Генерал Рубцов

Рассказывает Зданович

«День девятнадцатого сентября сорок первого года всем нам, кто остался в живых после боя в Городище, кто прошел через камышовые плавни реки Удай, остался в памяти как день самых тяжелых испытаний в жизни, — так начал рассказ тридцать лет спустя начальник оперативного отдела штаба 66-го стрелкового корпуса, ныне Герой Советского Союза генерал-майор в отставке Георгий Станиславович Зданович[20]. — Помню, еще гремела перестрелка в селе, еще наседали на нас мотоциклисты, броневики и вражеские автоматчики. «Уходить через плавни на юг, уходить группами», — приказал командир корпуса генерал Рубцов.

Высокий густой камыш скрыл нас от врага. Вода доходила до колен, поэтому автоматчики врага прекратили преследование. Но вскоре начался артиллерийский и минометный обстрел, рвались снаряды и мины, поражая наших людей осколками, обдавая ошметками грязи. Обстрел продолжался минут тридцать, потом противник нас потерял.

В группе было человек сто. Я шел впереди, в середине комиссар Рычаков, замыкал шествие полковник Пиказин. Куда нам идти? Где и как переправиться через Удай? Посоветовавшись со старшими офицерами, решили пройти еще километра четыре на запад и уже потом переправиться на противоположный берег. Волновала судьба командира корпуса, он остался там, в Городище, не вышел из боя.

Поздним вечером подошли к какому-то притоку реки метров пятнадцати шириной, с сильно заболоченными берегами. Попробовали его преодолеть на камышовых плотиках. Не получилось — плотики тонули. Нашлась у кого-то запасливого автомобильная камера. Надули ее. Связали из индивидуальных перевязочных пакетов и ремней «канат». Перетащить конец его на другой берег реки взялся начальник связи майор Чирков. «Когда-то Амур без отдыха переплывал», — сказал он и, быстро разувшись, нырнул… И не выплыл. Что случилось с ним, не знаю. Возможно, от нервного перенапряжения отказало сердце. Минуты через три бросился в воду один из младших командиров. Однако найти майора не смог.

Потом, переплыв речку, этот юноша стал нас по одному перетаскивать на камере. Разогревшиеся в переходе, теперь мы в ожидании переправы стояли в холодной воде и сильно замерзли. Многих трясло как в лихорадке.

Ко мне подошел полковник Пиказин и отвел в сторону. Стуча зубами от озноба, он сказал:

— Товарищ Зданович, я совсем обессилел, ноги сводит судорога, мне не дойти. Вы закаленнее меня. Выведите людей, найдите мою семью и передайте ей, что я боролся до конца…

Было темно, и я не видел лица полковника. Смутная догадка неприятно пронзила меня. Но тут же я отбросил ее.

— Что вы! Нельзя падать духом. В любом положении надо выжить и отомстить врагу. Мы поможем вам, — Сказал я Пиказину и поручил бойцам поддерживать подполковника при ходьбе.

— Ну ладно. Сделай все, чтобы вывести колонну, — настойчиво повторил Пиказин.

Мы переправились и снова пошли. Слышалось унылое однообразное чавканье под ногами, изредка неожиданный всплеск: утомленные бойцы, оступаясь, падали в воду. И снова медленное движение. Вода становилась глубже. Идти было все тяжелее. Неожиданно в конце растянутой колонны прогремел выстрел. «Пиказин!» — мелькнула догадка. Действительно, по колонне передали о гибели Пиказина. Сняв головные уборы, люди застыли в молчании. Прошло минуты две. С гнетущими мыслями мы снова двинулись в путь.

Метров через четыреста уперлись в реку, раза в три шире той, через которую переправились. С громадными трудностями преодолели и ее. Так хотелось, чтобы это было последнее препятствие, чтобы река именовалась Удаем? Но она ли?..

Движение продолжалось. Вода становится все глубже и глубже. Вот уже до пояса! Идти стало невозможно. «Куда нас ведут? Измена!» — услышал я позади возмущенные голоса. И тут какое-то бессилие, апатия охватили меня. Я почувствовал острую головную боль. Потом в глазах поплыли круги. С трудом различал голоса:

— Что с ним?

— Поддержите!

— Падает!

Меня взяли за плечи, не дали упасть. Как сквозь туман вижу человека в летной форме, с другой стороны — медицинскую сестру. «Откуда они? — думаю и вспоминаю — Да они же шли в нашей колонне!»

— Товарищ полковник, вздремните! Мы вас поддержим… — сказала медсестра.

Сколько прошло времени — не знаю. Позже рассказали, что минут через пятнадцать я проснулся. Сознание прояснилось, и боль в голове приутихла.

— Поворачиваем назад! — сказал я, нутром почувствовав, что впереди пути нет. Люди меня поняли…

Медленно идем. Уже светло. Вдруг издалека отчетливо слышу крик:

— Полковник Зда-а-н-о-в-ич! К комис-с-а-р-р-у-у!

Что за чертовщина! Все ли ладно со мной? Вслушиваюсь. Крик повторился. Да, это голос Рычакова! Где-то в стороне! Он же шел в колонне… Где он сейчас? И почему кричит? Могут услышать немцы, всполошатся…

Торопливо выбираюсь с глубоководного участка плавней, иду на голос. С беспокойством думаю, почему кричал Рычаков: «Неужели он потерял веру выбраться из этого чертова болота (через много лет я узнал, что оно действительно называется Чертовым) и решил выполнить договоренность на Пирятинском совещании о последнем патроне?»

С опаской подхожу к Рычакову.

— Где ты пропал? — спокойно спрашивает он. — Уже около двух часов мы ищем вас! Из болота вышли, немцев нет!

Только теперь я понял, что переправились мы в последний раз все-таки через Удай, а в камышах, сами того не заметив, зашли в старое заросшее русло реки.

Люди, покачиваясь, выходили из болота, обессиленно падали на землю. Нужно обсушиться, хоть чуть-чуть отдохнуть, ведь главные опасности выхода из окружения ждали нас впереди.

Где командир корпуса Рубцов и смог ли он оторваться от преследования, мы не знали».