Он говорит: «Я раньше любил День космонавтики. Был жив мой начальник Черток — вот и любил. Интересный праздник, хороший — потому что искренний, причём и тогда он был искренний, и сейчас это что-то вроде Нового года. Черток был у меня не настоящим начальником, он был где-то в вышине, а я — простым инженером.
Потом я его продал и предал, как трусливый солдат — мёртвого царя.
И праздник предал, чего уж там мяться.
За это космос мне и мстит — бедностью и болезнями.
Но, обо всём по порядку. Правда при этом смотреть телевизор совершенно невозможно, потому что медиа устроены так, что в случае большого события надо сказать что-то оригинальное.
Теперь во время этого праздника в телевизоре начинается космическая гонка оригинальностей.
Новые тайны — это вновь открытые новые тайны космоса, ракет, космонавтов, Сталина и Берии, Королёва и Гагарина, новые тайны того как Гагарин сел, а потом встал.
Новые тайны и новые очевидцы.
А ничего оригинального говорить не надо — и про МиГ-15 про Киржачом, и про прыжки с балкона, и про пистолет в бардачке космического корабля.
Но я-то этих людей понимаю — поставь надо мной какого телевизионного начальника, испытаю то же ленивый бунт на коленях. Не захочешь, а сделаешь.
Пока Черток был жив и вполне бодр, то он казался оправданием всему этому безобразию.
Кремень образца 1912 года.
Творец ракет, чо.
На него глянешь, и за себя стыдно становилось.
А вот умер Черток, и у меня в телевизоре интервью взяли. На экране я себя не узнал, вроде ж я совсем не то говорил. А тут Киржач, тайны Берии, от нас скрывали… Напился б, если врачи мне тогда уже не запретили. Потом снова позвали в передачу — за деньги. Маленькие, правда, да кто ж выбирает.
Ну я уже про космос и пришельцев. Ну, не я первый — один дважды герой всё время о них рассказывает. Так это дважды герой, а у меня и орден-то всего один — Знак Почёта, что называли «Весёлые ребята», потому что там рабочий с колхозницей изображены.
Потом я статью написал, аумную. Аумность — это слово такое, что мой товарищ придумал.
Лет тридцать назад.
Он к нам в лабораторию притащил журнал “Аум”. Журнал повествовал о вещах странных, больше сверхъестественных и был посвящён восточному Знанию. Ну, мы издевались, конечно, я первый. Там ведь что было — подмена взгляда на мир, что у всякого технаря должна быть. А меняли его на религию, парапсихологи и йоги, уфологи и ловцы барабашек. Тогда мы глумились, над ними, а потом, вишь как обернулось. Пророщенный рис, йопта. Ешь пророщенный рис, и тебе откроются тайны Космоса. Прорасти рис в менгире.
Ну и я стал растить этот проклятый рис.
Я такой импозантный, с орденской колодкой — растил его в телевизоре.
Говорю про Космос и менгиры. Что такое менгиры?
Без меня узнаете.
Может, какой верующий пню молился, золотой ветвью махался, и притом силён физически. И сознание у него развито, и духом он чист, и телом крепок — но всё не то.
А помрёт он, положат его в менгир, и тут-то главные чудеса и начнутся.
Ну и обычно завершаю тем, что Арлингтонское кладбище самое большое сосредоточие менгиров на свете. Причём рядом там стоит дольмен с овальным медитативным помещением.
Оттого тамошний народ и рулит всем миром, суёт пальцы во все дырки. А нам, ещё живым наблюдателям с раскосыми и жадными очами, остались водка и пулемёт — чтоб с ног валили.
И все, значит, радуются.
Я отъелся, наконец.
Смерти не боюсь, мне-то уж недолго осталось. Я другого боюсь — как сдохну, так первый, кого увижу, будет академик Черток.
Посмотрит на меня Борис Евсеевич, да ничего не скажет.
Отвернётся.
И вот от этого я и плачу иногда ночью.
Ну а потом про Космос пишу и про менгиры.
Но плачу, правда».
Извините, если кого обидел.
16 сентября 2018