веке была принята всеми. А что, если мы отведаем напитка, которым так восхищается месье Дюрталь?

Это был густой сладкий ликер, пары нежного сиропа оседали где-то в глубине утробы.

— Недурно, — оценил астролог, — но действует усыпляюще.

И он налил себе добрую порцию живительного рома.

— Если вдуматься, — вернулся к прежней теме Дюрталь, — третье царство предрекается и словами молитвы «Отче наш»: «да приидет Царствие Твое».

— Конечно, — кивнул звонарь.

— Дело в том, — вступил в разговор Гевэнгей, — что ересь будет процветать в своей абсурдной и безумной сущности, если допустить, как это делают параклетисты, возможность аутентичного телесного воплощения. Вспомните фарейнизм, свирепствовавший в XVIII веке в Фарейне, небольшом городке департамента Ду, где укрылся янсенизм, изгнанный из Парижа после закрытия кладбища Сен-Медар. Некий священник, Франсуа Бонжур, предлагал распинать чудом исцеленных, вокруг могилы диакона Франсуа де Пари в Сен-Медаре начались беспорядки. Потом этот аббат увлекся одной женщиной, утверждавшей, что она беременна от пророка Илии, который, как следует из Апокалипсиса, предвещает второе пришествие Христа. Родился ребенок, за ним второй, объявленный не больше не меньше как Параклетом. Потом он торговал изделиями из шерсти в Париже, а во времена Людовика-Филиппа стал полковником Национальной гвардии и умер в достатке в 1866 году. Это был Параклет торговли, Спаситель в эполетах!

Затем в 1866 году дама по имени Брошар, из Вуври, уверяла всех, кто хотел ее слушать, что Христос воплотился в ней. В 1889 году сумасшедший по имени Давид издал в Анжере брошюрку под названием «Глас Божий», в которой скромно именовал себя «Мессией Параклета Создателя» и о себе сообщал, что он агент по изданию книг и что его борода достигает одного метра десяти сантиметров. И сейчас не перевелись претенденты: один инженер, Пьер Жан, недавно объехал верхом на лошади провинции Юга, возвещая, что он Святой Дух; в Париже Берар, водитель омнибуса, работающий на линии Пантеон — Курсель, уверяет, что его тело — оболочка Параклета, а в одной журнальной статье доказывается, что благодаря поэту Джунейю забрезжила надежда на спасение. Наконец, в Америке то и дело объявляются женщины, провозглашающие себя Мессией и активно вербующие приверженцев.

— Некоторые путают божественную сущность и сущность Божьего Творения, — сказал Карекс. — Бог присутствует в своих творениях, он — опора их жизни, источник развития, основа существования. Так говорит святой Павел. Но Бог пребывает сам по себе, отдельно от жизни, от ее движения, от человеческой души. Он обладает своим «Я», он тот, кто есть, говорит Моисей.

И Святой Дух благодаря Христу в славе воцарится в людях. Он станет источником возрождения и обновления, но это совсем не значит, что грядет его телесное воплощение. Святой Дух через Сына восходит к Отцу, он призван действовать, но он не может материализоваться. Утверждать обратное — чистое безумие! Это значит впасть в гностицизм, повторить ошибки Дюльсинаде Новара и его жены Маргариты, заблуждения аббата Бекарелли, вернуться к гнусностям Сегарелли Пармского, который, желая вернуться в состояние младенчества, чтобы обрести простую и наивную любовь Параклета, приказывал пеленать себя, ложился на колени кормилице, сосал ее грудь, а потом окончательно погряз в пороке.

— Мне все-таки не все понятно, — признался Дюрталь. — Если я правильно уловил, Святой Дух проникает в нас и толкает к перерождению, обновляет душу, подвергает пассивному очищению, как принято говорить у теологов.

— Да, он очистит душу и тело человека.

— И тело?

— Параклет, — пояснил астролог, — должен воздействовать на обновление поколений. Благодать освятит тела, и они будут рождать избранников, избавленных от грязи первородного греха, которых не ждет испытание огнем унижений, как сказано в Библии. Так считал Винтрас, этот удивительный неученый муж, оставивший торжественные пламенные строки. После его смерти его доктрина была развита и расширена последователем, доктором Иоханнесом.

— Но ведь это земной рай! — воскликнул де Герми.

— Да, царство свободы, добра и любви!

— Стоп, стоп! — запротестовал Дюрталь. — Я совсем запутался. С одной стороны, вы говорите о пришествии Святого Духа, а с другой стороны — упоминаете второе явление Христа. Эти два царства сольются в одно или же одно сменит другое?

— Нужно разделять воцарение Параклета и победное возвращение Христа, — ответил Гевэнгей. — Одно предшествует другому. Сначала человечество переплавится в третьей ипостасию, Любовью, а потом Христос спустится с небес, как он и обещал, и будет править народами.

— А куда вы денете папу?

— О! Это весьма существенная часть доктрины. Вся история начиная с первого пришествия Мессии делится, как вы знаете, на два периода: период принесения искупительной жертвы, в котором мы и живем, и период Христа, омытого от плевков, воссиявшего во всем своем величии, который наступит в будущем. Так вот, для каждой из этих эр предназначаются свои посредники между небом и землей. В Священном Писании содержится указание на этих двух верховных понтификатов. Это подтверждают и мои гороскопы.

Согласно аксиоме, принятой в теологии, дух Петра живет в его наследниках. В той или иной степени он будет сохраняться в них, пока не наступит долгожданное царство Параклета. И тогда Иоанн, остававшийся в тени, как посланник Любви, вселится в души новых пап.

— Но я не понимаю, какая польза от папы, если Иисус станет зримым? — удивился де Герми.

— Никакой, он нужен лишь на время, отведенное для преобразований силой Параклета. В тот день, когда в ореоле славы появится Христос, понтификат в Риме перестанет существовать.

— Не вдаваясь в суть вопросов, о которых можно спорить веками, признаюсь, что я восхищен благодушием этой утопии, подразумевающей, что человеческая натура поддается исправлению! — воскликнул Дюрталь. — Но это не так! Человек создан эгоистом, порочным и циничным. Посмотрите вокруг! Идет беспрерывная война, жестокая, беспощадная. Бедные, обездоленные ошиканы, растоптаны разбогатевшими буржуа! Подонки и жалкие посредственности повсеместно торжествуют, прохвосты политики и банкиры процветают! И вы верите, что все это можно преодолеть? Нет, человека ничто не изменит, его душа гнила в ветхозаветные времена, и сейчас она покрыта теми же зловонными опухолями. Правда, греховность щеголяет в обновках, прогресс придает изысканность порокам.

— Тем более, — возразил Карекс, — если общество таково, как вы его живописали, то пусть оно сгинет! Да, я тоже считаю, что душа человека гноится, покрывается струпьями, отмирает. Ей уже не помогут ни перевязки, ни лечение. Так, значит, ее нужно отсечь, расчистить место новому побегу. Такое чудо способен совершить только Бог!

— Даже если предположить, что царящее в наше время беззаконие преходяще, — произнес де Герми, — все равно оно сгинет лишь благодаря Божьему промыслу. Только на него есть смысл уповать. Ни социализм, ни прочая белиберда, выдуманная невежественными рабочими, переполненными ненавистью, не изменят натуру человека и не возродят народы. Это не человеческого разума дело.

— Долгожданная эпоха уже не за горами, — изрек Гевэнгей. — Тому есть доказательства. Раймонд Люллий предупреждал, что знамением конца старого мира станет распространение учений Антихриста, и уточнял, что он под этим подразумевает: материализм и расцвет чернокнижия. Мне кажется, что это предсказание сбывается в наши дни. Благая весть будет послана, когда, по словам святого Матфея, «увидите мерзость запустения, стоящую на святом месте». И это уже произошло! Посмотреть хотя бы на трусливого, недоверчивого, изворотливого, заурядного папу, продажный лицемерный епископат, жирующее изнеженное духовенство! И скольких прельстил сатанизм! Ну может ли Церковь скатиться ниже?

— Все это внешние признаки, Церковь не может погибнуть! — И звонарь, опершись на стол, подняв глаза к небу, шепотом взмолился: — «Отче Наш, да приидет Царствие Твое…»

— Уже поздно, пора по домам, — промолвил де Герми.

Пока все одевались, Карекс спросил Дюрталя:

— На что вы надеетесь, если не верите в пришествие Христа?

— О, я ни на что не надеюсь.

— В таком случае мне вас жаль. Нет, правда, вы не верите в будущее просветление?

— Увы! Мне кажется, что небеса отреклись от земли, изможденной и больной.

Звонарь воздел руки к потолку и грустно покачал головой.

Внизу, у башни, друзья простились с Гевэнгеем. Некоторое время они шли молча. Наконец де Герми произнес:

— А тебя не удивляет, что все те события, о которых шла речь сегодня вечером, произошли в Лионе?

Дюрталь недоуменно посмотрел на него.

— Я хорошо знаю Лион. Рассудок жителей подернут дымкой. Так туман обволакивает по утрам улицы города, поднимаясь от Роны. Этот город буквально создан для путешественников, обожающих длинные улицы, ухоженные лужайки, бульвары, тюремную архитектуру современных построек. Но Лион одновременно притон мистицизма, гавань сомнительных идей. Там умер Винтрас, в котором, казалось, была воплощена душа Илии, там держались последние соратники Наундорфа, там процветало колдовство и за один луидор продавалось здоровье и жизнь людей. Но в то же время, несмотря на обилие радикалов и анархистов, это выставка тяжеловесного католицизма, фабрика янсенизма, питомник лицемерных толстых буржуа.

Лион знаменит колбасным делом, каштанами и шелками, а кроме того, церквами. Часовни и монастыри обступили горбатые улочки, но все они ничтожны в сравнении с Нотр-Дам-де-Фурвьер. Издали собор похож на перевернутый комод XVIII века, его внутренняя отделка еще не закончена и выглядит довольно своеобразно. Стоит как-нибудь съездить туда посмотреть на это сооружение. Мешанина стилей — ассирийского, романского, готического, еще бог знает какого — что-то фантастическое, нагроможденное друг на друга, начищенное, с накладным золотом и серебром, есть от чего прийти в замешательство. Но Руссан — единственный архитектор, сумевший за последние сто лет оформить интерьер собора. Неф отливает эмалью, мрамором, бронзой, золотом; фигуры ангелов облепляют колонны с тяжеловесной грацией, порождая определенный архитектурный ритм. Чувствуется что-то азиатское, варварское, проступающее, например, в зданиях, которыми любил окружать своих персонажей Гюстав Моро.

Паломники не вылезают из этого собора. Под сводами слышатся самые пылкие молитвы о процветании торговли, о новых рынках сбыта колбасных изделий и шелков. Называются артикулы товаров, с Девой Марией советуются о том, как сбыть продукты не первой свежести и изделия из панбархата. В центре города, в церкви Сен-Бонифас я видел объявление, призывавшее прихожан не раздавать там милостыню нищим из уважения к святому месту. Конечно, негоже, чтобы молитвы коммерсантов прерывались нелепыми жалобами бедняков!

— Да, очень странно, но демократия действительно злейший враг неимущих. Казалось бы, революция должна была защитить их, но на деле она воздвигла режим, который стал еще сильнее давить на них. Как-нибудь я покажу тебе один декрет от II года, в нем предусматривается наказание не только для тех, кто протягивает руку, но и для тех, кто подает милостыню.

— Вот панацея от всех горестей! — и де Герми, смеясь, указал на плакаты, наклеенные на стены, в которых генерал Буланже призывал парижан голосовать на ближайших выборах за него.

Дюрталь пожал плечами.

— Все-таки этот мир болен, — вздохнул он. — Карекс и Гевэнгей, вероятно, правы, утверждая, что ни одному врачу не под силу его исцелить!