Жестокая клятва

2

ИЗАБЕЛЛА

Виктор заходит в комнату первым. Прошлой ночью я была слишком измучена и перегружена, чтобы как следует разглядеть его, но теперь я получше вижу, как он направляется прямо к жене и сыну. Он высокий и импозантный мужчина, широкоплечий и привлекательный, с легкой щетиной на подбородке и темными волосами с проседью на висках, с едва заметными морщинками в уголках глаз и рта. Очевидно, что он немного старше Катерины, но опять же, Найл старше меня на целых десять лет, если не больше. Я никогда не спрашивала его точный возраст. Мы так много друг о друге не знаем, думаю я, а затем он входит в комнату, поначалу не глядя на меня. Он тихо разговаривает с мужчиной рядом с ним, бывшим священником, и это дает мне возможность посмотреть на моего мужа так, чтобы он меня не видел.

У меня до сих пор перехватывает дыхание от его вида. Высокий и худощавый, мускулистый, одетый в темные джинсы и рубашку на пуговицах с закатанными рукавами вместо костюма, которые на двух других мужчинах, он выглядит иначе, чем они. Более грубый, с растрепанными черными волосами, темной щетиной и пронзительными голубыми глазами. Я видела эту грубость в действии, насилие, на которое он был готов пойти, чтобы обезопасить меня, и это волнует меня даже сейчас.

Больно от того, как сильно я хочу его. Как сильно я хочу удержать его, хотя знаю, что это невозможно. Я хочу подойти к нему или чтобы он подошел ко мне так, как Виктор подходит к Катерине, нежно касаясь ее лица, когда целует ее, его губы надолго захватывают ее губы, прежде чем наклониться, чтобы поцеловать в лоб своего сына. Боль только усиливается, чем дольше я стою тут, поскольку мой муж не смотрит на меня, поскольку я вспоминаю, что он никогда не вернется домой ко мне и нашему ребенку вот так.

Он обещал так много, но этого никогда не будет достаточно. Этого никогда не будет достаточно.

И это моя вина.

Чувство вины и обиды угрожают захлестнуть меня, и становится еще хуже, когда Найл, кажется, наконец обращает на меня внимание. Я замечаю, как Макс и Саша обмениваются взглядом, который вызывает у меня любопытство, особенно учитывая то, как быстро она отводит взгляд и снова обращает свое внимание на Викторию, отводя ее к отцу, а не разговаривая с Максом. Но все это мгновенно исчезает при звуке моего имени на губах Найла, произнесенного тем грубым ирландским акцентом, от которого у меня кровь стынет в жилах.

— Изабелла. — Он произносит мое имя ровным голосом, сохраняя дистанцию. Я улавливаю намек на сочувствие на лицах Катерины и Саши, и это заставляет мои щеки порозоветь от стыда, потому что они явно что-то знают о происходящем или подозревают об этом.

Они знают, что на самом деле я не нужна моему мужу.

Макс бросает взгляд на Найла, как будто тихо спрашивая разрешения на что-то, а затем пересекает комнату и направляется ко мне.

— Изабелла, я Макс. Я знаю, что мы познакомились прошлым вечером, но я уверен, для тебя все это было немного бурно. Мы можем поговорить минутку? Вдали от остальных?

Комок нервов скручивается у меня в животе, особенно из-за того, что Найл на самом деле не смотрит на меня во время этого обмена репликами, но я киваю. Если бы Макс питал ко мне недоброжелательство или если бы в нем было что-то опасное, я не сомневаюсь, что Найл не подпустил бы его ко мне. Я верю, что Найл, по крайней мере, защитит меня.

— Конечно, — тихо говорю я, и Макс мягко кладет руку мне на плечо, уводя меня от остальных в дальний конец комнаты, где мы можем спокойно поговорить наедине. Мы опускаемся в кресла, он на край дивана, а я в кресло с подголовником, и я хорошо его разглядываю.

Он бесспорно красив, темноволосый и чисто выбрит, с карими глазами и полными губами. Он худощавый, как Найл, но по покрою его одежды легко сказать, что он подтянут, с резкими чертами лица, которые придают намек на опасность его приветливому, доброму поведению. Я могу сказать, почему Саша могла запасть на него, по тому, как она на него смотрела. Трудно поверить, что он когда-то был священником, ни одному священнику нельзя позволять быть таким привлекательным.

— Чего ты хочешь? — Спрашиваю я, чувствуя себя более чем немного на взводе. — Ты работаешь на Виктора, верно?

— Не совсем. — Макс потирает ладони о бедра своих брюк от костюма, пристально глядя на меня. — Я под его защитой. Я много времени провожу здесь, помогая его семье. Но я у него не работаю. И я хочу услышать о тебе, Изабелла.

— Обо мне? — Я смотрю на него, чувствуя себя немного сбитой с толку. — Что ты имеешь в виду?

— Я знаю, ты через многое прошла, — осторожно говорит он. — Мне рассказали не все, но я знаю, что Найл рассказал другим, и этого достаточно. Я подумал, что ты, возможно, захочешь поговорить с кем-то, кто занимает нейтральную позицию во всем этом, чтобы услышать, что тебе может понадобиться.

Я прищуриваюсь, глядя на него.

— Ты сказал, что находишься под защитой Виктора, — указываю я. — Возможно, мой отец и отгородил меня в том, что касается устройства этого мира, но я не настолько наивна, мистер Агости…отец. Я знаю, это означает, что вы преданы ему.

— Называй меня Макс. Я больше не человек в рясе, как бы это ни было прискорбно, и я не думаю, что нам нужно быть такими официальными. Если только ты не предпочитаешь мисс Сантьяго, или миссис Фланаган? — Он понимающе ловит мой взгляд, и я краснею.

— Не нужно быть жестоким.

— Я не хочу быть таким, — говорит Макс. — В этом мире очень много влиятельных людей, Изабелла, даже между нами и Бостоном. Братва, мафия, ирландские короли. Все они хотят часть богатства и власти, которые дает им этот мир, и да, если бы до этого дошло, я был бы предан Виктору. Но когда дело доходит до подобной ситуации, я действительно здесь, чтобы убедиться, что с тобой все в порядке, Изабелла, как я делал для других женщин в этих семьях, оказавшихся в подобном положении. Это, во всяком случае, та работа, которую я проделал.

— Так это что, похоже на исповедь? — Подозрительно спрашиваю я. — Или на терапию?

— Назови это покаянием для меня, — говорит Макс с ободряющей улыбкой. — Или просто вниманием для тебя. Ты хочешь поехать в Бостон с Найлом?

Вопрос внезапно поражает меня, и я почти вздрагиваю.

— Ты второй человек за сегодняшний день, который намекает, что мне не следует этого делать. Есть что-то, чего я не знаю?

— Короли переживают переходный период, — нерешительно говорит Макс. — На самом деле это не должно тебя касаться. Но я в курсе намерения Найла расторгнуть ваш брак, как только вы будете надежно обеспечены.

— Он все еще планирует стать отцом нашего ребенка, — защищаюсь я, и Макс снова одаривает меня той же улыбкой.

— Конечно. Но ты будешь жить одна. Найл близок с одним из братьев, возглавляющих "Королей", но его жена недавно родила, и я понятия не имею, насколько она может быть готова оказать тебе поддержку. Другой брат, ну… — Макс поджимает губы. — Я бы не ожидал многого от него или его жены в том, что касается Найла.

— Я немного знаю о женщине… раньше, — нерешительно говорю я.

— Тогда ты знаешь об этом все, что тебе нужно. Изабелла, Катерина попросила разрешить тебе остаться здесь с ней, чтобы она могла помочь тебе. Дело не только в ней. Ее близкая подруга София с радостью помогла бы тебе. Саша тоже здесь. Здесь у тебя была бы система поддержки, женщины, готовые подружиться и дать тебе любой совет или эмоциональную поддержку, в которых ты нуждаешься. Я знаю, что для тебя это трудное время, и, возможно, было бы лучше…

— Но у меня не было бы Найла. — Слова вырываются резко, и я улавливаю намек на нежелательное сочувствие во взгляде Макс. — Отца моего ребенка.

— От Бостона до Нью-Йорка недалеко, — осторожно говорит Макс. — Он мог бы…

— Он хочет, чтобы я поехала в Бостон. — Я качаю головой. — Катерина уже упоминала об этом, не прошло и пяти минут, как вы все вернулись домой. И я сказала ей то же самое. Я доверяю тому, что Найл считает лучшим для меня и для нашего ребенка. Я никого из вас не знаю.

— А его ты знаешь? — Макс смотрит на меня пристальным взглядом своих карих глаз, и я чувствую, как у меня скручивает живот от выражения его лица. Я не хочу, чтобы меня жалели.

— Лучше, чем я знаю тебя, или Катерину, или эту Софию, с которой я еще даже не знакома. Я ценю это, правда, но я собираюсь пойти с Найлом. И это мое решение. — Я говорю это так твердо, как только могу, ненавидя эмоциональную дрожь в своем голосе. Я не могу не задаться вопросом, не использовал ли Найл все это для того, чтобы увеличить дистанцию между нами, сохраняя при этом меня достаточно близко, чтобы он мог время от времени видеть своего ребенка. Это первый раз, когда я усомнилась в нем, и я ненавижу себя за это, а также всех присутствующих в этой комнате за то, что они вложили эту идею мне в голову. Но она все еще там, никуда не делась.

— Конечно, — спокойно говорит Макс, вставая вместе со мной. — И мы все уважаем твой выбор, Изабелла. Я буду время от времени бывать в Бостоне и навещать тебя.

— Тебе не обязательно, — натянуто говорю я, и он одаривает меня такой же теплой улыбкой.

— Это действительно не проблема. Я скучаю по заботе о своей пастве. На мой взгляд, это лучшая часть священства. Я все еще стараюсь помогать, где могу. — Он отступает, пропуская меня, за исключением того, что я действительно не знаю, куда иду. Каждый инстинкт моего тела влечет меня к Найлу, но все, что он делает с тех пор, как вошел в комнату, говорит мне, что он не хочет, чтобы я была рядом с ним.

Голубые глаза Найла встречаются с моими, когда я нерешительно подхожу, его лицо напряжено.

— Нам скоро нужно уезжать, — говорит он мне по-прежнему ровным голосом. — Самолет на Бостон скоро вылетает. Дорога домой не займет много времени.

Затем он отворачивается от меня, что-то говоря Виктору. Это похоже на увольнение, и я стою там, чувствуя, что у меня вот-вот подогнутся колени.

Он назвал наш пункт назначения "Дом". Но это не мой дом. И очень похоже, что никогда не будет.

Самолет ждет нас в частном ангаре, якобы заправленный и готовый к вылету. Виктор предложил Найлу воспользоваться услугами его водителя, Найл согласился, и после того, как мы попрощались и поблагодарили за гостеприимство, автомобиль отвез нас в ангар, где ждал реактивный самолет.

У нас нет багажа, поэтому Найл просто открывает передо мной дверь, позволяя мне выйти, прежде чем закрыть ее, и быстро идет на несколько шагов впереди меня к самолету. У меня немного сводит живот, хотя я не знаю, чего я ожидала, уж точно не того, что он пойдет со мной рука об руку к нашему самолету. Я знаю лучше, и все же разочарование все еще там.

Когда мы садимся в самолет, все мои эмоции ненадолго забываются, когда я впервые вижу, каково это, путешествовать на частном самолете. Здесь красиво, чисто, просторно и роскошно, с широкими удобными сиденьями из богатой коричневой кожи, мягкими на вид пледами, сложенными на каждом сиденье, цветами в маленьких вазах, расставленных по стенам, и столиками между креслами. Под моими балетками мягкий ковер, и он пахнет лавандой.

Найл оглядывается на меня, и я вижу легкую улыбку в уголках его губ, впервые я вижу, чтобы он был близок к улыбке с тех пор, как мы приехали.

— Ты ведь не в первый раз летишь на частном самолете, не так ли?

Я немного краснею.

— Это так, — признаю я, следуя за ним дальше по проходу. — У моего отца, конечно, есть такой, но только он им пользовался. Мы никуда не летали, он слишком боялся, что что-то случится. Кто-нибудь найдет нас и причинит вред мне или Елене. Он держал нас в особняке столько, сколько мог.

— Что ж, наслаждайся этим, — говорит Найл, оглядываясь по сторонам. — Я не думаю, что у тебя будет слишком много возможностей, если таковые вообще будут, сделать это снова. — Он кивает на лист плотной бумаги кремового цвета, исписанный насыщенным черным шрифтом, лежащий на каждом столе, который, как я вижу, когда мы подходим ближе, является меню. — Не стесняйся заказывать все, что захочешь, устраивайся поудобнее. Рядом с каждым сиденьем должен быть небольшой дорожный набор, маски для лица, наушники и тому подобное. Там есть планшеты для просмотра фильмов и все такое. Полет короткий, но я уверен, ты сможешь сделать его приятным.

Он идет дальше по проходу, в хвост самолета, и я снова чувствую пустоту в животе от его пренебрежительности.

— Подожди! — Слово вырывается импульсивно, почти затаив дыхание, и пустой взгляд Найла, когда он поворачивается ко мне, только усиливает чувство пустоты в моем животе.

— Что? — Просто спрашивает он, и я снова чувствую жар под веками, слезы, с которыми мне приходится бороться.

— Я…что ты собираешься делать? — Это звучит по-детски, почти как нужда, даже для моих собственных ушей, и я хотела бы взять свои слова обратно. Мы собираемся провести несколько часов в самолете, роскошном частном самолете, не меньше. Мне не нужно, чтобы он обслуживал меня, и я не хочу, чтобы он думал, что я нуждаюсь в этом. Но в то же время я остро осознаю, что часы быстро отсчитывают время до того момента, когда нас даже не будет рядом друг с другом. Оказавшись в Бостоне, мы даже не будем жить в одном пространстве. Время, когда мы делили гостиничные номера, прошло, даже время, когда мы спали под одной крышей. Эти последние несколько часов, все, что у меня есть, по крайней мере, до тех пор, пока он не решит прийти и повидаться со мной. Даже тогда все будет по-другому.

— Я собираюсь пойти прилечь в одной из спален, — просто говорит он. — У меня болит голова, и я плохо спал прошлой ночью. Но я уверен, что ты сможешь найти чем себя занять.

— Я тоже плохо спала. — Слова звучат плоско и глупо, но я ловлю себя на мысли, что надеюсь, что он плохо спал по той же причине, что и я, потому что ему было тяжело находиться вдали от меня после стольких ночей, проведенных не только под крышей, но и в постели.

— Здесь две спальни. — Найл смотрит на меня, его взгляд старательно остается пустым. — Ты можешь воспользоваться одной, конечно, если тоже захочешь вздремнуть.

Мое сердце замирает, когда он уходит, и я медленно сажусь, поднимая кашемировый плед с сиденья и сжимая его в руках. У меня болит в груди, слезы жгут глаза, когда он исчезает в одной из комнат, но в глубине души я знаю, что это не больше и не меньше, чем я должна была ожидать. Из нас двоих Найл единственный, кто никогда не лгал, по правде говоря. Он не сказал мне, зачем он был в Мексике, он сказал, что был в отпуске, но это самое близкое, что он мог сказать ко лжи. И, в конце концов, что он там, чтобы заключить сделку с боссом картеля, вряд ли это то, что он сказал бы гражданской девушке, с которой хотел просто провести ночь.

И, в конце концов, это все, чем я была для него, и все, чем он когда-либо должен был быть для меня. Тот, с кем можно провести ночь, насладиться интрижкой. Я хотела потерять девственность с кем-нибудь другим, а не с мужчиной, которого выбрал для меня отец. Я преуспела в этом, но все переросло в нечто большее.

Я касаюсь золотого кольца на своем пальце, крутя его на пальце, и говорю себе не расстраиваться, не плакать, хотя при мысли о том, чтобы снять обручальное кольцо, мне хочется разрыдаться. Наш брак никогда не был настоящим, напоминаю я себе. Это было просто для того, чтобы защитить меня, пока мы не уедем из Мексики. Теперь это сделано, свершилось. Нас ничто не держит вместе, кроме нашего ребенка, и нам не обязательно быть мужем и женой, чтобы Найл стал отцом. По крайней мере, не здесь, не за пределами защищенных границ моей прежней жизни. Единственная причина оставаться в браке, это любовь, а Найл совершенно ясно дал понять, что не любит меня.

Не плачь, не плачь, яростно повторяю я себе снова и снова, когда появляется симпатичная стюардесса и спрашивает, что я буду есть или пить. Я прошу ее принести немного имбирного эля, чтобы успокоить мой желудок, и немного сыра и крекеров, и мгновение спустя появляется искрящийся имбирный эль в хрустальном бокале, а также разделочная доска.

— Еще что-нибудь? — Стюардесса мило улыбается мне, и я быстро качаю головой.

— Нет, это… этого более чем достаточно. Спасибо!

Мой желудок слишком расстроен, а нервы слишком расшатаны, чтобы есть много, но я выбираю модные крекеры и твердые сыры, стараясь избегать всего, что, как я когда-либо слышала, нельзя есть беременным. Все это время я пытаюсь бороться с желанием спуститься в комнату в хвостовой части самолета и проверить, как там Найл. Но я знаю… он сказал, что идет спать, а прошло всего десять минут с тех пор, как он ушел. Он не обрадуется, если его прервут, но я чувствую беспокойство, и хочу его увидеть, чтобы уловить последний момент, который я могу провести с ним, прежде чем между нами останется слишком много пространства, чтобы я могла его преодолеть.

Конечно, он понял бы, что я хочу поговорить. Мы толком не разговаривали с тех пор, как вышли из самолета. В самолете мы тоже почти не разговаривали. После жаркого, страстного секса на полу грузового самолета, мысль о котором до сих пор заставляет меня краснеть, я заснула, сидя рядом с Найлом, положив голову ему на плечо. Он разбудил меня, как только самолет коснулся земли, мы вышли из самолета, встретились с Виктором и его помощниками, и сразу отправились домой. Я могла бы пересчитать слова, которыми мы с Найлом обменялись с тех пор, на своих десяти пальцах, и у меня осталось бы немного.

У меня не было возможности толком задать вопросы о Бостоне, или где я буду жить, когда мы туда приедем, или как часто Найл планирует меня видеть, поможет ли он найти врача, пойдет ли со мной на прием… Мы также мало говорили о ребенке, со времени нашей первой брачной ночи. С каждой из этих мыслей узел беспокойства в моем животе затягивается все туже, ощущение того, что у меня заканчивается время, становится все более и более очевидным. Это, в конце концов, то, что заставляет меня подняться со своего места и направиться к спальне, в которой исчез Найл.

Я осторожно открываю дверь, не желая его будить, а затем замираю на месте, когда замечаю его на кровати и понимаю, что он не спит. Он лежит на подушках, сложенных стопкой на кровати, его волосы растрепаны, челюсти сжаты, глаза закрыты, а кулак обхватывает член. Он все еще полностью одет, только его джинсы расстегнуты, как будто ему не терпелось раздеться, толстый и возбужденный.

Я знаю, что должна уйти до того, как он заметит меня, но вид его, сжимающего в кулак, когда он гладит себя, посылает поток желания через меня, приковывая к месту. Я так сильно хочу его, что тоска по нему возвращается в одно мгновение, и я делаю прямо противоположное тому, что, как я знаю, должна.

Я медленно захожу в комнату, закрывая за собой дверь. Сначала он меня не слышит, пока я не подхожу ближе, и его глаза распахиваются. Он замирает на секунду, рука все еще на его пульсирующем члене, его пронзительные голубые глаза встречаются с моими.

— Что ты делаешь, Изабелла? — Его голос низкий и опасный, он произносит мое имя, и от этого у меня по спине пробегает дрожь желания.

— Я хотела поговорить с тобой. — Слова выходят мягко, шепотом. — Но, похоже, ты занят. — Мой взгляд скользит по его члену, сердце учащенно бьется в груди. Я хочу прикоснуться к нему, попробовать его на вкус, снова почувствовать его внутри себя. Я хочу его больше, чем когда-либо чего-либо хотела, отчаянно, еще раз.

В конце концов, мы всегда так говорим… Еще лишь раз.

— Тебе нужна помощь? — Я спрашиваю тихо, хрипло, надеясь, что он слышит потребность в моем голосе. Моя потребность не только в удовольствии, но и в нем. Если это не он, то это не имеет значения.

Рука Найла сгибается, все его тело напрягается. Он отпускает свой член, рефлекторно хватаясь за одеяло, чтобы прикрыться, подталкивая себя еще выше на подушки.

— Тебе следует уйти, — резко говорит он, его скулы слегка покраснели, от смущения или гнева, я не уверена. — Нам больше не нужно этого делать, Изабелла. Мы уже говорили об этом.

Это четкое послание, которое нужно оставить. Я знаю это. Но я не могу заставить себя двигаться. Мое сердце бьется в горле, каждый дюйм моего тела покалывает от желания, и я не хочу уходить. Еще лишь раз! Мое сердце, мой разум, вся я умоляю, и я смотрю на него, придвигаясь ближе к кровати.

— Я знаю, что нам это не нужно, — шепчу я. — Но что, если я хочу?

Найл не двигается, когда я забираюсь на кровать, шелковое платье запутывается у меня на коленях. Я слегка касаюсь его ног, мои руки по обе стороны от него, и я откидываю одеяло.

— Ты хочешь, — тихо говорю я, одеяло сползает в сторону, почти настолько, чтобы я могла увидеть его член. — Позволь мне помочь.

Руки Найла сжимают одеяло в кулаки, откидывая его назад, чтобы прикрыться. Я вижу, как дергается мускул на его напряженной челюсти, когда он смотрит на меня, его голубые глаза темнеют, когда он прищуривается.

— Конечно, я, блядь, хочу, — рычит он голосом, настолько полным гнева, что это почти заставляет меня отшатнуться, и в то же время вызывает во мне трепет. — Мне, черт возьми, пришлось покинуть салон только из-за того, что я был так близко к тебе.

— О, — шепчу я, желая отвести взгляд, но не могу. Я действительно подумала, что у него разболелась голова и он хотел прилечь, мне и в голову не приходило, что он отодвигался, чтобы побороть желание прикоснуться ко мне. В то же время меня огорчает, что меня пронзает волна вожделения, чувство, что он хочет избежать желания меня, борется с пьянящим осознанием того, что я все еще так сильно влияю на него. — Я не знала.

Найл фыркает.

— Конечно, ты не знала. Ты забыла все ночи в Мексике, как ты возбуждала меня до такой степени, что я не мог этого выносить? — Одним резким, сердитым движением он отбрасывает одеяло, позволяя мне увидеть его член, все еще твердый и нетерпеливый, торчащий из расстегнутой ширинки джинсов, его эрекция ни в малейшей степени не пострадала от нашей ссоры. — Вот что ты, блядь, со мной делаешь. Я не могу быть рядом с тобой и пяти чертовых минут без того, чтобы не быть таким чертовски твердым, и мне блядь хочется прижать тебя к ближайшей поверхности, и плевать, кто еще может это увидеть.

Он сердито натягивает джинсы, засовывая эрекцию обратно в боксерские трусы.

— Но мы не можем этого делать, Изабелла, — твердо говорит он. — Это не сработает, и мы не можем продолжать откладывать неизбежное, притворяясь, что это возможно.

— Но… — Я сказала себе, что не буду протестовать, но ничего не могу с собой поделать. — Найл…

— Я не могу тебе доверять. — Его слова ровные, резкие, как пощечина, хотя я знаю, что он никогда бы не поднял на меня руку. — Что бы еще ни было между нами, это всегда будет. И я не могу любить еще одну женщину, которой не могу доверять.

Окончательность этих слов, их брутальная резкость ощущаются как ошеломляющий удар. Когда они повисают в воздухе между нами, я ничего не могу с собой поделать. Я чувствую, как мое сердце снова разбивается, тщательно разложенные кусочки снова разбиваются вдребезги, и я закрываю лицо руками, не в силах больше смотреть на Найла.

И начинаю плакать.