Живое дерево

Глава шестая. Доверяет тайну

Они, не сговариваясь, слезли с сарая и направились на котлован. По пути забрели на крытый ток, где лазали по перекладинам, стремясь добраться до воробьиных гнёзд, но на этот раз им попадались всё больше пустые гнёзда. Затем Юра спустился в заброшенный колодец, добрался до льда и отколол кусочек, чтобы Санька мог лишний раз удостовериться в его храбрости. Набегавшись, сели отдохнуть в тени на молодой зелёной травке.

— Давай будем играть в настоящих разведчиков? — предложил Юра.

— А я разве против?

— Вон, видишь, собака бежит. Ты не читал, как около одного нашего военного завода, где делали секретные межконтинентальные ракеты, всё время бегала собака, а потом оказалось, что у неё вместо глаз были маленькие фотоаппараты?

— Как так?

— Очень даже просто, вместо глаз вставили фотоаппараты. Шпионская оказалась собака! Писали!

— И она фотографировала?

— Пока не поймали. Давай, Фомочка, и мы секретничать, шифровать наш разговор. Вот, например, ты сказал: я пошёл. А нужно говорить: я-хтарма пошёл-хтарма.

— Я-хтарма пошёл-хтарма на котлован-хтарма купаться-хтарма. Так?

— Пошли-хтарма, — Юра выглянул из-за угла мельницы и поднял руку. По дороге от села ковылял старик Шупарский. — Т-ш-ш, впереди враг-хтарма.

— Кто-хтарма? — спросил Санька и тоже осторожно выглянул.

— У нас как на настоящей войне! — восхищённо сказал Юра.

Старик Шупарский, засунув руки в карманы, медленно брёл в сторону котлована. По лугу, между мельницей и котлованом, стояло множество пней, здесь рос когда-то лес. Юра и Санька, прячась за пнями, поползли вслед за стариком, не выпуская его из виду. Санька вскоре выдохся и сел отдыхать.

— Фома, — серьёзно, строго, стараясь не моргать и глядеть Саньке в глаза, спросил Юра, — если я тебе открою тайну, ты никому не разболтаешь?

Санька побледнел и, широко открыв глаза, глядел на Юру, ожидая, что тот сейчас откроет ему тайну, которую так долго скрывал.

— Честное пионерское! — продохнул он.

— Скажи: умри мать моя и отец, если я нарушу эту святую тайну или проговорюсь. Дай сюда мизинец, согни его вот так и держись за мой, а теперь говори. Честное пионерское, клянусь отцом и матерью, братьями и сёстрами!

Санька повторил страшную клятву.

— А теперь стань на колени, опусти голову до земли, чтобы и земля слышала. Повтори.

Санька повторил.

— Дед Шупарский замышляет недоброе. В лесу прячется чужак. Они замышляют убийство. Нужно всё разузнать и выследить их.

— Честное слово?

— Честное слово!

— Ух ты! — проговорил Санька и пополз.

Возле котлована они снова отдохнули и поползли к лесу, в котором, пока Санька давал клятву, скрылся старик.

У высокой, одиноко стоящей берёзы остановились. Юра глядел на лес, потом уселся поудобнее и вдруг увидел рядом с собой длинную, изломанную тень человека. Тень качнулась и легла ему на ноги. Он оглянулся и замер. Рядом стоял старик Шупарский и, прищурившись, глядел на него.

— Хлопче, што тута потерял? — глухим, хитрым голосом спросил старик и присел рядом на корточки, пристально глядя Юре в лицо.

— Да мы ничего не потеряли, — отвечал Юра, стараясь не смотреть старику в глаза.

— А я вот гуся потерял. Куда ж, зараза, он мог подеваться? — добродушно спросил старик.

— И мы гуся потеряли. Мать наказала не приходить домой без гуся, а то убьёт.

— Да ну? Да зачем он вам?

— Как зачем? Наш гусь. Как зачем? Был, а теперь нету. Как зачем? Мы кормили его целую зиму, стерегли, поили, я чистил из-под них кизяк! Как зачем? А вам, дедушка, зачем?

— А чего ж это вы тут шукаете?

— А где? Мы везде ходили.

— А теперь правите в лес? — всё так же добродушно спросил старик.

— Кто ж гуся в лесу ищет, дедушка? Гуси в густой лес не ходят. Мы играем.

— Вот я и думаю, — сказал старик и направился в село.

Юра быстренько вернулся к котловану и искупался. Санька купаться не стал. Старик шёл неторопко, оглядывался, останавливаясь, садился на пень отдохнуть. Ребята обогнали старика и у тока увидели Соню Кенкову. Она пасла телёнка. Рядом ходил дикий гусёнок и щипал травку.

— Что вы ищете? — спросила Соня и покраснела.

— Он гуся потерял, а мать его теперь убьёт, — ответил Санька. — Так, Юра?

— Ничего не убьёт, — не согласился Юра.

— Возьми гусёнка, хочешь? — сказала неожиданно Соня. — А потом, когда подрастёт, мы его отпустим, пусть летит к своим.

Юра был растроган великодушием Сони и тут же стал предлагать ей взамен всё своё богатство — пятнадцать копеек, две шестерёнки от часов. Он готов был отдать Соне всё, что имел, не потому, что она подарила ему гусёнка, а за её поступок, потому что так поступить мог только настоящий товарищ. Юра порылся в карманах и достал зуб от сенокосилки, которым можно из камня высекать огонь.

— На́, — протянул он щедрый подарок.

Соня засмущалась, но взяла его, а пятнадцать копеек вернула. Юра положил гусёнка за пазуху, и они с Санькой пошли.

По дороге Фома завернул к конюшне. Дверь заперта, окна крепко схвачены железными прутьями. Шторма ребята увидели сквозь решётчатое окно. Вначале Юра стал Саньке на плечи и долго любовался красавцем, а затем Санька.

— Как ты думаешь, обгонит он машину, если на прямую дорогу вывести? — спросил Санька.

— А то как же? Шторм, он кого хочешь обставит. Он шпарит по прямой, как межконтинентальная ракета.

— А автомобиль гоночный обгонит?

— Не знаю. Автомобиль больно сильно мчит, только пыль столбом! Вот так! — Юра громко зажужжал, пробежав метров сто, поддерживая одной рукой за пазухой гусёнка.

Они шли домой и весело болтали, забыв о том, что собирались в лесу понаблюдать за чужаком.

Тёплая пыль на дороге приятно щекотала между пальцами ног, идти было легко, весело. Они пылили, сколько могли, и никто не мешал, не запрещал пылить. Мимо них на большой скорости промчалась машина; они погнались было за ней и быстро отстали, но каждый старался показать, что, если бы захотел, всё равно догнал бы машину и это не составило б для него большого труда. С дороги свернули в переулок, и тут Санька толкнул Юру:

— Гляди!

Навстречу им шёл старик Шупарский, низко опустив голову и будто никого не замечая. Ребята, не дыша, готовые в любую минуту дать стрекача, прошли мимо и вздохнули.

— Фома, тебе не кажется, что он следит за нами? Пошли ночью к шалашу, где скрывается чужак, а? Пошли? Всё выведаем, узнаем. А? Что-то он ходит часто туда-сюда. Пошли ночью? Ты не боишься?

— Кто? Я? Да ни в жизнь! Как это ты подумал? Ты что, меня не знаешь? Вот только мать…

— А мы потихонечку. Никто и не узнает.

— Ты думаешь, Борода, так лучше? Задаст она мне такого перцу, сладко не будет. Вот кому разведчиком работать — матери. Я только задумаю что сделать, а она уже всё знает. Откуда? Я ещё никому не говорил, а она всё знает.

— У меня тоже. Мы к утру вернёмся, будто ни в чём не виноваты. Но помни: мой секрет — на сто лет. Я подойду ночью к тебе и три раза свистну. Один раз длинно, а два — коротко. Понял?

— Не беспокойся. Буду ждать.

Гуси лежали возле ворот и чистили перья — к дождю. Под плетнём в тени спал на боку Шарик. Юра опустил гусёнка на землю, и вдруг гуси разом загоготали, вытянули шеи, а гусак, поводя длинной шеей из стороны в сторону и будто советуясь с гусями, то и дело поворачивал к ним свою маленькую головку, а затем, прогнув шею к земле, сделал к гусёнку угрожающую пробежку. Гусёнок запищал и бросился наутёк. Гусак повернулся к гусям, и гуси загоготали, засовещались. Юра положил гусёнка за пазуху и понёс его в дом.

Дядя Антон, отец, мать, бабушка, Николай и Цыбулька сидели за столом. Только Надя ходила по горнице и шептала:

Мать то и дело подаёт на стол хлеб, картошку, потом вдруг срывается с места и бежит в погреб за грибами и сметаной. Дядя доволен. Он без кителя, сидит рядом с отцом и говорит:

— Егор, до́бра у тебя жёнка. У меня — я всё подай, а у тебя — прямо золото. Повезло тебе.

Отец хочет показать, что это на самом деле так, и говорит:

— Мать! Не хочу этого, а вон дай того!

— Чего того?

— Мать! Ну да ладно, давай, что есть.

— А ну-ка, Юрий, какое хочешь яблоко? — спрашивает дядя.

— Мне вон то! — попросил Цыбулька именно то яблоко, на которое рассчитывал Юра, стесняясь показать на самое большое и, конечно, самое румяное яблоко. Он на него поглядывал, как только сел за стол, и вот Цыбулька словно угадал Юрины мысли.

— Мам, откуда тут у нас гусёнок? Он мне мешает учить! — сказала из горницы Надя.

— Какой гусёнок? Что за гусёнок? Откуда? — всполошилась мать и взяла у Нади из рук гусёнка.

— Дали, — ответил односложно Юра.

— Кто дал? Где взял? Отвечай! — сердито спросила мать. — Отнеси сейчас же, где взял.

— Нигде не брал. Дали.

— Если ты сейчас же не отнесёшь, чтоб духу твоего больше дома не было! Я кому сказала! Ещё этого нам не хватало! Где взял, говори? Чего молчишь? Где взял?

— Соня Кенкова дала.

Мать выбежала вместе с гусёнком из дому. Юре обидно стало, что ему не поверили именно сейчас, когда за столом сидит дядя Антон. Цыбулька был доволен, что на Юру накричали, взял со стола второе яблоко и положил его в карман.

— У меня два, — сказал он ехидно.

— А мне гусёнка насовсем дали. Это дикий гусь. Когда подрастёт, то будет летать, а я к нему подвешу плетёную корзину, и он меня будет поднимать к самым облакам. Я пересяду на облако и буду на нём кататься и оттуда следить за спутниками, а он будет сидеть рядом со мной и согревать меня крыльями, потому что вверху мороз до 40°.

— А меня? — заканючил Цыбулька.

«Вот бы улететь, — думал Юра, — улететь под облака, туда, где летают самолёты, а потом бросить оттуда записку: «Дорогая мама, ты не верила мне, и я тебя покидаю. Очень сожалею, но иначе совесть мне не велит. Улетаю к Ледовитому океану, буду жить среди льдов, охотиться на белых медведей».

Юра замечтался и не заметил, как опустились на двор сумерки и как выкрасились в мягкую синеву окна. Где-то стороной глухо проурчал гром; первые сполохи рассеяли сумерки. Но как только отгорели сполохи, сразу стало темно. Испуганно загомонили гуси. Николай вышел привязывать корову, а в это время пришла мать. Зажгла свет.

— На, сыночек, твоего гусёнка, — виновато сказала она. — Я уж подумала, мой бедненький, бог знает что. Ну, думаю, не хватало ещё, чтоб дети докатились до такого хулиганства, до воровства, когда от стыда глаза девать некуда. Ради вас же живём. Не дай бог кто опозорит мать, отца, семью… Последнее дело.

Юра молчал и шумно сопел. Мать чувствовала себя виноватой и не знала, как искупить вину, погладила его по голове.

— На́ яблоко, — сказала она, выбрала самое крупное и протянула Юре. Он положил яблоко на стол. Тогда мать дала ему ещё одно яблоко и стала уговаривать дядю Антона выпить, покушать огурчиков, груздей. Ей было неловко и перед дядей Антоном.

— Всё, — сказал дядя Антон. — Я когда выпью, у меня сон пропадает.

Юра попросился спать на чердаке, зная, что теперь, после конфуза с гусёнком, мать не откажет.

Он лежал на чердаке и ждал, когда все в доме успокоятся. Вскоре слышно стало, как зачастили струйки молока по ведру — мать доила корову. Подоила корову, накричала на гусей и ушла в дом. Вот громко хлопнула дверь — Николай отправился в клуб на танцы. В горнице шёл разговор. О чём, понять было нельзя. Юра вспомнил, как читал в одной книге: разведчик через дымоходную трубу подслушивал разговор. Он тоже припал к трубе, но только слышно было, как в трубе завывает ветер.

Но вот в доме совсем угомонились, легли спать. Дремотно заурчала тишина, будто переливаясь из одного конца чердака в другой. Запел сверчок. На соломе что-то зашуршало, и по Юриной руке кто-то пробежал. Юра вскочил. До чего черно и страшно на чердаке. Юра заторопился к лазу, быстренько слез по лестнице вниз, отворил осторожно дверь и очутился во дворе.

Санька спал всегда в сенях на старых санях и очень гордился этим, хвастаясь, что только на санях он видит сны, какие не каждую ночь увидишь. Юра подошёл к сеням, потихоньку свистнул, как условились, подождал минут пять, но Санька не появлялся. Тогда Юра снова свистнул, толкнул дверь, но она оказалась запертой. В любую минуту мог кто-нибудь выйти. Юра обошёл сени. Со стороны палисадника к ним была приставлена лестница, по которой он и залез в сени. Прислушался и снова свистнул. Тишина. Свистнул посильнее.

— Кто там свистит? — раздался совсем рядом девичий голос.

Юра от неожиданности присел и попятился к лестнице, налетел на кастрюли; кастрюли со страшным грохотом полетели вниз.

— Мама! — испуганно закричал голос.

Раздумывать некогда. Юра прыгнул из сеней, угодил ногами в горшок с цветами, которые вынесли перед дождём, ушиб ногу и побежал на улицу.

У Фомичёвых засветились окна, забегали по двору. Нечего было и думать, что Санька после такого шума пойдёт с ним в лес. Разве мог Юра знать, что Санькина сестра Рая будет в это время спать в сенях.

— Держи вора! — закричали на всякий случай у Фомичёвых.