Живое дерево

Глава третья. Незнакомец с гусем

Юра приготовил отличный хлыст для гусей, достал с чердака наганчики и спичечный коробок с десятью спичками, сделал несколько трубок из старого камыша, положил в карман ножичек и увеличительное стекло. После этого задумался: ничего не забыл?

Цыбулька мешал как только мог, повсюду волочился за ним, канючил, просясь в поход, и невольно узнавал Юрины тайники, в которых хранились самые необходимые для его жизни вещи — «Конструктор», спички, ножичек, две фотографии обратной стороны Луны, план похода к Иртышу, вырезки из журналов всех советских и американских космических кораблей, азбука Морзе.

— Юрик! — крикнула бабушка. — Чего Витенька плачет? Юрик! Чтоб тебя? Юри-ик!

— А я почём знаю? У него лишние слёзы, глаза вон на мокром месте, вот и плачет.

— Юрик, возьми Цыбулечку на котлован, но гляди, Юрик! Боже сохрани! Ты меня, Юрик, слышал али нет? Вода нынче ледяная, так и схватит судорога.

— Я один только разик — и всё, бабуся.

— Ах ты, аристократ такой! — выглянула бабушка из сеней. Это было её самое ругательное слово — «аристократ». — Я тебе сказала или стенке? Тебе что в лоб, что по лбу! Смотри, Юрик, смотри! Витенька маленький. Мать с тебя из-за него три шкуры спустит. Она тебя из дома выгонит, как чужого, и помнить не будет, — стращала бабушка. — Она тебе, она тебе…

Цыбулька перестал хныкать, сел на прутик верхом и поскакал гнать гусей. Но только он приблизился к гусям, как гусак выгнул шею, и его словно с пращи спустили, так стремительно он кинулся к Цыбульке, который тут же дал стрекача и близко к гусям больше не подходил. За селом, у тока, Юру ждали Санька и Артур. Они стояли в разных концах тока и строчили из автоматов.

— Я тебя убил!

— Нет, я в тебя первый попал!

Ребята вооружились с ног до головы. Всё складывалось как нельзя лучше. Это надо же придумать такое: идти на котлован с гусями. До такой маскировки вряд ли кто мог додуматься. Они гонят гусей как ни в чём не бывало, а сами выслеживают, глядят по сторонам, всё замечают…

— Дай я погоню гусей, — попросил Санька.

— Гони, но не больно шибко, будто мы ничего такого, — великодушно разрешил Юра. — Понял? Маскировка отличная, понял? В кино, помнишь: едет телега с сеном, немцы ничего такого не подумали, а потом наши оттуда выскочили и только: тр-тр-р-р! Понял?

— Законное дело, — согласился Санька и сразу весь преобразился, стал громко говорить об уроках, об учителе, изображая из себя матёрого разведчика, пытающегося ввести в заблуждение бдительного врага своими невиннейшими разговорами.

Гуси, завидев воду, загоготали и бросились плавать. Цыбулька снял штаны и забарахтался у берега в грязи.

— На тот берег нужно перебраться незаметно, — сказал Юра, влез в холодную воду и показал, как надо дышать через камышинку, находясь под водой.

— Зачем? — удивился Артур. — Можно и так.

— Эх ты, ясно зачем. И дураку ясно. Будто мы купались только, отвлекли внимание, и вдруг нас нет. Всё дело в неожиданности. Нас нет — и вдруг мы на том берегу, а потом ползком в лес. Как настоящие разведчики.

— Законно, — подтвердил Санька, снял штаны и первым бросился в воду. Вскоре он вынырнул, закашлявшись. — Законно, только вода в трубку попадает.

— Надо вдоль берега, — сказал Юра, лёг в воду на спину и, отталкиваясь ногами от дна, двинулся вдоль берега, — видна была над водой одна трубка, которую он держал во рту.

Санька и Артур попробовали сделать то же самое, но у них не получалось. Они наглотались воды. А Юра выбрался из воды и уже на том берегу махнул ребятам рукой. Они прибежали к нему.

— В лес нужно ползком ползти, — сказал Юра. — Эх вы! Надо было мою одежду прихватить, будто вы ко мне бежали и несли одёжку, и никто б вас не заподозрил ни в чём!

Санька бросился за Юриной одеждой, а Артур зарядил спичками свой наганчик; Юра замахал руками, бегая по берегу, потому что никак не мог согреться.

Всё было готово, и они поползли в лес. Они смеялись, переговаривались, ползли наперегонки, но вскоре замолчали и сели отдыхать. До леса рукой подать. Они снова поползли, но лес от этого ближе не стал. Сделали привал. И направились к лесу.

Здесь, на опушке, под берёзами, тепло, пахло молодой листвой. В лесу громко куковала кукушка.

— Кукушка, кукушка, сколько мне осталось жить лет? — загадал Юра, и кукушка накуковала ему сто один год. Загадал Санька, ему осталось жить всего три года, а Артуру девятнадцать лет.

— Мне не везёт на этих кукушек, — пожаловался Санька. — Они мне дают жить — два года или три. И не более.

— Мне много жить. Я схожу в разведку, — сказал Юра, сделал из веток венок и надел на голову, заткнул за пояс ветки и заспешил вдоль опушки. Сердце у него застучало громко, стоило только отойти от ребят.

Отсюда, с опушки, как на ладони видны село с радио- и телеантеннами, конюшня и амбары, автомобили, пылившие по дороге в район, котлован с буграми и далёкие леса, округ смыкавшие горизонт.

Юра углубился в лес. Запахло сыростью. Листья на осинах затаённо трепетали, пугая своим осторожным шумом. Юра набрёл на тропинку, но, вспомнив, что идти нужно не по самой тропинке, а в стороне, свернул с неё. То и дело встречались высоченные пни, видать, лес валили зимой, когда снегу в лесу по пояс, из-под ног с шумом, задевая ветви, вылетели куропатки. Юра от неожиданности присел, здорово ёкнуло с испугу сердце.

У высокого старого берёзового пня Юра остановился и осмотрел пень со всех сторон. Пень оказался старый, трухлявый. С той стороны, где сильно выпирали корни и рос мох, нашлось круглое отверстие — вход в нору, заделанный кое-как травой. Юра осмотрелся. Слишком тихо, слишком затаённо шептались листья осин, чтобы не пугаться и не быть настороже. Ах ты, чёрт, если бы хоть кукушка или сорока подали свой голос. Ну до чего тихо. Кажется ему: из-за кустов на него глядят, из-под пней блестят чьи-то глаза, с берёзы за ним наблюдают. Но раздумывать некогда. Юра сунул непослушную руку в нору и сразу нащупал что-то холодное, скользкое, отдёрнул руку и удивился: никто не схватил за руку.

«Вот оно, начинается», — подумал он, отполз от пня и стал наблюдать, соображая: что там могло быть? Его мысли прыгали с одной догадки на другую и ни на чём не могли остановиться. Позвать ребят? Нет уж! А вдруг там ничего и нет? Ребята его на смех поднимут. Надо наблюдать, потому что стоит отойти, как всё может исчезнуть. Юра обычно не мог долго заниматься чем-то одним, а тут его словно приковали к пню. Он не мог глаз от него отвести, ожидая, что сейчас окажется свидетелем тайны. Ну кто же вылезет из норы? А может, там прячется тот, кого видел Николай? Вот расскажет Саньке и Артуру, они от зависти лопнут. Юра долго сидел под кустом, его пригрело и стало клонить ко сну, хотя он и воображал, как вот сейчас, ну буквально через минуту станет свидетелем ужасной тайны.

«А если там клад?» — озарило Юру, и он уже встал, представляя, как бросит на траву перед изумлёнными ребятами красивый золотой ларец, полный драгоценностей. От одной догадки у него мурашки по спине побежали. Юра вскочил, собираясь сейчас же откапывать ларец, оглядываясь в надежде найти лопату или твёрдый сук, как услышал шаги. По тропинке кто-то медленно шёл, неторопливо что-то говорил то ли себе, то ли кому ещё. Юра, присев, отступил в кусты и замер. Он хотел бежать, чтобы отвлечь идущего от пня, под которым наверняка спрятан клад, и уже собирался вскочить, как увидел между деревьями идущего. Это был незнакомый человек. Незнакомец шёл навеселе, нёс что-то белое в левой руке и мотал этим белым. Юра пригляделся. У незнакомца в руках был убитый гусь. Страшное подозрение осенило Юру: как бы этот мужик не утопил Цыбульку. Юра вскочил, чтобы сейчас, как можно быстрее бежать к котловану, но незнакомец услышал шум и оглянулся. Юра быстренько присел. Мужик остановился. Теперь можно его хорошо разглядеть: небольшого роста, худощавый, с крохотными бегающими глазками. «Люди с такими глазами действуют не задумываясь, бывают жестокими и злыми, а сила в них возникает как бы от их жестокости и злости, — вспомнил Юра прочитанное, — они напористы, вёртки и потому не всегда уверены в своей силе, действуют молниеносно и всегда жестоко». Что поразило Юру, у незнакомца не хватало одного уха. Вместо уха торчали два коротких отростка. Мужик постоял, прислушиваясь, огляделся и, никого не увидев, медленно зашагал по тропинке, осматриваясь, всё ещё опасаясь, что шум повторится. Так слушают звери.

Юра сразу, как только увидел чужака, решил выследить его, ждал, когда тот отойдёт на почтительное расстояние, чтобы направиться за ним. Вот мужик отошёл далеко, можно идти. Юра осторожно двинулся следом, забыв про клад, жалея только, что нет с ним ребят и не видит Соня, к ногам которой хотел бросить самый лучший, самый большой драгоценный камень из платиновой шкатулки.

Мужик неторопливо шёл по тропинке, видать, не спешил, лениво махал гусем, задевая им ветви, что-то бубнил себе под нос — беспечный, никуда не торопящийся человек.

Юра крался за ним, хоронясь за деревьями и кустами, от страха душа уходила в пятки, когда вдруг под ногами трещал валежник. Прошло с полчаса. Лес становился гуще, деревья, поросшие густым мхом, выше и толще.

Они зашли так далеко, что Юру стали одолевать сомнения: как далеко пойдёт мужик и сумеет ли он, Юра, выбраться из чащи? Ему стало казаться, что он никогда не выберется теперь отсюда, не найдёт дорогу обратно, а дома будут волноваться и искать его и найдут через месяц одни лишь кости, и он почувствовал такую жалость к бабушке, отцу, матери и Цыбульке, которые станут плакать и рыдать над его останками, что прослезился.

Мужик свернул в сторону, постоял с минуту, наблюдая за тропинкой, и пошёл. Юра затаился за кустом и потерял из виду мужика. Только вот видел мужика: тот стоял под берёзой, наблюдая за тропинкой, и исчез, словно сквозь землю провалился. Где он? Юра свернул в сторону, куда пошёл чужак, озираясь и с трудом ступая непослушными, подгибающимися в коленках ногами, прокрался к той берёзе, под которой стоял чужак. Нет. Не мог же он испариться? Юра даже забыл про осторожность. До боли в глазах всматривался в кусты, оглядывался, пока не споткнулся и не упал. Ему показалось, будто его толкнули. «Всё, — промелькнуло у Юры, — не узнать, зачем сюда приходил мужик».

Юра закрыл глаза, готовясь принять смерть, но прошло минут пять, десять, никто его не душил, не пронзал ножом, не убивал. Он прислушался — никого. Встал, не разгибаясь, на полусогнутых ногах подошёл к кустарнику, осторожно раздвинул ветви и увидел поляну.

Посредине поляны стоял чужак и стягивал с себя рубашку, рядом лежал гусь. Мужик стянул рубашку, сапоги, штаны и, оставшись в одних трусах, сладко потянулся, ловко подхватил гуся и пошёл через поляну, туда, где под низкорослой, корявой берёзой стоял шалаш; рядом с шалашом торчали две рогатины с перекладиной, на которой висел на проволоке казанок; тут же на ветке берёзы сушились одеяло, пиджак, какие-то тряпки.

Мужик бросил гуся к кострищу, стянул с ветки одеяло и лёг, насвистывая мотив какой-то весёлой разбойничьей песенки. Когда ему надоело свистеть, полез на четвереньках в шалаш. Юра, желая разглядеть, что происходит в шалаше, совсем высунулся из кустов, потом отполз обратно, собираясь подойти к шалашу поближе, но в это время совсем недалеко от Юры, так недалеко, что Юра от страха упал, вышел на поляну ещё один мужик. Юра подумал, что это тоже незнакомец, но это оказался, когда он пригляделся, старик Шупарский. Старик остановился в двух шагах от Юры, даже слышно было, как он шумно, трудно дышал. Нет, Юре сегодня прямо везло на невероятные встречи. Он притаился, считая, что старик заметил его, но хитрит и почему-то пока не хочет показывать этого. Стоит старику повернуться, сделать шаг — и Юра в его руках.

«Чёт-чёт-перечёт, пусть тебя пронесёт, — зашептал Юра старое, верное заклинание, которое ребята произносили, когда не знали уроков. — Чёт-чёт-перечёт, пусть меня пронесёт».

Старик Шупарский был высокого роста, могучий в плечах, на огромной голове его лежал большой клубок совсем белых волос, на загорелом, морщинистом и широченном лице блуждала недобрая улыбка. Старика в селе побаивались за вспыльчивый и злой норов. Однажды, рассвирепев из-за быка, на котором ездил в лес за дровами, Шупарский ударом кулака свалил его, и быка пришлось после этого прирезать. Никто не ходил в гости к Шупарскому, и ни к кому не хаживал он. Шупарский был в селе единственным хозяином, чей двор окружал плотный дощатый забор без единой щёлочки.

— Эгей, Ванька! — крикнул зычно старик, — Ты здесь, оглоед безухий?

Из шалаша вышел на четвереньках мужик и прилёг на одеяло.

— Чего, кочерыжка, балабонишь? Не видишь, что ли, меня? — отвечал сердито мужик, сонно потягиваясь и что-то жуя, явно не выказывая никакой боязни деду Шупарскому. — Вон гуся раздобыл на котловане, а выпить нечего. Небось, дорогой дяденька, опять не принёс? Скупость одолела? В горле сухо, как в Каракумах, даже песок хрустит на зубах.

— Малость притащил, — отвечал Шупарский, доставая из внутреннего кармана бутылку. — Бузить будешь? Али как? Вот кто тебя погубит — зелёный змий! Он всех губит, племяшек.

— Кончай травить, давай сюда!

Мужик выпил водку.

— За такого жеребца, дорогой дяденька, отвалят нам в казахском ауле не с гулькин нос. Возьми справку, что можно продавать, а то народ пошёл дошлый, поумнел. Грамотные стали! Не как в прошлый раз. Начнут дознаваться: чей, откуда?

— Я возьму в сельсовете справку, племяшка, что продаю бычка, и подрисую так, что комар носа не подточит. Загадывать не будем, Ванька. Это на моей шее.

— Не обманут нас? — тревожно спросил чужак.

— Надёжное дельце, поверь мне. В таких областях я учён, — отвечал старик Шупарский.

— Ну смотри!

Дед Шупарский присел рядом и стал щипать гуся. Мужик запалил костёр. Дым потянуло через поляну прямо к Юре. Юра зажал рот ладонями, чтобы не чихнуть и дослушать разговор до конца.

— В твои годы, Ванька, я табун отбил у казахов. Гнались за мной одиннадцать джигитов, а мы вдвоём с покойником-братком. Шестьдесят лошадей отбили. Мне б твоё время. Мне б твою молодость!

— Не бойсь, не похуже тебя, — сказал мужик. (Юра в это время кашлянул от дыма.) — Погоди, погоди. Слышь? Слышь? Что-ит мне не нравится сегодня шум. А? Что? Слышь?

— Показалось.

— А? Что? Нет. У меня слух на такое… А ну погодь. Не говорь! Ну!

— Коза, — сказал Шупарский. — Где у тебя тут вертело?

— Не говорь! — крикнул мужик зло, прислушиваясь, торопливо оглядывая поляну и отходя в кусты.

У Юры задрожали руки; он попятился прочь, вскочил и бросился бежать. Вот и берёза, а вот и тропинка. Скорей, скорей… Юра торопился изо всех сил, колотилось в груди сердце, казалось, оно переместилось из груди в горло и там застучало, забивая дыханье. Он боялся оглянуться. Будь что будет, лишь бы не оглянуться на бегущего за ним мужика. Юра ничего округ, кроме тропинки, не видел.

Ребята сидели всё под тем же кустом и ругались: никто из них не хотел быть фашистом в войне, которую они затевали.

Когда Юра прибежал и, задыхаясь, долго не мог вымолвить ни слова, ребята переглянулись.

— Скорей к котловану, — сказал Юра и побежал.

У самой воды, положив штанишки под голову, спал Цыбулька. Цыбулька проснулся и долго не мог понять, где находится. Юра присел рядом. У него дрожали руки, коленки, он не мог отдышаться.

— Где гуси? — спросил Юра у брата.

— Гуси? А я не знаю. А где они? — отвечал Цыбулька, надевая штаны. — Холодно. Бабушка ругаться будет. Ты ушёл, и гуси тоже ушли.

Только теперь Юра заметил, что наступил вечер. Задевая верхушки, над дальними лесами висело огромное красное солнце, а по лугам и балкам собирался в жиденькие клубки белёсый туман.

К котловану пригнали стадо на водопой. Санька ходил вокруг Юры и заглядывал ему в глаза.

— Борода, ну? Чего случилось? Волк, что ли?

— Страшнее!

— Скажу. Не скажешь? Вместе ходили, и не скажешь?

— Сказал: потом. Тут, Фома, тебе не шуточки. Узнаешь, так умрёшь на месте.

— Я умру? Ни за что я не умру! Когда я умирал со страха? Вот ты-то лучше скажи: на кладбище один пойдёшь? Ночью!

— Я куда хочешь пойду. Понял? Я один вон на чердаке спал, в колодец до самой воды лазил! А ты туда не полезешь. И на лёд ступал. Понял?

Санька разочарованно махнул рукой и закричал своей корове:

— Зо-орька! Зо-орька! Зо-орюшка!

«Му-у-у», — ответила ему огромная бурая корова с противоположного берега котлована.

Юра без труда отыскал свою корову, бычка и погнал домой. Цыбулька сел верхом на прутик и поскакал, нахлёстывая «лошадь». Юра шёл и думал о том, что ребятам ни о чём рассказывать не надо, они мигом разнесут новость по селу, и об этом может узнать незнакомец, которого Юра видел в лесу.

Гусей своих Юра заприметил возле сельпо. Он их быстренько сосчитал: так и есть — одного гуся недоставало.