Железный человек - Моё путешествие сквозь Рай и Ад вместе с Блэк Саббат

46. Билл доходит до ручки

Мы осмотрели самолёт, летящий в Майами, и удивились: “Чего это на этом рейсе никого нет?”

Оказалось, что мы летели в зону урагана, и все покидали округу. Мы поняли, все сваливают, а мы туда летим!

Мы добрались до места, а там всё заколочено. Мы арендовали дом Барри Гибба (Barry Gibb), но первые три дня провели в отеле, так как находиться где-либо ещё было опасно. Они обшили досками всё здание полностью. В ожидании бури нужно было наполнить водой ванную и нельзя было покидать гостиницу. Они заготовили сандвичей, но, конечно же, в конце концов еды не хватило. В один из дней мы с Джеффом стояли у меня на балконе, как два идиота, и смотрели на раскачивающиеся деревья. Затем мы услышали: “Вы! Эй, вы! Вернитесь в номер! Убирайтесь с балкона!”

Это был полицейский.

“Идиоты, идите комнату!”

Стало жутковато. В какой-то момент нам сообщили: “Уже слишком поздно уезжать, вам придётся остаться. Находитесь под кровом!”

Мы ответили: “О, Боже. Ну началось.”

Через нас прошёл только внешний фронт урагана. Сносило деревянные столбы, мимо пролетали светофоры, деревья вырывало с корнями, но всей мощью не ударило. Даже так было достаточно стрёмно, чтобы мы в штаны поналожили.

Несколько месяцев мы провели в доме Барри Гибба. Он переехал в другое место. Мы поступили так же, как и в Лос-Анджелесе: забацали репетиционную студию, где установили всю аппаратуру. К нам подъехал Крейг Грубер (Craig Gruber), басист, в прошлом работавший с Rainbow, как и Ронни. Мы оставили Джеффа, так как хорошо с ним поладили, и подвязали его на клавишные. Это было внове для него, но его хватало на то, что нам было нужно: играть аккорды, иногда предлагать идеи по поводу того, что играть кроме аккордов.

Мы написали ещё материал, в этот раз без Гизера. Для меня и Билла это было непривычно, мы привыкли работать с ним. Все воспринималось, как временный выход, мы всё ещё надеялись на возвращение Гизера. Было нелегко, но мы справлялись. На самом деле процесс создания протекал довольно гладко, и вскоре мы наделали песен на целый альбом.

Билл в то время не по-детски бухал. С ним была его жена, и пила она также не слабо. Билл мог проснуться утром, ещё трезвым, взять из холодильника пиво, потом ещё пиво, и ещё. Я задавал вопрос: “Билл, сколько пива ты уже принял?”

“Ой, да только парочку накатил.”

Но к тому времени было уже около десяти. Это стало известным, как “он только парочку накатил”.

В течение дня он переходил от эдакой весёлой стадии к состоянию полного мрака, меняясь по мере того, как выпивал всё больше. К девяти или десяти вечера мы начинали его избегать, потому как он приходил в по-настоящему поганое состояние и становился агрессивным. Между тем с его игрой было все в порядке. Он пил с утра, но, если он выпивал всего несколько бутылок, то играл отлично. Это после, к вечеру, он переходил в другую стадию. И если мы решали взять выходной, адское пекло, он отрывался по полной.

Как обычно, над Билом подшучивали. Был случай, у меня оказался телефон клуба анонимных алкоголиков и имя парня, который там заправлял. Я сказал Биллу: “Позвонил какой-то долбанный чел, у тебя будет интервью.”

“Чего?”

“У тебя интервью. Позвони, спроси этого парня и скажи: “Не могли бы вы мне помочь? Это Билл Уорд.””

Он так и поступил. Билл начал: “Аллё. Я Билл Уорд. Вы не могли бы мне помочь. Мне сказали, чтобы я Вам позвонил.”

Они начали обсуждать проблемы с алкоголем. Мы стояли за спиной, слушали, и он просто взбесился. Никогда его таким не видел. Телефон подлетел в воздух и разбился о пол. Мы всё ретировались так быстро, как только смогли. Он совершенно не воспринял шутку и целую вечность потом ходил в дурном расположении духа. Мы просто держались подальше до лучших времён.

Несмотря на его пьянство, мы поручили ему ходить в банк и брать деньги для того, чтобы выплачивать зарплаты персоналу. Мы хотели, чтобы у него была цель: “Смотри, не нажрись с утра, Билл, тебе в банк идти!”

“О, точно, да, хорошо.”

Он воспринимал это серьёзно. Вставал утром, брился, мать его, приодевался. Он купил себе дипломат и неожиданно становился парнем из бизнеса, ходящим в банк и делающим это со всей ответственностью. Было забавно наблюдать эту перемену каждую пятницу, когда он должен был ходить за деньгами.

Ронни Билл по-настоящему нравился. Однако, приход Ронни повлиял на Билла. Тот не был на 100% доволен ситуацией. Он привык, что Оззи всегда был поблизости, как и все мы, но Билл просто не мог освоиться с тем, что его больше нет. К тому же, я думаю, выпивка в этом плане никак не помогала. Факт в том, что всё стало настолько плохо, что он (Оззи) больше не мог оставаться с нами. Билл мог скучать по Оззи, но это не означало, что нам нужно было кинуться в поиски того, кто звучал бы, как он. Тогда критики не оберёшься, кроме того, есть только один Оззи. Мы скооперировались с Ронни, так как нам нравилось, как он работал, и нам нравился его голос. Мы свернули на другой путь в музыке после того, как он присоединился к нам. “Heaven And Hell” мы сочиняли с вокалистом, который отличался настолько, что перед нами открылись новые двери. Когда ты проработал десять лет с Оззи, ты уже приблизительно знаешь, что он будет петь и как он собирается это делать. Все его возможности тебе известны. Где пределы возможностей Ронни, мы не знали, и это было стимулом, чтобы всё время прорываться на неизведанные территории, чтобы понять, что он может. Это была свежая кровь в команде, я мог играть новые аккорды, что давало мне возможность расширить свои горизонты в музыке. И Ронни реально вдохновлял меня играть соло, делать больше вставок. Не то, чтобы я недостаточно играл соло раньше, но Оззи никогда не просил меня: “Почему бы тебе не вставить тут соло?”

Он не вникал во всё это. Или, может быть, он немного вникал, а затем его внимание переключалось на другие вещи и он уже был далеко. Он не так много вкладывал в общую копилку. Это не было его виной. Он просто не был таким музыкальным. Он не владел никаким инструментом, поэтому он не знал, какие аккорды там идут, а с Ронни мы работали более командно, так как если вы садились рядом, он также брал гитару, или бас, и он предлагал: “Как насчёт такого аккорда?”

“А, да... точно!”

И от этого мы отталкивались. Ронни очень большое участие принимал, и это было круто.

Оззи пел по аккордам. Только послушайте “Iron Man”, и вы поймете, куда я клоню: его вокальная мелодия копирует музыкальную линию. В этом ничего такого, но Ронни любил петь вокруг риффа, а не с ним, придумывая мелодию, которая отличалась от аккомпанемента, что и открывало музыкально перед нами больше дверей. Я не хочу, чтобы это звучало, как нападки на Оззи, но подход Ронни позволил мне освоить другой путь и понять, что я могу двинуться, скажем, отсюда вот туда.

Ронни много привнес к нам и кроме того, как звучал его голос. Он знал, чего хотел, и мог говорить с нами в музыкальных терминах: “Может попробуем ля здесь?”

Оззи этого не умел, он не знал что означали “ля” или “ре”. Лучшее, что он мог предложить, было: “Ну, тут нам нужно что-то другое.”

“Какие-то идеи?”

“Ничего особенного. Как насчёт, эээ...”

Мы стали более профессиональными. Ронни всегда хотел сделать что-то ещё лучше, он постоянно поддавливал, и на сцене, и вне её. Для нас это было хорошо, так как это всех нас подталкивало. С годами мы, возможно, немного обленились и слишком полагались на то, что мы уже освоили, а Ронни бросал нам новые вызовы. Таким образом мы снова были больше, чем группой: мы сплотились, стараясь защитить команду, защитить то, что у нас было. Мы поверили в то, что у нас было.