Женское детективное агентство №1

Много-много лет назад

Мы ничего не забываем, думала мма Рамотсве. В голове у нас роятся, подобно пчелам, тысячи воспоминаний. Иногда они неожиданно возвращаются, чтобы напомнить, кто мы такие. А кто я такая? Я Прешес Рамотсве, жительница Ботсваны, дочь Овида Рамотсве, который умер, потому что проработал много лет на рудниках. О его жизни нет никаких свидетельств. Да и кто станет описывать жизнь простых людей?

Я, Овид Рамотсве, родился близ Махалапье в 1930 году. Сейчас мне шестьдесят лет, и думаю, Господь отпустил мне еще совсем немного. Я был у доктора Моффата в больнице в Мочуди, и он послушал мне легкие. Он сразу понял, что я работал на руднике, покачал головой и сказал, что рудники калечат.

Узнав приговор доктора, я не заплакал. Не скажу, чтобы я был смелым человеком, но огорчаться я не стал. Я оглядываюсь назад, вспоминаю, что начинал с нуля, а теперь у меня почти двести голов скота. А еще у меня есть Прешес, хорошая дочь, заботливая, она ухаживает за мной, заваривает мне чай. А я сижу и смотрю на горы. Издалека они кажутся синими, здесь все издалека кажется синим. Я люблю свою страну. У нас нет политзаключенных. У нас демократия. В Банке Ботсваны полно денег — за алмазы. Мы никому ничего не должны.

Но раньше все было не так хорошо. Пока мы не построили свое государство, мужчины уезжали на заработки в Южно-Африканскую Республику, на рудники. Страна наша тогда называлась протекторатом Бечуаналенд, и правили ею англичане. Мне исполнилось восемнадцать, и отец сказал, что мне пора отправляться на рудники: земли у него не так уж хороши, и ему нечем будет помочь мне и моей будущей жене.

Я уехал на грузовике. У меня были только одни башмаки, запасная рубашка и запасные штаны. И больше ничего, только мама дала в дорогу немного билтонга — вяленого мяса. Я закинул свой чемоданчик в грузовик, и тут все родственники, что собрались меня провожать, запели.

Мы ехали в кузове грузовика. Каждый час водитель останавливался и раздавал нам фляги с водой. В Йоханнесбурге нас две недели обучали. А потом отправили в шахту. Нас заводили в железные клетки и спускали вниз. Внизу были вагонетки, на которых нас развозили по длинным мрачным туннелям, где кругом только камни да пыль. Камни взрывали, и моя задача была грузить их — по семь часов в день.

Я проработал на рудниках много лет и откладывал каждый грош. Другие тратили деньги в городе — на женщин, на выпивку, на красивую одежду. Я же посылал деньги домой, в банк. Каждый год я покупал по нескольку коров, а мои двоюродные братья присматривали за ними. Коровы телились, и мое стадо постепенно становилось все больше.

Я бы, наверное, так и вкалывал на рудниках, если бы не тот страшный случай. Меня к тому времени перевели на другую работу, получше, я стал помощником взрывника. Не взрывником, конечно, взрывать доверяли только белым. Работа была хорошая, и начальник мой мне нравился.

Однажды он забыл в туннеле жестянку с завтраком и попросил меня вернуться за ней. Туннель освещали лампочки, но все равно надо было пробираться осторожно, потому что повсюду были штольни метров по семьдесят глубиной.

Я прошел по туннелю и оказался в круглой пещере, в дальнем углу которой как раз была штольня. А у штольни я увидел четверых мужчин, которые держали за руки и за ноги пятого. Когда я появился, они бросили его в штольню. Я застыл на месте. Мужчины сначала меня не заметили, но потом один из них обернулся и что-то крикнул по-зулусски. И они бросились ко мне. Я помчался назад по туннелю. Я понимал, что если они меня догонят, то тоже сбросят в штольню.

Я от них убежал, но было ясно: эти люди меня видели и непременно попытаются убить. Я оказался свидетелем убийства, поэтому на рудниках мне оставаться нельзя.

Я поговорил со взрывником, рассказал, почему должен уйти. Он меня внимательно выслушал. Этот белый человек меня понял. Но все-таки стал уговаривать меня обратиться в полицию.

— Этих зулусов поймают и повесят, — сказал он.

— Я не знаю, кто такие эти люди. Скорее уж они меня поймают. Нет, я возвращаюсь домой.

Он поглядел на меня и кивнул. А потом пожал мне руку — и он был первым белым, кто это сделал. И я назвал его братом.

— Возвращайся домой, к жене, — сказал он. — И пусть она родит тебе детей.

Так я вернулся в Ботсвану. Было это в 1960 году. Передать не могу, как радовалась моя душа, когда я пересек границу и навсегда покинул Южную Африку.

Я вышел из автобуса в Мочуди и заплакал. Какой-то незнакомый человек положил мне руку на плечо и спросил, не с рудников ли я вернулся. Я ответил, что именно оттуда, и он только кивнул да так и не убрал руку, пока я не перестал плакать. Тогда он улыбнулся и ушел. Он увидел, что навстречу мне идет моя жена, и решил не мешать нашей встрече.

Женился я тремя годами раньше, правда, виделись мы все это время нечасто. Я приезжал из Йоханнесбурга раз в год, на месяц, вот и все. В последний мой приезд жена забеременела, и моя дочурка родилась без меня. Теперь жена пришла встречать меня с ребенком на руках. Это был мой первый и единственный ребенок, моя Прешес Рамотсве.

Прешес была похожа на свою мать — добрую, толстую женщину. Про нее говорили, что это самый красивый ребенок в Бечуаналенде, и женщины приходили издалека, только чтобы посмотреть на нее и подержать ее на руках.

А потом моя жена умерла. Она ходила навещать свою тетю, которая жила у железной дороги. Не знаю, как это случилось. Кто-то говорил, что началась гроза, ударила молния, и моя жена побежала не разбирая дороги. Она оказалась на путях, и поезд, что шел из Булавайо, ее сбил.

За Прешес стала смотреть моя двоюродная сестра. Она шила ей одежду, готовила еду, водила в школу. Я очень тосковал и все думал: ничего у меня не осталось в жизни, кроме Прешес и стада. Скота у меня теперь было много, и я даже подумывал купить магазинчик. Но потом решил: не буду я этого делать, пусть магазин купит Прешес, когда я умру.