Жемчуг в Саду (ЛП)

Глава 19. Увядающие Цветы

Дела Цветов летели под откос со скоростью мчащегося поезда, у которого отказали тормоза.

Как и настоящие живые цветы, которые все лето радуют глаз людей, пленяя яркими красками, чтобы потом погибнуть с первыми заморозками, так и прославленная на весь Париж красота наших Цветов вспыхнула, соблазняя всех узревших ее, прежде чем начать печально увядать.

Гию был первым.

Его привлекательность медленно уходила вместе с его рассудком. Опиум практически заменил ему пищу. Он уже, не скрываясь, курил целыми днями, пытаясь заглушить боль разлуки с возлюбленным. К его чести, следует сказать, что Гию держался до последнего, он все ждал и ждал заветного письма, но оно так и не пришло, и это подкосило его окончательно. И хотя парень догадывался, почему он так и не получил весточки от Сабито, он понимал, что было бы глупо и бесполезно спрашивать объяснений у Музана. Гию страдал, не зная даже того, жив ли его Сабито или уже нет, поэтому так отчаянно искал спасения в наркотике, встречая любимого хотя бы в туманных грезах.

Гию и не подозревал, как сильно он на самом деле зависел от Сабито, от его успокаивающих объятий и нежных слов. Лишившись этого, он превратился в безэмоциональную куклу. Ему стало абсолютно наплевать, кто и как трахает его, он разрешал пользоваться своим телом как угодно, пока его сознание рыдало в тоске где-то в самом дальнем уголке его расколотой души. Клиенты перестали даже пытаться разговорить молодого мужчину, каждую ночь одиноко сидящего на диване и смотрящего перед собой невидящим взглядом. Лишь самые пылкие поклонники остались с ним, пока другие посетители, привыкшие к большей отдаче от проституток, переключились на других мальчиков. И хотя его заработок резко снизился, Гию было все равно. Зачем нужны деньги, если теперь ему не за кого платить?

Он молчал, даже когда другие Цветы пытались вовлечь его в разговор, утешить, обнадежить. Все было бессмысленно, Гию давно потерял остатки глупой надежды вернуть Сабито. Единственное, что давало его друзьям повод думать, что он не сдался, это то, как отчаянно он жался к ним в постели во сне. Язык тела выдавал его желание ощутить поддержку, заботу и тепло.

Младшие мальчики заботились о Гию, как об инвалиде. Танджиро и Иноске практически силой заставляли его питаться, следя за тем, чтобы он съедал хотя бы половину порции. И, конечно же, они узнали о пагубном пристрастии Гию к опиуму, но никто из юношей понятия не имел, как заставить его бросить, ведь это единственное, в чем Гию находил хоть какое-то утешение. И когда он уходил и прятался ото всех в ванной комнате, Иноске и Танджиро по очереди бегали проверять его, каждый раз опасаясь наткнуться на бездыханный труп. Гию напоминал лишь призрак былого гордого и несгибаемого самого популярного Цветка, и мальчики всей душой ненавидели человека, который превратил их друга в убивающего самого себя зомби.

Пока Иноске и Танджиро сосредоточили свое внимание на Гию, Зеницу все время находился рядом с постепенно угасающим Ренгоку. Мальчикам даже пришлось изменить свое привычное положение для сна. Теперь Иноске и Зеницу спали по краям, укладывая рядом с собой Гию и Ренгоку, а Танджиро ложился между двумя ослабевшими парнями и очень боялся провалиться в глубокий сон и упустить момент, когда может понадобиться его помощь. Почти все отведенное для отдыха время он едва дремал, сквозь сон прислушиваясь к хриплым дыханиям по обеим сторонам от него и периодически вскакивая, чтобы поправить сползшие одеяла. Даже Музан изредка заходил в их спальню и лишь молча качал головой, видя то, что теперь его старшие Цветы скорее напоминают пациентов больницы, чем самых красивых мужчин Франции. Но он не делал ничего, чтобы помочь им.

На фоне постоянно молчащего и отрешенного Гию особенно жутко выглядел веселый и жизнерадостный Ренгоку, из последних сил пытающийся приободрить живущих в постоянном стрессе мальчиков. Он все время уверял их, что здоров, что его организм уже адаптировался к такому количеству пищи, и что скоро, уже совсем скоро все наладится, и у них еще будут поводы для радости.

«Не волнуйтесь за меня, — говорил он им со своей обычной яркой улыбкой, — Вы же знаете, как я люблю вас. И я буду жить столько, сколько эта любовь горит в моем сердце. Сабито тоже жив, я чувствую это, он скоро напишет нам, и тогда мы обязательно вернем его. Просто верьте в лучшее, мальчики мои».

К вечеру, после ужина, единственного разрешенного ему повода спускаться на кухню, Ренгоку оживлялся. Мальчики все равно нарушали запрет и подкидывали ему куски со своих тарелок, и у Ренгоку недоставало воли запретить им. Поэтому ему хватало сил выглядеть более-менее приемлемо, общаясь со своими гостями. Но, к сожалению, его красота блекла от постоянных лишений. Его когда-то нежная кожа с легким золотым оттенком стала бледно-серой, пылающие янтарные глаза запали, а роскошная шевелюра изрядно поредела. Ренгоку уже не ходил с распущенными по плечам волосами, а собирал их в жесткий тонкий хвост на затылке. Как и от Гию, часть его клиентов переметнулась к молодым Цветам, в частности к чем-то схожему по типажу Зеницу, заставляя Ренгоку мучиться угрызениями совести из-за того, что он сбросил такую непосильную ношу на хрупкие плечи своего мальчика.

Однако, самым верным и долгожданным посетителем для него оставался Тенген Узуй.

Мужчина по-прежнему навещал его так часто, как позволяли ему регулярные разъезды по стране. Увлечение предметами искусства вынуждало Узуя порой отсутствовать довольно длительное время, гоняясь за ценными экземплярами по аукционам, частным коллекциям, и проводя встречи с потенциальными покупателями. И вот с момента их последней встречи прошло больше двух недель, но Узуй примчался в бордель практически сразу же, как только сошел с подножки поезда. И сейчас Ренгоку, оставшись с мужчиной наедине в приватной комнате, смотрит в его красивое лицо, надеясь, что под несколькими слоями одежды его любимый гость не разглядит уродливое костлявое тело.

Но глядя на шокированного Узуя, обнявшего его так, словно боясь сломать, Ренгоку понимает, что ему не избежать объяснений. Он не намерен говорить правду, кто знает, что взбредет в голову Узую, вполне вероятно, что он набросится на Музана прямо посреди гостиной, а на следующий день мстительный управляющий запретит появляться на кухне и его мальчикам. Нельзя допустить подобного, младшие Цветы и так трудятся, не покладая рук, чтобы помочь Гию и ему. Но эти волнующие мысли не мешают юноше с наслаждением припасть к сильному, пышущему здоровьем телу и прижаться изо всех сил.

«Что происходит, Кеджуро? — спрашивает Узуй, и его тон дает понять, что вопрос отнюдь не риторический. — Я имею право знаю. Гию словно неживой, Зеницу дергается от каждого резкого звука, а ты выглядишь так, будто все тяготы мира свалились на тебя. Меня ведь не было всего пару недель, что произошло за это время?»

Ренгоку придвигается еще ближе и отвечает, уткнувшись в широкую грудь: «Не переживай, все хорошо, мы просто немного болели, но все уже прошло».

«Ты можешь рассказать мне, — настаивает мужчина, — Если это какая-то серьезная болезнь, я сделаю все, я приглашу для тебя лучшего врача. Кеджуро, ты хоть представляешь, что значишь для меня?»

Узуй делает паузу. Он глубоко вздыхает, стиснув зубы, и опускается на колени перед сидящим на кровати Ренгоку, прежде чем продолжить, глядя ему в глаза: «Ты знаешь мое прошлое, и не буду скрывать, я потерял много близких людей в то время. Эта боль потери — она несравнима ни с чем. Прошу, не заставляй меня проходить через это снова, особенно, если в моих силах помочь тебе. Ты… ты так дорог мне, Кеджуро. Я так давно не испытывал подобных чувств. Больше всего на свете я хочу никогда не разлучаться с тобой».

Ренгоку замирает. Он знал, что нравится Узую, хотя конечно не так, как Узуй нравится ему самому. Ведь он уже бесповоротно был влюблен в статного красавца с чудесными платиновыми волосами. Но Ренгоку и подумать не мог, что чувства, которые испытывает к нему Узуй, настолько глубоки. Так неужели есть надежда на взаимность? Оцепеневший парень ощущает, как ком подкатывает к горлу, а в глазах появляются незваные слезы. Может быть, он что-то не так расслышал? Ему далеко до идеальной внешности Гию или сражающей наповал яркости Иноске, он никогда не был популярным. Его не волновало это до тех пор, пока он зарабатывал достаточно, чтобы содержать Сенджуро. Но Ренгоку никогда не смел и думать о том, что кто-то однажды сможет полюбить его, несмотря на низкое, грязное дело, которым он зарабатывал на хлеб.

«Я тоже этого хочу, — шепчет юноша и наклоняется, упираясь лбом в голову стоящего перед ним мужчины, — Тенген, я ведь так люблю тебя».

Что ж, кому ведомо, сколько еще Музан отмерил ему времени на этом свете. Пусть же этот чудесный мужчина знает его истинные чувства. Пара горячих слезинок вытекает из глаз Ренгоку и оставляет маленькие влажные пятна на рубашке Узуя, снова черной, как ночь. Так нелепо, откуда столько эмоций? Ведь он просто сказал правду. В этой простой фразе заключаются все его мечты и желания — остаться рядом с Узуем навсегда, вместе гулять по улицам, посетить его галерею, наконец разделить на двоих одну постель. Но это нереально. Он не может просто так уйти вслед за сказкой, забыв обо всех, кто нуждается в нем.

Слезы продолжают падать и тогда, когда Ренгоку отстраняется и с нежной улыбкой смотрит на возлюбленного. Взволнованный Узуй протягивает руки и вытирает его соленые слезы большими пальцами, поглаживая осунувшиеся щеки, а затем порывисто притягивает к себе, заключая в объятие.

«Ты ведь не только болен, ты еще и несчастен здесь, — говорит Узуй, сжимая его слабое тело, — Что тебя держит?»

«Семья. Сенджуро, мальчики. Я боюсь, что Гию не протянет здесь и месяца, если и я покину его», — честно признается Ренгоку.

«Что с ним? Я могу помочь?»

Хотя Узуй, наверное, единственный, кто может прийти им на помощь, Ренгоку все равно крайне неудобно просить его о таком непростом одолжении. Но ради друзей он решается: «Нашего друга Сабито продали в один из дешевых борделей в пригороде. И с тех пор он пропал, мы не получили от него вестей и до сих пор не знаем, где он. Я понимаю, ты занятой человек, но если вдруг у тебя будет время…»

«Не говори больше ни слова! Это ужасно, Кеджуро! Теперь я могу представить, что чувствует Гию. Если бы я однажды пришел, и тебя тут не оказалось, а я бы не знал, где искать… Кеджуро, я сделаю все, я найду его, клянусь!» — твердо обещает Узуй.

«Я до сих пор не понимаю, чем заслужил такой чудесный подарок, — отвечает юноша, — Что такого я сделал, за что мне так повезло встретить тебя?»

«Ты улыбнулся, и меня уже не стало, — мягко взяв Ренгоку за подбородок и поглаживая его губы, шепчет Узуй, все еще не поднимаясь с колен, — Поверь, этого было более, чем достаточно. А потом я поразился тому, какой ты смелый и сильный. Ты так ярко светишь и согреваешь всех в таком месте, которое больше всего желает окутать тебя тьмой. Но ты не сдаешься, ты сияешь вопреки всему… Как я мог не влюбиться в тебя?»

Слова застревают в горле у Ренгоку. Теперь он точно знает, что этот великодушный, добрый мужчина любит его. Он наклоняется и целует Узуя в губы, а затем медленно соскальзывает с кровати, чтобы опуститься на колени рядом со своим любимым и углубить такой сладкий и такой отчаянный в своей искренности поцелуй.

«Ты уйдешь со мной прямо сейчас?» — невнятно бормочет Узуй, не в силах оторваться от влажного рта юноши.

«Я не могу, Тенген, я не предам своих друзей. Давай сначала найдем Сабито, а потом подумаем над этим», — шепчет Ренгоку в ответ.

«Я найду его, скажи Гию, что обязательно найду. Я подниму все свои старые связи, и с завтрашней ночи мы начнем поиски. Я не успокоюсь, пока не переверну вверх дном все бордели Парижа, да и всей Франции, если будет нужно. Я сделаю для тебя все, мой тонкий лучик солнца! Жди меня, не пройдет и недели, как я вернусь с хорошими новостями».

И Ренгоку больше не контролирует себя. Его накрывает чувство безопасности и вера в то, что теперь Узуй не оставит его. Спрятав лицо на груди любимого мужчины, он беззастенчиво плачет, впервые в жизни ощущая то, что сам щедро дарил близким людям — безграничную любовь и самоотверженную заботу. Узуй нежно гладит его по голове, сочувственно глядя куда-то в пустоту.

«Все будет хорошо, Кеджуро, — тихо говорит он, — Ты принес столько счастья в мою жизнь, и я отплачу тебе, сделав самым счастливым в мире».

Наконец дошло до того, что и младшие мальчики начали сдаваться.

Несчастный Зеницу снова стал ощущать постоянные позывы тошноты. Повышенное внимание ненавистных клиентов, страх за здоровье и жизни Ренгоку и Гию сделали из него нервного, стремительно худеющего мальчика с пропадающим аппетитом. Зеницу честно старался перебороть себя, через силу съедая все, что ему давали, потому что прекрасно понимал, что Танджиро и Иноске не потянут еще одно недвижимое тело в своей постели, но чем больше он прилагал усилий, чем чаще бежал в туалет опорожнить бунтующий желудок. Он ненавидел и презирал себя за то, как ласково и обеспокоенно смотрел на него голодающий Ренгоку, которому не хватало пищи, пока его собственный организм так пренебрегал ей. И в итоге Зеницу загнал себя в бесконечную петлю — чем больше он старался бороться сам с собой, тем выше становился уровень его стресса, и тем чаще его тошнило.

Возможно, мальчик мог бы сражаться и дальше, но последней каплей, подорвавшей его нервное состояние, было то, что Незуко перестала писать ему. Маленький испуганный параноик, живущий внутри него, сразу же решил, что девушка потеряла к нему всякий интерес, ведь он такой жалкий и скучный, совсем не чета тем парням, которых Незуко, должно быть, каждый день встречает там, на свободе.

«Я тоже давно не получал писем от семьи, — утешал его Танджиро, — Здесь что-то не так. Незуко писала мне, как сильно ты ей нравишься. Вспомни, она же мечтала встретиться с тобой. Она бы никогда не смогла так внезапно забыть тебя».

Зеницу знал, что Танджиро прав. Он чувствовал, что это не пустые слова жалости. Но тем не менее, он ничего не мог поделать с тем, что превращался в пугающуюся каждого шороха развалину.

«Я и сам хочу в это верить, Танджиро, — признался Зеницу, обнимая друга и устало уткнувшись лицом в его плечо, — Ты же знаешь, как я отношусь к Незуко. Я никогда не писал ей этого, но я действительно влюблен в нее и хочу на ней жениться. Я бы увез ее как можно дальше из этого загнивающего города. Мы бы жили в какой-нибудь деревне, там, где много свежего воздуха и цветов. Как ты думаешь, я когда-нибудь доживу до этого момента?»

Танджиро лишь прижимал к себе белокурую голову своего тоскующего без любви друга, не зная, что сказать в ответ.

Сам он держался лишь благодаря тому, что рядом был Иноске. Можно сказать, мальчикам повезло, они были единственными, кому не приходилось страдать в разлуке со своими избранниками. И хотя Танджиро понимал, как безрассудно и опасно сейчас стремиться к близости, но они были так измучены, так сбиты с толку, что нуждались друг в друге. Когда их напряжение достигло пика, они решились хотя бы на пару мгновений сбежать из своей спальни, напоминающей приют больных и обездоленных, чтобы побыть только вдвоем.

И вот, они входят в уже не пугающий Танджиро подвал, а грязный матрас, свидетель их тайной страсти, привычно поджидает любовников за котлом.

На этот раз они приносят с собой белую простыню, чтобы придать хотя бы немного чистоты и уюта этому темному и шумному месту. К восторгу Танджиро, Иноске набрасывает белоснежную ткань на разъеденный плесенью матрас и сам ложится сверху, давая понять, что сегодня он отдает себя в его руки.

«Позаботься обо мне, принцесса, — просит он, — Пожалуйста… Я так устал думать обо всем, что происходит с нами. Давай представим, что мы где-то далеко, где-то там, где занимаются любовью только с тем, с кем хотят, и где не бьют, не душат и не морят голодом за то, что ты не хочешь больше продавать свое тело».

Занимаются любовью… У Танджиро перехватывает дыхание от того, как сладко звучит эта фраза в устах Иноске. Он возбуждается настолько, что прижимает прекрасного мальчика к матрасу, расстегивая неподатливые пуговицы его рубашки в стремлении быстрее коснуться обнаженного тела губами. Юноша целует грудь, живот партнера, ощущая, как тот выгибается, судорожно выдыхая ему в ухо. Танджиро всегда восхищала эта чувствительность Иноске, такого дикого и необузданного, но превращающегося в мягкую пластичную глину под теплом его ладоней.

Иноске вытягивает руки над головой, чтобы дать еще больше доступа к своему телу. Танджиро захватывает его запястья, и волна желания устремляется к его члену при виде стройной фигуры, беззащитно лежащей под ним. Он впивается в нежную кожу шеи, покусывая ее, когда Иноске прижимается губами к его уху и шепчет: «Я скучал по этому… Я скучал по тебе».

Танджиро болезненно вздыхает, чувствуя, как набухший пенис давит на узкую промежность его брюк, но он не может не ответить: «Черт, это так глупо, мы же целыми днями вместе, но я тоже скучал по тебе. Иноске я… ты лучшее, что у меня есть».

Ну почему, почему он никак не осмелится это сказать? Чего он боится? Отказа? Но стонущий, тянущийся к каждому поцелую Иноске кажется таким родным, таким своим. Пусть же он знает, что несмотря на то, что каждую ночь Танджиро приходиться уходить к другим мужчинам, если бы он мог выбирать, он бы выбрал только лишь одного его. Одного и на всю жизнь. Но вдруг сам Иноске чувствует иное? Вдруг ему не нужна такая преданность?

Танджиро понимает, что не получит ответ на мучающие его вопросы, если и дальше будет молчать. Он должен узнать, что на уме у этого красивого мальчика, которого растили шлюхой с самого раннего детства. Мальчика, который вырос в юношу, не знавшего иного восхищения, кроме как похотливых взглядов мужчин, жаждущих его нагое тело, не знавшего, что кто-то может полюбить его всего, целиком, его улыбку, его шутки над старшими друзьями, его сводящий с ума храп. Иноске имеет право знать, что есть на этом свете тот, для кого самым большим счастьем будет находиться рядом с ним.

И даже если мальчик не сможет разделить эти чувства, Танджиро ни за что не отпустит Иноске. Не страшно, его любви хватит на двоих. Ему не нужна такая жизнь, в которой он не сможет видеть ясные зеленые глаза по утрам.

Пока Танджиро предается размышлениям, Иноске вырывает запястья из его некрепкой хватки, чтобы обнять плечи любовника и еще сильнее притянуть к себе. Он тоже хочет целовать его везде, куда только могут дотянуться губы. Мочки ушей, виски, лоб с упавшей на него прядью темных волос — все оказывается покрыто легкими поцелуями Иноске.

Танджиро чувствует, как его партнер мечется под ним, зажатый, как и он сам, в тиски тесных брюк. Он делает скользящее движение бедрами, и оба их пульсирующих желанием члена соприкасаются, вызывая обоюдный стон. Не желая тратить время, Танджиро суетливыми, жадными движениями сбрасывает свою одежду и более аккуратно помогает раздеться Иноске, оставляя его лишь в расстегнутой рубашке. Он не успевает снять ее потому, что второй мальчик вновь притягивает его к себе, чтобы зарыться пальцами в волосы. Танджиро целует грудь и маленькие розовые соски Иноске, пока подготавливает его. И пусть делать это в такой позиции не очень удобно, но юноша чувствует, что Иноске не готов провести и секунды, оторвавшись от него.

Когда член Танджиро наконец проскальзывает внутрь тела любовника, Иноске стонет так, словно впервые в жизни испытывает удовольствие. Его голова чуть запрокидывается назад, узкие губы приоткрываются, а большие зеленые глаза, обрамленные длинными черными ресницами, восторженно блестят. Шелковистые волосы раскиданы по белоснежной простыне, и на их фоне его фарфоровое лицо с легким пунцовым румянцем кажется настолько прекрасным, что Танджиро не может молчать.

«Иноске, прости меня за то, что я сейчас скажу, но я очень тебя люблю, — говорит он срывающимся от волнения голосом, — С самого первого мгновения, как увидел».

И, к его удивлению, Иноске отвечает, чуть задыхаясь от движений внутри него: «Я знаю, моя наивная принцесса. Всегда знал. Я тоже тебя люблю, так что можешь не извиняться. Долго же ты ждал, прежде чем осмелился…»

Ухмыляющийся Танджиро резко входит в него, прерывая. Иноске стонет, стиснув зубы. Юноша, находящийся сверху, радостно и немного насмешливо улыбается, прежде чем сказать: «Давай поговорим о моей медлительности, когда внутри тебя не будет моего члена. А пока я не позволю маленькому нахалу издеваться надо мной. Сегодня я главный, и нам есть, чем заняться».

«Это чем же, например?» — дразняще спрашивает Иноске. Танджиро шутливо рычит на него, а затем возобновляет толчки.

Он двигается сначала медленно, пытаясь найти ту точку, прикосновение к которой всегда доставляет Иноске ни с чем не сравнимое удовольствие, и вскоре стоны любовника подсказывают ему, что он на верном пути. Танджиро заводит руку за спину Иноске и обнимает его, крепко прижимая к себе. Его рука дрожит от напряжения, но ощущение мягкой нежной кожи, прижатой к животу, того стоит.

Иноске срывается на крик, когда Танджиро уверенными движениями вновь и вновь касается его центра наслаждений. Он не хочет сдерживать эмоций, мальчик одновременно разражается проклятиями и возносит хвалу небесам, поражая Танджиро чувственностью своей натуры.

Танджиро пытается не сбиваться с ритма, и тем не менее, не может заставить себя не любоваться своим возлюбленным снова и снова. Как же красив Иноске в сексе, он просто растворяется в нем, отдается каждому моменту, каждому ощущению. В нем нет никакой наигранности, обмана, Иноске в этот миг такой живой и настоящий. И пусть сейчас этот юноша, обвивающий ногами его спину, выглядит совсем не так изящно и грациозно, как обычно, но он именно такой, какой нужен ему.

Когда все заканчивается, Танджиро обессиленно падает на матрас, обнимая Иноске. Они молчат, уткнувшись друг в друга и отказываясь признавать, что им пора уходить. Сегодня, после сказанных друг другу слов любви, как никогда тяжело возвращаться туда, где их внимания будут ждать десятки других мужчин. Танджиро тяжело дышит, пытаясь не расплакаться от горечи, потому что краткому мгновению счастья пришел конец.

Немного отдохнув, он с усилием садится, а затем и Иноске присоединяется к нему. Танджиро привычно целует любимого в лоб, но затем взгляд юноши падает на его нежные, чуть приоткрытые губы. Он с замешательством смотрит в глаза партнера, словно спрашивая разрешения, и с облегчением видит, что тот улыбается в ответ, а его розовый язык быстрым движением облизывает пересохший от стоящей в котельной жары рот. Танджиро тянется, чтобы одной рукой обвить талию черноволосого юноши, а второй — придержать его затылок, а после зажмуривается и легчайшим движением позволяет их губам соприкоснуться.

Он не видит, но чувствует, как тело любимого вырывают из его объятия. Танджиро удивленно открывает глаза и успевает заметить, как полураздетого Иноске тащит вверх по лестнице тот, о ком они так легкомысленно забыли, поддавшись порыву. Музан крепко вцепился в длинные волосы, и словно за поводок, тянет за них упирающегося и кричащего мальчика к выходу.

Очнувшись от ступора, Танджиро кидается вслед за ними, на ходу натягивая брюки. Иноске шипит и вырывается, словно плененный дворовый кот, и Музану быстро надоедает терпеть его сопротивление. Уже практически добравшись до вершины лестницы, он на секунду отпускает волосы мальчика, но лишь затем, чтобы ударить его кулаком по лицу. Иноске отчаянно кричит от боли и падает на ступеньки, но не знающий жалости мужчина вновь хватает мальчика и уводит за собой перепуганную жертву. В этот момент Танджиро достигает подножия лестницы, отчаянно путаясь в штанинах.

«Иноске, нет!» — кричит он, видя, как закрывается дверь подвала перед его лицом. Наконец, справившись с брюками и кое-как наспех накинув рубашку, Танджиро выбегает в коридор, чтобы понять, что пока он, спотыкаясь, поднимался по лестнице, Музан уже доволок несчастного Иноске до второго этажа.

Босой, но не смотрящий под ноги, Танджиро пробегает еще один лестничный пролет и устремляется к Иноске, который приходит в себя и вновь начинает битву за свободу. Но его длинные красивые волосы на этот раз служат ему плохую службу. Музан настолько крепко обмотал их вокруг своего кулака, что любые попытки освободиться приносят Иноске жгучую боль. Оба мальчика не успевают. Танджиро не успевает добежать до любимого, а Иноске не успевает вырваться, когда управляющий рывком открывает дверь своего зловещего кабинета и заталкивает туда мучающегося от боли юношу.

Танджиро слышит, как щелкает дверной замок, но это не останавливает его. Он подбегает к двери и начинает из-за всех сил колотить по ней кулаками, выкрикивая имя Иноске.

И хотя, сквозь крики и звуки ударов возлюбленный зовет его в ответ голосом, полным ужаса, Танджиро понимает, что даже если Музан сейчас убивает Иноске, он ничем, абсолютно ничем не может ему помочь.