Я как-то был в бане в одном пансионате.
Дело было под Петербургом, не на берегу Залива, а в самой середине перешейка, около больших озёр.
Там произошла смешная на самом деле история, вовсе не скабрезная, а поучительная.
Баня была арендована.
Хмурый человек ушёл в свой домик, протопив её, навалив в кучу веники и сложив стопкой простыни на лавку.
Я тогда оказался в странной компании.
С одной стороны в неё влилось было полдюжины всяких политических активистов и красавцев — действие происходило на одной конференции, куда я попал в качестве корреспондента.
А с другой стороны, в это временное банное сообщество были приглашены молодые провинциалки, что тоже занимались политическим активизмом.
Кажется, муниципальным самоуправлением.
Ну и я пошёл туда вместе со всеми — как обычно, непарным шелкопрядом.
Так вот, провинциальные девушки не были вовсе стыдливы, но думали, что надо жеманиться.
В этой истории нет эротики, а есть рассказ об интересном столкновении моделей поведения.
Баня для городского человека в начале этого века остаётся местом сакральным.
И если туда попадает человек случайный, то он преувеличенно серьёзно воспринимает других голых людей. Начинает стесняться раздеваться при них, вымученно шутить и вообще вести себя неестественно.
И подразумевается, что если девки с парнями уединились на фоне жара и воды, то непременно будут ебаться. Или, что непременно есть такая опасность.
И непременно тогда надо говорить об этом и говорить — точь-в-точь как о малазийском боинге.
В этой ситуации есть два крайних типа людей-характеров. Одни привыкли заказывать девочек в баню и имеют дело с простым типом отношений. Товар — деньги — товар-штрих. Всё в этом типе отношений расчислено по Марксу.
Так вот, этот первый тип мужчин мне нравился — в нём не было глупой рефлексии, всё было абсолютно естественно, и они меня не раздражали мозгоёбством.
Это повелось ещё с той культуры саун, которая возникла в начале девяностых.
В баню с блядями я ходить не любил, но бывал — по большей части по делам, не пользуясь включёнными в счёт дополнительными услугами.
В ту пору у нас, увы, была традиция решать некоторые финансовые вопросы на фоне бревенчатых стен, покрытых лаком и завернувшись в простыни. Она и сейчас осталась, но по большей части переместилась в офисы, как во всех цивилизованных странах.
Второй тип, которому принадлежу я, любил баню за медленный нагрев или быстрый пар.
За запах полыни и берёзовых листьев.
В рамках этого типа возникали иногда смешанные компании, часто семейные, что парились вместе, а то и с детьми. Так, собственно, и ходили в городские бани до конца восемнадцатого века.
Голый человек там понятен и прост.
Недостатки и шрамы значения не имеют.
Там из пара, как Небесный Иерусалим, возникает то, что раньше называлось «симфония».
Так вот, в этом втором типе посещения бань всё происходило естественно, без всякого мозгоёбства.
А там, в нанятой, как ямщик, бане у озера, я наблюдал как раз пример особого рода.
Провинциальные девушки из из волжских и уральских городов, что хотели, конечно, перебраться в Москву, и готовы были заплатить за это известную цену. Но это были неглупые девушки, вовсе не похожие на девчёнок с уральских заводов или промышленных посёлков юга Сибири, что отчаянно хватались за любую соломинку, которую видели у стремительно проносящегося мимо берега жизни.
Они понимали, что личный ресурс нужно расходовать бережно.
Что нужно сочетать себя с некоторыми навыками и умениями.
Что английский язык, к примеру, обязателен, а лучше — два языка.
Они столкнулись со столичными людьми, что не стали ещё функционерами, которые рассчитывают всё заранее.
И вот в предбаннике стоял шорох: «А вы выйдите, мы стесняемся, да что стесняться, да вы давайте, да что тут думать, а вот рыбка, вот пиво, да мы мирные и не подглядываем, ну так давайте скорее, ну а мы пока покурим».
Это был как раз промежуточный тип русского человека в бане, с множеством рефлексий.
На моих глазах происходила сшибка каких-то общественных традиций.
Кончилось время комсомольского разврата, о котором поведали нам популярные писатели в конце восьмидесятых годов прошлого века.
Культура заграничных семинаров за счёт областных бюджетов ещё не была выработана.
Все были молоды.
Общий язык жестов и междометий не был создан. Низы и хотели, но стеснялись, верхи хотели, но стеснялись тоже, общественный договор ещё не состоялся, в умах наблюдалось брожение.
Водка теплилась, пиво выталкивало последние пузырьки.
Ничего не выходило.
Пользуясь этой сумятицей, я просидел в этой бане почти полтора часа один, поддавая и отдыхая, а потом вышел и лёг на траву.
Рядом врос в землю серый финский дот и беззлобно грозил несуществующему Ленинграду пустой бойницей, как нищий грозит миру беззубым ртом.
К озеру бежали быстрые облака.
Жизнь была прожита до середины.
Извините, если кого обидел.
20 июля 2014